I fell in love this summer

ВНИМАНИЕ! ЕСЛИ ВЫ СЛУЧАЙНО СОВЕРГОН ИЛИ РЭНДЕЛЛ, ТО НЕ НАДО ЭТО ЧИТАТЬ! Миша снял с ног жавшие кроссовки. Черные, туго завязанные, нагло оставившие красные следы на голени паренька оказались у него в беленьких руках. Омега с хрустом размял пальцы, сильнее прижавшись к альфе, который, с невероятной незаметностью, занес Мишу за здание столовой. Омега все это время щекой прижимался к груди парня, мокроватой от слез кожей ощущая мягкую ее ткань, пестрившую красно-черной клеткой. Аккуратные пальчики теребили незаметные пуговицы, то зажмуривая, то фокусируя взгляд на темных точках с четырьмя дырочками в центре. Мальчику все больше нравилось быть беззащитным котенком в руках отважного хищника, и он, когда Даня остановился, мурлыкнул, вложив в этот милый и бархатный звук всю свою благодарность и приятные, окатившие не то ли кипятком, не то ли ледяной струей, ощущений. Босые ножки коснулись мягкой травы. Вечерняя прохлада, жившая у земли, обняла бледную кожу, прошла сквозь пальцы, цепкими невидимыми ручками теребя зеленый ковер и каждую сочную ворсинку, заставляя коснуться пяток маленькой ступни. Руки светловолосого заботливо придерживали хрупкую, словно дорогой хрусталь, талию, не позволяя малышу полноценно встать на ножки. Шатену безумно нравилось, что альфа такой высокий, и ему, такому низкому, приходиться стоять на носочках, да еще и в объятиях, чтобы хоть чуть-чуть стать на ровне с ним. Кареглазый обвил теплую и совершенно чистую шею руками, будто бы давая согласие на такое бережное отношение со стороны Рэнделла. Губы мягко коснулись губ. Это был невесомый, без резких и срывающихся движений поцелуй, с пряным вкусом облака, которое, в свою очередь, своим розово-рыжим градиентом покрывало голубую, летнюю долину. Кроткое, как сам Миша, прикосновение губ было безумно сладким. Омеге казалось, будто в этом легком и воздушном касание потрескавшихся, искусанных и немного грубоватых губ собралось все, что можно найти прекрасного: легкий, вездесущий аромат лесной и свежей земляники, покрывшейся водной пленочкой, и первый летний ветерок свободы и кульминации простора, запутавшийся в волосах, и тающий на языке вкус любимого шоколада, а так же хруст новогоднего снега, который так и падает, будто звезды, блестя, напоминая всем, что до любимого праздника осталось лишь пару тиков часов. Парень чувствовал, как ранки на губах альфы приятно, словно пазлы, совпадают с его трещинками. Маленький крепче прижимался к теплому телу, фырча, когда Даня переставал на миг, чтобы захватить воздух, ласкать красновато-алые уста. Постепенно крыша и осознание мира вокруг начало тихонечко скатываться с головы, а потом и вовсе, перескакивая с расплывчатой сосны на дома, улетело прочь. Миша позволил себе подпрыгнуть и обнять талию парня ногами, ибо стоять и не падать при таком раскладе событий просто нереально. Его руки аккуратно зарылись в светлые волосы, пропуская каждый локон через пальцы, бережно оттягивая, и поглаживая макушку. Поцелуй тем временем стал более плотным и потерял первоначальную легкость, однако не превратился в грубый и острый. Губы влажно переплетались, как яркие яркие ленты солнца жарким знойным днем. Тут Совергон почему-то схватил мысли о море. Голубо-синим, шумящим, от чьей серой густой пены так маняще веет простором и буйством. А потом, когда даже ресницы при такой близости коснулись друг друга, море обернулось грядущей и теплой волной, взлетевшей сначала к чистому небу, а потом, шорохом капель помолившись своему богу, ударилось о желто-красный песок и провалилось сквозь многочисленные песчинки, оставив от себя только тонкий слой пенки. Поцелуй стал более чувственным когда уста немного приоткрылись и вместо губ во влажное переплетение вступили языки. Темноволосый аккуратно сжал в кулаке светлые волосы и, схватив рывком воздух, почувствовал, как его небо и зубы настойчиво изучают. Шатен, вздрогнув от того, что Даня прижал его к себе, подметил, как небо взяло невесомую кисть и, окунув в красную краску, принялось раскрашивать холст его белоснежных щек, делая тон более насыщенный у глаз и более бледным у подбородка. Ветер изрядно нахваливал художника, а потом, укрыв того темным одеялом июньского вечера, сам начал творить. Сначала он влез под рубашку омеги, бурным табуном прошелся по спине, спотыкаясь о выступающий позвоночник, затем, ощутимый лишь хвойным запахом, он рассеял мурашки по всему телу, поселив тех даже у ушей. Поцелуй подходил к концу. Даня поставил парня на землю, вновь на ту самую траву. Только теперь она не была зеленой и сочный, а из-за наступления темной ночи она изрядно потемнела, став какой-то графитно-синей. Миша, зажав во второй руке кроссовки, оторвал руку от полюбившихся волос и наконец-то разорвался поцелуй. Яркая краска великого творца постепенно стекла в никуда, табун мурашей успокоился, затаившись где-то под кожным покровом. Все буйство представленного моря затихло, пазлы губ более не собираются в люминесцентные картинки. Осознание с крышей медленно вернулись обратно, устроившись на темной макушке. Только принесли с собой сувенирчик — плотную туманность, переплетенную с гущей карих глаз. — Больше не плачь, — Данька добро усмехнулся, — Ладно? — Хорошо, — Омега устало перевел взгляд на парня, — Спокойной ночи? — Сладких.

***

— Мишка, Миша, Мишу-утка, — Ныл Максим, как только шатен медленно зашел в корпус, закрыв за собой дверь, — Прости-прости-и-и, я бросил тебя, я предатель. — Ни… Все нормально, — Совергон глупо улыбался, — Я простил тебя, честно-честно… Парень устало грохнулся на кровать, быстро заснув, оставив после себя кучу непонимающих взглядов и обсуждений.