Aliis inserviendo consumor

[Джейкоб] Все очень бесит. Джейкоба бесят поджатые губы матери, шокированное лицо отца – твою мать, сколько можно, ты сюда сутки летел, зная о том, что случилось, а все такая рожа. Бесили фараоны, которые выглядели явно лишними в их шикарной гостиной. Джейкоб вообще не понимал, почему фараонам еще не заплачено. Он никого не убил, тачка застрахована, все ж нормально. Сучка Эмма еще требует деньги, постоянно названивая то ему, то родителям, и последних она тоже достала, что, деньги вдруг кончились? Да пока их сеть магазинов существует, дождь из баксов не закончится. Значит, что-то грядет. Джейкоб скучающе вытащил смартфон. Они ждали какого-то крутого юриста, так что Джейкобу было откровенно насрать на их попытки его пристыдить. Никто ж, блять, не умер. Вот этот блядский парень, который его отшил – вот это реально что-то непонятное. Джейкоб был уверен, что купить можно все и всех, тем более он же уборщик в больнице, там пятьсот баксов и за год не заработать, а он ломается. Стоит предложить тысячу? Вообще-то Джейкоб не понимал и того, что такого оскорбительного в предложении кого-то поиметь за деньги. Подумаешь, это же не отсосать и не подставиться самому. Пятнадцать минут максимум. Что не так? Он открыл фотографию, сделанную в пьяном бреду. Все внутри него заныло сразу же, как только он увидел это лицо. С такой внешностью не работают на двух работах. Если бы парень согласился, Джейкоб вообще не вспомнил бы больше никогда о Рики. Вся эта демонстративная сила была просто ничем по сравнению с этим парнем. Даже сейчас, в присутствии предков и двух фараонов он испытал эту горячую волну желания немедленно увидеть его снова. Любую цену, которую он попросит, любую. В нем было столько всего, столько уникальности, столько природной привлекательности, что от дорогих вещей и, может быть, мотоцикла он стал бы просто самым модным приобретением. Джейкоб простил ему все: и удар в живот, и презрительное обращение к себе. От этого он только еще больше заводился. Когда этот парень вышел к нему в нелепом свитере, у Джейкоба моментально встал член. Его выражение лица было потрясающим. Дикая ярость и даже какая-то непонятная боль. Еще усталость, он выглядел очень усталым. Джейкоб сделал бы все, чтобы это исправить. Когда он пообещал что-то там сделать с Джейкобом, от его близости Джейкоб испытал настолько сильное головокружение, которое не даст ни один наркотик. Ему нужно закрыть фотографию, или его реально отправят на обследование к психиатру. При этом у матери есть двое любовников, а отец настолько ебанутый, что не завел ни одной бабы, потому что все свое время тратит на птиц. И это Джейкоб здесь ненормальный? Как же бесило это ожидание непонятно чего. Может, юрист привезет деньги, может, фараоны честные? Джейкобу хотелось бы поскорее приехать в больницу и купить этого парня. Любые деньги, все, что захочет. Потребность купить была так сильна, что слегка задрожали руки. Или это отходняк от спидов. Он давно не испытывал такого сильного чувства, ни один магазин не предлагал такого, ни один наркотик. Он хотел купить, чтобы поддаться. Ни единого шанса трахать его, это вообще не пришло Джейкобу в голову. У него даже задница горела от своих фантазий. Он может ненавидеть Джейкоба сколько влезет, это даже больше возбуждает. Честный? Это не имеет значения, всегда есть предел честности, за которой стоит какая-нибудь острая потребность в деньгах. Натурал? Никто не просит его делать что-то, чего не делают с девчонками. Пусть представляет кого хочет. На это Джейкобу плевать. - Добрый день, - горничная впустила очкастого юриста. Джейкоб сполз в кресле, смотря на часы. Что за спектакль, пристыдить его решили. - Господа, мистер и миссис Портман благодарны вам за возможность поговорить здесь, а не в участке. Пресса не должна узнать о случившемся, поэтому, полагаю, вы здесь, если согласны. От скуки Джейкоб посмотрел на фараонов. Вообще-то они не были копами, один был в форме, а другой в костюме. В форме был молоденький, с довольно заметной линией скул, и Джейкоб осознал, что это вообще больше его не трогает. Его никто на трогает, кроме этого парня. Коп смотрел на него не с презрением, это походило на зависть. Джейкоб усмехнулся. Да у него кроссовки дороже, чем зарплата этого парня. А ведь тоже симпатичный. Надо было шариться не по клубам, вон сколько симпатичных парней вокруг, может, этот подешевле будет. Но нет этого пожирающего огня внутри. Жаль. Второй коп был мужиком средних лет, и вот он явно Джейкоба презирал и ненавидел. Смотрел как на кусок говна, и Джейкоб с легкостью вернул этот взгляд. Тоже мне, специалист в подростках. Да все бы так себя вели на месте Джейкоба. - Мы готовы выслушать ваши предложения, господа. - Учитывая, что мистер Портман никого не убил, мы можем обойтись часами общественных работ и, конечно, всеми полагающимися штрафами. Вот сейчас начнется торг. Джейкоб даже зевнул. - Сколько часов и что они из себя представляют? – уточнил отец. Мать нервно пила воду из стакана. А ведь они даже Джейкобу с самолета ни слова не сказали. Господи боже, как страшно. - Возможно, мы могли бы сойтись на стоимости заграждения. Я думаю, судья даст месяц, - произнес коп в костюме. – Естественно, некоторые моменты судье известны не станут. Вот, вот, интересно, сколько попросят? - Давайте два месяца, - произнесла мать ровным тоном. Джейкоб посмотрел на нее. Что? - Что за бред? – спросил он почти мягко. Мать на него даже не посмотрела. - Ну мы в общем-то учтем, - явно удивился коп. Второй вообще аж рот раскрыл. Отец посмотрел на мать с сомнением. - Миссис Портман, я думаю, мы позовем вас, когда составим нужный протокол, - спокойно произнес юрист. Джейкоб вылетел из комнаты первым. Родители вышли чуть позже, пройдя мимо него в кабинет отца. Джейкоб пинком открыл дверь, заставив мать вздрогнуть. - Это что за хуйня? – произнес он на пределе терпения. - Рот свой поганый закрой, - взорвалась мать. - Дорогая… - А ты вообще вали отсюда, идиот безмозглый. Ты, Джейкоб, - мать ткнула ему пальцем в грудь. – Меня позоришь. Ты бесполезное существо, - произнесла в ярости. Это окончательно вывело Джейкоба из себя. - Сама ты шлюха, - заорал он в бессильной ярости. – Как будто ты полезна! - С этой минуты твои карты заблокированы. Завтра же выметайся отсюда и живи как хочешь, - произнесла она сквозь зубы. После этого она вышла из кабинета, оставив только сладковатый запах дорогих духов. - Вы что, ебнулись что ли? – ошарашенно спросил Джейкоб отца. Тот поморщился. – В смысле выметаться, куда? Пап, ну блять, это не смешно. - Это все, чем я могу тебе помочь, - только и ответил отец, бросив перед ним двести баксов на стол. – Утром возьмешь все, что нужно. Полагаю, тебе нужна работа и жилье, займись этим сегодня, - его взгляд был чрезвычайно грустным, Джейкоба затошнило еще сильнее. Да он сам ни одного дня не проработал в своей жизни! - Да это все хуйня, - сказал Джейкоб сам себе в пустом кабинете. [Енох] Енох сидел в пустой комнате. Через полчаса он должен забрать Клэр, но ему очень хотелось спать. Он уже успокоился, заклеймив этого Портмана просто озабоченным психом, которого он больше никогда не встретит. Нужно было заставить себя встать, но сил в ногах не было. Вообще никаких сил. Даже курить не хотелось, вообще ничего. У них даже не было холодильника, ящик за окном, из которого Енох, тяжело вздохнув, все же полез доставать курицу. Денег хватало только на самые простые продукты, но Енох старался кормить Клэр так разнообразно, как только мог. Он переоделся в домашнюю футболку, мельком посмотрев на себя в зеркало. Такая жизнь истощает его. Он здорово похудел за все это время. Дело было не в недостатке еды, просто есть желания поважнее. Енох принялся грубовато разрезать куриную грудку, чтобы затем пожарить ее на миниатюрной электрической плитке. В его мыслях не было ничего, кроме счета денег. Все было хуже некуда, потому что к Рождеству он наскребал только на обычные счета, а ведь нужна была еда и хоть какой-то подарок. Все это угнетало Еноха, и он уперся руками о стол, склонив голову. Пятьсот баксов, идиот ли он? Миллионы продают себя так или иначе за меньшую цену, а он вдруг гордый. Гордость выйдет ему боком в следующем же месяце, когда его могут сократить прямо под Рождество. Больница считает, что и два уборщика в смене – это много, а кто будет держать Еноха, с таким-то прошлым? Он посмотрел на свои разрисованные черными узорами руки. Каким же он был идиотом, узколобым, ничем не лучше Портмана, да только из тюрьмы его никто выкупить не мог. Такие же миллионы подростков занимаются тем же самым в шестнадцать и семнадцать, но никто не попадается. А он попался. В бессильной ярости Енох сжал кулак, нарушая грани слова «Fury» на внутренней стороне своего запястья. Неужели он так нелюбим кем-то наверху, что за одну ошибку будет расплачиваться всей жизнью? Какая уж разница, сохранит ли он достоинство или нет, если может хотя бы подарить немного счастья Клэр, неважно, какой ценой? Быть сверху за такую цену – это не такой уж бред, идиотизм со стороны Портмана, но не бред. Если бы он думал вовремя. Что теперь делать, если момент упущен? Все упирается в деньги, и, увы, цена его гордости меньше пятиста долларов, намного меньше. Так больно осознавать это. Но хотя бы не хочется спать. Он успел наполовину пожарить курицу, прежде чем нужно было выходить за Клэр. Он позвонил Оливии, сообщая, что сегодня сможет забрать ее сам. Это были странные отношения, словно они были супругами в разводе, хотя на деле Енох никогда ничего не обещал ей. Но был благодарен, несмотря ни на что. Улица встретила Еноха мелкой ледяной сыпью с неба. Он натянул капюшон, стараясь дышать как можно реже. В последнее время он часто чувствовал себя простуженным, так что не стоило добавлять лишнего холода. Он шел по темной улице, удивляясь тому, как быстро стало темнеть. Темнота напрягала его, а ведь когда-то он был ее королем. Не нужно быть умным, достаточно драться, иметь неплохую тачку и некоторую сумму в кармане, нужны связи и привлекательное лицо, - и все, в банде ты быстро набираешь очки популярности. В семнадцать он ее возглавил через три года верного участия, и ведь это рекорд. Он судит Портмана, а ведь чем этот мальчик хуже того Еноха, что ходил по этим улицам всего несколько дней назад? Енох жалел о том, что было. Нет, он жалел о том, что его поймали. Никто не мог даже посмотреть не так в его сторону. Все, кто крал кошельки, вытаскивал магнитолы, опустошал кассы заправок, входили в его банду. Он и сам прошел весь этот путь, вскрывая ломом замки машин. Кошельки и грабеж его не привлекали, а вот хитроумные сплетения проводов – очень. Енох тосковал по этому вызову его природному дару разбираться с техникой. Забитые днями и ночами стрелки с чернокожими, разодранные костяшки пальцев, победа собственными руками – это была жизнь. Неправильная, может быть, но жизнь. Где он был бы сейчас, если бы не попался так глупо? Перешел бы в нормальную, серьезную банду и все равно бы сел, успев побольше получить от жизни. Да и срок потом был бы серьезнее. Быть главой подростков – это понятно, но быть причастным к тем, кто избивает, насилует, грабит? Нет. Сейчас Енох был рад, что год в колонии спас его от того пути. Но он все равно был вынужден прятаться, надеясь не встретить никого из прошлой жизни. Поэтому он всегда смотрит под ноги, поэтому капюшон всегда на нем, неважно, есть дождь или нет, поэтому татуировка на шее, чертов штрих-код, закрыт длинными волосами, к которым пришлось привыкнуть, чтобы скрывать идиотизм юности. Хорошо, что сам Енох этого штрих-кода не видит. Сейчас это имело другой смысл, и совсем не такой привлекательный, как членство в серьезной подростковой банде. Садик Клэр не так далеко от дома, но идти все равно нужно около двадцати минут. Можно автобусом, но Енох привык экономить, как привык дышать. Рефлекторно. В нем умерло все, кроме инстинктов выживания, погибло под этой неутомимой усталостью. Он щелкнул зажигалкой, затягиваясь достаточно глубоко, чтобы слегка отвлечься от безнадежности своего существования. Он перестал существовать даже сам для себя, а вдруг вылезла эта гордость. Дело ведь было не в том, мальчик или девочка хотели его купить, нет, в этом веке это не имеет никакого значения, хоть Еноху было плевать и на тех, и на других. Дело было в самом факте покупки. Можно чувствовать свое падение, но подтвердить его чеком – это как расписаться перед утилизацией собственной личности. Зато Клэр была бы счастлива получить Рождественский обед и подарок, может быть, даже маленькую ель. Он поступил эгоистично, выходит. Сейчас Енох бы согласился сделать что угодно за пятьсот баксов, но Портман, вероятно, уже заплатил кому-то еще. Или даже дважды. Пятьсот – многовато для проституток, надо полагать, хотя черт знает, с кем и за какие деньги трахаются богатые. Пятьсот просто потому, что Енох родился с таким лицом и только за это, сам секс стоит намного дешевле. Так что это, можно сказать, комплимент. Садик встретил Еноха пустотой. Двор был серым, промозглым и слякотным, как и все остальные улицы. Охранник дремал, так что Енох прошел незамеченным. Пустые коридоры с веселыми яркими шкафчиками напомнили ему школу, но она была какой-то призрачной. Неудивительно, он бросил ее в девятом классе средней школы. - Енох, - услышал он тихий голос Оливии. – Она здесь, - он увидел ее в дверях маленького кабинета. Енох вошел, обнаружив Клэр спящей на маленьком диване. Во сне ее лицо хмурилось и было напряжено. - Что случилось? – спросил он интуитивно, не зная точно почему, но ощущая случившееся. Это читалось в худеньком лице Клэр даже во сне, отчего ее лоб казался очень большим. - Мальчишки, они… Ничего нового, - грустно и тихо ответила Оливия. Она смущенно крутила в руках ручку и не смотрела Еноху в лицо, словно до сих пор была влюбленной в него, как год назад. Теперь ее отличало, пожалуй, разве что кольцо на пальце. При этом предложи он ей прямо сейчас бросить все, и она бы согласилась. Хорошее качество, преданность, да только Еноху от нее ни горячо, ни холодно. Ему вообще не нужны отношения. Да и Оливия, болезненно худая, с прозрачной кожей и этими пугающими синими венами под ними не была пределом его мечтаний даже тогда, когда ему в принципе было все равно, с кем спать, лишь бы не хотелось так сильно. - Они толкали ее? – продолжал Енох опрос, ощущая опасное приближение гнева. Гнев был его врагом, а вместе с алкоголем – богом и королем. Его единственный способ справиться с тьмой ярости внутри себя – это оставаться трезвым. Сейчас, от неимоверной усталости, эта ярость уже не была смертельно опасной, но всего пару лет назад… - Нет, нет, ничего такого, я успела вовремя, - видно было, что Оливии все равно при этом стыдно. – Она просто перенервничала, вот и все, - она глубоко вздохнула. – Я жду ребенка. - Поздравляю, - ничуть не взволновавшись ее признанием, ответил Енох. Он был целиком и полностью погружен в свою миссию как можно аккуратнее взять Клэр на руки, чтобы не разбудить ее. - Через несколько недель мне придется уйти отсюда, и я не смогу больше присматривать за ней, - уже тверже говорила Оливия, словно несколько раз репетировала эту свою речь. Енох уже устал от ее голоса, хотя, наверное, на самом деле он злился на то, что она посмела раздразнить его своей помощью и бросить. - Клэр сильная и сама со всем разберется, - рявкнул он, пожалуй, слишком громко. Оливия вздрогнула, и ее лицо горестно вытянулось. - Ени, - пробормотала Клэр, открывая глаза. – Почему ты кричишь? - Все хорошо, извини, - бросил он Клэр и Оливии одновременно. Он справлялся и без ее помощи, да и дальше не пропадет. Всегда один – Енох привык к этому, здорово напрягался, если кто-то другой лез в его дела. Но Оливия стала… почти частью обычной жизни, и вот это Еноха бесило. - Она же просто маленькая девочка, - прошептала Оливия. Клэр посмотрела на нее с вопросом, но Оливия покачала головой. Ее нелепое детское платье не сочеталось с длинным безликим серым кардиганом. - Все мы просто люди, - отрезал Енох. Он не всесилен. Ему больно знать о том, что происходит в стенах этого садика, но он просто не может защищать Клэр здесь. Ей придется научиться делать самой, как всем детям, и Еноха просто не хватит на то, чтобы волноваться еще и за это. Он любит ее всем сердцем, но он не супергерой. Но кто же будет забирать ее из садика и кормить, когда он на сутках? [Клэр] Клэр сидит на скамейке в углу. Это ее домик, потому что скамейку эту видно из коридора, и это останавливает других детей. Клэр почти не выходит из этого угла, потому что не хочет лишний раз показывать его. Другие дети воображают, что это второй рот, страшный полных зубов. Они зовут ее монстром и играют в охоту на нее, но почти всегда Оливия успевает прийти ей на помощь. Охота всегда идет на улице, когда остальным скучно, и кто-то один всегда предлагает поймать ее. Клэр еще боится прятаться, потому что совсем не знает территории садика. Она не может бегать, потому что тогда сильно болит голова. Если она побежит, ее вырвет. Клэр ненавидит, когда ее рвет, это напоминает о тех мучительных ночах в госпитале, когда ее рвало сутки напролет. Она очень быстро выпала в какую-то темноту тогда, но воспоминания были очень свежими. Это было через неделю после того, как умерла мама. Ени говорит, что ей не стоит думать о прошлом. Оно причиняет только боль. Но Клэр так не думает. Ей нравится вспоминать мамин запах, нравится вспоминать свои волосы, белые и вьющиеся, ей даже нравится вспоминать ту ночь, когда к ней впервые пришел брат. Конечно, он не сказал ей сразу, и она просто радовалась тому, что наконец его видит. Хотя иногда он пугал ее, Клэр верила в то, что Енох хороший. Она росла со смутным представлением о нем, а когда он пропал на целый год, то и вовсе забыла. Енох сильный, он никогда не позволил бы устраивать охоту на себя. Еще он очень сильно злится, так что Клэр не рассказывает ему про охоту. Он много работает просто для того, чтобы за ней присматривали все время, пока Енох работает, и Клэр понимает, что он только расстроиться и ничем ей не поможет. Клэр очень любит то время, когда в садике никого нет. Обычно после четырех всех детей забирают на красивых машинах или привозят им собственные велосипеды, и Клэр только самую малость завидует им. Не игрушкам или машинам, нет, тому, что у них есть семья, у которой есть время и желание заниматься ими. Ведь Ени не хотел заботиться о ней. Год назад он был совсем другим, и Клэр очень благодарна за то, что брат учился ухаживать за ней и тогда, когда она еще болела, и сейчас, когда она здорова, но еще очень маленькая, чтобы справляться самостоятельно. Клэр очень ждет вечера. Сегодня ее заберет Оливия. Клэр знает о том, что Оливия скоро будет кому-то мамой, и это очень волнует Клэр. Оливия такая замечательная и ласковая, что Клэр очень сильно завидует малышу. Она подумала, что Роберт – очень красивое имя для мальчика, а Ева – для девочки. Клэр ждет, когда можно будет сообщить об этом Оливии. Но еще только время для завтрака. На завтрак ужасная каша с комочками и стакан молока, Клэр не любит ни то, ни другое. Она лениво ковыряется в тарелке, прекрасно ощущая свою изоляцию. Другие дети за ее столом демонстративно отодвинулись. Нужно было есть, или ее отругают, или скажут Ени или Оливии, и они тоже будут ее ругать. Клэр задержала дыхание, зажала нос и проглотила противное теплое молоко. Если бы там была пеночка, было бы приятнее. Но здесь никогда не дают молоко с пенкой. Клэр смотрит по сторонам. В этой столовой большие красивые окна от пола до потолка, и можно смотреть на улицу. Там идет призрачный снег. От этого снежного покрова, тонкого и аккуратного, территория садика выглядит уютной. Клэр очень хочется погулять, не опасаясь охоты. Ени некогда с ней гулять. А Оливия скоро не сможет, у нее будет свой малыш. Клэр очень не хватает воздуха и улицы, но разве у нее есть выбор? Клэр ловит на себе смеющиеся взгляды мальчишек. Мальчики – это не так страшно, как девочки, девочки злее и реже трогают ее, но всегда толкают и бьют. Кто-то бежал от ворот садика. Клэр почему-то решила переживать вместе с бегущим человеком, ведь он наверняка куда-то опаздывает. У него были очень черные волосы и очень яркие глаза. Клэр даже привстала, чтобы видеть, куда же он так бежит. В той стороне – часть для взрослых, туда ходят взрослые, чтобы разговаривать с директором или воспитательницами, и Клэр тоже была там всего один раз, когда впервые пришла сюда. Вскоре человек скрылся, и Клэр грустно вздохнула. Хоть что-то новое. Она играла с теми игрушками, которые никому не были нужны. В этом случае к ней никто не приставал, требуя отдать их. У нее была кукла без одной ноги и неровно подстриженная кем-то из девчонок, был плюшевый медведь, зашитый в трех местах, были деревянные кубики и счеты. Иногда Клэр подбирала то, что дети бросали возле ее домика. На этой скамейке она всегда оставляла порядок из аккуратно сложенных игрушек. Скоро нужно было идти на полдник, а потом делать вид, что спишь. Зачем Клэр спать, если она не устала? Вот Ени очень устал. Ему бы совсем не помешало. Когда Клэр увидела творожную запеканку, она решила, что на сегодня хватит подвига с молоком. Она просто встала из-за стола и аккуратно вышла в коридор, сказав, что она хочет в туалет. На нее уставились все, кому не лень, и только в коридоре Клэр спокойно вздыхает. Ей очень тяжело, но она должна справиться. Ведь рано или поздно волосы отрастут, она пойдет в школу, и никто не узнает о ее шве. В коридоре пусто. Клэр идет бездумно в сторону туалета, но на самом деле туда совсем не хочет. Около актового зала она вдруг видит утреннего бегущего человека. Он сидит на полу, сложив руки на колени и опустив на них голову. Клэр волнуется, ведь ему может быть плохо. Когда Клэр плохо, она тоже так делает. - Привет, - Клэр садится рядом с этим человеком. – Привет, тебе плохо? Человек едва шевелится. На Клэр смотрит очень яркий голубой глаз. Только покрасневший в уголках. - Я сплю, - ворчливо отвечает человек. Клэр кивает. Спит так спит. Спать взрослым иногда очень нужно, она это по брату знает. - Тогда я пойду, - решает она, поднимаясь на ноги. – Если тебе плохо, ты кому-нибудь скажи. - Постараюсь запомнить, - доносится от человека. Клэр нужно идти спать. После сна – прогулка. Самое страшное для нее время. [Джейкоб] Дверь квартиры распахнута настежь. Джейкоб поднимался по лестнице к ней, кивая каждому, кто с ним здоровался, сам он не помнил никого. Вообще-то всего один звонок, и он уже нашел себе занятие на эту ночь. Джейкоб был уверен, что через пару дней предки остынут, это какой-то очередной всплеск родительской совести. Если бы они так уж ненавидели его, то вряд ли дали аж две карточки. Впрочем, именно их Джейкобу и не хватало. Еще машины, так что пришлось добираться на метро. В метро нужна карточка, и двести баксов отца вдруг оказались полезны. Когда толстая женщина в форме спросила, на сколько поездок Джейкобу нужна карточка, он едва сдержался, чтобы на нее не наорать. Чертова дура, уже завтра предки приползут с извинениями и вернут ему хотя бы старую тачку. Восемнадцать лет они баловали его как только можно, и вдруг собирай вещи и уходи из дома. Уже сегодня его мать поистерит, поплачет, сходит к дорогущему психотерапевту – и завтра он получит обед в ресторане, старую машину, все свои кредитки и тысячу извинений. Но сегодня придется потерпеть. С каким облегчением Джейкоб ввалился в эту квартиру, полную музыки, алкоголя и нормальных людей, которые могут и берут от этой жизни все. - Джей, вот это сюрприз, - Джейкоб точно знал, что перед ним – один из завсегдатаев клубов наравне с ним самим, но вот как его звали? Как-то пафосно. Альберт? Бенедикт? Нет, что-то такое унылое, как из учебника. Гораций, точно, Гораций, отличное имя для этого носатого мышонка в вычурных, почти по-бабски изящных нарядах. – Авария – это правда? Или утка? Ну же, мы все тут сгораем от любопытства. - Тачка бракованная, - буркнул Джейкоб недовольно. Все эти едва ли знакомые морды смотрели на него в щенячьем восхищении. Наверное, они не раз и не два пили за его счет. Гораций как-то не отложился в памяти, похоже, что они просто маловато пересекались. Во всяком случае, Джейкоб определенно ничего о нем не помнил, кроме адреса квартиры. Это была даже не квартира, а почти клуб, только в жилом доме, охраняемом и весьма вычурном, где у каждой квартиры – минимум двухэтажной – был свой вход. У Горация вроде не было родителей, или Джейкоб просто не слышал о них. - Серьезно? – удивился он настолько, что аж старомодный монокль слетел с его носа. – За такие деньги так плохо делают, это просто преступление, - весь он был какой-то неестественный, с придурью этих совсем уж нетрадиционных личностей. - Ага, - мрачно отозвался Джейкоб. Нажраться – вот была его цель на сегодня. - Будь как дома, дорогой, двести баксов – и бар в безлимите. Сегодня подешевле, обещают ребят с кампуса, - сообщил ему Гораций, протаскивая сквозь толпу к бару. - Сто девяносто пять, - произнес Джейкоб, ощущая, как горят уши. Хорошо, что его прическа настолько в беспорядке, что этого не видно. - Что, прости? – переспросил Гораций, проводя рукой по своим прилизанным белым волосам. - Карточки в банке, дизайн меняю, с непривычки только мелочь взял, - лгал Джейкоб видимо легко, но внутри просто сгорая от унижения. Вот идиотизм, быть бомжом без денег. Гораций моментально растерял весь свой лоск и непринужденность в общении, смотря на него с подозрением. Кто-то окликнул его из толпы, и он поспешно бросил Джейкобу: - Пусть сто девяносто пять, - и с презрением таким бросил, как будто все уважение к Джейкобу просто потерял. Джейкобу, впрочем, было все равно, что он там о себе и о нем думает, лишь бы можно было выпить. Не было в его жизни большего дерьма, чем это. Какие общественные работы. Да Джейкоб скорее на панель пойдет, чем за швабру возьмется. Он пролез на какой-то диван, начав с простого, но классического сочетания виски с колой. Дерьмового настроения хватило еще минут на пятнадцать, после чего Джейкоб осознал, что эти ребята играют в приставку, как рукожопые. Он втянулся в игру, отобрав один из джойстиков. Второй стакан, третий, его организм уже не воспринимал это как полноценный алкоголь, так что в общем-то Джейкоб просто вернул себе хорошее настроение. Он играл в футбольный симулятор с каким-то латиносом, потом побил девчонку в героя гитары, и все это было так легко, так просто, что Джейкобу захотелось больше. Он перешел на текилу. Какой-то придурок поспорил с ним на то, что перепьет его. Джейкоб усмехнулся. Десять минут назад он впихнул в себя целый пакет чипсов, а вот по парню было видно, что он наливался на голодный желудок. С каждым новым шотом Джейкоб веселился все больше. Черт, зачем вообще париться, если прожигать жизнь так легко и увлекательно? Ему было так же весело, как и в знаменательный вечер. Энергия била через край, как если бы он нажрался спидов, но это от того, что он не пил больше суток. К восьмому или десятому кружилась голова. Парень побежал блевать, и Джейкоб вышел победителем. Впрочем, блевать тянуло и его, но слабо, фоново, больше хотелось в туалет по другому поводу. Он, шатаясь, побрел по этажу, ища туалет, но он был занят проигравшим лохом, издающим булькающие звуки. А ведь наверное из кампуса, где бутылку текилы считают пределом мечтаний. Джейкоб пил и больше, грамотно набирая градус и держась за счет закусок. Он пил, вероятно, с четырнадцати, но чтобы так явно – всего два года, зато как хорошо учился. Конечно, похмелье, но черт с ним, зато не грузит вся эта ситуация с предками. Он распихивал парней и девчонок, едва ли замечал наглые парочки, но сразу же нашел дилера. Его бегающие глазки и весьма трезвое состояние – залог успеха, и будь у Джейкоба деньги, он давно бы взял что-нибудь, хоть бы ЛСД. Сейчас даже глюки приятнее этой унылой реальности. А ведь самое блядское то, что ему никого не хотелось. Он натыкался на бесконечно пьяных девиц, уже полуголых в своем стремлении развлечься, на парней, которые смотрели на него с уникальным призывом, но Джейкоб вообще не мог остановить на них свой взгляд. Все они были абсолютно безликие, даже алкоголь не помогал заинтересоваться, никого похожего на того парня. Его сознание было как в тумане, но Джейкоб помнил его лицо так ясно, что подозревал в себе какое-то натуральное отклонение. Раньше от текилы можно было захотеть кого угодно, а сейчас нет. Может быть, дело в карточках, которые у него отняли. Он просто слишком расстроен. Но почему, когда он смотрит на каждого парня, на которого наталкивается, перед глазами все то же лицо, черные пугающие глаза и абсолютное, абсолютное отсутствие желания к Джейкобу? Пришлось подниматься на второй этаж. Внизу запели, явно устроив караоке-шоу. Джейкоб фыркнул – ему только поссать, и он там всем покажет, как надо петь. Джейкоб считал, что во всех пьяных развлечениях ему просто нет равных. На втором этаже почему-то было тихо и совсем никого, что Джейкоба, конечно, не смутило. Он добрел до туалета, огромного, как чертова гостиная, но не впечатлился выбором кафеля. Вот в его доме туалет сделан в хай-тек черном стиле, и это круто, а кэжуалы – это бабские бредни. Даже полотенце в клеточку, как на задрипанном ранчо. Джейкоб потратил минут пять на то, чтобы смыть с лица какое-то противное ощущение липкой маски, потом дошел пьяным мозгом, что это он так ощущает свое нахальное выражение лица. Странно, но он думал о том, что его окружало много людей, но при этом он был совсем один. Убери карточки, и все они пройдут мимо него. Джейкоб и раньше понимал и принимал это, но факт устранения карточек казался невозможным. И вот теперь пожалуйста, он один, в чужом шикарном туалете, брошенный всеми, даже предками. Джейкоб только разозлился. Значит, чертовски мало выпил, если еще об этом думает. Джейкоб твердо вознамерился влить в себя еще что-нибудь крепкое. Можно сладкого, он все равно ничего толком не ел за день. Он уже брел обратно к лестнице, когда услышал голос Горация: - Только скажи, и я всех разгоню. Джейкоб осторожно прислонился к стене, за которой, видимо, была гостиная второго этажа. Он хотел подсмотреть, но тут же обнаружил зеркальную поверхность большого шкафа, в котором все и так было видно. Горация он узнал без проблем, в его идиотских коротких штанах, каких-то определенно женских темных чулках и еще более идиотских туфлях. Сколько ему лет, разве есть хоть восемнадцать? Джейкоб считал, что лично он сам – отличный пример сочетания внешности и денег, редкий в нынешнем времени, потому что все остальные золотые дети были как Гораций- отталкивающие и неприятные в своей внешности. В ориентации Горация вообще не приходилось сомневаться, он вел себя ровно так, как его и стоило бы называть. Именно поэтому Джейкоб вообще не удивился, когда обнаружил, что он устроился на коленях какого-то абсолютно незнакомого парня. Джейкоб уже пошел бы дальше, наплевав на личную жизнь хозяина дома, но, отведя взгляд, понял вдруг, что не запомнил этого парня. Пришлось посмотреть еще раз. Его лицо было неприметным, обычным, круглым, волосы никакие, глаза из-под очков не видно. Джейкоб опять отвел взгляд и опять забыл его. Вот странные предпочтения. Хотя уж насколько Гораций был бледной мышкой, хотя скорее в плане внешности, а не одежды и манеры поведения, настолько он и парня себе подобрал. Ничего интересного. - Это же твоя работа, - откликнулся парень бесцветным голосом. Он читал книгу. Кто вообще сейчас читает книги? Унылое и бесполезное занятие. – Сегодня не так шумно. - Еще не все пришли. - Ты уже в плюсе? - Даже при ста восьмидесяти я буду в плюсе. Джейкоб решил, что он все равно ничего не понимает из того, о чем они говорят. Поэтому он побрел по лестнице вниз, не зная, чем бы продолжить свое опьянение, чтобы не думать о кредитках и предках. Зачем с кучей денег держать при себе таких неприметных, бессмысленных мальчиков, если можно купить кого-то вроде этого уборщика? От одной мысли о нем Джейкоб моментально зажегся. Не может быть, чтобы здесь не нашлось кого-то хотя бы отдаленно похожего. Он шарил взглядом по людям, с досадой отметая каждого. Либо определенно не по мальчикам, либо совсем не та внешность. Ну же, неужели нет никого черноволосого и темноглазого? Еще пара рюмок чего-нибудь вроде русской водки, и любой сойдет, если Джейкоба будет греть его фантазия. Стало жарко, и он был вынужден стянуть пиджак. Возле огромного телевизора и приставки никого нужного. В баре водка и опять никого. Черт. Джейкоба вынесло толпой на террасу. Холодный воздух его слегка отрезвил, и это было определенно лишним. Сюда выходили покурить, так что кислорода тут почти и не было, только сизый сигаретный дым и холод ноябрьского вечера, рождающего декабрь. Джейкоб пошарил по карманам и осознал, что сигареты кончились. Хорошо, что у курящих есть лояльность к собратьям по зависимости. Он пошарил взглядом по людям. Ментоловые, легкие – что за извращенцы? Курить так курить. Он обнаружил такие, какие искал. Джейкоб ледоколом устремился к тому, кто держал нужную сигарету. За несколько шагов до Джейкоб замер, прищурившись. Парень был не таким высоким, как нужно, возможно, слишком худощавым, но его лицо чем-то напоминало то, которое Джейкоб не мог выгнать промиллями из своей крови. Его подпитанная алкоголем фантазия дорисовала все, что нужно. - Привет, - Джейкоб никогда не испытывал проблем с тем, чтобы с кем-то заговорить. В пьяном состоянии его аналитические способности никогда не страдали. Парень стоял один, как будто в первый раз на подобном собрании, дорогими шмотками не блистал – значит, с кампуса. Его взгляд был не то, чтобы пьяным. Осторожен. Все это решается. – Есть лишняя? – спросил он, когда парень посмотрел на него равнодушным взглядом. То, что нужно. Не такие буйные кудри, возможно, нет таких потрясающих воображение скул, нет силы, которая ощущается за метр минимум, но есть что-то общее. Джейкоб закурил автоматически, разглядывая его лицо. А ведь не поймешь, за какую команду играет. Красивые руки, но слабые. Жаль. Такому не хотелось давать, это Джейкоб понял сразу. Можно взять, очень уж сильно Джейкоб возбуждается от своих мизерных воспоминаний. Нет кредитки, понял он запоздало. Но что он, не в состоянии снять парня без денег? Свой безлимит на алкоголь он оплатил. Внешностью не обделен. Поехали. Ему хватило всего три или четыре рюмки. Он выглядел смущенным, когда Джейкоб положил руку на его плечо. Ни за какую команду, он вообще ничей. Джейкобу такие не попадались раньше. Не будь в его воспоминаниях этого сильного оригинала, понравилась бы ему копия? Симпатичный. Не слабый, но какой-то очень хрупкий. Не верит, что может кому-то нравится. Джейкоб с радостью отвлекается на него от всех насущных проблем. Он слушает, стоя рядом с ним возле угла бара, там, где достаточно темно и нет этих мелких назойливых ламп. А ведь он новичок, первокурсник, а уже пробрался в такое место, пришел не один, но брошен одногруппниками как не особо интересный персонаж. Занудный, осознал Джейкоб. Рисует. Заткнуть бы его. Джейкоб стоял возле него, опираясь на стойку, практически в его личном пространстве. Как его зовут? Не запомнил, зачем? Стоит открыть смартфон, ту фотографию, и все, Джейкоб забудет имя этого подобия снова. Как зовут оригинал? У него должно быть такое же сильное, необычное имя. Джейкоб был бы не против его стонать. Вообще-то он давно никому не подставлялся, а тут даже не было никаких сомнений, его богатая фантазия моментально подкинула картинку, от которой Джейкоб завелся. Так несложно выяснить желания этого парня. Он положил руку ему на колено, и тот хоть и смутился, но не отреагировал отрицательно. Весь он был какой-то болезненно невинный. Джейкоб приблизил лицо к его лицу. Ой нет, этого нужно целовать, этот в секс на одну ночь не верит. - Не буду я тебя трогать, - понял он вслух, почти ласково погладив его по щеке. – Не доверяй таким, как я. Парень вспыхнул всеми оттенками красного. Он хотел что-то возразить, но Джейкоб собрался уходить. Парень схватил его за руку, дернув на себя. - Я предупрежден, - прошептал он неуверенно, и Джейкоб решил, что на сегодня с добрыми делами переборщил. Он усмехнулся – сам напросился, да и голова здорово кружилась от потребности трахнуть хоть кого-нибудь, просто кончить, испытав какое-никакое, а удовольствие вопреки всему этому внезапному дерьму в жизни. Раньше его что-то моральные вопросы не особо волновали, но здесь он готов был отступить черт знает почему. Не сильно хотел. Это совсем не то, что ему нужно, от чего кровь бежит быстрее. Черт возьми, если ему не вернут деньги, он все равно попрется в эту больницу и предложит себя снова. Это невыносимо, от воспоминаний так сильно ноет в животе, так быстро встает член – это ненормально. Джейкоб устал от этого странного парня в своей голове. Хватит, есть этот, сам попросивший его. Такой податливый, совсем ничему не обученный. Есть свое очарование в этом. А ведь он даже не знает, есть у Джейкоба золотые карты или нет. Это заставило Джейкоба на мгновение оторваться от его весьма приятно пахнущей шеи. - И часто ты так снимаешь парней? – спросил он с любопытством. Невинностью его еще никто не снимал. - Бывает, - усмехнулся этот парень, и Джейкобу понравился его метод. Пусть играет дальше в свою невинность, это что-то новенькое и интересное. То, что он не знает этого мальчишку, совсем не значит, что мальчик не знает его. Может быть, этот малыш на него охотился, и такое ведь бывало. Ему помогла только его внешность. Как бы то ни было, играл он бесподобно. Во всех его реакциях сквозило смущение и такое невинное, совсем стыдливое желание, что Джейкоб всерьез завелся. А ведь ему едва ли семнадцать, есть что-то кругленькое в его, в общем-то, весьма худом лице, что не бывает после восемнадцати. Подаст еще какую-нибудь жалобу ментам. Плати потом деньги. Хотя какая разница, предки виноваты, предки платят. Парень выдал себя при поцелуе. Уверенном, глубоком, жадном. Нравится ли ему Джейкоб или слух о его золотых картах? Не понять. Джейкобу все равно, у него их нет. Скорее всего, кредитки, слишком наигранно он подается вперед. Как мальчишка будет разочарован, вероятно. - Я слышал, что Рики временно на больничном, - прошептал он Джейкобу уже в какой-то из бесконечных дорого обставленных комнатах, устраиваясь на бедрах Джейкоба. – Я готов его подменить, - произнес он весьма дерзко, смотря прямо Джейкобу в глаза. Ну точно, кредитки. - Думаешь, ты так хорош? – фыркнул Джейкоб. Ладно, хорош, берет своей внешностью и ролью девственницы. Да и кудри такие провоцирующие, и губы пухлые, как девчонка, только с членом. Какая разница, кого трахать, его или Рики, если Джейкобу нужен другой. – Я подумаю, - ответил он, прекрасно зная, что стоит ему заикнуться о том, где его кредитки сейчас, и парня сдует ветром в ту же секунду. А пока горит страстью к его деньгам. Он старался. Очень, не зная, что Джейкобу совсем не нравится, когда отдают все и сразу. Ему нравится, когда ему бросают вызов и ломаются. Но это было лучше, чем ничего, и можно было закрыть глаза, думая о том, что он с радостью сделал бы тоже самое безо всяких денег для того парня. Узнать бы имя, и его фантазии заиграют новыми красками. Мальчик, так старательно облизывающий его член, играл роль резиновой куклы, весь огонь был лишь в фантазиях Джейкоба. В его сознании вместе с угрозами он оказывался под ним, можно даже не снимать идиотский свитер, можно прямо в одежде, хоть в том же торговом центре, лишь бы так же сильно, как он ударил Джейкоба. Джейкоб чувствует, что в своем желании он жалок. Вот этот кудрявый малыш продает себя за деньги, Джейкоб же готов отдать себя просто так, за идею, за силу, которую не купить в магазине, которую он никогда и ни у кого не встречал. И именно она не покупается. Хватит. От алкоголя его тело готово кончить даже от минета, а мальчишкой надо пользоваться во всех позах. Симпатично-стройный, совсем не худой – как они решают, что хотят быть игрушками у таких, как Джейкоб? Только деньги, или собственное унижение тоже возбуждает? Он поднял мальчишку к себе на колени, раздевая его, как разворачивают подарок. Аккуратно, с легким интересом, хотя ничего особо потрясающего в его теле нет. Оно просто удивительно изящное для парня, вот и все. Он так прижимается к Джейкобу, так ненавязчиво толкается к нему бедрами с явным стояком, который Джейкоб лишь лениво дразнит рукой. Купил бы он его вместо Рики? Может быть, вместо Эммы, только Эмма хороша не сексом, а просто мягкостью и эмпатией. Если этот мальчик готов заботиться о нем с похмелья, почему нет? Он нежен. Не так безлик, не отстраняется мысленно, значит, Джейкоб ему все же нравится. Он касался Джейкоба с каким-то восторгом, так великолепно смущенно принимая его в себя. Весь он легкий, совсем ненавязчивый и удивительно открытый в удовольствии. Джейкобу понравилось его брать. Он ощущал, насколько сам секс нравится этому мальчишке, в его сжатых на боках Джейкоба бедрах, в его требовательных руках, так сильно сжимающих плечи Джейкоба. И в этот момент его внешность сыграла против него. Джейкоб вспомнил, почему выбрал его. Во тьме его глаз Джейкоб обнаружил собственное разочарование. Не хотел он нежности и податливости, почти попался. Он разозлился. Мальчишка пробормотал осторожно, что ему больно, но Джейкобу было плевать. Он оставил его в комнате. Ошибка, так только хуже. У него даже кончить не получилось, только сам испачкался. Пришлось идти отмываться, в ярости обещая себе найти кого-нибудь без намека на эту дьявольскую привлекательность и недоступность. В туалете первого этажа кто-то занимался тем же самым. Любая вечеринка кончается этим, значит, скоро все будут мертвыми телами валяться на каждом сантиметре пола. Кто-то может потрахаться и при всех, это не кажется чем-то сокровенным. Все кого-то хотят, все хотят секса, какая разница где, может кто и посмотрит. Иногда можно было попробовать устроить групповуху, но Джейкоб этим брезговал. У него была Эмма и был Рики, и при желании, которое у него было пару раз, он трахался с ними одновременно. Обычно они вдвоем брали Эмму. Странно понимать, что здесь он один. Несмотря на количество выпитого, лучше ему не стало, и теперь уже предки не имели никакого значения, он хотел то, что никак не мог получить. На втором этаже он с горем пополам отмылся, намочив и рубашку, и джинсы. Как ему раньше удавалось нормально перепихнуться с кем-нибудь? Девчонку найти? Не хотелось вообще. Парня? Не хотелось опять тратить силы. Джейкоб вышел из туалета на взводе, даже наркоты не купить. Водка заставила его пару раз прочиститься, это был не его напиток определенно. Значит, еще текилы и отключиться вместе с остальными. Он опять задержался возле гостиной. Было что-то бесконечно странное в контрасте первого этажа и второго, где в тишине на диване лежали эти двое в каком-то своем взаимодействии, лишенном секса, лишенном даже разговора. Джейкоба затошнило от выражения лица Горация. Это как влюбленность, бессмысленная декорация к сексу. Он сполз на первый этаж и планомерно нажрался до полной отключки. Хоть алкоголь не подводит. Хоть что-то в этом мире неизменно.