Aliis inserviendo consumor

[Клэр] Хруст, кажется, издает ее собственное тело. Какой-то миг Клэр кажется, будто ударили ее. Кровь, что в тусклом отсвете фонаря казалась почти черной, хлынула из носа Джейкоба. Его лицо было очень детским, как будто он искренне не понимал, что сделал не так, но, что хуже всего, смотрел он не на Еноха, а на Клэр. И Клэр не могла ответить ему на этот вопрос. Страх волной поднялся в ней, и она закричала. Ей показалось, что кровь теперь и на ее красивой новой куртке, и от этого она испытала лишь одно желание – бежать. Уверенность в том, что теперь ее очередь, была невероятно сильна. Клэр отпихивала от себя Еноха, плача без слез, с сильно бьющимся сердцем, и от этого жуткого страха она даже не могла посмотреть брату в лицо. Он почти уронил ее на асфальт, и Клэр упала на колени, обдирая об асфальт колготки и ладони, но эта боль была ничем по сравнению с ужасом и непониманием. - Клэр! Окрик привел ее в безумное состояние. Ей некуда бежать. В своей безнадежности она бросилась вперед, к Джейкобу, бледному, лежащему без движения на асфальте, с этой отвратительной кровью на подбородке и даже футболке. Ей страшно, но она не должна быть слабой. Она хотела защитить Джейкоба. Еще полчаса назад Клэр казалось, что она счастлива. Джейкоб вел ее домой, но по пути перекрыли улицу, на которой, кажется, опять прорвало трубу с горячей водой, и они двинулись в обход. Моросяк сменился мелкими хлопьями то ли льда, то ли снега, и Клэр почему-то рассказывала обо всем на свете, стараясь не обижаться на Еноха. Ей не верилось, что с ним что-то было не так, ведь он олицетворял для нее непобедимую силу. Обида на брата росла сильнее с каждой секундой, ведь Джейкоб слушал ее. Не с трудом, не снисходительно, он правда слушал ее, потому что ему было интересно узнать о шраме. Джейкоб сказал, что никогда не видел более сильной девочки. Это было лучше, чем те страшные крики Еноха в тот раз, когда она заплакала впервые при нем. Торговый центр поразил Клэр. Огромные искусственные ели, украшенные как, наверное, бывает только в сказках, с движущимися эльфами, вокруг фотографировались счастливые и не очень дети, с имитацией подарков из длинных сияющих линий, гирлянды, великолепная музыка и аромат пряников привел Клер в восторг. Это был другой мир, который до сих пор скрывался от Клэр. Она бывала здесь всего пару раз, и это моментально напомнило ей о том, как нужно себя вести. Клэр уткнулась взглядом в пол, хотя отблески гирлянд на полу только дразнили ее. Ей безумно хотелось смотреть и запоминать каждую мелочь, но нет, нельзя, Ени всегда говорил ей, что не нужно тратить время на недостижимые мечты. Они зашли сюда, потому что Клэр захотелось в туалет. Она молча стояла возле карты центра, ожидая, пока Джейкоб разберется, когда заметила вдруг, что на нем свитер, который был ей знаком до последней нитки. Конечно, Клэр моментально решила, что это совпадение, она была занята тем, насколько же диаметрально отличаются те, кто его носит. На скромной сцене, окруженной толпой с огромным количеством подарков в разноцветных пакетах, вдруг запели, затанцевали, и хотя Клэр убеждала себя, что нечего там смотреть, великолепный танец стройных эльфов в зеленых костюмах все же привлек ее взгляд. Она смотрела, как завороженная, хотя песня ей не очень понравилась, в ней было много повторений одних и тех же слов, но танец… Танец проник в самое сердце. Клэр хотелось бы танцевать, но ее слабое тело пока могло просто жить. Сможет ли она когда-нибудь так же? Это было бы ее мечтой… Весь мир вдруг дернулся вниз. Клэр вздрогнула, вцепившись в первое, что попалось ей под руки – волосы Джейкоба. От того, насколько идеально был виден танец с высоты его роста, Клэр забыла и о туалете, и о голоде, и вообще обо всем. Над равнодушной и слабо хлопающей толпой Клэр ощущала себя ответственной за благодарность от лица зрителей. Она никогда в жизни никому так не хлопала. Но как только Джейкоб опустил ее на пол, глаза Клэр предательски заполнились слезами. - Что-то случилось? – Клэр ведь даже шмыгнуть не успела. Она глубоко вздохнула и помотала головой. Не время и не место реветь, она должна запомнить, утащить с собой как можно больше этого великолепного мира. – А знаешь что, - Джейкоб сидел перед ней на корточках и держал ее за плечи. – Знаешь, мы сейчас пойдем и купим тебе отличное новое платье, идет? - Но мне ничего не нужно, - Клэр произнесла это на автомате, буквально представляя, как Джейкоб скривиться в ответ на ее согласие. Енох ненавидел, когда она не просто о чем-то просила, но даже заикалась о понравившемся. - Тебе – нет, а моему взгляду – очень, - признался Джейкоб, и хотя Клэр совсем не знала его, ей хотелось верить, что плохой человек не стал бы спасать ее от мальчишек. - Платья очень дорогие, - почти бессильно пробормотала Клэр, но Джейкоб вел ее по этажам в поисках детского магазина. Магазин стал для Клэр пыткой. Множество игрушек бросались ей в глаза, от пушистых интерактивных кошек до реалистичных кукол с нее ростом, чудесные колясочки и кроватки для пупсов поменьше, целый взрослый мир в миниатюре, на ценниках которых стояли пугающие три цифры. Клэр считала плитки под ногами, но взгляд то и дело утыкался в удивительные игрушки. Она молча ходила кругами за Джейкобом, желая и уйти отсюда, и остаться. Она сидела на маленькой скамеечке, пока Джейкоб разговаривал с продавщицей. Клэр понимала, что от такого подарка должна отказаться. Но от принесенного ей платья Клэр потеряла дар речи. У него была джинсовая основа, но юбка в складку из легкой ткани с цветочным принтом. Красивые светлые рукава и горловина создавали ощущение, что это бадлон с сарафаном. Клэр надела его в огромной примерочной кабинке со священным трепетом. Маленький ремешок можно было затянуть, и тогда платье не висело на ней мешком. Рядом с такой красотой ее дутая мальчишеская куртка из секонд-хэнда смотрелась просто уродливо. Когда милая девушка в форме принесла ей пальто, достойное платье, Клэр впала в странное состояние, среднее между мечтой и реальностью. Она слушала, как ругает саму себя в голове, но не может снять эту красоту, не может перестать думать о том, что, может быть, хотя бы это поможет ей найти друзей в садике. Клэр не хотелось плакать. Нельзя плакать от этого украденного тихого счастья. Она не смогла даже толком поблагодарить Джейкоба, от которого даже пахло как-то знакомо. На какой-то миг она пожалела, что Джейкоб – не ее брат, и от этой мысли ей стало стыдно. На мокром асфальте, рядом с бессознательным Джейкобом, Клэр больше этого не стыдилась. Несмотря на теплую новую одежду, ее трясло. Когда Енох сделал к ней шаг и протянул руки, Клэр наконец заплакала настоящими слезами, вцепившись в свитер Джейкоба. Она вдруг хорошо вспомнила, какими были те самые первые дни, и от этих воспоминаний ее плач стал абсолютно неконтролируемыми. - Клэр, пожалуйста, пойдем домой. В голосе ее брата много горечи и силы, и Клэр устала от нее. Ей хотелось понимания, хотелось мягкости, хотелось внимания, а не этой обязанности слушаться. Что-то перемкнуло в ее голове, когда Енох попытался снова взять ее на руки. - Не трогай меня! – прокричала Клэр, испуганно смотря на асфальт под своими ногами. Из-за слез все расплывалось перед глазами. Его крики до сих пор были живы в памяти. Его удар Клэр помнила так, словно это случилось только что. Грязные и пульсирующие болью ладони совсем не помогли стереть слезы, и Клэр задыхалась, шмыгая носом. Она уткнулась лбом в грудь Джейкоба, не понимая, жив он или уже умер. От возможности его смерти Клэр было еще хуже. За этот день все ее скрытые потребности вдруг проснулись, и теперь Клэр видела в Енохе лишь плохое. – Ты не имел права его убивать, - прошептала она горько. – Он меня защитил и купил мне платье. - Он тебя похитил, Клэр! - Он повел меня домой, потому что ты забыл обо мне, как и всегда, - Клэр нашла в себе силы поднять голову. Больше всего на свете ей хотелось спрятаться под одеялом и позвать маму, выпить горячего молока и уснуть на ее руках, но вместо этого была лишь улица, холодный мокрый снег, вонь от помойки в переулке, Джейкоб в крови и без сознания и ее брат, смотревший на нее так, словно она только что предала его. - Я никогда не забываю о тебе, - сквозь зубы произнес Енох. – Пожалуйста, пойдем домой. - Но Джейкобу плохо! – Клэр ударила себя ладонями по коленям, пытаясь встать. Они дрожали и не слушались, но страх вдруг перешел в злость. Она вела себя хорошо весь год, ей подарили за это подарок, но вместо благодарности Енох ответил ударом. Клэр сжала руки в кулачки. – Ты должен извиниться перед ним! Ему нужна помощь! - Если я его возьму, ты пойдешь домой? – помолчав, спросил Енох устало. Клэр шарила взглядом по его лицу. - Пойду, - наконец решила она, в основном потому, что хотела спать, есть и еще раз спать. Она внимательно смотрела за тем, как Енох поднимает Джейкоба на руки. Еще никогда Клэр так не хотелось кого-то защищать, как Джейкоба. [Джейкоб] Джейкоб начинал привыкать к этой нестерпимой головной боли. Он поморщился и открыл глаза, но все вокруг осталось темным. Сначала он подумал, что не открыл их, как бывает в кошмарном сне, а потом – что ослеп от удара, и только через несколько секунд зафиксировал движение рядом с собой. С трудом повернув голову, Джейкоб проследил за чьими-то босыми ступнями. Память услужливо подбросила момент с ударом, и на этот раз вместо ненормального возбуждения Джейкоб испытал страшное волнение за Клэр. Он сел, обнаруживая себя на полу, на каком-то тощем одеяле, которое не спасало от холодного пола. В сумраке маленького помещения Джейкоб безотчетно вертел головой, пытаясь найти хоть одно пятно света. Какое-то сероватое обнаружилось в районе предполагаемого окна. Небо было грязного, безнадежного оттенка и едва ли подсвечивалось фонарями в этом районе. Скрипнула дверь, ослепив Джейкоба ярким светом из коридора. Он успел заметить высокую фигуру с волнистым очерком кудрей, после чего поднялся на ноги, не отдавая себе отчет в том, что на данный момент он не способен разобраться в собственной жизни, не то, что в чужой. Расфокусированным взглядом он метался по двум кроватям, одна приставлена в продолжение другой вдоль стены, и на одной из них явно лежало маленькое тельце. Джейкоб вышел в коридор. Орал телевизор, скрипела кровать, в коридоре сидел толстенный серый кот и с наслаждением драл лохматые обои, покрывающие все это тесное и грязное пространство. Что-то падало и билось, и афроамериканские интонации мешались с латиноамериканскими. Крутобедрая кудрявая женщина с кольцами в ушах несла горячую кастрюлю, и Джейкобу пришлось сделать шаг назад, в комнату, пропуская ее. Голода он не чувствовал, хотя за день впихнул в себя лишь часть завтрака и обеда, что давали в детском саду. Направо виднелись забытые расшатанные детские ходунки, и оттуда секундой спустя раздался громкий детский крик. Налево, кажется, была кухня и предположительно ванная, хотя Джейкоб не был в этом уверен. Он сделал несколько шагов, удивляясь болезненной яркости лампочек, когда мимо него пробежал пацаненок, отпихнув к стене. Наверху пробежали в обратную сторону, дико зашипел кот позади Джейкоба. В этом нескончаемом потоке звуков Джейкоб понятия не имел, сколько сейчас времени. Он добрел до кухни, огромной, полной разномастных ящиков на ключах, где несколько грязных газовых плит ютились с низким холодильником, ревущим, как трактор. За столом, изрезанным ножами, гоняли в карты еще два молодых пацана, на чьих лицах уже стоял отпечаток неблагополучия. Джейкоб отшатнулся в коридор, наткнувшись на их недружелюбные взгляды. Он побрел обратно, не понимая, куда делся Енох. Шум давил на виски, яркий свет резал глаза, и Джейкобу было все труднее идти, но он просто обязан был объяснить, обязан сказать, что сам не ожидал ничего подобного. Что Енох и есть старший брат Клэр. Это не должно было укладываться в голове, но вместо этого Джейкоб с легкостью в это поверил. Только этим и могла объясниться его симпатия к незнакомой малышке. Джейкоб прислонился к стене. Похоже, он не найдет здесь Еноха. А из какой комнаты вышел он сам? Одинаковые двери обсыпали весь коридор, одна почище, другая погрязнее, на одной наклейка, на другой пятна. Из какой же он вышел? В голове трещало все сильнее. Для одних суток он слишком много раз сотрясал мозг. - Дай пройти. Джейкоб рефлекторно распластался по стене, медленно соображая. Наконец он осознал, что мешал пройти именно Еноху, и в какой-то незнакомой панике бросился за ним. Джейкоб проскочил в ванную комнату ровно за секунду до того, как Енох закрыл ее на ключ. Мгновением спустя она содрогнулась от удара кулака снаружи, и кто-то выругался, явно не успев. Ванная комната выглядела удивительно чистой и большой. Безликая, лишенная всяческих полотенец и халатов, зубных щеток и стаканчиков, паст и даже мыла, она выглядела неуютной. Огромные старые плиты голубого кафеля делали звуки гулкими и пугающими. Огромная ванная была когда-то признаком роскоши, но со временем сильно потемнела и кое-где проржавела. Никакой шторки не защищало пол от брызг, и вечная сырость то тут, то там давала рост колониям плесневых грибов, хотя были следы тщательной борьбы с ним. Джейкоб прислонился к двери, не зная, какую из мыслей выдать первый. - Я заслужил. Но спина Еноха никак не отреагировала на его признание. Джейкоб рискнул посмотреть в отражение заляпанного зеркала, но видел почему-то лишь тени под глазами, пугающие своей чернотой и даже синевой возле носа. - Я действительно поступил, как идиот. Енох открыл кран, не глядя ни на него, ни на отражение, ни на Джейкоба. Кран был всего один, помеченный синим, вместо другого торчал голый винт, который Енох даже не пытался крутить. Джейкоб решил, что с него хватит уничижительных признаний, это был максимум его самобичевания. На место волнению пришло слабое подобие гнева. Он заслужил удар, но ничем не повредил право на разговор. Очевидно, что жизнь не просто так сталкивает его с Енохом, так почему этому козлу сложно даже рот раскрыть? Джейкоб рванул его за плечо, поворачивая к себе. Холодные брызги заставили его вздрогнуть, но нового удара он почему-то не боялся. Взгляд Еноха соскользнул с него так, словно был куском мыла. - Ее обижают в садике, - зло произнес он. - И что я должен сделать, отпиздить пятилетних говнюков? – неожиданно резко ответил Енох, хотя выражение его лица подсказывало, что Джейкоб надавил на самое больное место. - Блять, купить парик перед тем, как отпустить ее в сад! - Я только тебя забыл спросить, что я должен был купить моей сестре, - тон Еноха можно было бы назвать ласковым, насколько ласково может быть острие ножа. – Ты жалок, Портман. Тебе даже некуда идти, некого просить о помощи. Много тебе дали твои деньги? - Если ты такой умный, так какого хрена еще не президент? – Джейкоб мог бы вложить всю свою злость в свои слова, если бы эта злость так не смущала его. Он не злился на себя, не злился на ситуацию, на предков, о которых забыл, он злился на него. На Еноха. На человека, о котором ничего не знал. Он лишь сильнее сжал кулаки, но не для того, чтобы вступить в драку, нет, для того, чтобы найти смелость понять, почему ему не плевать. Енох собирался разбить его голову о кафель. Или о раковину. Это читалось в его черных глазах с поразительной ясностью, и сила этого желания была велика. Однако его словно выключило изнутри, и он обернулся к зеркалу. Джейкоб потер виски. Боль мешала ему сосредоточиться, мешала анализировать, да и не так много времени он учился это делать. Было что-то дикое в том, как Енох брился, намазывая подбородок простым мылом. От вида его бритвы Джейкоба неприятно потрясло. Он перевел взгляд на кафель, считая плитки. Здесь он лишний, но даже за пределами этих стен этот факт не изменится. Лишний – это его кредо по жизни, и все, что он делал, было лишь попыткой заявить о себе. Но себя – его – не существовало. Внутри себя Джейкоб не находил ничего, кроме гнетущей пустоты. Кто он такой, чтобы о себе заявлять? - Я отрабатываю часы общественных работ в ее садике, - главное – просто начать. Нельзя бездействовать. Это по дискавери рассказывали, и точно не о ночных разговорах в ванной гетто, но механизм подходил. – Я присмотрю за ней. Енох продолжал молчать. Это бесило даже больше бездействия, и Джейкобу ничего не оставалось, как использовать резерв своей наглости. По каким-то причинам этот парень кажется ему знакомым в перспективе, каким-то… не таким, как остальные, и этого достаточно, чтобы просто зацепиться. Джейкоб едва ли понимал, что будет делать в следующую секунду. Он замер, опираясь руками о раковину, впивающуюся ему в поясницу. Замер, потому что и без того слабая мыслительная деятельность буксовала в этом положении, теряясь от сильного запаха дешевого мыла, от близости человека, чья сила ощущалась за километр, но почему-то не применялась в жизни. Бесит, что при всем этом Енох так слаб, так беспомощен, так потерян, хотя в нем запас на несколько сотен лет. Бесит, что при всей своей силе Енох сдался. И не нужно знать его слишком долго, чтобы это понять. - Ты как комар, раздражающий и бесполезный. Знаешь, что бывает с комарами? Джейкоб нервно шарил пальцами по влажной кромке раковины. А себя он не бесит, силы в нем нет, вообще ничего, лопнувший шарик без своих кредитных карт? В нем есть злость, обида, разочарование. Это сильные эмоции. Он еще не умер. Еще не просрал жизнь, хотя случайно залез на самое дно, но он к нему не привязан, не скован, как Енох. Но и Еноху там не место. - Можешь бить, сколько влезет, если полегчает. Джейкоб хотел бы сказать, что был достаточно серьезен, чтобы не допускать в свои мысли ни капли возбуждения, но это было невозможно, ведь он пролез в миниатюрное расстояние между Енохом и раковиной, и нанометры между их телами никак не помогали ему думать. Он почему-то задыхался, хоть и скрывал это, не понимая, проблема в мыле ли, отсутствии кислорода или безнадежности. Даже возбуждение было каким-то чертовски горьким, безудержным, потому что не было ни единого шанса удовлетворить это назойливое желание. Легко ли всплыть со дна, если умеешь только тонуть? Легко ли всплыть не одному, а с грузом, который ты никак не можешь забыть? - Если тебя игнорировать, ты исчезнешь? – спросил Енох устало, останавливая свой взгляд на своем лице. – Или что с тобой сделать, чтобы ты от меня отстал? Джейкоб не смог сделать даже вдоха. Енох склонился к нему, ставя руки на раковину рядом с его руками. Тело его не слушалось. Джейкоба трясло от неправильности и одновременно дикой жажды этого положения. Взгляд его метался, как у сумасшедшего, по сильным рукам, что поймали его в ловушку, по узорам, что не понять с первого раза, так густо покрывающим его кожу. Он думал только о том, что даже сунуть пальцы в розетку лучше, чем это. Не так больно, по крайней мере. Ничего из испытанного им ранее, никакой секс, никакой наркотик не давали ему такого сильного напряжения, такого желания не просто трахнуться, не просто провести ночь, но найти причину. Заключить договор навсегда. - Если я трахну тебя прямо здесь и сейчас, ты исчезнешь? – Джейкобу было нужно дышать, но он не мог. Не мог думать ни о чем, кроме этого, ни о чем, кроме этого равнодушного, потрясающего голоса со слабым акцентом, что произнес слова, за которые Джейкоб был готов отдать любые деньги. Но это не поднимет их со дна. Это не исправит главной причины того, почему они столкнулись, это сотрет чертов шанс… Хрен знает на что. У Джейкоба стояло так, словно его тело забыло о сотрясении, о боли, о голоде, о желании спать. В его голове, как в каком-то подсмотренном в глазок порнофильме, мелькали какие-то размытые картины близости, от которых он пылал до холодных мурашек. Страх на детском личике. Слезы пополам с шоколадом. Клэр. Почему он вообще думает про Клэр? - Я остаюсь, - произнес Джейкоб, не представляя, почему вдруг градус его напряжения полетел вниз так стремительно. Он склонил голову, успевая задеть его щеку своей и испытать боль, похожую на прикосновение к содранной коже, прежде чем Енох оттолкнул его в сторону. А ведь он только что просрал шанс того, что, собственно, и послужило поводом для их встречи. Не просто просрал, а проебал, но никакого сожаления Джейкоб не испытывал. - Тебе нужны деньги, а мне нужны квадратные метры, чтобы спать. Джейкоб следил за тем, как вода стекает по лицу Еноха. Дело не только в его до сумасшествия красивом теле, не в его силе, которая как редкий экспонат для фетишиста, нет, дело в том, что он вдруг увидел какой-то шанс, который даже не успел осознать. - Да блять, - тихо выдохнул Енох, вытирая лицо серым от многочисленных стирок полотенцем. – Делай, что хочешь, мне плевать, - произнес он, выходя из ванной. Почему-то Джейкоб ощущал себя почти победителем. [Енох] Над заливом часть неба еще оранжевая. Совсем узкая полоска угасающего дня, который не принес Еноху ничего, кроме новой порции усталости и разочарования. Перед его глазами стояло испуганное лицо Клэр, и он ее, в общем-то, не винил. На то, чтобы винить себя, сил не было. Он не обещал ей стопроцентной защиты и поддержки, он не мог всегда быть рядом, он делал все, чтобы ей было где жить, спать, что есть и что надеть. Этого на самом деле бывает достаточно. Но видеть, как Клэр, его Клэр, защищает этого ублюдка, было больно. Что есть в этом ошметке бесполезных богачей, чего нет в нем? Неужели его сестра так глупа, что повелась на новое платье и новое пальто? Он должен был думать о ее благе, но получалось лишь о себе, о той боли, что разорвала его части в тот момент, когда Клэр кричала ее не трогать. И его. Этого бессмысленного Портмана, как блять так вообще получилось, что он держал на руках исчезнувшую Клэр? Это не укладывалось в голове Еноха. Его бесило существование Портмана. Бесило до потери контроля, но на ярость тоже нужны силы. Енох зажег сигарету, но тут же ее потушил. От никотина уже тошнило. Голод напоминал о себе болью в животе, теперь она часто сопровождала Еноха. Ушибленное запястье ныло. Завтра будет еще тяжелее. Никогда уже не будет легче. Но если вдруг ему не нужно будет заботиться о Клэр, что он делал бы? Ничего. Жить ему не хотелось. Умирать тоже. Он кричал на Клэр. Один раз, один страшный раз он ударил ее, потому что сам был в панике, сам замерз и был голоден. Закрывая глаза, Енох до сих пор помнит об этом отвращении к ней, к этой выжившей вопреки всему девочке, которая, если подумать, отняла у него и внимание родителей, и их жизнь, и теперь его, пусть и сломанную, он хорошо запомнил эту мысль. Чтобы каждый чертов раз ему было стыдно за то, что сам он просто эгоистичный кусок говна. Потому что у нее никого нет, кроме него. Она перенесла даже больше, чем он, что с ним было, ну сидел год взаперти, никто его даже пальцем не трогал. Он не знает, что такое боль, что такое бесконечная рвота, что такое обезвоживание, он не знает ничего из того, что она перенесла в три года. Три года. Ему за двадцать, а он все еще страдает от того, что ему не досталось внимания. Придурок. Когда Клэр родилась, ему было уже семнадцать. Какой недостаток внимания в семнадцать? Он сам виноват в том, что отныне в таком дерьме. А она… Енох прижался лбом к ледяному поручню. Крыша была единственным местом, где он мог позволить себе хотя бы на несколько секунд поддаться отчаянию. Чем больше он будет уставать, тем больше на ней срываться, даже если он будет держаться. Это его натура, его характер, и когда Енох не справляется, он впадает в слепую ярость. Ярость – это то, что живет внутри него, и живет тихо, потому что год тюрьмы располагает к тому, чтобы разобраться в себе. Идти вниз, в комнату не хотелось. Ему пришлось принести Портмана в комнату, но остаться Енох не смог. Клэр не обращала на него никакого внимания, словно он преступник, на которого просто опасно смотреть. Руки замерзали. Сколько бы Енох не пытался прятать их в рукава, отсутствие свитера все же сказывалось нарастающим холодом. Зачем он отдал свитер Портману? Теперь на место раздражения пришла ревность. Это его сестра. Его. Он просто выкинет Портмана на улицу и все. Енох спустился вниз, не имея никакого представления о том, сколько времени прошло с тех пор, как он бросил Портмана на единственное лишнее одеяло в доме. Открывая комнату, он мечтал, чтобы все было как прежде, но на полу виднелось недвижимое тело. Хотя бы не унес с собой свитер. Енох постарался увлечься обычными делами, связанными с капризами тела: перекусил булкой с молоком, разглядывая темную стену перед собой, после чего вымыл посуду за собой в узком подобие раковины, вода в которой текла еле-еле, но это было лучше, чем выходить в коридор и встречаться со всеми этими людьми, шумными, неопрятными, вонючими, пьяными и такими же лишними, как и он. Енох переодел футболку, решив, что сегодня мыться не будет, уж очень не хотелось забираться в эту ванную общего пользования, но рукой задел щеку. Щетина всегда выглядела неопрятной, так что ему поневоле пришлось прихватить старую бритву и кусок мыла. На пену он мог тратиться лишь по особым дням, и в преддверие Рождества Енох собирался баловать совсем не себя. Енох задержался возле Клэр, ощущая стыд и вину перед ней. Клэр свернулась калачиком в своем новом платье, обнимая новое же пальто. Енох аккуратно забрал у нее пальто и накрыл ее одеялом. Сколько же из тех четыреста, что выделили Портману, он так легко потратил на незнакомую ему девочку? Придурок, привыкший швыряться деньгами, из-за него Енох в глазах Клэр не просто выглядит жмотом или вечно усталым эгоистом, но еще и опасным психом. А ведь он ее любил, желал защищать, но не мог. Просто не мог. Его не хватало на все, ведь он совсем не супергерой. Он вышел в коридор, дошел до ванной и обнаружил, что забыл полотенце. Пришлось идти обратно. Енох прошел в комнату, из-за яркого света коридора не заметив, что Портмана на его месте нет. Столкнувшись с ним, бледным и дезориентированным в коридоре, Енох ощутил лишь слабый всплеск раздражения и ничего больше. Усталось сшивала веки, и Енох был рад тому, что вода в кране была ледяной и только. Он механически работал руками, едва ли слушая, что несет Портман. Его появление между Енохом и мойкой застало его врасплох. Он искренне, самым натуральным образом устал от общения, тем более такого. Портман был ему противен, был жалок, почти так же жалок, как сам Енох, но вид при это делал такой, словно он до сих пор король этого мира. В этот момент его выражение лица было совсем не царским, скорее каким-то отчаянным. Еноху не нужен лишний груз, хватит, он едва ли видит смысл в своем существовании. Что слелать, чтобы он ушел? Чего он так хотел? Он спрашивает об этом вслух, и мальчишка так открыт, так искренен, что удивительно, как в этом мире не нашлось еще того, кто сломал бы его с той же легкостью, с какой сломали Еноха. В его ярких глазах еще не погас сам факт желания, жить, бороться, желания секса, желания, которые должны быть у любого юноши, но не у Еноха. На краткий миг ему действительно хочется взять Портмана, и дело не в том, что с опытом отменной шлюхи он выглядит возбужденным девственникрм, а в том, что на несколько минут на самом дне будет не он. На короткий промежуток времени он станет главным над кем-то, не безнадежным. Живым. Он действительно хочет, чтобы этот мальчишка согласился. Нет ни единого шанса на то, что с таким стояком и таким отношением к сексу он вдруг откажет. Несколько минут сейчас, минут жизни, того, чем занимаются люди во всем чертовом мире каждый день, и его жизнь продолжит катиться по наклонной вниз, еще глубже, в самую трясину, из которой лишь смерть будет достойным выходом. Умирать можно не только снаружи, но и внутри, там, где не достанет ни одно лекарство. Черт, он действительно этого хочет, хочет капельку жизни, чтобы вспомнить, почему и ему этого так хотелось. Это договор, ценой которому будет полная элиминация Портмана из его жизни, со всеми своими понтами, со всеми своими глупыми взглядами на жизнь, которые он уже пытается Еноху навязать и лезет, лезет, как будто ему рады… -Я остаюсь. Хоть бы раз сделал так, как его просят. У Еноха нет больше сил думать, гадать. Плевать. Плевать, есть он или нет, это не имеет никакого значения. В его голове уже давно тишина. Он уже не существует. [Джейкоб] Заснуть Джейкобу не удается. Скрип кровати за стеной явно демонстрирует физический голод обнищавших людей, которым более никаких удовольствий недоступно. Он лежит на холодном полу, так и не сняв свитера Еноха, и тьма в комнате с единственной выключенной гирляндой наводит на него ужас. У него нет никаких способностей, нет источника денежных средств и он не умеет их добывать. Ему нужно найти в себе отправную точку. Давай же. Что есть в тебе, Джейкоб Портман, что поможет тебе научиться плавать быстрее, чем умереть? Он хотел доказать, хотел отомстить, но кому, родителям? Им плевать. Себе. Он должен доказать, что чего-то стоит. Но что же в нем есть? Он крутился с одного бока на другой, но никак не мог даже закрыть глаза. Было холодно, и даже очень. Было плохо, но Джейкобу нельзя отвлекаться на это, нельзя позволять себе разлагаться в усталости и боли. Он не может найти цели в самом себе. Значит нужно найти ее в ком-то другом. Клэр. Он мог бы справиться ради нее. Но почему он врет сам себе, если в ванной вдруг осознал… Что хочет доказать ему, что может исправиться. Показать, что в мире есть чего хотеть. Показать, что есть смысл выплывать. Вытащить его, добраться до источника его силы и в конечном итоге получить такую защиту, о которой и не мечтал. Если он поможет Еноху О’Коннору, поможет и найдет к нему ключ, вернется ли это ему… Чем? Тем, что не позволяет ему стоять на ногах рядом с ним, тем, что ноет при виде Еноха, тем, что никак не может его забыть. Он должен найти этот путь к Еноху. Должен позаботиться о Клэр. Лабиринт. Сложный и запутанный, с мизерным шансом на успех, но это дает Джейкобу силу двигаться, искать, пробовать. Стоишь ли ты того, чтобы я пытался выплыть? Джейкоб представил, как приползает на коленях с извинениямт к родителям. Его замутило. Хватит. Хватит. Он встал, делая несколько шагов в сторону его кровати. Енох спит так, словно умер. Джейкоб выжидает черт знает чего. Он поставил одно колено на кровать, и она застонала всеми пружинами, но это было ничем по сравнению с общей какофонией звуков в гетто. На стене танцевали проблесковые маячки, за окном то и дело выли сирены. В этом аду Джейкобу не место, это так. Но и Еноху с Клэр тоже. Ни он, ни Клэр даже не пошевелились, и Джейкоб представил, что будет, если он разбудит кого-нибудь. Не время для пораженческих настроений. Постель такая узкая, но Джейкобу не нужно много места. Он заползает под одеяло, вторгаясь в жаркое личное пространство Еноха, и от этого крошечного мирка ему неожиданно хорошо. Подушка хлипкая и совсем не дает отдыха шее, и Джейкобу хватает места лишь лежать на боку, всего в паре сантиметров от тела Еноха. Это так правильно, так… уютно, что Джейкобу не нужно больше лишних подтверждений тому, что он сделал правильный выбор. Не имеет значения, как, главное, что он остается здесь, и это его… точка сохранения, в которую он уже может вернуться. Джейкоб вылезает из свитера, задевая Еноха, но тот словно бы в полной отключке, даже не дышит толком. Джейкобу хотелось бы подумать побольше, хотелось бы запретить себе, но остановиться он не может. Его рука ложится на плечо, обтянутое тканью футболки, и Джейкоб уже не помнит, привлекал ли его кто-то другой и почему. В его животе какой-то магнит, который рвется наружу к Еноху, словно он сделан из железа, но под руками тепло и относительная мягкость тела. Руками. Уже две, и они наплевали на опасность быть застигнутыми, к черту, Джейкобу так сильно хочется к нему несмотря на боль, на его силу, на его неприязнь. Они лишь добавляют огня этой сумасшедшей потребности трогать, трогать каждый миллиметр, каждую мышцу, которая так великолепно проступает под кожей. Это совсем не похоже на ноющую потребность в сексе, это какое-то дикое состояние, какое раньше никогда не было доступно Джейкобу. Так заядлый читатель касается издания книги, о которой давно мечтал, но не верил, что она существует, так филателист гладит марку, запаянную в пластик, ценность которой понятна лишь ему и парочке человек в округе. Дело не в том, насколько он красив, черт, нет, хотя Джейкобу сводит зубы от желания заорать, насколько природа полюбила Еноха. Дело в том, что возбуждение это совсем не требует секса. У Джейкоба слегка дрожат руки, но это лишь от страха не справиться с этой стихией. Енох был именно стихией, природой, красивой априори, но столь же смертельно опасной. Гроза прекрасна в своем безумии, но молнии всегда убивают. Джейкобу кажется, что если он вдруг сумеет справиться, то это будет большой победой, это будет тем знаком его самостоятельной жизни. Енох – его первое сильное, постоянное и осознанное желание, которое не купить и не выиграть в споре. Джейкоб уткнулся лбом в его плечо. Если бы сейчас все было иначе, если бы сейчас они были бы вместе по каким-то невообразимым причинам, и ему было бы так плохо, он отдал бы все за утешение от Еноха. За возможность скрыться в его руках и там дать волю отчаянию, но Джейкоб не так глуп, чтобы не понимать, что на данный момент Енох истощен. Ему нужно помочь, нужно вплавиться в его жизнь, ведь наглость и только наглость – второе счастье Джейкоба Портмана. Он наглый. Именно это позволяет ему обнимать спящего Еноха, украдкой продвигая ладони все дальше. Но и этого мало. Джейкоб поворачивает Еноха на спину, осторожно нависая над ним. В своем сне, близком к коме, он совсем не выглядит расслабленным, и даже в темноте под его глазами почти черные дыры. Они очень волнуют Джейкоба. Его лицо потрясающее, и Джейкоб ревнует, потому что на него наверняка смотрят, и смотрят с желанием. Еноху плевать на него, но это пока, Джейкоб станет нужным и незаменимым. Пока неизвестно, как, зачем, но это та линия, которая вдруг выстроилась в нем. Джейкоб считал его своим, хоть это было в реальности совсем не так. Он предложит себя еще раз, еще миллион раз, и так будет до посинения, пока Енох не сдастся. Джейкоб не помнил ни единого лица из своего бывшего окружения, но это навсегда отпечаталось в его памяти. Как сумасшедший он прикасался без логики, невесомо и нежно, к кончику его носа, к его сжатым губам, к его подбородку, и он мечтал, чтобы Енох проснулся, потому что нельзя отшить человека, который настолько влюблен, настолько зачарован, что на грани собственной жизни думает о том, как спасти Еноха. Придурок ли он? Определенно. Все люди идиоты в той или иной мере, почему бы Джейкобу не последовать их примеру. Это дает ему смысл бороться с жизнью, к которой его не готовили. Если нужно, он научится, неважно, полы мыть или готовить, но сейчас в нем есть это стремление, эта жажда, этот фонтан упрямства, и он лишь сильнее с каждым новым взглядом на Еноха. Лишь бы в тот момент, когда фонтан внутри него иссякнет, у него была возможность опереться на Еноха. Джейкоб вдруг ощутил себя на долю секунды болезненно бесполезным, не способным вызвать симпатию без денег, и от этого нахлынувшего отчаяния он лег рядом, уткнувшись в плечо Еноха и пытаясь ни о чем не думать. Так он и заснул, не заботясь о том, что Енох сделает с ним утром, когда обнаружит рядом с собой.