Aliis inserviendo consumor

- Думаю, надо чистить, - изрекла Клэр, подперев щеку ладошкой. – Ени всегда чистит. - Тут пишут, можно и так варить, - наморщил лоб Джейкоб, внимательно читая одну и ту же страницу крошечного руководства к действию. - Может быть, поищем что-то попроще? – предложила Клэр, по-прежнему разглядывая одинокую картофелину на столе. - Или все же сходим в магазин? – почесал Джейкоб лоб. - Но мы еще не решили, что будем готовить, - возразила Клэр, болтая ногами под столом. - Еду. Клэр фыркнула. - Можно тыкнуть наугад. Тут же все с картошкой? – спросила она Джейкоба. - Похоже, единственный вариант, - согласился Джейкоб и закрыл книжечку. – Называй мне страницу от одного до четырнадцати. - Одиннадцать! - Может десять? Я бы десять сказал, - пробормотал Джейкоб, открывая нужную страницу и читая вслух. – Звучит вкусно. И вроде бы просто. - Вот и отлично! – хлопнула в ладоши Клэр. – Теперь в магазин? Джейкоб записал в маленьком блокноте Клэр простым карандашом все, что было нужно. Список был короткий, и это обнадеживало. Но оставалось несколько важных вопросов: в каком магазине достаточно дешево и одновременно не страшно покупать? И еще нужна терка. Терки у Еноха, конечно, не было. Все эти проблемы он немедленно изложил Клэр, даже не думая ничего от нее скрывать. Девочка кусала губы и думала над проблемами так, словно могла их решить. - Можно зайти к Татиане, - произнесла она. – У нее есть терка, и она очень умная. - А так можно? – засомневался Джейкоб. - А почему нет? Здесь все друг к другу ходят, - пожала плечами Клэр, надевая маленькие тапочки, которые напоследок сунула ей в руки Ола. Тапочки были мальчишеские, сильно разношенные, но старательно отмытые. – Она на восьмом этаже. Джейкоб поднимался за Клэр по широкой лестнице уже с меньшим напряжением. Теперь ему не казалось, что здесь все представляют опасность. В лицах спускавшихся и поднимавшихся людей он видел усталость, близкую к степени Еноха, либо встречную настороженность. Они обогнали какую-то пожилую женщину, тяжело поднимавшуюся с двумя пакетами в руках. Джейкоб придержал Клэр за руку и спустился навстречу старушке. - Давайте я вам помогу? – предложил он искренне. Старушка посмотрела на него подозрительно и попыталась обойти. - Вам же тяжело, - попробовал Джейкоб, пытаясь взять ее пакет. Острый локоть врезался ему в живот вместе с парой ругательных слов на польском языке. – Я просто хотел помочь вам! – заорал он расстроенно на польском, удивляясь, как в его голове сохранились знания этого языка, переданного ему дедом. - Поляк? Ты не похож на поляка, - прищурилась старушка. - Мой дед был поляком, - пояснил Джейкоб. – Его звали Абрахам. А я Джейкоб. - Авраам и Якоб! – воскликнула женщина, расцветая. – Зосия я. - Приятно познакомиться, - Джейкоб осознал, что его словарный запас истощается. – Это сестра, Клэр. - Клэр красивая девочка, - с трудом произнесла Зосия. – Помогай, коли так, - Джейкоб завис, пытаясь понять, что же она сказала. Наконец женщина пихнула ему в руки пакеты и показала наверх. Джейкоб мельком подумал о том, что, похоже, грузчик – это его призвание. - Это мама Татианы. Я боюсь ее, - шепнула Клэр Джейкобу, держась поближе к стене и подальше от женщины. Седая, дороднвя, с дряблым лицом и яркими глазами, она тяжело дышала и переставляла толстые ноги с огромным усилием. - Почему? – спросил так же тихо Джейкоб, хотя не похоже было, что Зосия понимает на английском. - Я не понимаю, что она говорит, - доверительно шепнула Клэр, пытаясь помочь Джейкобу и взять одну из ручек пакета. Джейкоб дунул ей в макушку, не зная, как вежливее отпихнуть. - И это тебя пугает? – уточнил Джейкоб. - А вдруг она ведьма? – совсем тихо произнесла Клэр, легко поднимаясь по лестнице вперед Джейкоба. - Это польский, она из Польши. Мой дед тоже из Польши, поэтому я немного понимаю из того, что она говорит, - пояснил Джейкоб. Клэр посмотрела на него с неописуемым уважением, как будто знание польского делало Джейкоба инопланетянином. Наконец они прошли по похожему на их коридору, однако этот коридор отличался наличием полок, ярких детских рисунков, нежной музыки на незнакомом языке. Здесь даже стоял старый детский трехколесный велосипед, на который Клэр посмотрела с тайным восхищением. Мимо пробежали два мальчика едва ли старше Клэр и не обратили на ее шрам никакого внимания. Пахло чем-то невыносимо вкусным, Джейкоб понятия не имел, что может так прекрасно пахнуть. Коридор был чистым, даже очень, прибранным, и не было похоже, что люди здесь крадут друг к друга. Здесь даже кое где лежали вязаные половики. Джейкоб посторонился, пропуская беременную русоволосую девушку. Она тяжело вошла в одну из открытых дверей, лениво жуя кусок морковки. Мальчишки пробежали обратно, в сторону кухни, играя в какую-то непонятную игру. Их звонкие крики были Джейкобу совсем не знакомы. Зосия велела идти вперед, и Клэр пришлось взять роль ведущей, хотя видно было, что малознакомое место ее все же пугает. Джейкоб сделал шаг на кухню и обомлел. Все сияло чистотой. Большой стол был накрыт скатертью, очень красивой, изрисованной тонкими узорами, кое где уже в пятнах, но в этих стенах эта скатерть переносила Джейкоба в другой мир. Он принюхался, ощущая, как вырабатывается во рту слюна. Он смотрел на стены, обклеенные постерами с незнакомыми местами, незнакомыми людьми, увидел иконы в углу на крошечной полочки. Джейкоб поставил пакеты на пол, обнаруживая даже пластиковые коробочки, в которых лежало подобие корма для кошки. Свистел чайник. Женщина, стоявшая у плиты, вдруг повернулась к ним лицом, и Джейкоб опешил. Ее яркий румянец на бледной коже выглядел неестественно, глаза блестели так, как никогда у здорового. Кожа натянулась до предела на костях, и женщина вдруг закашлялась, прижимая руку ко рту. Надсадный, глубокий кашель заставил Джейкоба держать лицо, потому что первое, о чем он подумал – это что-то заразное. Зосия сказала худой женщине – Татиане – что-то о том, что мальчик Якоб был добр и помог ей. Затем она вдруг страшно заругалась и заставила Татиану надеть хирургическую маску. Это напугало Джейкоба еще больше. - Она не опасна, - проворчала Зосия. – Нет опасность, - добавила она громче, когда Клэр отступила. – Она ходит к врачу. - Мы просто хотели попросить терку и спросить, где тут магазин с едой, - начал Джейкоб, но вокруг него вдруг началось странное движение. Откуда-то прибежали дети разных возрастов, медленно прошествовала беременная, пока Зосия расставляла тарелки, разномастные, со сколами, но тем не менее очень красивые. На столе вдруг появилась огромная кастрюля, пахнущая просто великолепно на взгляд Джейкоба. Очевидно было, что все собрались обедать, и не похоже было, что все эти люди состояли в родстве, однако они вели себя именно так. Откуда-то доносились крики, какое-то имя – Саше? Саши? – и заспанный мужчина в очках появился в дверях, плюхнувшись на один из пустующих стульев. Он был здесь единственным. - Пойдем, - тихо предложил Джейкоб, беря Клэр за руку. – Мы не вовремя. - Якоб, бери сестру и садитесь, - велела Зосия таким командирским тоном, что Джейкоб побоялся ослушаться. Он посмотрел на Клэр. Клэр была занята своими мыслями. Она смотрела на мальчишек с опасением, и Джейкоб понял, что ее беспокоит. Он посадил ее к себе на колени, обнимая так, как будто хотел защитить. - Я Татиана, - произнесла с акцентом женщина в маске. – Я знаю Клэр, но я не знаю тебя. Джейкоб представился и объяснил как можно проще, что теперь присматривает за Клэр. Перед ними вдруг появились миски, и суп из кастрюли оказался в них, дразня вкусным запахом и нежным паром. Откуда-то начали передавать странной формы хлеб, какую-то зелень, которую Джейкоб никогда не видел. Остро пахнущий чеснок мальчишки грызли прямо так, опуская его в соль. - Мы совсем не хотим есть, - произнесла вдруг Клэр. Зосия возмущенно стукнула по столу ложкой. Джейкоб прислушался, но Татиана перевела им быстрее: - У нас не принято отказываться от приглашения на обед. Этим вы нас оскорбляете, - пояснила она. – Мы всегда едим вместе, все, кто сейчас дома. У вас не так. Джейкоб не мог себе представить, чтобы едва знакомые люди собирались за столом, как семья. Но это было потрясающе. Он первым взял в руки ложку. Клэр сомневалась, и ему пришлось показать пример. Мужчина, проснувшись, оказался человеком по имени Саша. Он рассказывал что-то беременной девушке, своей жене, и она громко и заразительно смеялась. Мальчики спорили. Зосия ворчала. Из комнат доносилась все та же музыка. И Джейкоб с удивлением понял, что даже в этом бетонном аду может быть уют. - У нас дома много кто так живет. Мы называем это коммунальной квартирой, - последние два слова Джейкоб не понял. Он был занят тем, что с восхищением ел белый жидкий суп, не понимая, почему же он такой вкусный. Наконец он решился об этом спросить. Татиана, нехотя ковыряясь ложкой в тарелке, с охотой объяснила, как это готовить. Джейкоб смущенно попросил бумажку записать, и Татиана хрипло рассмеялась. Клэр ела тихо и так же увлеченно поглядывая на мальчишек. Один из них наконец посмотрел на Клэр. - Он зовет тебя поиграть в их комнате, - перевела Татиана. Клэр напряглась и помотала головой. Мальчики посовещались. – Тебе нечего их бояться. - Она волнуется, ведь мальчики часто ее обижают. У нее есть, - но Джейкоб не успел продолжить. Длинноволосая девочка, самая старшая из всех детей, появилась в дверях, сосредоточенно заплетая косы. Она отчитала обоих мальчиков, после чего села есть. Все ее движения были отточены и очень механически продуманы. Мальчики снова похвали Клэр. Джейкоб не знал, как объяснить им, что она перенесла в садике. - Они не будут обижать тебя за то, что у тебя вот здесь, - каким-то образом поняла Татиана. – Мы никогда не унижаем людей за их дефекты. Мы так воспитаны. Клэр неуверенно слушала ее. - Они хотят показать тебе свои дурацкие корабли, - наконец вмешалась девочка. – Это Даня, это Кирилл. Они не говорят по-английски и все равно страшно утомляют. Но не обидят. Иди. Клэр соскользнула с рук Джейкоба, медленно следуя за темноволосыми и отдаленно похожими друг на друга мальчишками. Джейкобу дали лист бумаги в клеточку, ручку и кусок хлеба со сметаной и солью. Он едва не съел себе руку, совсем не понимая, почему же такие простые продукты кажутся такими вкусными. Он записывал указания Татианы, потом слушал, как найти рынок, русский магазин с продуктами, как различать, какие свежие, а какие нет. - Мужчины не готовят, - вклинилась Зосия. – Это плохо. Ты хотеть. Это хорошо. - Я должен ее кормить, - пожал плечами Джейкоб. Он обманывал. Он думал только о том, понравится ли Еноху что-то подобное. Ему все больше хотелось скорее отправиться в магазин, ведь время уже приближалось к шести, а суп варился около часа. Мужчина вышел, собираясь покурить. Беременная собиралась мыть посуду, смешно пихая животом мойку. - Спасибо вам огромное, - признался он честно, не представляя, как с этого уютного этажа идти вниз, в свой пустой и безликий коридор со страшными опустившимися людьми. - Приходи. Мы любим гостей, - Татиана пожала ему руку. – Я работала раньше в русском магазине. Иногда они дают мне яблок. Сейчас я напишу им записку, а ты передашь. Они дадут твоей сестре яблок. Ей нужно. Джейкоб сжал в руках ее записку, не представляя, как должен благодарить за все это. Он шел, заглядывая в открытые двери в поисках Клэр. Беременная что-то вязала. Мужчина читал на разбитом диване. Мимо прошлась преисполненная гордости кошка или кот, проигнорировав Джейкоба. Он услышал странный свист. В каморке, напоминающей чулан, он вдруг обнаружил несколько куриц. Это вызвало у него состояние настоящего шока. Да он в жизни не видел живых куриц. Наконец он обнаружил Клэр в ванной. Вместе с мальчишками она запускала кораблики в огромной ванной, полной воды, в котором было замочено белье. Она улыбалась. Мальчишки бесились вокруг нее, спорили, дрались какими-то палками и кричали, смешно коверкая, ее имя. Джейкоб позвал Клэр, и она послушно попрощалась с мальчиками. Джейкобу показалось, что они позвали ее в гости еще раз. Клэр мрачнела с каждым шагом по пути в их комнату. Джейкоб старался ее развеселить, но она не реагировала. Только в своей комнате, голой, лишенной всяческих элементов уюта, она вдруг горько расплакалась. Джейкоб не знал, с какой стороны подойти к ней, как успокоить, ведь причин слез он совсем не понимал. Клэр ревела так, словно у нее что-то болело. Джейкоб взял ее на руки и просто прижал к себе, интуитивно раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец Клэр затихла. - Я готов выслушать, если ты, конечно, хочешь об этом поговорить, - предложил он тихо девочке. - Ени всегда говорил, что люди хотят друг другу только плохого. Я считала Зосию ведьмой, мальчиков плохими, хулиганами, а Татиану боялась, и теперь мне очень стыдно, - всхлипывая, проговорила Клэр. – Я могла бы давно дружить с ними. Почему Ени не разрешает мне дружить? - Он хочет тебя защитить, - поспешно произнес Джейкоб. - Он хотел даже запретить мне дружить с тобой, а ведь ты ничего плохого ему не сделал! Джейкоб покачал головой. Если бы он знал, как оправдать Еноха в собственных глазах, не то, что перед маленькой девочкой. - Он устал. Ему никто никогда не помогал. Мы должны исправить это, и он подобреет, - неуверенно произнес Джейкоб. – У нас ведь все еще нет ужина. Давай пойдем в магазин? Джейкоб вел Клэр за руку, пытаясь понять, как обычный день вдруг оказался таким долгим. Он устал, в этом не было никаких сомнений, но устал он не только физически, но и морально. Это была другая жизнь, очень много информации, которую так трудно было принять. Через два дня у него будет паспорт, и теперь Джейкоб уже не сильно беспокоился по поводу работы. Он вдруг поверил в себя. Если приходить с хорошими намерениями и помогать, это всегда вернется. Как много лет он этого не понимал. Клэр рассказывала, какая комната у мальчиков, как из бумаги они складывают лодки, как клеят корабли, какие у них деревянные модели танков. Она говорила с некоторым смущением, которое наконец привело ее к закономерному вопросу: - Почему они не травят меня, как мальчики в садике? Джейкоб потер нос. Как будто он знал ответ и на этот вопрос. Он не хотел ничего придумывать. - Потому что когда у человека есть все, как у твоих мальчиков в садике, они перестают что-либо ценить. Даже другого человека. Как и я, добавил Джейкоб про себя. Как будто он столько лет жил слепым и вдруг начал видеть все вокруг с подозрительной четкостью. Клэр замолчала, видимо, удовлетворившись его ответом. Джейкоб шел по узким улицам, смотря на людей и пытаясь угадать, кто из них в каких условиях живет. Да, Енох жил не так плохо, как множество людей в этом мире, но лишь его хотелось спасать. Джейкоб помнил боль от его рефлекторного или не очень захвата. А что, если Енох от рождения не обладает тем, что они оба, и Клэр, и Джейкоб, ищут в нем? Что, если он продолжит причинять Джейкобу боль, выльет на него суп? Нет. Нет. Он не так глуп, чтобы тратить еду. Наверное. Он ведь ничего о Енохе не знал. Но спрашивать Клэр побоялся. Как будто этот вопрос мог заставить ее подумать, что Джейкоб лишь использует ее. Нет, ни в каком измерении, просто взрослые способны на такие мысли. Он попробует завоевать право узнать историю Еноха и Клэр. Магазин встретил их теплом, уже знакомым говором, яркими цветами в оформлении и уютном подобии кофейни в углу, с парой столиков и стульев, к которым потом притащили диван. Маленький телевизор был прикручен к стене, и оттуда вещали новости другой страны. Под ним висел незнакомый флаг. Пожилые мужчины играли в шахматы, женщины на диване, раздевшись до цветастых платьев, все как одна полноватые, с пышными формами, трещали друг с другом на всех оставшихся местах и пили чай. Дети бегали по магазину, спотыкаясь о корзины, и хозяйка ругалась на них, не предпринимая никаких действий. Джейкоб достал свой список, направляясь вдоль полок. Цены удивляли его, так что он купил даже больше, чем рассчитывал. Клэр терпела это ровно до того момента, как Джейкоб схватился за какао. Она заставила его выложить большую часть продуктов, сжав губы, и это Джейкоба вернуло с небес на землю. Он спросил Клэр, что она думает по поводу покупки чашки Еноху. Серьезная малышка кивнула, явно взвесив все за и против. - Только тебе тоже нужна чашка, - заключила Клэр. Джейкоб разглядывал содержимое корзины. Овощи, небольшая куриная грудка, поломанная странным образом паста. А ведь он даже не запомнил и не посчитал, сколько это стоит. Пришлось возвращаться и считать. К его удивлению, вышло около пяти долларов. Если бы Джейкоб знал, много это или мало. Он попробовал разделить сто долларов на пять, и получалось двадцать дней. Двадцать, а ведь у него нет работы. Когда на работе дают зарплату? Похоже, Джейкоб начинал понимать, почему Енох всегда считает. Он сообразил, что слишком сильно наморщил лоб. Ничего, он справится, главное просто начать. Вскоре они с Клэр нашли две чашки со скидкой из-за сколов, которые никак не влияли на функцию, после чего Джейкоб настоял на том, чтобы взять хотя бы пару яиц. Почему-то он страшно скучал именно по ним, а ведь раньше питался исключительно в ресторанах или дома под руководством шеф-повара. Подумав, он взял белый хлеб странной формы, который видел у Татианы. Он был мягким, еще волнительно теплым, и Джейкобу вдруг захотелось вонзить в него зубы прямо здесь и сейчас, а ведь он совсем не был голоден. Уже на кассе он вспомнил про записку, и хозяйка, мрачная сухопарая женщина с высокой прической и массивными украшениями, вдруг расплылась в улыбке. Она засуетилась, и вскоре Джейкобу вручили не только яблоки, но и целую посылку Татиане, напоминавшую скорее гуманитарную помощь. Джейкоб расплатился, удобнее перехватив два пакета. Ему пришла в голову одна идея, которую было стыдно воплощать, довольно унизительно, учитывая его прошлое, но Джейкоб иначе относился к подобным ситуациям. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть вдвойне. - А у вас нет работы? – спросил Джейкоб неуверенно. Хозяйка покачала головой. - Приходи после праздников, - коротко ответила она. Джейкоб неприятно опешил от напоминания про праздник, хотя не скучал по вечным светским раутам вне дома, что считалось традицией а их семье. Он сосредоточился на этом мире, где все вокруг обклеено дешевой рекламой, и даже ветер подло бросает в лицо листовки с полуголыми девицами с русскими именами. Асфальт под ногами был изрисован дикой пляской детских рисунков и граффити, рекламы баллончиком и просто грязью, разводами машинного масла и забитыми стоками. Уже сильно стемнело, и Джейкоб напрягся, помня, чем закончился такой его поход в прошлый раз. Однако обратный путь прошел абсолютно спокойно. К виду многоэтажки Джейкоб, кажется, начинал привыкать. [Енох] Торговый центр пустовал. Охранники лениво расходились по этажам, тогда как последние работники уходили домой. Енох вытащил часть кофемашины, промыл систему в машине с газировкой, закрыл холодильник, скинув туда пару ящиков с соусами, после чего огляделся. Порядок. Масло он слил самым первым, начал мыть все съемные части этой кухни за час до закрытия, справляясь с заказами на практически голой станции. Таймера были переписаны за два часа до закрытия на всех бадейках – эй, Мария, не я этот минус продуктов ресторану создаю, но мне почему-то его исправлять, думал Енох, закрывая последние пакеты с соусами и внося все долговременные таймеры в таблицу. Помидорам ничего не будет, если они полежат два дня вместо 12 часов, а майонезу тем более, но с каждого работника требовали внешнее соблюдение правил и внутреннее их нарушение. Енох думал о том, что его прошлое станет известно еще на начале этих курсов. Просто работать – не вопрос, но руководить со сроком за плечами, деньги доверить – нет, этого ему никто не позволит. Так что можно успокоиться с дипломом. Портман еще этот – помогу с дипломом. Как он может помочь? Забыл, что без денег? Из-за этой фамилии даже не хотелось домой идти. Хорошо, что он придет достаточно поздно, а завтра сутки. Ляжет спать и все, отключится в свое коматозное состояние и даже не заметит, если этот осел снова полезет в его постель. На полу действительно холодно, но это не проблемы Еноха. От холодной воды, в которой он купался с головы до ног, пока отмывал самые массивные части фритюрницы и чарбройлера, он почему-то сильно замерз и дрожал теперь, несмотря на накопившийся за рабочий день жар. Пришлось надеть форменную кофту яркого цвета, в которой обычно инвентаризировали холодильник или выходили на разгрузку раз в неделю. Хорошо, что разгрузка не сегодня – запястье с инородным шариком на суставе ныло, и очень заметно. Дрожа от холода, Енох смыл с пола пару залетных тараканов, после чего забрал из холодильника – единственное место без камер – готовый салат с курицей, два чизкейка с истекшим сроком годности, пару замороженных котлет, которые он предварительно завернул в пакет. Спасибо, что сегодня Адам. Жаль, что работать ему осталось недолго. Выбился через кассу. Компании не нравилось платить сверхурочные, но в их ресторане было нечто вроде чрезвычайной ситуации – минус двое сотрудников, минус один менеджер. В следующий раз тут будет много незнакомого народу, так что Енох, подумав, завернул с собой еще три котлеты поменьше. Ратует он за ресторан, еще бы. Давно ли он был на улице при свете дня? Ночь стала его временем, бесконечные неоновые огни – его спутниками, и редкие люди на остановке казались Еноху чем-то близки, как будто работа допоздна объединяла их усталости в одну. Знакомый автобус, знакомый рисунок на спинке предыдущего сидения и впереди лишь ничего, ничего, что хотел бы Енох, ничего, что предвещало бы перемены. Разве что тело стало подводить. Боли в животе были очень неприятными, плохим знаком, без сомнения, и если он не придумает, как сходить к врачу бесплатно, он может заработать какую-то серьезную болезнь. Но школу он бросил как раз на уроках анатомии, кто знает, остался бы подольше и знал бы, что болит. Под ребрами. Сильно. Опять. Тошнота снова поднялась к горлу, и Енох спрятал лицо в ладонях, пытаясь ее стерпеть. Он даже не понял, как оказался перед своей многоэтажкой. Поднимался, как во сне, кусая губы – так сильна была боль, рожденная, наверное, голодом. Сам голод Енох давно не чувствовал, и это плохо – может быть, он перекусил бы чего-нибудь на работе, преодолевая отвращение. Миновал стражей их многоэтажки, даже не посмотрев на них – жалкие, опустившиеся, бесполезные, выбравшие выпивку вместо работы. Подъем давался Еноху труднее с каждым днем, особенно сегодня, учитывая боль. Он остановился этажом ниже собственного, брезгливо, но бессильно привалившись к стене. Кто-то предложил ему помощь. Енох замотал головой, стиснув зубы, женщина какая-то в маске настойчиво что-то спрашивала, и он послал ее к черту. Как будто на самом деле ей не все равно. Дошел спустя пять или десять минут. Какой-то незнакомый приятный запах только усилил боль, и Еноха от него чуть не вырвало – казалось, горькая желчь плещется прямо в горле. Он открыл комнату и буквально ввалился внутрь, даже не думая о том, что может напугать этим Клэр. Думал почему-то только о молоке, странная фантазия, ощущал даже его вкус на языке. Какой-то вкус и правда был. Вода. У него в руках был стакан с водой. Он запрокинул голову, выливая его в себя весь, и все еще не мог понять, в своей ли комнате и жив ли вообще. Сильно пахло едой, вот прямо едой и все, той, от которой голодный желудок скрутило снова. Енох сел прямо на пол, сгибаясь пополам. Где-то тут должна быть Клэр, и он попросил ее принести хоть что-нибудь поесть. Но перед ним была не Клэр. Кто-то настойчиво тянул его за руки наверх, на ноги. Портман. В темноте его легко было узнать по светлым дырам вместо глаз. Вот пугающая морда. Енох не сопротивлялся – уже без разницы, сидеть или стоять. Впрочем, Портман усадил его на стул. Стул – это хорошо. Ноги гудели как провода линии электропередач, и Енох попробовал оторвать их от пола, но долго продержать на весу не смог. На выгоревшей поверхности стола перед ним вдруг оказалась тарелка с супом. Серьезно, с супом. Енох не готовил суп, не умел этого делать и не хотел учиться, с детства ненавидел. Но сейчас эта ненависть вдруг куда-то пропала, и Енох осознал, что очень хочет, смертельно хочет его съесть со всеми этими гигантскими кусками картошки и морковки, даже если это просто его мимолетный сон в автобусе. Но его фантазия не способна придумать такой запах, какой-то очень манящий. Желудок заставил Еноха взять ложку и съесть весь суп до дна, расслабляясь с каждой новой ложкой, снимающей боль. К супу вдруг придвинулся кусок странного хлеба, круглого и светлого, сумасшедше мягкого. Если отключить личность в виде Еноха, его тело просто блаженствовало. Он ел с такой скоростью, что едва не начал задыхаться, в какой-то момент подавился и закашлялся. От стука по спине Енох вспомнил, что не один. Уставился на Портмана. Можно было предположить, что суп таинственным образом появился из ниоткуда, но до сегодняшнего дня в его квартире не было ни супа, ни Портмана, а в совпадения Енох совсем не верил. - Откуда? – спросил Енох тяжело. Портман залез на изголовье кровати и сидел весь сжатый, вылупился своими огромными глазами с каким-то детским ожиданием похвалы. - Сварил, - пробормотал он тихо. Енох автоматически сделал глоток из кружки. Кружка. У него же разбилась кружка. Уставился на нее, затем на пустую тарелку, затем снова на Портмана. - Да не пизди, - попросил он почти вежливо. Портман пожал плечами, поник и слез с кровати, забирая у него тарелку. Енох хотел бы и дальше игнорировать его существование, но слишком много вопросов поселилось в его голове. В смысле сварил? Когда он уходил на работу, Портман был в панике от того, что ему нечем кормить Клэр, а вечером он вдруг варит суп. Даже Енох не умеет варить чертовы супы. А Клэр? Где Клэр? Сообразил спустя десять минут после прихода. Отличный брат. На страже безопасности сестры. Подавленная голодом и болью ярость моментально поднялась внутри, как только он подумал, что Портман проебал его сестру. Потерял. Не досмотрел. Ярость была в том числе и на самого себя, и от этого Енох почти не думал перед тем, как броситься в сторону Портмана, так удобно стоявшего к нему спиной. Клэр пострадала. Он убьет Портмана. Портман вдруг исчез. Енох врезался в крошечную мойку, ничего не понимая. Развернулся. Портман отступил на шаг, держа в руке полотенце, которое не успел повесить. Которого в их комнате не было. Выражение его лица изменилось, но не на страх, а на какую-то сосредоточенность. Он не похвалы ждал. Он удара ждал. И ведь не прогадал. Отвращение к самому себе накрыло Еноха второй ослепляющей волной. Он сполз на пол, не понимая, с чего вдруг так отреагировал. Он не прав. Нужно просто спросить. - Где Клэр? - Оливия забрала ее в гости. Завтра она переезжает в какой-то другой город, хотела попрощаться с ней. И с тобой. На словах передала, хотя не думаю, что тебе интересно, - напряженно ответил Портман. – Я повешу полотенце, если ты не против, - он указал на крючок позади Еноха. – Я там пива прихватил, - его голос доносился откуда-то сверху, пока он вешал полотенце. - Я не пью. - Как знаешь. В голосе Портмана было столько обиды, бабской обиды, что Енох поморщился. Придется потратить часть душевных сил – его неприкосновенный запас – и разъяснить кое какие моменты. Во-первых, не нужно его трога… - И часто с тобой такое? Стоит рядом. Съежился весь, а ведь все равно лезет. - Сядь. - Что? - Сядь. Енох разглядывал кучу странных незнакомых вещей на кровати Клэр. - Это что? Портман колебался, но все же сел рядом с ним на пол. Сбивчиво рассказал о том, что произошло за весь день, путаясь и не сразу все вспоминая. Он смотрел на Еноха во все глаза, контролируя каждое движение. Он даже отполз подальше, стараясь делать это как можно более незаметно. Это еще больше испортило Еноху настроение. Он слушал с какой-то досадой, но вот общение с этой туберкулезницей его вывело из себя. Енох хотел наорать на Портмана, но толку-то? Остановил себя буквально на первом слоге. Заставил себя дослушать до конца, все равно отказываясь верить в то, что Портман реально сам что-то варил. Портман замолчал. Еноху особо нечего было ему сказать спокойным тоном. Ему не нравилось то, что он учит Клэр общаться с незнакомыми людьми, но в конечном итоге это принесло Клэр одежды, которую Еноху еще предстоит перестирать и прокипятить на всякий случай, и самому Еноху суп, пусть его происхождение совсем не установлено. - Ты не ответил. - Что? - Часто ли с тобой такое. - А тебя ебет? - Возможно. - Хватает. Молчание. - Суп-то как? - Нормально. - Ты по жизни ублюдок? - Может быть. Молчание. Портман поднялся на ноги, не зная, в какой угол комнаты себя спрятать. В нем за сутки произошла какая-то странная перемена, но при этом он не казался сильно ошарашенным или сломленным. Это тоже вызывало в Енохе раздражение – его самого сломало очень быстро. Рекордно быстро. Он думал о том, сколько еще выдержит, думал отстраненно и лениво, словно не о себе, вытянув ноги прямо на полу. Даже пол казался мягким и вполне удобным. Что же в нем, Енохе, не так, если он борется за каждый цент, а этому уродцу так подфартило в первый же день взрослой и самостоятельной жизни. И он еще смеет делать вид, будто бы знает, что Еноху нужно. Отвратительно носить шапку и понимать, что Еноху она бы никогда не досталась бесплатно. Иногда нужно просто родиться под счастливой звездой, и даже без денег и кредитной карты жизнь продолжит тебе улыбаться. Приятное, наверное, ощущение. - Я ведь могу быть тебе полезным. - Чего тебе нужно от меня, Портман? Портман встал перед ним, долговязый, странно повзрослевший, как будто он засыпал наглым щенком, а проснулся уже в пубертате с бунтом внутри. Нервно сжимал и разжимал кулаки, но не перед дракой, нет, другое напряжение. - Я все это сделал для тебя, - произнес он тихо. - Поздравляю. Медальки у меня нет. Еноха позабавило раздражение на его пухлощеком еще лице. Больше всего на свете его бесили розовые очки на глазах других людей, и Портман обманывался внешностью Еноха точно так же, как и все другие люди. Разочаровывать его, впрочем, было чуточку приятнее. - Мне хватит и спасибо. Енох был готов съязвить, но снова сдержался. Спасибо действительно стоит сказать, ведь он вроде как помогал Еноху. - Спасибо. Искренне сказал. А Портман ведь ему не поверил, передернул плечами и уставился в стену, все еще пылая обидой, на которую Еноху было абсолютно, просто феерически насрать. Он попытался встать. Собирался попробовать дойти до ванной, помыться, в очередной раз пытаясь подавить отвращение к окружающему пространству, напоминая себе, что Клэр выносит то же самое молча. Он требовал от сестры больше, чем от себя, потому что знал, что на деле его сильной стороне осталось совсем недолго, не был он никогда по-настоящему выносливым. Инерция помогла тощему телу Портмана приковать Еноха обратно к полу. Его глупый, отчаянный поцелуй – попытка – заставили Еноха лишь поднять бровь. Серьезно? [Джейкоб] - Я шаблезубый тиглллл, - Джейкоб выронил два ломтика моркови, которые изображали длинные передние зубы. Клэр смеялась, догрызая отрезанный конец морковки. У нее была ответственная миссия выковыривать ложкой пенку из супа, не вылив при этом его целиком в раковину. Джейкоб же учился чистить и резать. У него было ощущение, что в попытках очистить овощи он оставляет от них дай бог половину, но руки были как ватные. Он понимал, как надо делать, но не мог передать это понимание рукам. Резал, как получалось. Он выкинул очистки с горестным ощущением собственной рукожопости, после чего наконец отправил картошку с морковкой в компанию к курице. Клэр уже протягивала ему два маленьких пакетика от Зосии, в которых прятались чудесно пахнущие приправы. Клэр рисовала за столом фломастерами в раскраске, полной чудесных принцесс в огромных платьях, в которых точно было невозможно ходить. Она молчала, поглощенная своим истинно детским занятием, и Джейкоба оглушила… тишина. В этой тишине вдруг попытались активизироваться мысли, но Джейкоб не позволил им захватить власть над сознанием. Пока суп тихо кипел под крышкой, не подходящей к кастрюле по цвету и даже металлу, он обследовал все поверхности, пытаясь найти место для себя. Благодаря вещам из секонд-хэнда Олы у него была шапка, куртка, уже висевшая на крючке при входе, было полотенце, которым Джейкоб как-то не решался пользоваться без стирки, и одна футболка огромного размера. Но это уже были его вещи, добытые самостоятельно, поэтому он принялся искать место для них. Нашел огромную папку с чем-то, похожим на справки и медицинские документы, но открывать не посмел. Наконец он решил занять одну из тканевых секций, предполагая, что следующим его навыком станет стирка. Он мешал суп, глубоко дыша вкусным его ароматом, когда в дверь постучали. Клэр спрыгнула со стула, открывая дверь прежде, чем Джейкоб успел поинтересоваться, кто там. Оливия обняла девочку, наклонившись к ней буквально наполовину своего роста. Она поспешно объяснила Джейкобу – слегка удивившись его присутствию, не более – зачем приехала так поздно. Она обняла Клэр и попросила ее взять только самое необходимое, после чего тихо на ухо Джейкобу добавила, что уезжает навсегда. Она несколько помедлила и сильно покраснела, попросив его передать Еноху, что она была рада с ним познакомиться. В ее «радости» Джейкоб прекрасно видел истину, от которой необъяснимо страдал сам. С некоторой грустью он отпустил сияющую Клэр, оставаясь в одиночестве. Одиночество было ядом, который отравил его решимость. Он закончил варить суп, выключив плиту и удивившись тому, как быстро в ней разобрался (благо у плиты была кнопка для искры, а не спички, которые нужно было пихать прямо в газ), и четыре стены просто раздавили его. Отсутствие наркотиков и сигарет не могло не сказаться на Джейкобе. Он лежал без сна в постели Еноха, в который раз спрашивая себя, что будет делать, если не справиться здесь, в этой новой жизни. Пробовал вспомнить лица Эммы и Рики, но ничего не вышло. Воспоминание о родителях вызывало досаду и разочарование, от которых ему лишь еще больше хотелось свернуться в клубочек и умолять кого-нибудь обнять его и сказать, что все будет хорошо. Как будто Джейкоб не понимал, насколько он бесполезен. Всегда понимал, даже в школе, но либо ты живешь по правилам, либо ты сидишь в дурдоме, потому что именитые семьи позорить приличным поведением нельзя. Эта комната своей теснотой и безнадежностью остро напомнила ему комнату в закрытой школе, куда его сдавали каждый сентябрь, иногда забывая забрать на праздники без звонка директора. Когда он закончил школу, родители с облегчением вздохнули и принялись откупаться от него, лишь бы и дальше не мешал. В этот момент ему просто не хватало объятий. Так глупо, выбрал из всех человека, максимально неспособного на подобное, даже если Джейкоб проберется к нему в постель. Он поерзал в постели, уткнувшись носом в подушку. По крайней мере, Еноху так плевать, что он не заметил Джейкоба ночью, и это маленькое иллюзийное утешение, позволяющее ему обмануться близостью без ответа. Он и сейчас понимал, как глупо поступает, ведь все происходящее напоминает слияние тонких нитей паутины в одну потолще, но все еще не способную выдержать весь вес Джейкоба. Он идет наудачу по минному полю и не факт, что выберется. Что, если он посмотрит на свою жизнь через год? Родители все равно вернут его в прежнее состояние. Максимум он просто получит свою часть акций, чуть поменьше денег и будет жить один. Но Джейкоб не хочет больше быть один. Этим он занимался всю свою жизнь. Думал, что это нормально, что все так живут. И вдруг он оказывается в ловушке меж солнышком Клэр и мрачным полумесяцем Еноха. Он еще не знает, каково это – жить с ними, но и без них уже не может. Задремал. Резкий удар двери о стену заставил Джейкоба очнуться. Ему снилось, что его все же сажают в тюрьму, поэтому очнулся он с гулко колотящимся сердцем и холодными руками. Бездумно моргал, не понимая, где он и кто он, а затем мозг снова начал усиленно работать. Он перекатился с кровати на пол, обнаруживая бледного Еноха, но не знал, можно ли ему подходить. Почему-то он ждал удара. Енох выглядел болезненным, на его лице явно была боль, которую он тут же скрыл в ладонях. И при этом Джейкоб ждал удара. Стоял, всем сердцем переживая эту непонятную боль, но не мог сделать ни шага без разрешения. У него было неприятное ощущение, словно Енох его выдрессировал, хотя на самом деле Джейкоб слишком устал, чтобы сейчас сражаться с его упрямством. Лишь когда он попросил поесть, Джейкоб нарушил свой ступор. Он стянул с Еноха куртку, ни на секунду не обнаружив в себе привычной туманности сознания от его присутствия, после чего поднял – удивительно, учитывая разницу в весе – и буквально оттащил за стол. Енох вряд ли понимал, что это именно Джейкоб помогает ему. Его состояние было парализующе пугающим, но, к счастью, паралич касался только мыслей. Джейкоб еще никогда не двигался так аккуратно и с такой скоростью, ставя перед Енохом тарелку. После этого он устроился на изголовье кровати, испытывая какое-то стеснение. А ведь он слишком нагло ворвался в чужую жизнь. Слишком. Зайди в его жизнь кто-то, кто не вызвал бы симпатию с первого раза – разве стал бы Джейкоб терпеть? Нет. Его спасала только усталость Еноха. Он сидел и ждал супа в лицо. Пустой взгляд Еноха становился осмысленным, и ел он механически поначалу, но с каким-то плохо прикрытым удивлением в конце. Джейкоб неуверенно подпихнул ему кусок купленного у русских хлеба, после чего сложил руки на коленях. Внутри него было что-то очень хрупкое, абсолютно чужеродное и незнакомое, из чего Джейкобу удалось сформулировать лишь то, что ему нравится на это смотреть. Как он ест то, что Джейкоб для него приготовил. Это чувство стало просто невыносимым. Он встал и отправился мыть тарелку. Он же не сказал ему, где Клэр, он ведь подумает, что… Джейкоб недоуменно смотрел на свои руки, в которых оказалось полотенце, а мойка вдруг шагах в четырех. Он рефлекторно, просто интуитивно отшатнулся за секунду до того, как удар настиг бы его. Отступил еще, понимая, что у него нет шансов стать для Еноха кем-то, кого не хочется убить. Это помогло ему успокоиться, язвительно спросить, можно ли ему повесить полотенце и остаться в живых. Стоять рядом было страшно, опасно и мучительно грустно. Ведь он сварил суп в тот момент, когда Еноху нужна была еда до боли, и ему понравилось. Разве это не отличное начало совместного существования? Енох приказал ему сесть. Джейкоб даже не сразу понял приказ, но все же сел, искренне боясь за себя. Смотреть на Еноха было невыносимо. Он рассказывал о том, что случилось за день. Путался, потому что удивился тому, как много случилось и как долго рассказывать. Ждал, что Енох перебьет, но он молчал, глядя в пол перед собой. Джейкоб никогда никому не рассказывал о том, как прошел день, никогда не делал ничего для кого-то просто так – врет, за внимание – и комната эта оказалась вдруг островком безопасности, в котором Джейкоб посчитал, что заработал свои права. Он спросил о том, часто ли с Енохом такое – не могло ведь пройти бесследно это совпадение его заботы – пора называть своими именами некоторые вещи, да, да, Портман – и момента, когда Енох в этом нуждался. Джейкоб до призрачной боли в животе хотел спросить, неужели он действительно ничего этого не заметил. Спросил ведь. Чего он ожидал? Благодарности? Лишь расстроился. Сидел, потом встал, потому что капризное существо внутри требовало благодарности, признания и похвалы, он же не сможет идти дальше, вне себя, если не получит стимул или ответ или любое намерение положительное, хотя бы не тяжелый, ненавидящий взгляд. - Спасибо. Это спасибо сделало с Джейкобом что-то невероятное. Вся его наглость превратилась вдруг в сильную надежду, и он сделал то, чего не ожидал сам. Вся комната превратилась в размытый фон, четкими были лишь темные глаза перед ним, в которых не было ничего. Вообще ничего. Джейкоб нервно отстранился от губ Еноха, задетый за живое тем, что не получил ответа, после чего поспешил с попыткой встать. Все это веселое пренебрежение Еноха с его поднятой бровью Джейкоб беспрепятственно впустил в себя, чтобы это уничтожило оптимистичные ростки в нем. Это бесполезно. Окружи его заботой, и ты сможешь существовать рядом, но нельзя попасть в сердце к тому, у кого его нет. Джейкоб вздрогнул, когда его рука снова попалась в ловушку. Но боли не последовало. Он замер, старательно смотря на висящие куртки. Идиот. Это все миллион голливудских фильмов с хэппи-эндом. Больно, внутри, и не потрогать никак, не полечить, только бередить и мучиться снова, чтобы не повторить этой глупой ошибки. Он так волновался, что даже не понял, поцеловал ли в действительности его или нет. Кредитные карты были причиной его уверенности, и без них он стремительно разрушался, теряя привлекательность даже в собственных глазах. - У меня нет сил трахать тебя, Портман. Джейкоб мучительно покраснел. Стыдно. Стыдно не то, что он сказал, не то, о чем шла речь, а то, что Джейкоб делал все это абсолютно не для секса. Отнял руку, потому что не хотел даже отвечать, да и как ответить, если даже самому это кажется шизофренией – хотел купить для секса, а теперь краснеет, как девственница. Просто знает, что в этом не будет ничего стоящего. Ничего похожего на то, что он испытал, наблюдая за тем, как Енох ест его суп. Суп ест. Придурок. Джейкоб Портман расклеивался, как картонка под дождем, потому что не знал, как должен поступить и ради чего все это. Не было слов, одно лишь разочарование в том, что он получал только то, что заслужил. - Какое счастье, - наконец выдавил Джейкоб, все же приобретая свободу. Завернул булку в пакет. Вымыл чашку. Не мог успокоить свой пульс. В нем снова начиналась волна жуткого отходняка. Руки тряслись так, что чашку пришлось поставить обратно в раковину. Холодная вода лишь усугубила дело, и вскоре он трясся весь, испытывая страшную панику. Трудно дышать, трудно думать, вдруг сильно нужно в туалет – его тело мстило за многие годы беспредела вместе с разумом. Он тихо выдохнул, переживая приступ страха. Не смерти, нет. Страха одиночества. Джейкоб обнял себя руками. Не хватало здесь, перед ним, хоть Енох и так не относится к нему лучше, чем к куску говна. Для Джейкоба нужно было сохранить это в тайне, не выдать своих ошибок, не демонстрировать то, что он признал их, потому что тогда у него не останется даже прошлого. Вообще ничего. Тошнило, кружилась голова, и Джейкоб вдруг поехал куда-то, вцепившись в края мойки. Хватал ртом воздух, как рыба. Цветные пятна рассыпались перед глазами, и Джейкоб зажмурил их, твердя себе, что никогда больше не примет ничего запрещенного. Никогда. Если выживет. Успокаивающее тепло возникло из ниоткуда. Непонятная сила ограничила его с двух сторон – это руки Еноха держали его за плечи. Енох вел его из комнаты, и Джейкоб вяло перебирал ногами, перестав бояться уже и его. К черту, если его сейчас расчленят в ванной, он не будет сильно сожалеть в момент смерти. Его жизнь не была никому нужна, а что лично ему с ней делать, он не знал. В те несколько секунд, что Енох тащил его в ванную, Джейкоб с благодарностью отдал ему контроль над телом. Енох не особо заботился о том, чтобы тащить Джейкоба аккуратно, но в этот момент ему было хотя бы не все равно. Он втолкнул Джейкоба в ванную и включил максимальную ледяную воду. Джейкоб заорал матом, пытаясь выбраться, но вода мешала ему даже понять, в какую сторону ползти. Наваждение прошло, и он сел прямо на дно ванной, мокрый с головы до ног, дрожа уже просто от холода. - На чем сидел? - Ни на чем. На спидах. Джейкоб тоскливо смотрел на мокрую одежду. Сменной у него не было. Затем перевел взгляд на черное дно ванной, затем на свои руки. Мыслей не было. Чувств и эмоций тоже. Посмотрел на Еноха. Скрестив руки, он стоял над Джейкобом без ожидаемого презрения или ненависти, скорее с досадой. Джейкоб выжал футболку, стянул штаны и постарался выжать их досуха. Отличный способ прекратить паническую атаку и стопроцентный – заболеть. Ему ведь нельзя болеть, хорошенькая медсестричка не придет его лечить и вытирать его нос. Он вдруг обнаружил себя максимально беспомощным, униженным и брошенным всеми, в старой ванной посреди общежития, в котором жили на центы десятки людей, о существовании которых он даже не подозревал, в одном городе со своими родителями, которые где-то ужинают при свечах и живой музыке, не обращая друг на друга никакого внимания и не волнуясь о том, где их сын. Дело ведь не в деньгах. Дело в семье, в людях, на которых можно опереться. И в лице Еноха он никогда не найдет такого человека. Насильно мил не будешь. Джейкоб не нравился ему ни на один процент, так что даже из кожи вон лезь, а симпатии и внимания он не добьется. Сидел, думал и не очень хотел вылезать, потому что за пределами ванной попытается себя пожалеть, найти способы двигаться дальше. Некуда дальше. Даже не заметил, как Енох исчез, а затем снова вернулся. Вышел из странного анабиоза самокопания тогда, когда оказался накрыт большим полотенцем. Схватил его рефлекторно и натянул на плечи, желая спрятаться. Еноху хватало проблем, а своими он ему лишь мешается. Он, в общем-то, понимал, что лишний, да только Джейкобу начинало казаться, что он будет лишним отныне везде. Съежился снова, подумав о том, в чем ему теперь быть. Енох молча вышел, как будто полотенце было максимумом его помощи. Спасибо и на этом. Джейкоб вылез из ванной, посмотрел на себя в зеркало. Ссадины, синяки под глазами, пухлые щеки и торчащие уши. И где в этом найти то, что он должен в себе полюбить, то, что должен спасать? Вытерся как только мог, натянул обратно мокрые штаны и пошлепал в комнату, в которой даже за деньги никогда не стал бы своим. Застыл, когда Енох сунул ему в руки какую-то сухую одежду. Она была весьма широка для Джейкоба. - Ничего другого у меня нет, - произнес Енох нехотя. - Это отлично, спасибо. Его спасибо было легким, хотя он не привык никого благодарить словами, всегда деньгами, считая, что спасибо никому не принесет пользы. Он суетливо переоделся, думая почему-то о том, что у него слишком выпирают кости, особенно ключицы. Его тело ведь было очень худым, и как он раньше этого не замечал? Самооценка стремительно падала вниз. Если бы он не встретил Еноха, начал ли бы он сомневаться в себе, ненавидеть себя? Неужели дело всего лишь в его равнодушии? Футболка была Джейкобу велика, и то одно, то другое плечо постоянно вылезало из ворота. Штаны держались лишь на честном слове на уровне тазовых костей, но зато было сухо и не так холодно. Джейкоб уныло смотрел на горстку мокрой одежды на полу – где ее сушить? А если не высохнет до завтра, так и сидеть весь день дома? Развесил кое как на стуле Клэр, испытывая какое-то окончательное отупение. Развешивал и все равно поглядывал на Еноха украдкой. Никто же не запрещал ему смотреть. Джейкоб начинал битву с собой и тут же ее проигрывал. Даже если бы Енох резал его ножом, Джейкоб все равно испытывал бы эту невыразимую потребность, впрочем, слава богу, лишенную этой хрупкой нежной части, обнаруженной всего пару минут назад. В который раз он думал о том, виновата ли внешность Еноха или же это что-то из разряда… чувств, в которые Джейкоб ранее до сих пор не верил? Он считал, что всем управляют деньги. Но им сейчас никто не управлял, кроме него самого. А чего ему стесняться? Не больнее смерти, не страшнее смерти, нечего скрывать в себе, и так уже налажал за весь день. Хотел подойти к Еноху и ляпнуть что-нибудь кардинально страшное, очень глупое и максимально искреннее, надеясь достучаться до него. Замер в шаге, когда Енох нарушил традиционную между ними тишину: - Давай уже свое пиво. Джейкоб не считал себя любителем пива, ему по душе было что-то или сухое, или сладкое, но никак не эта противоестественная горечь. Там, в магазине, Джейкоб купил эти бутылки, повинуясь странному порыву хоть ненадолго оторваться от реальности, и с его бюджетом это было единственное доступное средство. Он поспешно вытащил эти спрятанные от Клэр бутылки, всего две, кажется, будто бы ни о чем. Он точно никогда не пил пива в ситуации, похожей на конец света – в четырех стенах, против остального мира, почти в полной темноте, ведь без Клэр гирлянда не включилась. Он сел на изголовье, пробуя пиво – дешевое, явно химическое – и связывал эту горечь со всей нелепостью этого момента. Горечь ассоциировалась со всем, от этой многоэтажки до самого Еноха. Глоток, второй, третий, и Джейкоб уже не считал пиво таким уж отвратным. Оно имеет право на существование, как весь этот пропащий мирок гетто. О чем думал Енох? Джейкоб слабо представлял себе, как можно сидеть рядом с человеком – жить с ним – ничего о нем не зная. Он ведь знал имя, обрывки из его прошлого, но черт, этого было недостаточно, чтобы Джейкоб сидел здесь так, словно имел на это право. Никакими ударами, никаким унижением в нем на уничтожить ощущение правильности. Он там, где должен быть, согласно насмешке судьбы и нелогичным совпадениям, он чувствует все равно, что между ним и Енохом не все так просто. Ненависть – это тоже чувство. В какой-то момент молчания Джейкоб понял, что долгое отсутствие любых стимуляторов сделало его восприимчивым даже к такой маленькой дозе алкоголя. Он поставил на стол пустую бутылку, и ее звук стал каким-то знаком нового дубля. С этого момента он искренне верил, что все это сон, в котором он может сделать все, что хочет. Неуверенно поерзал, ощущая, что уже совсем не мерзнет. Его тело понимало предстоящее куда яснее, чем слегка заторможенный травмой, алкоголем, стрессом и отсутствием дозы мозг. Подслеповато щурясь, Джейкоб прилип взглядом к лицу Енохп, жадно ища признаки того, что эта микродоза алкоголя хоть ненамного открыла к нему доступ. Он выглядел сонным. Откинулся на спинку стула и смотрел на потолок, ничуть не изменяя позы. Его открытая, дьявольски уверенная поза лишь добавляла Джейкобу нервозности. Он хотел сглотнуть, но не получилось – во рту пересохло. Поспешно схватил бутылку и вытряхнул из нее последние капли. Много ли ему нужно, чтобы перестать контролировать свои мысли? От четких линий на напряженной шее любой бы сошел с ума. Джейкоб старался отвести взгляд и не мог, думал только о том, как это – быть допущенным, быть избранным. Он идиот, если думал, что знает Еноху цену. Он не может иметь цены, потому что цена – лишь мера вложенных средств, умноженная на наглость перекупщика, цену умеет то, что было выпущено тиражом, но Енох уникален. В своей опасности, в своей усталости и абсолютном недоверии к добрым намерениям окружающих он казался иррационально беззащитным. Если он все еще причиняет боль в ответ на заботу – значит, никто даже не пытался. Неужели боль остановит Джейкоба? Он не помнил, что послужило ему сигналом к действию. Может быть, такой же звук пустой бутылки, что поставили на стол, а может быть то, что Енох хотел встать и отправиться спать, нарушая этот абсолютно волшебный момент чего-то общего между ними, хотя бы пива. Дернулся вперед, словно его ударили током, надеясь за несколько секунд той близости, что выиграет неожиданностью, ощутить хотя бы что-то. Джейкоб ударился боком о столешницу, но все же успел оказаться на его коленях, стараясь как можно наглее уставиться в его темные глаза. Давай же, просто смирись со мной, думал он усиленно, не представляя, что должно случиться, чтобы он вдруг получил разрешение. В его голове не было сильного желания секса, скорее просто близость, просто какое-то объятие, какое-то прикосновение, которое бы просто дало ему сил сражаться дальше. Он сконцентрировался на том, чтобы не отвести взгляд. Енох изучал его, как букашку под микроскопом, как будто Джейкоб не находился в его личном пространстве, не сидел на бедрах, фактически утыкаясь носом в его же нос. Джейкоб держался. Подумывал прекратить все это, убежать, бросить все чертовы попытки приручить что-то столь же дикое, как любое явление природы. Он осознал, что попросту не дышал, лишь когда горячая ладонь вдруг оказалась на его щеке. Это было подобно фейерверку, полному надежды. Джейкоб доверился ей. Енох потянул его за волосы назад, от себя, заставляя неудобно выгибаться и шипеть от боли. - Ты всегда такая шлюха, Портман? – спросил он устало. - Только с тобой, - в надежде, что смог произнести это язвительно, ответил Джейкоб, извиваясь и стараясь согнуть шею обратно, чтобы сделать полноценный вдох. - Я же сказал, что… - Я могу сам, - прохрипел Джейкоб, пытаясь отодрать его руку от своих волос обеими руками. Его фраза помогла, и он склонил голову в максимальном сгибе, потирая шею и тяжело дыша. – Я весьма самостоятельный мальчик, - повторил он настойчивее, играя на фарсе. Ничем иным эту ситуацию уже нельзя было назвать, он просто не верил, что в какой-либо вселенной Енох сдастся такому тупому подкату. - Я бы поспорил с этим, - Джейкоб покрылся волной странных мелких мурашек, не понимая тон его голоса, однако поднимать голову все еще не рискнул. - Меня устроит даже спор, - ответил он тихо, раздумывая так, словно от каждого последующего шага зависела его жизнь. Он дышал чуть реже, не так глубоко, и колючая ткань свитера щекотала ему нос. - Мне похуй, что тебя устроит, Портман. - Джейкоб. - Насрать. - Меня зовут Джейкоб, Енох, - он поднял голову, стиснув зубы. Имя. У него есть имя, личность. Он существует, имеет право на чувства, даже если бы хотел их стереть. - О, ну это меняет дело. Меня абсолютно не ебет, что тебя там устраивает, Джейкоб, - повторил Енох, опуская руки за спинку стула и полностью облокачиваяясь на нее. Это было ни да, ни нет, уж Джейкоб был хорош в языке тела. Он нервно скользнул языком по губам, оценивая каждую деталь его лица и тела. Он заводился. Несмотря на все, что было, несмотря на каждую отрицательную эмоцию, он чертовски заводился от его черных глаз, от таких неопасных на вид пухловатых губ, от ямки в самом основании шеи, от которой Джейкоб не помнил, о чем он начинал этот разговор. Все началось с того, что это лицо запечатлелось на сетчатке глаза, вплавилось в мозг, началось с сильнейшего стояка даже в нормальном состоянии, и теперь, в опасной близости, в опасном двусмысленном моменте, под действием множества дурманящих факторов Джейкоб оказался перед серьезным выбором. Думал он едва ли больше секунды. Ему повезло, что под столом нашлось для него место. У него было некоторое преимущество – секс и его разновидности не были чем-то священным и редким для него, наоборот, он вообще не считал, что для него нужны какие-то чувства. Сейчас же он доверился своим рукам и только им. Ошибки быть не может. Чтобы что-то получить, нужно отдать, и Джейкобу ничего не стоит доставить ему удовольствие. На лицо Еноха он не смотрел – он сделает все, на что способен. Не может быть, чтобы это не было хотя бы приятно. Во всяком случае, не самому Джейкобу. Он замешкался на кнопке темных джинс. Всегда было одно «но», действующее почти на всех вечеринках. Хочешь секса – приходишь чистым. Это негласное правило, которое предостерегает от внезапного отказа. Члены не пахнут розами даже в самом чистом своем виде. Это реально сбило его с толку. Он неуверенно посмотрел на Еноха. Его затошнило от одной мысли, что он проебет это временное вседозволенное пространство, такую вот минутку славы, но тошнота ментальная обычно не мешает отсасывать, в отличие от тошноты физической. Кончиками пальцев Джейкоб ощущал горячую кожу живота, контакт с которой не добавлял ему спокойствия. Енох смотрел на него с язвительным весельем и насмешкой, полуприкрытой прислоненной к лицу рукой. Это как с холодным полом. Джейкоб способен на некоторые глупости, но не на такое. Просто потому, что он вряд ли был в душе даже утром. Реальная жизнь имела свои особенности. Давно ли он мылся сам? Вылез из-под стола, готовый к любой реплике, но ее не последовало. Джейкоб жил в чертовом мире иллюзий, где какие-то вещи априори казались как в старые добрые времена, и вот на тебе, простая вещь, как душ, требует сил. И ведь у него самого их не было. Он сидел на кровати, забравшись на нее с ногами, и мял влажное полотенце. Даже его навыки оказалось не так просто применить, и Джейкоб был порядком сбит с толку. Кратковременный эффект пива давно испарился, так что нечего было ждать повторного чуда, даже если Енох продолжит свою равнодушную тактику. После стольких провалов за один день Джейкоб уже не представлял, как проснуться завтра и пытаться еще, понять, разобраться, действовать. Ему очень хотелось бы на секундочку попасть в сказку, где кому-то есть до тебя реальное дело. Он выбежал из комнаты сразу же, как Енох вообще открыл дверь, возвращаясь из душа. Нельзя смотреть. Ванная встретила его гулкой пустотой. Он включил равнодушный свет и неуверенно потянул футболку наверх, не представляя, какому гению пришло в голову вообще поставить ванную посередине комнаты, да еще лишить ее занавески. Противный сырой холод полз по полу, и Джейкоб закрыл глаза, решаясь залезть и помыться. Мыла не было. Придурок, он же не дома. Стоял голый в пустой ванной и смотрел вокруг себя, понимая, что ни кусочка не найдет. Он бы посмеялся над собой, если бы не было так горько. Джейкоб разобрался с душем и стоял просто так, под одной водой, прекрасно себе представляя, в каких местах его тело действительно грязное. Эти места чувствовались как накрытые пленкой, горевшей и стягивающей кожу. Открылась дверь. Джейкоб похолодел, понимая, что не закрыл ее по чертовой домашней привычке. Побледнел, не зная, успеет ли прикрыться и кто за дверью. Слегка выдохнул, осознав, что это Енох. Он не сразу понял, что оказалось с его помощью на бортике ванной. Он был занят тем, как стремительно и ярко краснеют его щеки и кончики ушей, а ведь Джейкоб Портман в жизни не краснел. Никогда. Вообще. Енох стоял к нему спиной, не смотря даже через зеркало, и спокойно чистил себе зубы. Его широкая спина, обтянутая серой тканью футболки, еще раз напомнила Джейкобу о том, что он начинает эту партию с самыми неприглядными картами. Он спешно помылся, понимая, что делает все стыдливо, но никак не мог прекратить. Завернулся в полотенце, да только Еноха в ванной уже и не было. Если ему так наплевать на Джейкоба, то почему иногда он все же помогает? Джейкоб вышел из ванной капельку веселее и бодрее, чем заходил. Ведь Енох действительно ему помогал, по своим причинам, конечно, но для Джейкоба все это уже называлось помощью. Он открыл дверь комнаты, замирая от того, насколько сильно его пробивает гигантским спектром эмоций каждый раз, когда он оказывается рядом с Енохом. В простом его движении, в жесте, призванном снять футболку, для Джейкоба было все, что ему вообще нужно было знать на данный момент о Енохе. Он нравится Джейкобу. В своей чертовски сложной загадке последнего уровня. Джейкоб сделал несколько шагов, понимая, что однажды он уже обнял Еноха, хоть и не был приглашен для этого. Сейчас он немного продвинулся, но это все равно не разрешало ему просто подойти и обнять его. И все же… хотелось. Хорошо, что Джейкоб привык делать все, что хотел. Он мог бы сойти с ума и был бы оправдан. Еще никогда простое объятие не казалось ему таким горячим, таким спасительным. Он глубоко вдохнул, впечатываясь в спину Еноха каждым возможным миллиметром. Если бы можно было узнать о нем хоть что-то, так бессильно вжимаясь носом куда-то в шею, где от влажных кудрей можно задохнуться, если бы можно было отсканировать информацию руками, что всей поверхностью ладони беспомощно прижимаются к груди. Он чувствовал, как ровно бьется сердце Еноха, и это был сильный контраст с его собственным, работающим на максимуме. Ему было нужно понять, для чего он борется, для чего он должен подниматься после каждой неудачи, есть ли смысл, если когда-нибудь потом он сможет делать так в любую секунду? Объятие стоило всех травм. Он влюбился в Еноха меньше, чем за пятнадцать секунд этого наглого объятия, влюбился в изгиб его спины, в его рост, ширину плеч, в чертово упрямство и беспомощность глубоко внутри. Сильная оболочка с лишенной внимания внутренностью, как сильно они были похожи и как космически различались. - Ты ебанутый, Портман. - Я Джейкоб. - Ты ебанутый, Джейкоб Портман. - Рад стараться. Он едва ли устоял на ногах, когда Енох отпихнул его от себя, но не зло, а как-то очень устало, словно он и так потерпел на максимуме. Джейкоб зачарованно наблюдал, как Енох собирается расстегивать штаны. Черт, да больше ничего не останавливает его от того, чтобы продемонстрировать все то, что действительно могло составить о нем мнение шлюхи. В нем не было сил ровно до того момента, как он оттолкнул руки Еноха. Дернул молнию вниз нетерпеливо, покусывая губу, составляя в голове реальный план того, что стоит сделать, чтобы стереть с лица Еноха эту усмешку. Он уверен в своих способностях и в природе, что заложила всем одинаковый механизм возбуждения и оргазма. Ему никогда не показалось бы возможным просто столкнуть Еноха на постель, но он не особенно сопротивлялся. Если бы у Джейкоба было право разглядывать его откровенно, каждое очертание мышцы, каждое ребро, каждый сантиметр кожи, горячей, желанной, принадлежащей тому, кому Джейкоб сам хотел бы принадлежать. Но у Джейкоба была лишь возможность оценить его украдкой, утащить в ненадежные воспоминания, и он запоминал лишь частями, находя его сумасшедше привлекательным. В какой-то мере в любом минете существует предел отвращения, который стоит преодолеть, кому-то помогают деньги, которыми обычно разбрасывал Джейкоб, кому-то какая-то уникальность, которую Джейкоб готов был оценить, впрочем, лишь разово, ибо быстро терял интерес, но сейчас он делал это осознанно ни за что, вопреки, просто так, ради самой возможности, словно рекламировал себя в слабой надежде, что его купят. Был ли четвертый вариант, Джейкоб даже думать не хотел. Он бы делал это каждый день, если бы все это было… Отношениями. Его руки были совсем не так уверены, ведь работал мозг. Переключиться Джейкоб не успевал, сильно нервничая за результат. Он стянул пострадавшие от времени и стирок цветом боксеры, несколько растянутые по тем же причинам, и думал о том, как смотрелись бы на этих бедрах какие-нибудь особо тесные брендовые. Одернул себя. Придурок. Кое-что было прекрасно и без брендов, именно это конкретное тело, которое могло бы стать наградой, если бы Джейкоб не поймал в себе слабость, связанную с супом. После этой слабости, даже не рожденной прикосновением, Джейкоб не воспринимал тело и оргазм как цель, совсем нет. Он даже до конца не возбудился, оказавшись на коленях перед ним. Раньше это принесло бы больше эмоций, желания, увлеченности. Обладая деньгами, начинаешь ценить видимое унижение как игру высшего класса, но сейчас это было именно унижение как последний способ объясниться. Джейкоб действительно нервничал. Волосы вокруг обычно тоже традиционно заблаговременно убирались, ведь именно они часто рождали так себе приятный запах. Джейкоб продолжал спрашивать себя, правильный ли способ избрал, потому что для него все это имело смысл, он переступал привычные границы, зону комфорта. Сбежать второй раз не получится. Он положил руку на основание, освобождая довольно мягкий член Еноха от темных волос. Делал ли хоть раз он подобное на трезвую голову? Естественно, что нет. Не помнил, как раньше начинал, осознал, что не помнит, как делали ему – уверенность упала просто до нуля. Он был благодарен хотя бы за тишину и за то, что Еноха ему было не видно. Он мог даже и уснуть, Джейкоб вообще не возражал. Он просто понимал, что все идет не так, потому что это не тот момент, не тот смысл, но отступать поздно. Он не против отсосать со всей доступной ему силой, лишь бы Енох вообще среагировал. В его сознании все имело более яркий оттенок, какую-то чувственность, но в реальности он просто стоял на коленях, сжимая член в руке, а он оставался мягким, без намека на интерес. Могла ли усталость лишить Еноха вообще способности возбуждаться? Джейкоб положил руку на его бедро, порываясь погладить, но опомнился. Он и так здорово лажает. Джейкоб прислонился губами к голове его члена так, словно нырял в воду. Первые несколько движений дались ему с трудом – двигаться было особо некуда, учитывая невозбужденное его состояние, и он просто осторожно прикасался языком в наиболее чувствительных местах. Статистически. Вероятно. Это тоже не помогло. Джейкоб еще никогда не был близок к такому состоянию позора. Это был не просто удар по самооценке, это был финальный проигрыш, ведь ничего больше Джейкоб дать не мог. - Почему нет? – он спросил так тихо, что засомневался, что вообще произнес. - Потому что я устал, Портман. Это даже хуже, чем отказ. Джейкоб не знал, куда себя деть от этого мучительного ощущения досады. Дальше падать просто некуда. Енох не отказывал ему не потому, что дал возможность, а потому, чтобы Джейкоб обломался еще больше, еще неприятнее. Это было окончательно больше, чем Джейкоб был в состоянии выдержать. Он мечтал исчезнуть. Просто исчезнуть. Или никогда не рождаться. Еще ничего он не сделал правильно самостоятельно. Либо деньги, либо везло. Это всегда так трудно – жить, не имея ничего за душой? Ему уже было абсолютно все равно, куда его поднимает Енох. Не представлял, не анализировал. Пора бы ему начать понимать, что не все желаемое можно получить. Он уткнулся в плечо, теплое, ограниченное пространство шеей и кудрями, темное, нереальное, вероятно, самое безопасное, что только могло быть. Вряд ли Енох действительно хотел обнять его, просто поднимал. Джейкоб решил, что это можно совместить. Он вцепился в плечи Еноха, не собираясь никакой ценой прекращать стоящий момент, более близкий, чем его жалкая попытка отсосать. Слепым котенком он ткнулся носом в его шею, еще глубже проникая в это чудом обнаруженное убежище, всем своим беспомощным и худым телом прижимаясь к нему. - Пожалуйста, - попросил Джейкоб, сам не зная, чего именно хочет. Хотя бы полноценного объятия, хотя бы не прекращать, дать ему возможность подзаправиться силами. Целью. Он хотел бы выдержать этот жар его присутствия, притяжение, что грозило преодолеть земное, перестать глупо домогаться в неизведанной попытке высказать все, что не укладывается до сих пор накопленный словарный запас. - Отстань уже от меня. - Я ничем тебе не мешаю. - Ты мешаешь мне спать. - Но зато я сварил суп. Отличный аргумент. - Допустим. - Я купил тебе шапку. И чашку. - Мне открывать счет? - Нет. Я не… я не бесполезен. - Может быть, нет. Может быть. Это лучше, чем нет. Джейкоб не был так глуп, чтобы понимать, что на деле между ними мало что изменилось. Кроме того, что он минуту фактически висит на шее Еноха, дыша его теплом и силой, которая никак не использовалась им самим. Он чуть отстранился, безнадежно ища в лице Еноха какой-то новый намек. Зачем-то же он поднял его с пола, зачем-то же оттащил в ванную, зачем-то же принес полотенце. - Ты не так плох, как можешь показаться. - Даже если я использую тебя? - Используй больше, - прошептал Джейкоб нервно, не зная, то ли отстраниться от его лица, то ли наоборот податься вперед и поцеловать его еще раз, черт возьми, прямо сейчас, откинув миллион причин, по которым это невозможно. Он понятия не имел, на что это будет похоже. Всего пара сантиметров, и он наткнется на стену по имени Енох снова. Его дыхание было абсолютно незаметно, тогда как Джейкобу казалось, что он дышит словно слон. Он держался своим позором, острым и пряным ощущением неудачи, и только это спасало его от очередной безрассудности. Почему так невозможно, если так тянет? Руки Еноха держали его под плечами, в на уровне грудной клетки. Легкое их движение вниз, рожденное чем угодно, было новым, возможно, ложным, но таким необходимым сигналом. Джейкоб сожалел лишь о том, что он никогда не мог подумать заранее. Он не мог думать. Он подался вперед, прижимаясь губами к равнодушным губам Еноха, и весь его пыл вновь, словно шторм на камни берега, наткнулся на спокойствие Еноха. Бесполезно, как и пытаться укусить себя за спину. Он пробовал все, даже самое глупое и безрассудное, и это не принесло результата. Лишь в своей фантазии он сможет узнать, на что похож его ответ. На что похож его поцелуй, вряд ли такой же спокойный. Больно, жестко и чрезвычайно горячо. Никак иначе. Теплое движение чужих губ навстречу вызвало ступор в голове Джейка. Он потратил несколько драгоценных мгновений, испытывая рациональное недоверие, но благоразумием он не был силен. Его руки оказались на лице Еноха, лишая его – пытаясь – путей в отступлению. Джейкоб потерял равновесие, не сумев скоординировать верхнюю и нижнюю части своего тела, слишком резко подаваясь навстречу бедрами и не успевая плечами. Он был согласен даже упасть за такое. Он завис в этом нелепом положении, пойманный чужими руками. Его руки бесконтрольно дотрагивались до всего, что было доступно лишь взгляду, до волос, что вились вопреки влаге после душа, до узоров на плечах, так изумительно подходящих Еноху в самой сути порчи кожи, до его скул, искренне веря, что сможет порезаться. Боли ему не хватало. Он потерял связь с реальностью, без конца пытаясь повторять себе, что это всего лишь поцелуй, не секс, нет причины сгорать так отчаянно, так бессмысленно пододвигаться ближе, предлагая себя без остатка в бесконечный раз без надежды быть принятым. Он замер, едва ли ощутив прикосновение чужого языка к своим губам, после чего пальцы Еноха буквально оторвали его лицо от своего. - Хватит, - произнес он хрипло. Джейкоб протестующе застонал. Только не сейчас, он весь опасно расплавлен и абсолютно не собран, это же просто нечестно, в конце концов. Оставленный без всяческого прикрытия, без уютного недоступного пространства, тайника между шеей и длинными кудрявыми волосами, Джейкоб ощущал себя разбитым и действительно использованным, но неправильно, не по инструкции. Зачем все это, если никакого продолжения нет? Он смотрел на Еноха, снова повернувшегося к нему спиной, убирающего волосы с лица жестом человека, который не контролирует ситуацию. - Это не будет ничего значить. Завтра этого уже не будет, - пробормотал Джейкоб, мечтая сказать все, что угодно, чтобы угадать, чтобы он позволил этому всему прийти к восхитительному концу. - Я должен в это поверить? – в его голове было столько привлекательной хрипотцы, столько оборванной глубины, что Джейкоб закипел бы, если бы мог. Он в жизни не встречал никого, чей голос был бы способен поднять чертов член за рекордные секунды. – Что ты не полезешь ко мне снова? - Только если в этом действительно не будет смысла. Смотреть на него, как на ошеломительно красивого парня, уже не получалось. Джейкобу было нужно все, все, что составляет Еноха, и чем больнее будет это получать, тем бесподобнее приз. Снова нужен, снова полностью, снова Джейкоб готов был отдать все и этого было опять недостаточно. - Если ничего не получится, я не стану больше пытаться, - пообещал Джейкоб, обманчиво проводя своей же рукой по своему плечу, надеясь обнаружить огонь внутри него физическим пламенем снаружи. – Я понимаю, что дело не во мне. Точнее, во мне тоже, просто… - Просто заткнись. Он повернулся, и Джейкоб был вынужден до боли прикусить многострадальную губу, не зная, куда ему смотреть – на восхитительно привлекательные ключицы, на чертов идеальный угол мышц на его шее или на возбужденный его член, снова скрытый джинсами. Дышать выходило через раз, ведь Джейкоб понятия не имел, как могло получиться так, что минет ему не подошел, а поцелуй привел в желаемую готовность. Он и сам дрожал от одного ощущение властного языка на своих губах, абсолютно не помня ничего, что было между ними до этого. Он неуверенно потянул футболку наверх, не зная, действительно ли сейчас между ними может что-то произойти. Оставшись полуобнаженным, Джейкоб болезненно вспомнил о своей худобе, которая на фоне тела Еноха казалась по-настоящему уродской. Он не знал, должен ли он первый подойти. Енох заложил руки за голову, словно не был уверен в том, что делать. Джейкоб не заметил, как подошел. Он вытянул руки, скромно касаясь ладонями его груди. Обладать всем этим – каким нужно быть человеком, чтобы пройти этот лабиринт? Руки дрожали от напряжения, от жажды сдвинуть их в разные стороны, пустить в ход, трогать, метить, сделать своим, предложить свое тепло. Он широко открыл глаза, когда Енох заставил его поднять голову. Это была первая боль за все это ненормальное состояние, и Джейкоб постарался зацепиться за нее. Ему было невозможно открыть рот или сказать хоть что-нибудь, так сильно рука Еноха сжимала его подбородок. - Проблема в том, Джейкоб, - протянул он так, что Джейкоб даже не пытался скрыть слабого стона восхищения тем, как его голос сделал из имени какой-то шедевр для слуха, - что я думаю над тем, стоит ли трахнуть тебя так, чтобы ты даже думать об этом не мог и отъебался от меня. Джейкоб нервно усмехнулся. - Это изначально неверное предположение, - с трудом произнес он в ответ. – Хватит пиздеть. Брови Еноха поехали вверх, а вот рука – вниз. Джейкоб заглотнул последнюю порцию воздуха, судорожно цепляясь за его руку, что так неожиданно перекрыла весь кислород. Он задыхался быстрее, чем было положено, паникуя и не понимая, что происходит. С каждой новой секундой часть его мыслительных способностей угасала, и он сосредоточился лишь на том, чтобы дышать. В который раз он сомневался в том, что это хоть на процент может быть правильно. Он споткнулся о кровать и грохнулся навзничь, ударившись многострадальной головой об изголовье. Яркие звезды снова взорвались перед глазами Джейкоба, и он застонал от боли, что проснулась в его голове. Он сжал виски, с трудом найдя их, ничего не видя и не слыша. Временное оглушение кончилось приступом новой боли, рожденной болезненным укусом. - Я ненавижу тебя, Портман. Джейкоб улыбнулся, словно сумасшедший. - Не получится, - пообещал он, не церемонясь с его волосами, причиняя боль в ответ. - Что не получится? – нехотя спросил его Енох, нависая над ним на теперь уже их общей постели. - Избавиться от меня, - почти фыркнул Джейкоб, проникая руками под его футболку. – Признай, ты ведь не против трахать кого-нибудь иногда, верно, иначе я бы здесь не лежал, - Джейкоб терпел пульсирующую боль в голове с болью в месте укуса. Это были последние произнесенные им слова. Молчание между ними наполнилось шорохом одежды и скрипом старой кровати, сообщавшим всей многоэтажке, что здесь происходить. Джейкоб боролся с ним, отвечая грубостью на грубость, жестокостью на жестокость, наглостью на ненависть, и борьба эта превратилась во что-то более жаркое, более ритмичное, более открытое. Джейкоб первым нарушил его запрет на поцелуй, прилагая все силы к тому, чтобы просунуть язык в его чертов рот, перевести борьбу в самый возбуждающий спарринг языков. Об его жесткую щетину, возникшей буквально за шутки, Джейкоб царапал разгоряченную кожу вокруг губ, искусанных, покрасневших и местами лопнувших от жажды, что не было времени утолять. Он больше не давил руками, не пытался оставить синяки, действуя в ответ Еноху, и влажное скольжение обнаженных тел друг относительно друга оказалось лишено надуманной жестокости. Волосы Еноха щекотали Джейкобу лоб и щеки, и он дурел от страсти каждый раз, когда Енох отбрасывал их назад единым движением шеи и головы. Джейкоб шумно дышал его влажной кожей, вылезая из непослушных джинс, со сдавленным стоном оплетая бедра Еноха своими. Он не понимал уже, что послужило причиной этой явной ошибке, прекрасной, возбуждающей, но ни в коем случае не хотел ее прекращать. Напряженные руки Еноха по обе стороны от его головы гипнотизировали Джейкоба рисунками, которые он никак не мог понять, никак не мог разглядеть. Он нетерпеливо ерзал под Енохом, раздражая его, заставляя его низко рычать, от чего Джейкоб приходил в состояние, близкое к эйфории. Он понимал, что между ними нет ни единого чувства. Все это лишь желания тел, которым, в общем-то, плевать, с кем, если нужно. Все это было технично, лишено смысла и какой-то ценности, горячо, отчасти страстно, сумасшедше необъяснимо… И все равно не так, как могло бы быть. Джейкоб замер, не понимая, как то, что привело бы его в экстаз всего пару дней назад, стало вдруг таким блеклым и неестественным. Он не был нужен Еноху, не интересен, получает его тело по случайности. Это сказывалось на чертовом возбуждении, которое вдруг начинало ослабевать. Проникновение, резкое, не озабоченное его состоянием, принесло только боль, на которую Джейкобу пришлось стиснуть зубы. Что никогда не случалось прежде. Секс ради секса, деньги ради секса. Это никогда не давало сбой, что случилось за эти чертовы десятки часов? Он не понимал, почему его прежняя мечта – сильные, грубые толчки, похожие на изнасилование, не приносят ему никакого удовольствия. Он прижался к шее Еноха, мечтая все это прекратить. В его жизни рушилось все, и даже секс. Носом он отодвинул одну из кудрявых прядей, пробираясь губами к уху, под углом челюсти, там, куда не так просто попасть просто так. Он поцеловал его в самом искреннем, самом настоящем поцелуе, лишенном чертовой эротики, чертового секса, который бог знает почему потерял всякий смысл. - Хочешь или нет, а я всегда буду рядом.