Черный хвост Обскура

— Все равно это… Это неправильно, — в который раз за день тихо, словно убеждая главным образом самого себя, повторил Криденс, прикручивая к кухонному шкафчику замок от детей. Казалось бы, зачем это нужно? Ведь Модести уже давно не неразумная малышка, которая тянет в рот все подряд. Объяснить этого он не мог, ему просто хотелось, чтобы все было правильно, чтобы у инспектора соцзащиты, который придет завтра осматривать дом, не было ни малейшего повода придраться к чему-либо.       Персиваль лишь усмехнулся — он устал что-либо отвечать, возражать и уговаривать. Криденс сказал то же самое, как только услышал его предложение, и не переставал твердить всю дорогу до нотариуса, где они подписали договор о найме половины дома Грейвса за цену, кому угодно показавшуюся бы смешной, и в магазине, где они выбирали все, чтобы превратить старую, уже давно нежилую комнату хоть в какое-то приемлемое подобие хорошей детской. Вот и сейчас, услышав его очередное «неправильно», он, не сдержавшись, закатил глаза.       Грейвс и сам не был уверен, что поступает правильно. Если бы кто-то еще полгода назад сказал ему, что под его фактической опекой будет маленькая девочка, он поглядел бы на него, как на психа и, покрутив пальцем у виска, сделал бы шаг назад — психов Персиваль справедливо опасался. Но сейчас, осмысливая то, как он пришел к этому, Грейвс находил это вполне естественным. Помогая Криденсу разрешить его проблему, он уже расписался в том, что тот стал огромной, неотъемлемой частью его жизни, а раз Модести — часть жизни Криденса, то это решение — единственно верное. — Я сотню раз уже пожалел, что отдал ключи от своего дома Уэсту, — Бэрбоун подошел к дивану, где сидел Персиваль, но не плюхнулся рядом, а начал наматывать за его спиной беспокойные круги. — Я поспешил! А так бы нам не пришлось садиться тебе на голову, и я… — Да сядь ты уже! — потеряв всякое терпение, рявкнул Грейвс — эти разговоры уже начали его порядком нервировать. Когда Криденс, вздохнув, наконец, уселся, правда, не на диван, а на кресло рядом, слегка надувшись, Персиваль произнес куда тише: — Слава Создателю, что ты послал Уэста куда подальше. И это следовало бы сделать еще раньше. Криденс непонимающе нахмурился, и Персиваль пояснил: — Я вообще удивлен был поначалу, как он нашел себе жильца, и только потом, когда понял, что ты не местный, картинка сложилась, — фыркнул он. — Эта развалина, что по недоразумению еще называется домом, была непригодна для нормальной жизни еще лет десять назад, а ремонтников, чинящих ее, я за эти годы что-то не видел. Да, она выручила тебя, когда тебе надо было где-то перекантоваться, но привести туда соцслужбу для инспекции… — Грейвс красноречиво покачал головой. — Поверь, это был бы крест на твоем опекунстве.       Криденс, вспомнив свое прошлое жилье, был вынужден признать правоту Грейвса. — Спасибо, — вздохнул он, как будто бы разом обмякнув. — Мне с тобой за твою помощь никогда не рассчитаться. — Ты так говоришь, словно я выставил счет, или что-то в этом роде, — хмыкнул Персиваль. — Нет, — смутился Криденс, — просто без тебя бы ничего не получилось. Черт! — одернул он себя и нервно вскочил на ноги. — Еще ничего не получилось…       Грейвс поймал его и усадил рядом с собой. — Прекрати, — широкая ладонь сжала плечо Бэрбоуна. — Все будет нормально. Все получится. Перед твоим напором ни один соцработник не устоит. — И суд еще… — простонал тот, уткнувшись в шею Персивалю. — Куда я лезу? Почему я такое ничтожество? Одни рождаются, чтобы побеждать, а другие, чтобы лизать им ботинки... — Это ты сейчас сам придумал? — напрягся Грейвс. — Нет, всегда знал. Генри любил так говорить. — Что еще за Генри? — Персивалю только и оставалось, что задавать вопросы. — Сынок крупного газетчика, — от Криденса не укрылось, как скривился Грейвс. — Мы учились в одной школе. — И только? — уточнил тот. Бэрбоун непонимающе моргнул. — Ты поэтому в минуту самоуничижения его вспомнил?       Криденс замолк и еле заметно сжал губы, поняв, что и так уже сказал много лишнего. Грейвс отстранился и внимательно заглянул ему в лицо. — Так что за история с этим Генри?       Криденс уловил нотки презрения в голосе Персиваля, и ему показалось, что от Грейвса он не увидит осуждения. Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, он принялся рассказывать, не забывая подмечать, как с каждой новой подробностью выражение лица Персиваля утрачивает бесстрастие. —…и, видимо, он очень хотел мне это доказать раз и навсегда, потому что на следующий день после того, как я стоял перед ним на коленях, Мэри Лу впервые приказала мне дать ей ремень, — посмотрев в шокированные карие глаза, закончил он. — Да, ей в ящик кто-то, — печально фыркнул он, — опустил фото, где меня в школьной душевой вжимают носом в чужую ширинку, а на моем лице, которое прекрасно видно, в отличие от того, кто был запечатлен лишь по пояс, ни капли сопротивления, скорее, наоборот... — Уебок, — процедил сквозь зубы Грейвс, не отводя взгляда от Криденса, чьи губы искривились в истерической улыбке. — А я слабак, — зло ответил тот. — Ты думаешь, что я сделал, когда побои зажили, и Мэри Лу отпустила меня в школу? Да ничего я не сделал. Попытался притвориться, что все в порядке, и тем самым оставить себе хоть каплю достоинства. — Ты не прав, — покачал головой Персиваль. — Ты сильный. Ты чертовски сильный. Сам даже не знаешь, насколько, — увидев непонимание в глазах Криденса, он объяснил: — То, что тебе пришлось выдержать за столь короткий срок, не только это, а… — замялся он, вспоминая его рассказы, полные стыдливых пауз, о детстве в приюте, о жизни у Мэри Лу и после, и дыхание перехватило от досады за уже ставшего любимым человека. — Вообще, все, что ты вынес, не может говорить о тебе никак иначе...       Грейвс прижался лбом ко лбу Криденса — это было их особым жестом, куда более важным и интимным, нежели все остальные прикосновения, и опустил ладонь на его затылок, успокаивающе поглаживая, пока его дыхание не стало ровнее. — Я не знаю никого такого… другого, — сказал Персиваль осторожно, подбирая слова, когда Криденс окончательно успокоился. — Ты совершенно особенный. Иногда я восхищаюсь тобой, — признался он и, поймав удивленный взгляд, подтвердил: — Правда. Поверь, я сходу не припомню твоих сверстников, особенно юношей, которые готовы так же самоотверженно, как ты, бороться за право заботиться о сестре. — Мне кажется, ты бы поступил так же, — шепнул Криденс. — О нет, — грустно усмехнулся Грейвс. — Вспоминая свои девятнадцать, я могу сказать что только тем и занят был, что жалел себя и этой жалостью упивался, пока не получил благословенный пинок под зад, вернувший меня в реальность. Ты не такой. А все остальное — те же ресурсы, о которых ты так переживаешь — приложится. Я в этом уверен.       Бэрбоун, заинтересованный словами о пинке, взглянул на Грейвса, но не стал ничего спрашивать, а вместо этого повторил в голове его слова и почувствовал, как уверенность и решительность понемногу возвращаются к нему. «Сильный. Совершенно особенный.»       Пару мгновений они провели в молчании. — У тебя ведь столько возможностей впереди, — погладил спину Криденса Персиваль, обнимая. —  Столько времени. Надо только понять, чего ты хочешь, и идти к этому.       Криденс покивал, уткнувшись в его шею, вдыхая любимый запах. Он и понятия не имел, что еще можно ответить на это — в голове не было ни единой дельной мысли на этот счет. — Это да, только как? — все же вздохнул он. — Вот ты как понял, что хочешь быть полицейским? Не родился же ты им…       Услышав последнюю фразу, Персиваль крякнул: — Да уж, представляю себе эту картину… Поздравляю, миссис Грейвс, у вас прекрасный здоровый коп! — прохохотал он, изменив голос.       Поддавшись веселью, Криденс фыркнул и, чувствуя, как сплин отступает, взволнованным фальцетом подыграл: — Спасибо! Ой, а что это такое? Посмотрите на его брови, доктор, с ним все в порядке?!       Грейвс, уже не выдержав, рассмеялся в голос, опустил руку и легко ущипнул Бэрбоуна за задницу. — Засранец, — повалил он его на спину, нависая над ним и целуя. — Брови ему мои не нравятся… — Еще как нравятся… — шепнул Криденс, подставляя шею губам Персиваля. — Я их люблю…