***
Персиваль терпеть не мог безделье, и теперь его лист нетрудоспособности, который врачи не спешили закрывать, как он их ни просил — едва ли не умолял — выпустить его на работу, приносил ему огромные мучения. Заняться чем-то интересным не позволяла боль — все еще его верная спутница, отказывающаяся уходить — а сидеть в четырех стенах и шататься по окрестностям надоело до тошноты. Проводя вечера за просмотром телешоу, нередко позволяя себе напиться, он понимал, что ему слишком не хватает общения и компании Криденса, к которой он привык за прошлый месяц, когда между ними завязались приятельские отношения. Парень оказался неплохим чутким собеседником, и имел талант, которым обладает не каждый — он прекрасно умел слушать. От разговоров с ним, пускай и недолгих, Грейвсу было легче на протяжении всего дня, и теперь, когда Персиваль снова оказался один, как сыч, ему хотелось выть от отчаяния. Решив, что выть — не вариант, и с этим надо что-то делать, Грейвс взгромоздил на столик перед диваном ноутбук и открыл скайп. Он сам не понимал, почему решил вдруг позвонить тому, с кем не общался так давно. Ему казалось, что о произошедшем можно поговорить только с ним, а сидеть и дальше в тишине было невыносимо. Персиваль понимал, что если он сейчас ни с кем не перемолвится словом, то отправится к Криденсу и вынесет дверь с петель. Допустить такого позора и унижения, как он считал, он никак не мог, даже будучи пьяным. — Здравствуй, Перси, — изображение на экране появилось, и рыжий мужчина на другом конце провода поправил старомодные очки-половинки на сломанной переносице. Альбус Дамблдор, поселившийся вместе с матерью, братом и сестрой неподалеку от места, где жил Персиваль, был талантливым химиком, почти что вундеркиндом — на порядок умнее любого из своих сверстников, и Грейвса в том числе. Когда-то именно Альбус стал его первым увлечением, но потом юный химик безответно влюбился в Геллерта — малолетнего преступника, уже тогда мечтавшего о своей наркоимперии. — Привет, Ал, — пьяно растянул в улыбке губы Грейвс. — Все бодяжишь свою бурду? — Как можно, — ответил ему Дамблдор прищуром синих глаз. — Исключительно учу детишек, чтобы они могли бодяжить, как ты выразился, сами. Что стряслось? На тебе лица... — Я его посадил, — не дав ему договорить, зло выплюнул Грейвс и уставился на экран, жадно следя за реакцией Альбуса. — Я посадил твоего австрияка. Слышишь?! — Слышу, — лишь спокойно вздохнул в ответ тот, с едва различимой ноткой сожаления добавив: — Только он уже давно не мой. Да и никогда не был. Ты же это знаешь, как никто другой. Чем же он тебя так окончательно допек? — Но ты ведь любишь его? До сих пор? — Грейвс не слушал его, сейчас ему жизненно необходимо было выговориться самому. Впрочем, Дамблдор это и сам понимал. Альбус не ответил ничего, не отводя внимательного взгляда от перекошенного болью лица Персиваля. Его молчание говорило само за себя. — Как можно любить такую... такую мразь? — скривился Грейвс. — Я знаю, что ты всегда был с припиздью, но просто объясни мне — как?! — Каждый достоин любви, — тихо проговорил Дамблдор. — Но не каждый способен принять ее и оценить по достоинству. И пускай это больно, но в первую очередь это причиняет боль тому, кто отвергает. Больнее всего по нему бьет. — Ты говоришь, как чертова помесь Иисуса с джедаем, — прикрыв глаза рукой, протянул Персиваль. — И выглядишь, блядь, так же! — Ты влюбился, — довольно кивнув, с понимающей улыбкой ответил на поток оскорблений проницательный Альбус. — Ты не представляешь, как я рад, что это наконец-таки случилось! Я верил, что так и будет. То ли от его слов, то ли от количества выпитого Грейвса замутило. — Не мели ерунды, — отмахнулся он, кривясь. — Я уверен, что, в отличие от меня, ты нашел себе хорошего человека, — улыбка Дамблдора стала еще теплее. — И ты не потеряешь его в угоду собственной гордыне и твердолобости. — Извини, но ты сошел с ума, а я терпеть не могу разговаривать с шизиками, — рыкнул в ответ Грейвс и отключил связь. — Влюби-и-и-ился, — проныл Персиваль, передразнивая Альбуса, едва окно скайпа исчезло с характерным звуком. И поплелся наверх, прихватив бутылку.Глава 9
13 декабря 2016 г. в 00:02
В коридоре Порпентину ждал врач, который спорил с отчаянно рвущимся в палату незнакомым парнем.
— Мисс Голдштейн, передайте, пожалуйста, сотрудникам, что долгие посещения мистеру Грейвсу будут противопоказаны еще минимум дня три. Насколько я знаю, он уже через неделю будет рваться домой, а к этому времени он должен будет максимально прийти в форму, — попрощавшись с инспектором, которая кивнула и умчалась, создавая ветер развевающимися полами своего серого пальто, врач встряхнул упирающегося Криденса за плечи: — Вы слышали, молодой человек? Полный покой!
Криденс посмотрел вслед инспекторше и ощутил, как его грудь сжала невидимая, но сильная рука неявной ревности. Проследив за его реакцией и убедившись, что отчаянный посетитель успокоился и не станет врываться в палату, доктор зашел туда сам. В последний раз взглянув на Грейвса в приоткрывшуюся на мгновение дверь, Криденс был вынужден отправиться домой ни с чем.
Первым желанием его, едва он захлопнул дверь перед Грейвсом в тот день, было немедленно начать искать новое жилище, чтобы поскорее съехать из Браунсвилля, чем он и занялся, и даже подобрал пару вариантов — один в Квинсе, другой в Бруклине.
Но когда он увидел опечатанный разгромленный изнутри магазин и прочитал в газете об успешной операции, в которой мистера Грейвса ранили, его снедало чувство стыда за себя, за свою горячность, и сбежать хотелось уже хотя бы для того, чтобы никогда больше не показываться ему на глаза.
«Персиваль», — поправил себя Криденс.
Теперь он знал его имя — газета с заметкой из криминальной хроники лежала на тумбочке у его постели, и каждый раз, когда он ее перечитывал, у него внутри все холодело — Криденс не мог отделаться от ощущения, что все произошло по его вине. От таких мыслей еще сильнее хотелось бежать — как можно скорее и как можно дальше.
В палату его не пускали, и он, переборов себя, решил, что сначала дождется возвращения мистера Грейвса домой, извинится и поблагодарит за все — и лишь после этого уберется прочь. Но на самом деле Криденс вовсе не был уверен, что у него хватит духу на то, чтобы еще хоть раз заговорить с ним, поэтому малодушно радовался, что врач в который раз ему отказал.