Aliis inserviendo consumor

В палате темно, и лишь неяркий свет монитора с непонятными для Джейкоба цифрами и знаками, да крошечное окно в двери дают предметам некоторые очертания. Джейкоб примчался сюда сразу же, как только отвел Клэр в садик. Утро выдалось тяжелее, чем ночь. Ночью он просто лежал без сна, обнимая Клэр, которая прижалась к нему в полном молчании. Пришедший к ним врач сказал, что Енох в стабильном состоянии, но для них обоих это ничего не значило по сравнению с тем, что Енох вообще находится в больнице. Клэр слово «реанимация» было знакомо не меньше, чем для Джейкоба, а потому они оба находились в нервозном беспокойстве, которое обязательно переросло бы в панику, если бы хоть один из них произнес слово. Джейкоб хотел бы вспоминать ночь как нечто переломное, однако именно в эту ночь он переживал миг очередной слабости и нового всплеска своей психологической зависимости от наркотиков. Больше всего ему хотелось, чтобы все было как раньше, и Енох пришел в эту комнату измученным и злым и продолжал отпихивать его от себя, потому что в этом все равно была какая-то сила и борьба с каждым днем этой тяжелой жизни. Но знать, что и Енох сломался, Енох, который явно обладал большим запасом выносливости, нежели Джейкоб, - это совсем не помогало Джейкобу собраться. Это послужило напоминанием о том, что Джейкоб не играет в игру, не прикидывается, и если он не справиться или не вернется к родителям, его постигнет та же участь. Возращение к родителям, впрочем, было ничуть не легче, чем сломаться в борьбе, к которой ты не приучен с детства. Гирлянда Клэр мигала всю ночь, помогая Джейкобу хоть как-то отслеживать время без сна. Хоть врач и оставил ему разрешение на посещение, это все равно не предполагало визит в час и два ночи, так что Джейкоб должен был терпеть до утра. И, конечно, отвести в садик Клэр. Утро пугало его возможным скандалом с девочкой, которую он в глубине души понимал, но как взрослый не мог ей позволить оказаться там и увидеть это. Он подбирал слова с трех до шести утра – по ощущениям, правда, но утром, когда он осторожно попросил Клэр подождать его в садике, она ничего не ответила. Бледная, с тенями под глазами, она лишь молча одевалась, натягивая колготки крошечными ладошками. Она не спорила, не возмущалась, просто одевалась, делая то, что положено. Это совсем не казалось Джейкобу логичным, но измотанный бессонной ночью и полным отсутствием плана на будущее, он шел с Клэр в сад, проигрывая разговор с Апистоном. Молодой полицейский выслушал его более чем внимательно, после чего разъяснил, что этот день просто увеличит после его срок, на что Джейкобу было глубоко наплевать. Он оставил Клэр, раздев ее возле детского шкафчика с вишенкой, после чего уже собирался уходить, когда понял, что для Клэр сам садик – уже испытание. - Клэр… - У Джейкоба кончились слова. Он знал, что малыши не дают ей покоя. Знал, что не может разорваться на части и остаться и здесь, и помчаться к Еноху, пусть даже в умирающем состоянии Енох вряд ли мечтает его видеть. Лихорадочно думая, как защитить девочку, он стоял перед ней на коленях, не зная, какие из методов взрослого мира помогут ей в детском саду. Посоветовать ей не гулять? Но так нечестно, ведь Клэр любит гулять. Учить ее драться за пару минут не получиться. Он решил, что ничего другого, кроме одной-единственной идеи, у него все равно нет. Он вытащил из кармана две бумажки по пять долларов. Если будут нападать, откупайся. Это плохой вариант, ведь раз заплатишь, будешь платить вечно, но потом Джейкоб всегда будет рядом. Клэр с сомнением взяла деньги, спросив, что можно на это купить. Джейкобу пришлось соврать, что ничего. Он был бы рад оставить ей и по доллару, но времени менять уже не было. Он наспех чмокнул девочку в висок, заметив ее крепко сжатые кулаки. – Я вернусь сразу же, как что-то узнаю, договорились? - Ладно. Ладно и все. Не истерик, хотя она переживает за брата и боится, не слез, потому что брат слишком хорошо научил ее, что слезы не помогут. Это ее ладно выдает всю ее тяжелую историю. Джейкоб сделал пару шагов к двери, натолкнувшись на родителей одного из наиболее агрессивных малышей. Он посмотрел на родителей – сухопарую мамашу, озабоченную внешним видом вплоть до татуированных бровей, и мордастого туповатого отца, чье накачанное тело не влезало в костюм. Равнодушные картинки вместо людей, они не интересовались сыном и водили его для галочки, как обязанность. Лишь посмотрев на них, Джейкоб осознал, что давать деньги такому ребенку бесполезно. Решение пришло само собой, и он бросился обратно к Клэр, настежь распахивая дверцу ее шкафчика и пытаясь напялить на нее куртку со скоростью света. Клэр помогала как могла. - Побудешь с Бронвин. Джейкоб сидел в палате всего несколько минут и думал почему-то только о том, какой он молодец, что доверил Клэр Бронвин. Девушка с неизменными косичками тепло встретила их обоих и едва ли стала слушать причину такого поведения. Еще малознакомая Джейкобу, она вела себя так, как должны делать только близкие друзья. От переизбытка благодарности он просто обнял ее, ощущая, как сладко она пахнет свежеиспеченными булочками. Бронвин смущенно улыбнулась и дала ему легкого – для нее, конечно – дружеского подзатыльника Джейкобу в направлении двери. И вот буквально через полчаса он уже сидел здесь, в темноте зимнего утра и обманчивой тишине с ритмичным попискиванием приборов. Если бы не бумажка от вчерашнего врача, Джейкоба бы никто не пустил в палату, ведь родственником он не являлся. По этой же причине никто не стал с ним даже разговаривать, сообщать состояние или хотя бы что-то. Джейкоб не сразу справился со страхом посмотреть на Еноха. В его представлении Енох был чем-то несгибаемым несмотря ни на что, чье отрицание Джейкоба воспринималось как данность, как логически понятное поведение. Но теперь Джейкоб оставался единственным, кому не все равно, что Енох лежит здесь, и что же будет с Клэр, пока нет ее брата. Он смотрел на белые простыни на трансформирующейся кровати, собираясь с духом. Он никогда не болел. Никогда не лежал в больнице. Быть здесь значило серьезно заболеть для Джейкоба, и стены больницы с ее резким запахом, грустными людьми и глухими их стонами давили на Джейкоба. Он потер похолодевшие руки. Енох спал, во всяком случае, так Джейкобу показалось. Он сел на стул рядом, радуясь тому, что это не реанимация, ведь в реанимацию его никто бы не пустил. За ночь Еноха перевели в обычную палату – он узнал это лишь благодаря насильственному очарованию одной молоденькой медсестры – и поэтому Джейкоб сидел здесь. Здесь были пустые кровати, один стол на всех, пара стульев, закрытые шторами окна и полное отсутствие времени. Это могло быть утро, а мог быть вечер. Джейкоб поднял взгляд. Енох выглядел обычно, разве что бледнее, чем Джейкоб уже привык. Он скользил взглядом по его пустому лицу, пугаясь полного отсутствия движения. Это заставило его придвинуться на стуле и взять Еноха за руку – глупое движение, ведь он не знал, как проверить, живой ли человек. Рука была… Не то, чтобы горячей, но и не холодной. Джейкоб нервно покусал губы, не представляя, что обычно делают в таких ситуациях. Он не знал до конца, что случилось с Енохом и как это повлияет на дальнейшую жизнь. Все, что он знал – как раньше уже точно не будет. Пару раз Джейкобу пришлось выйти из палаты. Каждый раз он безотчетно волновался, что, вернувшись, не найдет Еноха, но, похоже, что Енох спал настолько крепко, как никогда в жизни. Это дало Джейкобу возможность разглядеть каждый миллиметр его лица. Он остался наедине со своими мыслями, в которых только лишь задавался вопросом, почему с Енохом жизнь поступает так несправедливо, в отличие от Джейкоба, который не ценил вообще ничего до последних дней своей жизни. Почему Еноху никто не давал вторых и третьих шансов, ведь он достаточно работал, чтобы исправиться. Жалость была бы неправильным определением того, во что планомерно погружался Джейкоб, однако это больше походило на сожаление. Власть денег оказалась совсем иной, нежели он привык, и деньги эти нужны были именно сейчас, когда Джейкоб по дурости их лишился. Деньги сделали его абсолютным бараном, узколобым, не замечающим ничего вокруг, кроме себя, а сейчас он словно сбросил пару лет, становясь неустойчивым, неадаптивным ребенком. Были бы у него деньги сейчас… И что, что толку, если Енох их просто не примет? Деньги – это исторически плата за что-то, это долги, которых у Еноха и так хватает. Вот если бы можно было каким-то образом убедить его, что это не плата, что это наоборот обязанность Джейкоба по исправлению всех своих ошибок в жизни, но как это сделать? Лишь супруги делят деньги на двоих. Невозможно представить себе ряд событий, который сделал бы их супругами. Но Джейкоб… Нет, наивно было бы говорить, что он хотел бы этого. Он был слишком молод, чтобы представлять, как люди сковывают себя пожизненно, и тем более не доверял своим странным сильным чувствам, которые волнообразно то стихали, то вспыхивали, пропорционально поведению Еноха. Джейкоб еще не видел его ни на секунду в положительном к себе отношении, чтобы понимать, возможно ли им вообще иметь хоть что-то общее, даже постель. Скажем так, Джейкобу хотелось помочь ему отдельно от своего непонятного к Еноху отношения. Даже несмотря на то, что сожаление остро приправлено сильнейшей потребностью в заботе. Обманутый бессознательным состоянием Еноха, Джейкоб осмелел, поглаживая его руку. Руки обычно выдавали возраст человека, но руки Еноха спешили с возрастом, делая его старше за счет тонкой кожи и проступивших вен. Джейкоб переплетал его пальцы со своими, думая отстраненно о том, что должен заехать к родителям и забрать все, что нужно. Это место не ассоциировалось с домом. Эти люди не ассоциировались с семьей. Скорее всего, их там даже не будет. Джейкоб с неприязнью подумал об одежде, которая была насколько дорогой, настолько и неудобной. Нет, он возьмет только самое необходимое. Возвращаться в золотую клетку ему не хотелось больше ни при какой угрозе. И если все же ему нужно будет уйти от Еноха и Клэр, он сделает все, чтобы существовать автономно и дальше. Деньги закрывали ему глаза на мир вокруг, не давали стать самим собой, не давали вырасти. Теперь Джейкобу хотелось двигаться дальше, и оставалось лишь жалеть о том, что его родители оказались дефектны и не научили его справляться с большинством ситуаций. Он много знал из школы, но никто не учит в школьных стенах, как выживать с долгами, как платить налоги, как искать работу без образования и как вообще жить, как готовить, стирать и убирать, и это было большим минусом образования, как оказалось для Джейкоба. Выпутавшись из болота своих мыслей, Джейкоб наткнулся на прямой взгляд Еноха. - Что, и сейчас будешь выгонять? – произнес он быстро и едко, стремясь опередить Еноха и вырвать преимущество. Однако Енох лишь перевел взгляд с него на стену, слегка сжав губы. – Черт, я просто хотел сказать, что я позабочусь о Клэр и вообще. - Что вообще, Портман? – хрипло спросил его Енох, садясь на кровати. Больничная рубашка выглядела глупо на нем, а внутренняя сторона локтей красовалась гематомами и оставленным на будущее катетером – пластиковой трубкой, которой на здоровых руках не должно было быть. – Мне никогда не расплатиться за все это. И нет, у меня нет страховки. - Я разберусь с этим, - довольно спокойно ответил Джейкоб, сжимая руками края стула. Так ему было легче противостоять упрямству Еноха, которое больше не казалось таким уж правильным. – Тебе не придется платить. Енох лишь слегка усмехнулся. - Ограбишь эльфов на пару золотых горшочков? – произнес он, с неприязнью вырывая очередные пластиковые трубки из носа. – Выберусь отсюда, как только смогу,- он попробовал встать. - Нет, - Джейкоб в немалом изумлении посмотрел на свою руку, выброшенную поперек груди Еноха. – Тогда, когда будешь здоров, - добавил он чуть тише, опасаясь, что сейчас его ждет очередной натиск недоверия и сомнений. Однако Енох не двигался и не отвечал. – Я проведу все это через свою страховку. Не знаю, как, но проведу. Тебе нужно быть здесь столько, сколько потребуется, чтобы подобного…. - Никто не станет подделывать документы ради такого, как я. Им проще выставить счет. - Ты можешь расслабиться хоть на секунду? Я сделаю все, что смогу… - И что, Портман, довериться тебе? Ты едва не убил двух человек, не считая самого себя – это тебе я должен доверять? - У тебя нет выбора. Джейкоб не знал, куда деть руки и всего себя. В его голове все было кристально ясно – он помогает, заботиться, а Енох обязан… Обязан что? Джейкоб впервые задался вопросом о том, откуда в его голове выплыли такие весьма романтизированные представления об отношениях. До аварии его ничего подобного не интересовало. -Ведь ты и сам это понимаешь, - Джейкоб хранил в себе воспоминание о ночи, обо всех тех волнениях, что они разделили с Клэр на двоих. Это давало ему право быть здесь, что бы Еноху не пришло в голову с его патологическим упрямством. – Сейчас я нужен тебе, - слова звучали иначе, учитывая то, что Джейкоб видел в глазах Клэр – парализующий страх потерять еще и брата. Ответственность за нее перешла на Джейкоба без всяких вопросов и договоров. Ответственность за Еноха – лишь вопрос времени. Ответственность толкала его на принятие решений, на переоценку происходящего и своей роли в этом. Не отвлекаясь на привычную самокритику, на самоуничижение, которое всегда сопровождало путь вперед, Джейкоб смог увидеть, насколько же Енох сломлен своим беспомощным состоянием. Он подался вперед, занимая самый краешек кровати. И пусть отведенный взгляд был максимумом, на который у Еноха хватало сил, Джейкоб проигнорировал его, находя руку Еноха. Первые несколько секунд, что его рука так хищно – испуганно, может быть – вцепилась в руку Еноха, стали решающими. Или да, или нет. Или не сейчас, что тоже не плохо. Ответа не последовало, и Джейкоб потянул Еноха на себя, обнимая его так, как буквально час назад – Клэр. С превосходством, которого на деле не было, с иллюзией защиты, которую ему только предстояло построить. Все вокруг остро пахло медицинской дезинфекцией, и запах этот надежно пропитал волосы Еноха, с каждым днем отсутствия душа становившиеся все тяжелее. Джейкобу было плевать, как он выглядит – ошарашивающее осознание, если подумать, и он лишь аккуратнее сжал голову Еноха. Неловкое, глуповатое, детское объятие – оно не было отвергнуто. В шумном своем дыхании Джейкоб различал потерявшееся дыхание Еноха, ведь даже малое такое движение вызвало у него одышку. - Врач сказал, у тебя дыра в желудке. Я понятия не имею, сколько нужно лечить эту дыру, но это точно не два дня, слышишь, - Джейкоб остро ощущал бессилие Еноха, и прежде всего в том, как безропотно он принимал это объятие. – Они дадут тебе больничный и все такое. Я оплачу страховкой, или попрошу чек на себя, так что будь добр, просто отдохни. - Почему ты это делаешь? Искреннее непонимание Еноха было невозможно вынести. Джейкоб посмотрел в светлеющую полосу посередине неплотно закрытого окна – это зимнее утро наконец вступает в свои права. Быть здесь и ощущать себя другим, рождающимся заново – разве это не ответ? Но его Енох не поймет. Возможно, где-то есть не менее красивые парни, не менее обиженные жизнью, которых, может быть, Джейкобу захотелось бы поднимать вместе с собой, но сейчас в это уже не верилось. -Потому что так надо. Енох пошевелился, и Джейкоб рывком расцепил руки, не собираясь на него давить. Изможденный его вид и белая, словно неживая кожа лишь обновили темной краской синяки под его глазами. Всего несколько секунд он смотрел в темные глаза, которые никак не мог понять, после чего воздух покинул его легкие. Как в замедленной съемке он фиксировал то, как Енох смиряется с его присутствием, как к его плечу вновь склоняется его голова, как кудрявые его волосы, пропитавшиеся запахом болезни и лекарств, снова щекочут его шею. Это было первым, чего Джейкоб по-настоящему добился. Его руки дрожали поневоле, когда он обнял Еноха, склонившегося к нему первым, в ответ – в тихий, болезненно нежный ответ, полный сожаления о том, что мозг в его голове не проснулся раньше. Что жизнь не столкнула его с Енохом и жизнью раньше. И пусть, наверное, момент этот продиктован только болезнью и безусловным стремлением к защите, когда на свою уже не было сил, для Джейкоба это стал, пожалуй, поворотный момент. Ответственность за его жизнь, долги, за его здоровье и волю к жизни легли на плечи Джейкоба свинцовым одеялом, но он был этому рад. Нужен – в этом слове все, что только волновало Джейкоба за последние дни. Он лихорадочно гладил Еноха по голове, не в силах остановиться, не в силах унять это сумасшедше нежное чувство, что родилось в нем так быстро, и пальцы его задевали то ухо, то холодную кожу лба в безумном танце невыразимого сожаления о том, что жизнь не сложилась иначе. У него было, по внутренним ощущениям, всего несколько секунд, и в этой нигде не прописанной спешке он склонился еще больше, напрягая мышцы шеи и спины до боли, до неприятных мурашек, только лишь для того, чтобы прижаться губами к его виску. Он отпустил Еноха по наитию всего за несколько секунд до того, как Енох подкопил сил на то, чтобы возненавидеть и себя, и Джейкоба за этот момент, который больше никогда не будет произнесен словами, который навсегда останется в бледных стенах этой палаты и сохранится лишь в звуках мониторов, но никогда не будет стерт из памяти их обоих. -Я приведу Клэр вечером. - Не надо ей видеть меня таким. - Пусть лучше думает, что ты умираешь? Она слишком много теряла. Не будь эгоистом, - Джейкоб нагнулся, уворачиваясь от полетевшего в него стакана. Ярость расцветала на крохах подкопленных сил Еноха, и ненависть его питалась неправильным подбором слов Джейкоба. Он прекрасно понял, насколько неправильное слово выбрал, но отступать было уже поздно. Подходить к кровати обратно было словно подходить к больному льву, что укусит лишь сильнее из-за обнаженного страха за свою жизнь. Джейкоб поднял руки, как если бы сдавался, и мягко опустил их на такие же напряженные руки Еноха, прижимая их к кровати и не давая ему выпустить всю злость на свое состояние в том числе. - Она заслуживает видеть тебя, заботиться о тебе и знать, что ты не умираешь. Ты растил ее как взрослую, так дай ей прийти сюда, как взрослой. Разве согласился бы ты сидеть дома, если бы она была в больнице? – злой взгляд Еноха терял энергию действия, но теплее не становился. – Тебе нужно признать, что злостью или гневом ничего не изменить. И даже если бы ты меня ударил, лучше тебе от этого не станет. - Меня тошнит от тебя, Портман, - сквозь зубы ответил Енох. – Исчезни. - Если ты посмеешь орать на Клэр вечером, я не знаю, что я с тобой сделаю, - взорвался вдруг Джейкоб. – Чем больше ты будешь копить гнев, тем дольше ты проведешь здесь, - он развернулся и вышел из палаты, чувствуя себя так, словно его только что выпили до дна. [Енох] Время то тянется, то бежит с огромной скоростью. Если обращаешь на него внимание, то оно демонстративно медленно передвигает стрелки, если нет, то часы летят, словно секунды. Енох проваливался в сон и просыпался от всех процедур, что проводили с ним. Утром он проснулся – очнулся – от того, что фигуристая медсестра в обтягивающем костюме брала кровь из вены на его руке. Затем он отключился, пока не принесли завтрак – жидкое варево, которое называлось бы кашей где угодно, но не здесь. Есть не хотелось. Енох помнил вчерашний день как в дымке, какая бывает, когда пытаешься вспомнить сон. Поздно ночью он наклонился, чтобы вытащить стаканчик из-под кофе, который зачем-то нерадивые пациенты засовывали между железными стульями и стеной. Рвота без тошноты застала его врасплох, и темная, густая жидкость в несколько секунд оказалась на полу перед ним, продолжая наполнять рот даже тогда, когда Енох поспешно выпрямился, зажимая рот рукой. Он с трудом добежал до служебного туалета – головокружение усиливалось с каждой секундой. Всего несколько минут потребовалось, чтобы ноги перестали держать Еноха. Он схватился за хлипкую дверцу туалета, выходя к раковинам. Рука, что он пытался зажимать рот, была вся в темной жидкости, напоминавшей кровь. Собственная бледность бросилась в глаза, и Енох пошатнулся, отключаясь до того, как вообще грохнулся на пол. Далее он помнил лишь обрывки, помнил яркий свет в реанимации, помнил сильный рвотный рефлекс, что срабатывал на узкую трубку, что извивалась в его горле, помнил Милларда, что появлялся рядом с ним из ниоткуда и постоянно что-то проверял, надувая манжетку на руке. Помнил холод в руке от бесконечных капельниц. Сознание не держалось долго, так что Енох благословенно пропустил большую часть неприятных процедур. Вечером его разбудили для ужина. Очередное мессиво чего-то непонятного не вызывало аппетита, так что Енох выпил лишь кружку бледного чая. На столе рядом оставили холодное молоко, которое Енох не выпил за полдником, и оно могло пригодиться ночью, так что Енох оставил его. Часов не было, так что Енох не знал, когда ожидать прихода Портмана и сестры. Поначалу он разозлился знакомой слепой яростью, когда услышал, что этот недомерок хочет притащить сюда Клэр, в место, где она пережила самые тяжелые моменты в своей жизни. Однако после очередного сна Енох с усилием постарался представить себя на ее месте, так что нехотя признал, что Портман все же прав. Новое положение беспомощности било по самооценке Еноха, заставляя жалеть, что он не умер, однако чем больше он проводил времени в одиночестве, кутаясь в два одеяла, дрожа от потерянной крови, испытывая невероятную слабость, сильнее всех, что были в его жизни, тем больше он понимал идиотизм желания умирать. Открыв глаза утром, он с удивлением обнаружил Портмана. Он все так же напоминал наркомана, бледный и с горящими глазами, беспокойно дергал его руку, и из-за этого Енох и проснулся. Как бы Еноху не хотелось признавать обратного, страх одиночества, который преследовал каждого в больнице, помешал ему думать адекватно. Он поддался своей невыразимой слабости, потому что в объятии Портмана слабость на несколько секунд потеряла свою угрозу. Портман говорил бред, обещал решить все вопросы, как будто Еноху так просто было в это поверить, но слабость действительно перестала его мучать, так что он против воли, против сознания подался вперед для еще одного объятия. Еноху можно было быть слабым. Все его проблемы, все вопросы и долги отступили за грань этих стен, принятые Портманом, даря странное состояние, которое Енох не помнил с детства – желание болеть ради внимания. Можно отдохнуть. И пусть, скорее всего, Портман не сможет справиться, сейчас он говорил так уверенно, что Енох смог бы отложить сомнения в этом. Усталость была просто нечеловеческой, холод анемии не становился меньше, несмотря на капельницы, и все это не давало Еноху сил спорить с Портманом. Пусть решает, пусть делает что угодно, Енох умывает руки, потому что тело предало его. Хотел этого Енох или нет, но к вечеру нервозность нарастала. Он всерьез беспокоился о том, что Клэр может подумать о нем плохо – глупый страх. Нервничал, потому что боялся, что Портман воспользуется моментом этой максимальной слабости и использует ее против Еноха. Боялся, что все еще не может спорить, не может сопротивляться этой непонятной манере лезть в его жизнь. Боялся, что начинает привыкать к Портману. Он крутился с боку на бок, истратив весь резерв на сон. Капельница в его руке капала слишком медленно. Енох считал, что не хочет есть именно из-за нее. За дверью иногда гремели каталки, ходили люди, к нему часто заходила медсестра – утром одна, вечером другая, но Милларда стоило ждать лишь завтра утром. Енох спросит его, как можно скорее всего выбраться отсюда. Долги росли. Это его лечение тоже обойдется дорого – где уж Портману взять деньги? Скорее всего, если он не начнет нормально есть, то все повторится. Но кроме слабости и редкой тошноты, Енох чувствовал себя почти нормально. Нигде не болело. Дверь открылась тогда, когда Енох уже перестал этого ждать. С изумлением он смотрел на то, как незнакомая девушка вносит огромный пакет, сдувая челку со лба. Ее крупные руки поместили пакет на стул, а затем поправили халат на плечах. Следом вбежала Клэр, крошечная, яркая в своем новом – или старом, но для Еноха увиденном впервые – платье, неся в руках маленькую коробочку. Последним, закрывая за собой дверь, вошел Портман, тоже с пакетом. Клэр залезла к Еноху на кровать, обнимая его так, как никогда в жизни, и в ее неподдельной радости от того, что Енох не лежит в коме, опутанный трубками, Енох нашел отголосок своей, хоть и очень слабой. Клэр приятно пахла кофе и выпечкой, вся ее одежда пропиталась этим сильным запахом, от которого у Еноха автоматически выработалась слюна – он захотел есть. -А тут есть холодильник? Это бы в холодильник убрать, - девушка с косичками, одетая в джинсы и индейскую кофту, планомерно выгружала из пакета коробки. – Тут на три дня. Надо еще будет погреть обязательно – микроволновка есть? - Я думаю, надо будет спросить, - откликнулся Портман, по-хозяйски загружая в тумбочку рядом с Енохом незнакомое полотенце, какое-то белье. – Это Бронвин, Бронвин, это Енох. - Наверное, не очень приятно знакомиться в больнице, но ты обязательно выздоравливай, - спокойно объявила Бронвин, подходя к нему только для того, чтобы пожать ему руку. На памяти Еноха это вообще был единственный человек, который не задержал взгляда на его лице дольше нескольких секунд не из-за смущения. – Я пойду спрошу, - сообщила она и вышла из палаты. - Смотри, я нарисовала тебе нас, чтобы тебе было не скучно, Ени, - бормотала Клэр, открывая коробочку. – Вот, смотри, Джейкоб сказал, что ты получился лучше всех, - она говорила неуверенно, но с горячностью ребенка, который искренне хочет помочь. Енох посмотрел на кусок бумаги с типично детским рисунком трех человек, в котором можно было лишь отдаленно узнать себя и Клэр. И Портмана – с каких пор он стал частью их сем… жизни? И все же Енох был благодарен Клэр за то, что она не обмолвилась ни словом о том, как он запрещал ей болеть дольше положенного. Он погладил Клэр по спине, помогая ей привалиться к своему плечу. – Еще я принесла тебе запеканку из садика, вот, - она поднесла к носу Еноха коробочку. – Она на самом деле ничего, полезная очень. Никаких слов из себя Енох выдавить так и не смог. Он обнаружил в руках Портмана одежду, с которой не был знаком. -Это если захочешь выйти из палаты, - пояснил Портман. – Великовато, наверное, но мы с Бронвин спешили. Виктора не было, так что мы взяли все, что нашли. Давай, переодевайся, а Клэр пока подождет у аквариума – помнишь, мы мимо проходили? – Портман увел Клэр за руку, судя по звукам, передав ее Бронвин, которая продолжала искать холодильник. - Кто это вообще? – только и успел спросить Енох, не в силах отпихнуть руки Портмана от себя. Сосредоточенный на только ему понятной миссии, он развязывал больничную рубашку на Енохе, оторвав его от кровати. Портман с охотой рассказал ему о кафе, о Бронвин и Викторе, поставив колено на край кровати. От его присутствия в личном пространстве Енох не чувствовал такого уж раздражения. Отсутствие белья до сих пор не было им замечено из-за плохого самочувствия, но сейчас он остро ощутил свой идиотский полуголый вид. Накрыв себя одеялом, Енох разворачивал данную ему одежду. Полностью черную. Белье было своим, хотя Енох уже приготовился высказать тираду о том, насколько туп Джейкоб, и теперь слова застряли в горле. Ему ничего не оставалось, кроме как переодеться. Одетым было легче. Енох сел, спустив ноги с кровати – комната все еще кружилась вокруг него, да и его самого шатало, так что от путешествий по больнице пока можно было бы забыть. Он уже собирался сказать горькое, едкое спасибо, как Портман вытащил расческу. -Ничего такого, но ты похож на пуделя, - произнес он мягко. Енох с трудом сдержал усмешку, понимая, что это весьма вероятно. Он хотел отнять у него расческу, но Портман увернулся – что, впрочем, было нормально, ведь даже кружку Енох держал с трудом, проливая воду на кровать так, как будто был паркинсоником или инсультником. - Как ты? – простой вопрос был отвратителен в своей бессмысленности, но злиться было тяжело – Портман принес ему одежду ровно тогда, когда Енох вообще заметил ее отсутствие. Расческа в его волосах двигалась медленно, аккуратно разъединяя пряди. – Что-то так еще хуже, - пробормотал Портман. Енох воспользовался паузой и повернулся к нему спиной, чтобы не видеть этого неправильного момента. Все не должно быть так. Или хотя бы должно быть объяснение. Но он сам никогда не сделал бы того же ни для кого, даже для Портмана. В чем же дело? На голове что-то происходило, но Еноху было плевать на то, как он выглядит. Он вдруг заметил, насколько сильно похудел – на запястьях проступили кости, а такого не было давным давно. Енох растянул рукава, чтобы скрыть этот ужас. Неудивительно, что тело дало сбой. Сколько он проведет здесь, два дня, три? Это уже не так пугало Еноха. Он сидел, сложив ноги по-турецки, и терпел – ладно, нечего было терпеть – аккуратные прикосновения к своим волосам. -Я узнал тут кое-что, - начал Портман. Енох напрягся, хотя он ничего и не скрывал. Сама эта фраза почему-то напрягала. – Про диплом. Енох моментально успокоился. Это его не интересовало. -Можно сдать экзамен и получить его летом, - продолжил Портман, нервируя тем, что все чаще вместо расчески использовал руки. – Экзамен у них совсем несложный, так что… - Я не собираюсь сдавать никаких экзаменов. Мне некогда заниматься этой ерундой… - С дипломом ты сможешь учиться дальше. В университете никого не волнует, что было в прошлом. А диплом университета и вовсе перевесит прошлое. - Сидеть за книжками – это не мое. Портман помолчал. Он завязал волосы Еноха, наконец-то сделав шаг назад. Во всяком случае, Енох так подумал и повернулся. Портман чуть присел, положив руки ему на колени. -Ты хочешь и дальше мыть полы и готовить бургеры? У тебя есть шанс, но ты не используешь его, ни один, потому что боишься рисковать. Без риска нельзя чего-то добиться, без попыток не вылезти. Ничего с тобой не будет, если ты не сдашь этот экзамен, но вот если все пройдет удачно, ты сможешь найти другую работу, которая не доведет тебя до гроба. - Я не буду этого делать. - Я могу подготовить тебя. Енох посмотрел на Джейкоба, подняв бровь. Он порывался язвительно возразить, но осознал, что не может судить об этих эфемерных, никому не нужных знаниях в голове Портмана. Желание учиться в нем даже не колыхнулось, а вот получить диплом он бы хотел. Хотел доказать, что… -Разве ты не хочешь доказать всем, что ты чего-то стоишь? – тихо спросил Портман. Еноха коробило от необходимости соглашаться с ним, с этим человеком, которого он когда-то назвал бесполезным. - Это невозможно. У меня нет на это времени, - попробовал Енох еще раз. Портман нахмурился. - Время есть всегда, было бы желание. Но не сейчас, сейчас тебе нужно прийти в себя, - Енох пошевелил бедрами, лишь бы Портман убрал свои руки. Его прилипчивая потребность прикасаться нервировала Еноха почти так же, как необходимость лежать здесь. От неловкого общения их спасли Бронвин и Клэр. Всего несколько минут потребовалось Бронвин, чтобы доставить ему на подносе разогретую еду. От роскошного запаха мясной запеканки с картошкой Енох испытал просто зверский голод. Он посмотрел на Бронвин с благодарностью, что она приняла одним кивком головы. Она спешно попрощалась со всеми, сказав Джейкобу, что ждет его завтра вечером. - Мне понравилось у Бронвин. Мы делали пирожки, катали тесто. У меня были все руки в муке, - Клэр рассказывала с восторгом о дне, проведенном в кафе. Ее личико сияло от того, что она увидела Еноха живым и целым, и при каждом взгляде на нее Енох все больше думал о том, как Портману удалось предсказать это. Сам Портман сидел на соседней кровати, съежившись и смотря в пол. - А ты? – без особого желания спросил Енох, в основном потому, что ему было действительно скучно. Но Портман лишь покачал головой – рассказывать он явно не собирался. [Джейкоб] Снег все еще сменялся дождем, так что Джейкоб здорово продрог, пока добирался до своего бывшего дома. Холодный, вычурный особняк не тянул его абсолютно, и возвращение сюда заставляло Джейкоба испытывать отвращение к себе. Он быстро подумал о другом, о Енохе, что несмотря на колкость, все же доверился ему хотя бы на несколько секунд, и от воспоминаний об объятии Джейкобу хотелось бороться, несмотря ни на что. Асфальт блестел и покрывался тонким слоем снега, словно белой плесенью. Мимо снова неслись дорогие машины, в которых, наверное, сидели люди, которые знали Джейкоба, и которых мог знать он. Но что это были за люди? Пустышки. Постучись к ним Джейкоб сейчас, и никто из них не улыбнется и не пригласит в дом. Максимум, наверное, скажут, что спешат, или у них дома особо опасный вирус чумы, лишь бы он в таком виде не сделал даже шага в их дом. Джейкоб шагал все быстрее, напрягая ноги, отчего мышцы горели и не расслаблялись – пришлось идти медленнее, потому что усталость брала свое. Он не спал ночами и раньше, но тогда его организм был подпитан целой кучей стимуляторов. Сейчас весь этот смертельный запас истощался, и Джейкобу становилось все труднее контролировать свои приступы. Два из них застали его в метро, где его, дрожащего, мокрого, почти бессознательного поили сладкой водой контролеры, решив, что у него диабет. Может быть, так и было, ведь после сладкой воды ему становилось лучше. Добираясь сюда, Джейкоб превозмогал полное отсутствие желания появляться на пороге своего… этого здания. Смотря в золоченое зеркало в роскошной оправе в том доме, он когда-то видел себя довольно привлекательной – не на все вкусы, конечно – ухоженной картинкой, где в каждом миллиметре его тела было обязательно что-то очень дорогое. Джейкоб умел адаптироваться. Он привык к богатой жизни, как привыкал теперь к бедной, и в той адаптации обнаружил одну из своих главных способностей. Прошлое тяготило его, ведь там он не получал ответа, где все взаимодействие определялось лишь суммой. Теперь он учился видеть в людях что-то хорошее, пытался растить это в себе, искренне веря, что эта история с ним не может закончиться плохо. Мог ли стать удар по голове причиной того, что мысли Джейкоба приняли кардинально противоположное направление? Он свернул на подъездную дорогу. В прошлый раз он пришел сюда со страхом, теперь же смотрел на свой бывший дом с непониманием. Что мы называем домом? Ведь это не место для сна и отдыха, нет, это место, где ты чувствуешь себя на месте, где нужен, и где все проблемы, если они есть, решаются не вопреки, а благодаря кому-то. Джейкоб был готов платить цену усталости, незнакомых навыков, работы, лишь бы комнатка в многоэтажке продолжала ощущаться домом. Он хотел возвращаться туда. В одинокой гирлянде, узкой кровати с чужим – и болезненно знакомым – запахом, в крошечном наборе посуды и газовой плитке, которой теперь только он был хозяин, Джейкоб остро осознал, что значит свое. Что значит зарабатывать и тратить на тех, кто дорог. Там была Клэр, забота о которой не была игрой, но была столь же приятна, потому что возвращалась улыбкой, радостью, теплым объятием и искренней привязанностью, с которой Джейкоб до того был незнаком. Клэр была крошечным солнышком с редкими пятнами семейного характера, который не портил ее, а лишь делал взрослее. Он не даст Еноху сделать из нее грубое существо, и будет защищать ее столько, сколько нужно, лишь бы взрослая жизнь не погасила в ней этот свет правильности понятий о добре и зле, и справедливости и равенстве, о всем том, что большинство людей уже не знает. Аккуратно подстриженный пожухлый газон под слоем полуподтаявшего снега, чистые дорожки в направлении сада, не менее чистый подъезд к гаражу. Дом был красивым и в то же время абсолютно пустым. Сколько Джейкоб не рылся в своей памяти, он не мог вспомнить ничего особенного, ни одного стоящего воспоминания, от которого его сердце бы переворачивалось, связанное с этим домом. Садик навсегда ассоциировался у него с Клэр и ее первой улыбкой для него, рожденной простой шоколадкой. Больница живет в его сознании сокровенным моментом, от которого у Джейкоба рождалась новая волна мурашек, от которой ему хотелось сделать больше, сделать быстрее, лишь бы это повторилось. Он должен оправдать то, что Енох попробовал ему отдать, даже если и не совсем по желанию. Он позвонил в звонок, встречаясь лицом к лицу с горничной. Джейкоб не мог вспомнить ее имени, да и не хотел – под стать хозяевам, этот дом принимал вороватых слуг, готовых на шантаж и кражу, на подслушивание и подглядывание, и Джейкобу хотелось поскорее избежать этой гнетущей атмосферы. Он даже не стал спрашивать, дома ли родители – просто прошел мимо горничной, мексиканки с крупным носом, после чего поднялся по лестнице почти бегом, не желая натыкаться на свою фотографию на семейном древе вдоль этой лестнице. Здесь он такой, какого так спешно хоронил. Здесь не было место для его деда. Дед. Это та тема, о которой Джейкоб старался всеми силами не думать. Ему нельзя говорить о нем с самим собой сейчас, иначе вина просто раздавит его к чертовой матери. Джейкоб постарался вспомнить, зачем он пришел. Лучше бы новому паспорту просто лежать на столе. Так и оказалось. Джейкоб схватил его, засовывая во внутренний карман куртки, прихватив на всякий случай все свои дипломы и сертификаты. Кто знает, что пригодится. Рванул на себя ящики комода, и белье с неоправданно высокой ценой полетело в рюкзак, вместительный, потертый и местами порванный и снова зашитый. Такой, с которым его никто не станет грабить. Все здесь казалось чужим и как будто незнакомым, и Джейкоб торопился, чтобы поскорее отсюда убраться. Время бежало со скоростью света, и Джейкоб не привык к тому, что метро и транспорт занимают кучу времени. Ему нужно забрать Клэр и отправиться в больницу, а перед этим найти Еноху одежду – не будет же он ходить в этом подобие одежды. При этих мыслях Джейкоб внезапно успокоился. Белье. Полотенце. Еще одно. Пижама – жаль, что он такой худой, тогда бы его вещи подошли бы Еноху. Не было ничего, что он не был бы готов отдать Еноху и Клэр. Кстати о Клэр. Джейкоб вышел в коридор. На третьем этаже была спальня для гостей и еще одна полудетская, в которой раньше спала его двоюродная сестра. Ее сдали в частный пансион так же, как и его, и уже много месяцев она не появлялась здесь, хотя, казалось бы, еще не была испорчена богатой жизнью. Она всегда делилась и очень любила животных. Для нее здесь всегда лежала пара-тройка пижам, какие-то розовые тапочки и еще вещи, которые Джейкобу точно пригодились бы больше, чем ей. Джейкоб рванул дверь, застывая на пороге. Комната не была такой, какой он ее запомнил. В изумлении он осматривал свежий ремонт с потрясающим принтом долины с красивым замком на одной стене, роскошную колыбельку и ряд новеньких игрушек на комоде. Медленно, словно улиткой, до него доходило осознание того, почему родители так легко отправили его в самостоятельную жизнь. Мать беременна. Это не укладывалось в голове. Джейкоб шарил взглядом по пушистому ковру, нежным занавескам, завязанным в красивые банты, и флюорисцирующим звездам на потолке. На крошечное мгновение ему стало почти больно от того, что родители плевать хотели на него, занятые новым ребенком. Но потом он форсированно подумал о том, что здесь будет жить его сестра. Сестра, родная, не Клэр, и жизнь ее ждет ничуть не лучше его собственной, разве что внимания, наверное, как девочке, будет больше. Джейкоб помотал головой – он подумает об этом после. Но что ему можно было здесь трогать? Он сконцентрировался на вещах, которые не были нужны, но вот эти новые могли сойти за кражу. В ярости Джейкоб хлопнул дверью, вернувшись в свою комнату, но ничего толкового больше не находил. Блестящие ботинки не подходили для его долгих путешествий пешком. Куртки были тонкими. Вещи идиотскими, с намеренными дырами, в которые легко проникал холод – теперь Джейкоб это знал. Он сел на кровать, не зная, почему не уходит. Он все еще думал о сестре. Неужели они решили, что это он неудачный образец, и с другим ребенком выйдет лучше? Ведь они не горели желанием жить ради кого-то. Или Джейкоб чего-то не заметил? Он потер лицо. Это больше не его дело. Он встал с трудом, представляя себе цель – кафе, где он должен забрать Клэр. Ее личико, серьезное, худое для маленькой девочки, предстало перед ним яснее эфемерного образа возможной сестры. У сестры и так все будет, а у Клэр лишь то, что он сможет достать. Одной кражей больше, другой меньше. Джейкоб снова вернулся к комнате, в которой все так и блистало от розового цвета, новизны и чистоты. Прошелся взглядом по игрушкам, но дорогие игрушки всегда обладали какой-то неестественностью. Огромные он нести под снегом не мог из-за погоды, так что нужно было что-то поменьше. Здесь не было никаких других игрушек, кроме погремушек или плюшевых зверей, так что Джейкоб выбрал жирафа со смешной мордой, и черт знает, почему именно его. Ему просто хотелось, чтобы Клэр улыбнулась. Он добрался до кафе быстрее, чем ехал до дома. Все дело было в желании попасть туда, так что с мороза в теплый воздух Джейкоб входил почти с облегчением. Клэр он нашел на кухне, всю в муке, но счастливую. Непослушными ручками она пыталась залепить пирожок так, как показывала Бронвин. В кухню то входил, то выходил Виктор – посетителей было немного, так что он справлялся и один. С Виктором Джейкоб так и не познакомился напрямую – как потом выяснилось, Виктор плохо говорил по-английски. Оба они были родом из Словакии, и Бронвин попала сюда совсем маленькой, в отличие от Виктора, так что говорила лучше. Виктор производил впечатление взрослого, целеустремленного мужчины, который думал только о планах на сегодня, о расчетах и затратах, но в то же время вежливо кивал Джейкобу каждый раз, когда тот приходил. - Клэр, нам пора, - сообщил он девочке, и Клэр кивнула, спрыгивая со стула и отправляясь мыть руки. - А еду ты взял? – ворчливо спросила Бронвин. – Не подумал даже, а знаешь, как там кормят? Там ужасно. Можно с голоду помереть. Я там была. - Я как-то не подумал… - Я так и думала, - Бронвин поставила руки на бока. Похоже, это было ее любимой позой. – Мы соберем твоему брату поесть, - сообщила Бронвин Клэр, что аккуратно вытирала руки полотенцем в клеточку. – А одежду ты взял? Там эти рубашки отвратительно неудобные. Что, и одежду не взял? Джейкоб покачал головой, собираясь рассказать, что планировал зайти в их комнатку в многоэтажке, но Бронвин не стала даже слушать. Она сняла фартук и принялась оценивать запасы имеющейся еды, которую предполагалось подать посетителям кафе. Она спросила, что за проблемы у Еноха, и Джейкоб смущенно сказал, что не понял, вроде с желудком. Она вздохнула – это требовало особенной еды, которую она не готовила. - Ладно, все равно это лучше, чем больничная еда, - решила Бронвин и засуетилась, складывая еду в коробочки с такой скоростью, что Джейкоб не успевал следить за тем, что она кладет. Удушающая благодарность накрыла его с головой, и хотя ему нечем было отплатить ей, он твердо пообещал себе обязательно помочь, если Бронвин это потребуется. Он вспомнил о жирафе, но решил не отдавать его Клэр сейчас. Он представил, каким будет вечер – вряд ли все обойдется благополучно и без слез. Кто знает, как Енох поведет себя, и как Клэр вообще отреагирует на больницу. Вечером жирафик будет уместнее. - Скажи-ка мне вот чего, - Бронвин искала брата, но никак не могла его найти в болезненно пустом помещении кафе в популярное послерабочее время. – Господи, он, наверное, пошел разгружать поставку, - пояснила Бронвин, ведя Джейкоба за собой на второй этаж, где оказалась дверь в их крошечную квартиру, ничем не больше их комнаты, только разделенной на две части. – Ты живешь с ними, но ты им не родственник, - Джейкобу оставалось только кивнуть. – Это значит, что это твой… Я не знаю, как правильно сказать, - она слегка смутилась. Джейкоб не понял, о чем она. - Виктор говорит, мне надо следить за языком, - вздохнула Бронвин. – Я просто хотела спросить, являетесь ли вы, гм, парой? - Нет, - покачал головой Джейкоб, но с заминкой, вызванной этим странным теплым словом. - О, прости, - Бронвин покраснела так, что даже красная дверца шкафа показалась бледноватой на фоне ее щек. – Черт, я даже не знаю, я обычно всегда угадываю, а тут не знаю, что нашло, прости пожалуйста, я абсолютно не хотела тебя… - Но я этого бы хотел, - добавил Джейкоб и улыбнулся весьма широко, чтобы Бронвин перестала так гореть от стыда. Она недоуменно посмотрела на него, затем облегченно улыбнулась. Ее щеки приходили в норму. – Ты всегда так здорово угадываешь предпочтения людей? - Я не угадываю предпочтения, я просто… Хорошо понимаю людей, - призналась она. – Ты хороший человек. Хоть и пока с этим до конца не смирился. А Клэр – чудесная девочка, но сломана изнутри, так что это проявится только со временем. Я не должна лезть, но я ничего не могу поделать с тем, что хочу помогать. - Я не знаю, как тебя благодарить, - Бронвин наконец нашла какую-то одежду в шкафу Виктора, а потом обернулась на слова Джейкоба с более искренним недоумением. - Совсем не обязательно. Я верю, что это зачитывается нам сверху и потом обязательно возвращается, даже если не от тех людей, - пояснила Бронвин. – Так, одежду в этот пакет, ты понесешь, я еду дотащу. Далековато, но справимся. Джейкоб провел весь путь в разговорах с ней, не понимая, почему это дается так легко. Он слушал ее историю о том, как тяжело им было после смерти родителей, а потом рассказывал сам, почему-то о закрытой школе, которая причиняла ему больше боли, чем он думал. Только в разговоре с ней – еще кратком, спешном, ограниченном окружающими в транспорте людьми – Джейкоб вдруг понял, что поступал туда совсем не таким, каким закончил. И сейчас он имеет шанс воскресить того мальчика, которым покидал свой якобы дом, и которого убил сам в себе, пытаясь подстроиться. Последние несколько минут перед больницей дались ему с трудом. Он нервничал, хотя, казалось бы, причин для этого нет – он спросил у Бронвин, можно ли получить диплом о среднем образовании в случае Еноха, и Бронвин рассказала, как сдавала сама, имея незаконченное образование в другой стране, и как училась по ночам сама. Это было хорошей новостью – Джейкоб мог бы помочь Еноху и подготовить его. Однако когда он попытался представить, каково это – сидеть ночью рядом с ним, в такой близости, и объяснять, сражаясь с туманом в своей голове… Это будет тяжело. Но еще тяжелее будет убедить его. Все прошло лучше, чем Джейкоб ожидал. Присутствие Бронвин здорово помогло, да и Клэр обезоружила явно мрачного Еноха, застав его врасплох рисунком, о котором Джейкоб попросил ее еще утром. Клэр обнимала брата, и Джейкоб лишь немного завидовал Еноху… Или им обоим? Они были друг у друга, а он же просто нагло подлезал, надеясь, что станет частью их семьи. Енох не стал выглядеть лучше, и Джейкоб интуитивно понимал, что есть Енох отказывался по миллиону возможных причин, а потому выглядел даже хуже, чем утром. Джейкобу пришлось собраться. Енох был сбит с толку своим беспомощным положением, и даже Джейкобу это было заметно. Он сильно держал в руках Клэр, явно переживая за то, что не может присматривать за ней, и Джейкобу хотелось бы испытать это – чью-то защиту. Кого он обманывал, защиту Еноха. Раздевать его было волнительно, но не более того. В больнице Джейкоб растерял всякое влечение, хотя оно явно дремало где-то внутри, дожидаясь своего часа. Енох поддавался как человек, которому все равно, и в то же время скрыть свое удобство от нахождения в одежде он не смог. К моменту своего решения расчесать его спутанные волосы Джейкоб пришел в состояние морского шторма. Мысли ходили ходуном, танцуя вокруг непривычного ощущения взрослости, переплетающейся со жгучим желанием что-то срочно исправить. Прикосновение к волосам было чем-то даже более интимным, чем раздевание. Малейшее прикосновение выдавало его трепет, но Енох был слишком слаб, чтобы это замечать. Раз за разом он запускал пальцы в темные пряди, надеясь усмирить их, но без душа это было, кажется, просто невозможно. Джейкоб забывал чередовать руки с расческой, но то, что Енох начал расслабляться, сыграло с ним злую шутку. Он решил, что Енох готов к переменам. Разговор о дипломе оставил в Джейкобе смешанные чувства. Он понимал, что диплом Еноху нужен и сам Енох это не отрицает, однако для риска и шагов вперед нужна либо база, либо полное ее отсутствие. Когда-то он отчаянно пустился во все тяжкие, потому что имел на руках маленькую сестру, но теперь он худо-бедно существовал и боялся это потерять. Поэтому Джейкоб не стал настаивать, пообещав лишь, что поможет. Обещаниям Енох не верил и имел полное на это право – Джейкоб не исполнил ни одно из них. Он сидел в кресле рядом с окном, единственном на всю палату, и смотрел, как Клэр рассказывает Еноху что-то о садике и кафе. Именно смотрел – на ее скрытую улыбку, легкое волнение и бесконечный свет, что жил в ней, несмотря ни на что. Слушать ему не давали собственные мысли о сестре, родителях и жизни в целом, из-за чего Джейкоб начинал страдать головной болью. Он вдруг поймал на себе прямой взгляд Еноха. Кажется, Енох хотел сказать ему что-то, но колебался. Мог ли Джейкоб догадаться? Полминуты он перебирал возможные просьбы, пока его не осенило. Ему нужно отвлечь Клэр, чтобы Енох вышел по нужде, потому что девочка буквально распласталась на нем, словно котенок, леча всем телом. Джейкоб вытащил жирафика и подошел с ним в руках к кровати Еноха. Клэр не сразу обратила на него внимание, и даже не сразу увлеклась, однако чисто детское восхищение чем-то новым все равно взяло свое. Она переползла на другую пустую койку, разглядывая жирафа и негромко знакомясь с ним. Джейкоб повернулся к ней, собираясь принять участие в выборе имени, как заметил, с каким трудом Еноху удалось сесть в постели. Нетвердо цепляясь за край кровати, Енох осторожно пытался встать на ноги, нашарив одолженные Бронин тапочки. Джейкоб успел подхватить его, игнорируя недовольный отказ. Слабость Еноха должна была пугать его. Но лишь радовала. В каком-то странном смысле потребности в помощи. Даже если Енох и хотел, отпихнуть Джейкоба он не мог, потому что нуждался в помощи, и, следовательно, в нем, как в единственном, кто мог ее оказать. Джейкоб придержал его за руку, проведя ее над своими плечами, а другой рукой обнял за пояс, осознавая с неприязнью, что Енох стал словно бы меньше в размерах с тех пор, как они знакомы. Неприязнь его касалась сразу всего окружающего мира и лишь капельку – упрямства самого Еноха. Тот едва ли не рычал, стараясь отпихнуть Джейкоба, но при этом явно испытывал приступ головокружения едва ли не каждый следующий шаг. В туалете, чистом, обложенным белой плиткой, обнаружилась еще и старая душевая кабина. И рядом с унитазом, и в самой кабинке были предусмотрительно установлены поручни, так что Джейкоб мог и выйти. Однако он решил, что просто повернется спиной и сделает вид, что моет руки. Падать на кафель может быть опасно. Или он просто хотел, чтобы утренний момент повторился. - Уже и поссать без свидетелей нельзя? - Если стесняешься, могу включить воду. - Вот еще. В этом почти детском «вот еще» было столько природного упрямства, что Джейкоб с трудом сдержал улыбку. Наверное, подобная ситуация действительно могла быть неловкой, если бы Еноха не шатало, словно при шторме по палубе корабля, и именно это его нетвердое состояние заставляло Джейкоба не думать о прочих аспектах. Краем глаза он следил за темной фигурой в мешковатой великоватой одежде, каждую секунду боясь, что Енох все же не удержится. Раньше Джейкоб считал себя человеком брезгливым – до определенного процента промиллей в крови, конечно – однако сейчас никакой брезгливости не было вовсе. Наоборот, он все больше думал о том, как неприятно быть отрезанным от банального душа, и как горит все тело, когда нет возможности помыться. Он вякнул об этом, не подумав. - Как тебе вообще хватает наглости говорить об этом… Джейкоб вспыхнул. - Я просто хотел помочь, - почти выкрикнул он в ярости, сжимая кулаки. Хотя чего он злился, почти восемь лет его жизни прошли лишь в одном бесконечном сочетании алкоголя и секса, он представился Еноху именно таким, и теперь ожидал, что подобное предложение может быть расценено как искреннее желание помочь? - На кой черт? - Потому что тебе это нужно. - Но я об этом не просил и просить не буду. Чисти карму за счет других. Уверен, там в соседней палате куча бабушек… - Мне плевать на них. - И что… - И не плевать на тебя. Енох уперся рукой в стену, едва ли повернув голову в его сторону. - Это только твои проблемы. - Твоя реплика бессмысленна, учитывая, что на данный момент проблем больше у тебя, чем у меня. Джейкоб при желании мог бы услышать звук, с которым Енох стиснул зубы до максимума. Все мышцы лица его хищно напряглись, выдавая крайнюю степень ненависти к ситуации и Джейкобу в том числе. Но Джейкобу хватало ума понять, что у Еноха подобное может быть расценено лишь как рефлекс защиты. Если бы это было минное поле, то Джейкоб делал все, чтобы обойти места взрыва и вовремя закрываться рукой от ударной волны, хоть это и не спасало от неприятных ощущений. Говорить с ним было все равно, что вязнуть в болоте, но на то, чтобы возражать физически, у Еноха не хватало сил. Джейкоб руководствовался только тем, чего хотел бы сам на его месте. Он подошел, прекрасно понимая, что даже если Енох и решит отпихнуть его, то сил ему на это не хватит. Еще никогда в этом едином движении, призванном поднять чью-то кофту, не было столько спокойствия. Джейкоб раздевал его, как раздевают куклу, недовольно хмурясь лишь от силуэта ребер. Он прекрасно знал, что, несмотря на все колкости, на все споры, на все рычание и прочие сигналы гнева, Енох все равно в его руках. Больно было допускать тот факт, что будь на его месте кто-то другой, это все равно происходило бы. Но отчаиваться было поздно. Енох оттолкнул его руки, неуверенно замершие на поясе штанов. Однако при попытке согнуться его качнуло так сильно, что Джейкобу пришлось приложить все силы, чтобы не дать ему упасть. В ярости Енох пытался освободиться и выйти из ванной, но Джейкоб перехватил его руками, используя все доступные ему силы. Даже так он с трудом удерживал Еноха на месте. Сопротивление длилось меньше минуты. Силы в Енохе кончились так явно, как кончается воздух в незавязанном шарике. Он осел в руках Джейкоба, принимая это как Кару Небесную. Все его лицо было настолько страдальческим, что Джейкоб лишь повеселился. Сражаться с ним было тяжело, но результат приносил приятное удовлетворение вплоть до болезненного удовольствия заботиться о нем, словно он приручал Еноха. Он и сам беспокоился за то, сможет ли сохранять свое видимое спокойствие. Джейкобу помогало держаться лишь усталое лицо Еноха и его скептический взгляд. Джейкоб не был так уж сильно ошарашен обнаженным телом, тем более что был уже знаком с ним в некотором роде, и все же сама ситуация казалась неприятной даже ему. Может быть, он не прав. Такое нельзя доверить кому угодно. Джейкоб буквально затолкал Еноха в душевую кабину, удерживая его на скользком, без всякого покрытия, полу. Помогать ему мыться означало быть по уши в воде, но это Джейкоба волновало в последнюю очередь. Отрегулировав воду в полуисправном душе, Джейкоб вздрогнул от струйки холодной воды, что текла из-под соединения шланга с самим душем. Однако он поспешил направить воду на Еноха, стоявшего к небу боком и державшегося за поручень. Енох не позволил Джейкобу даже встретить его взгляд. Полное молчание делало все это какой-то иррациональной неловкой фантазией, которая должна была бы кончиться чем-то… И не могла этого сделать. Джейкоб намочил рукава рубашки. Ткань прилипла к рукам, и он раздраженно бросил душ на пол, стаскивая рубашку. Пусть Енох думает, что хочет. Он не настолько испорчен, чтобы думать о сексе сейчас. Решив, что перед собой помыслы на чистоту проверил, Джейкоб нашел кусок мыла в бумажной невскрытой упаковке – очевидно, эта больница могла себе позволить такой вот подарок своим пациентам, а, значит, выдвигала огромные счета. Мыло скользило по коже со скоростью света, и Джейкоб потерял его несколько раз, не справляясь и с душем, и с мылом, и со смущением вдобавок. Ему хотелось бы просто открыть доступ в свою голову для Еноха, чтобы не объяснять то, что им правит забота. Такой заботе учатся, когда заводят питомцев, когда рождаются младшие браться или сестры, в конце концов, у родителей, и все эти три элемента в жизни Джейкоба были опущены, а потому он страстно хотел восстановить это и не знал как. Неловкость лишь нарастала, когда он решил просто пихнуть мыло в руки Еноху, помогая ему держаться за другую руку. Смотря в стену перед собой, сплошь покрытую каплями воды, Джейкоб думал только о том, сколь долго Енох сможет терпеть его рядом с собой после выписки. Такое не проходит незаметно. И дело не в этом вынужденном душе, а в ситуации в целом. Енох был похож на тех, кто не держит при себе людей, которые знают доступ к нему, знают о его слабости. Это значило, что после больницы или Джейкоб остается с ними, или он отправляется в самостоятельное плавание. Джейкоб очнулся, когда Енох собирался выключить воду. - Я думаю, им тоже не помешает немного чистоты, - пробормотал Джейкоб, показывая на волосы Еноха. Дотянуться было почти невозможно, но Джейкоб постарался. Было легче, ведь Енох встал к нему спиной, и Джейкоб мог посвятить всего себя тому, чтобы не просто помочь ему вымыть голову, но еще и передать свое обещание быть рядом. Которое опять, как в глупом романтическом кино, крутилось в голове. Потому что он действительно хотел этого. Хотел стать опорой, чтобы получить подобное взамен. Он даже не мог думать о том, что ему достанется второй поворотный момент – все внутренности ныли от страстной веры в то, что он добьется от Еноха еще большей открытости. Чем больше Джейкоб работал над его волосами, ощущая, как скрипят волосы после мыла – не самого лучшего средства для гигиены волос, конечно – тем больше он снова осознавал свою крошечную власть над Енохом. Точнее, свое растущее влияние на него. Или нет, или просто рост в его глазах? Скорее, Енох просто позволял ему так думать. Он вышел из душа, понимая, что вымок не только от брызг, но и от того, сколько сил ушло на то, чтобы это прошло как можно безболезненнее для обоих. Он развернул крупное полотенце, которое привез из дома – темно-синее, с вензелем в углу, и завернул им Еноха, словно маленького ребенка, которого он и напоминал сейчас, с настороженным взглядом больших черных глаз, с примятыми волнами мокрых волос и худым лицом. Джейкоб не дал себе застрять взглядом в его глазах, споря с самим собой и воображая, что Енох сейчас неприятного думает о нем. Он просто помогал, как мог. Держал. Давал одежду. Снова держал. Поправлял кофту. Вытирал волосы, потому что поднимать руки для Еноха было сложно. Нежно – и ничего не в состоянии с этим поделать – Джейкоб вытирал его голову, радуясь тому, что не видит неприязни в глазах. Так он мог хотя бы вообразить, что проходит сложный путь навстречу ему. Он замер, осознав, что в попытке вытереть часть волос у основания шеи, почти вдавил Еноха в себя. Замер, а потом вовсе был парализован. - Я был на опознании тел. Помню, как меня спросили, мои ли это родители. А я сказал «нет». Они были моими родителями, а в том, что я видел, было мало похожего на людей. Отец никогда не превышал скорости, но в ту ночь им казалось, что чем быстрее они окажутся в больнице, тем больше помогут Клэр. Лобовое с фурой, которая ехала со сломанными габаритами. От них мало чего осталось, документы да одежда, а все остальное было просто… мясом. Джейкоб вздрогнул. Голос Еноха звучал глухо, а полотенце на голове словно дало ему убежище. Джейкоб опустил руки на плечи Еноха, не зная, стоит ли коснуться или нет. Сказанное им было… непросто выслушать и еще тяжелее представить. - После смерти родителей ты вступаешь в право наследования только через полгода. А хоронить нужно быстро. Это дорого – умирать. Это еще дороже, чем рождаться. Столько денег ушло на гроб, на землю, и пару раз меня обманывали, а я даже не знал, что должен делать. Я вообще понятия не имел, что такое похороны. Никого не звал. Просто стоял там один и смотрел, как их закапывают. Мне хватило только на один гроб. У них не было сбережений, все ушло на Клэр, а продать квартиру быстро я смог лишь в полцены из-за того, что не был ее хозяином и стать в ближайшее время не мог. Я закрыл первую часть счета Клэр, а потом началась реабилитация. Чеки копились. Органы опеки заинтересовались Клэр. Я помню, как они пришли за ней, а я просто… Просто показал им чертовы счета. Они смылись со скоростью света. Посоветовали мне исчезнуть, сделали вид, что нас просто нет. Я увез ее. Не дал попрощаться. Не сводил на кладбище. Я приказал ей забыть о том, что у нее вообще были родители. Может быть, я виноват. Но если бы я слушал ее слезы по ночам, вряд ли я бы не отговаривал себя спрыгнуть с крыши каждую ночь. Боль расцветала внутри пропорционально словам и достигала апогея. Джейкоб молчал, судорожно кусая губы и боясь даже представить, как можно было все это пережить и выбраться, хоть и не так далеко от дна. Он все же положил руки на его плече, желая на самом деле вырезать в себе дыру и отдать Еноху все свои силы, все свое представление о жизни, лишь бы мысли о самоубийстве никогда не посещали его вновь. - Я кстати часто думал об этом. А потом напоминал себе, как дорого в этом чертовом мире умирать. И кто бы хоронил меня? Никто. Сожгли бы нахрен, не оставили бы даже имени. Может быть, это и к лучшему. Может быть, Клэр было бы лучше в нормальной сем… Кажется, он рисковал задушить Еноха. Вообще-то Джейкоб хотел просто его заткнуть, но смог лишь обнять, по большей части обнимая свое же полотенце, которое скрыло от него человека, которого ему так хотелось спасти от прошлого. И пусть Енох в миллионный раз оттолкнул его, Джейкоб не мог просто стоять, выслушав это. Ему не хватало жизненного опыта, чтобы представить, что это такое – опознание тел собственных родителей и только вышедшая из комы сестра в возрасте едва ли четырех лет, которой еще нужно об этом сказать. Он восхищался Енохом. Восхищался тем, что каким-то непостижимым образом он смог протянуть еще год после, и только тогда сломаться. Прижимаясь слепо к его виску – наугад – сквозь полотенце, он хотел бы подарить ему настоящее объятие, настоящую поддержку, которая, конечно, была слишком запоздалой. Он с опаской потянул полотенце назад, обнажая бледную щеку, закрытые глаза и мокрые волосы, которые дарили ощущение холода. Джейкоб прижался щекой к его щеке, закрывая глаза и пытаясь представить, как далеко в детстве пытался, как что-то из него – приятно золотое, скажем – перетекает в Еноха через этот простой контакт. В детстве кажется, что стоит подумать об этом, и ты помог, но сейчас Джейкоб действительно жалел, что подобное невозможно. Его пальцы бестолково гладили затылок, а губы прижимались к виску так, словно он мог передать этим все свои эмоции. Глаза горели от того, сколь явно он представил растерзанные автомобилями тела. Джейкоб хотел бы сказать хоть что-то, но не мог найти слов, которые не казались бы глупыми и неуместными. Енох пошевелился, и Джейкоб лишь надеялся, что этого краткого мгновения хватит. Он вздрогнул от теплого дыхания на своей шее. Ответное объятие Еноха одной рукой ввело его в какое-то сверхъестественное состояние, отчего Джейкоб потерял на мгновение нить происходящего. Шумно дыша от волнения и невыразимой боли, что намеренно хотел впитать даже больше, чем сейчас, Джейкоб слепо прижимался губами то к щеке, то снова к виску Еноха, поглаживая лихорадочно его голову свозь путаницу темных кудрявых волос. Холодная и влажная кожа Еноха холодила ему подбородок и шею, часть щеки и низ уха, а дыхание грело над самой ключицей. Если бы Джейкоб мог придумать что-то еще, что помогло бы, хоть что-нибудь, он бы обязательно решился на это. Пусть он понятия не имел, что еще было в жизни Еноха, пусть в этом душе ему открылся лишь процент или чуть больше, Джейкоб безошибочно понимал, что это ничего не значит. Даже если после выписки Енох попросит его уйти и не возвращаться, он не сможет этого забыть. Не сможет забыть того, что Енох делает его лучше.