Корпорация Тьмы.

- Ты проснулась, - произнесла сидящая напротив меня девушка, стоило мне подать признаки жизни, и широко улыбнулась, - с той поры дня четыре прошло, знаешь? В палате мы с ней были одни. Поначалу даже захотелось просто взять и задушить её, но в ней не было ни капли злобы, а лишь неприкосновенная невинность, отчего я быстро смягчилась: мне стало гадко на душе настолько, что захотелось задушить именно себя. Во мне, видимо, гуманности не окончательно простыл след. Так мы молча таращились друг на друга. Наконец я спросила: - А это что у тебя с лицом? - Э-э-э?.. – она слегка напряглась от этого неожиданного вопроса, - что-то не так? - Повязка. Да. Левый глаз действительно прикрывала чёрная повязка. Поначалу показалось, что она даже толком и не поняла вопроса: единственный светлый глаз её вдруг округлился: на её милейшем личике лицезрело удивление. Впрочем, оно быстро сменилось облегчением после моего ответа. - Ах это, - поспешно произнесла она, - это возмездие от одного человека, с которым я поимела совесть сражаться. - Да так, что глаза как ни бывало? Весьма похвально. В ответ девушка лишь рассмеялась. - Моё имя Наталья. Но все зовут меня Натали. - Хитоми. Но все меня зовут утопленницей. - Главное, не терять чувства юмора, - смеясь, сказала Натали, - это тебе не грозит. Но знакомству приятно рада. - Юмора? Не помню, чтобы я шутила… Но тут в дверь палаты тихонько постучали и тут же вошли, не ожидая ответа. Кучерявая тут же резко обернулась в их сторону и одарила своей уж очень эмоциональной улыбкой пришедший народ. - Проснулась! - объявила она басом от непонятного мне волнения. Впереди стояли две девочки, сзади, будто прячась, стояли, искоса озираясь на меня, два парня. Одна из этих девушек, та, что черноволосая и темноглазая, стояла с недовольной угрюмой миной и упорно молчала; рядом с ней другая девушка всё же пожелала ответить взаимностью Натали. Она непринуждённо улыбнулась ей и наиграно воскликнула в ответ: - Это прекрасно! – её добродушие в тоне и улыбка на миловидном лице не могли скрыть видимую за версту фальшь - впрочем, это никого не волновало, - Моника Вэйн будет рада такому известию. - Тебе повезло, что мы успели перехватить тебя оттуда, - снова заговорила кучерявая вдруг серьёзным тоном, нахмурившись, - иначе бы тебя давно бы уже поймали эти чёртовы садисты и принялись бы за свои бредовые эксперименты. - Они просто любители ставить эксперименты над мутантами, - пояснила неохотно хмурая, глубоко вздохнув, будто стыдясь Натали. - С чего вы решили, что я имею отношение к мутантам? – притворилась я удивлённой. Естественно, на самом деле смысла в этом не было, ведь по маркам сегодняшних людей я урод, на которых только и можно, что ставить опыты. Однако, смурная не расстерялась и ответила чуть ли не заученную, как мне показалось, фразу с расстановкой: - Ну… Ты превосходно показала свои навыки, когда мы встретились в их логове, на фабрике атомного оружия, которое и сделало мутантами большинство неповинных жителей. И всё бы ничего, но и они тебя приметили, и выжившие непременно доложили Виолету. - Как не приметить? Я часть из них излишне потрепала. - Вот именно, - хором проговорили хмурая и кучерявая громко и с излишнем раздражением у обеих в голосе, будто они разговаривают с маленьким ребёнком, задающим глупые вопросы. - Виолет - их глава, - пояснила к монологу черноволосой девушка с ясным лицемерием, - он же всё разрабатывает формулу вечной жизни, для чего и дал другим людям возможность жить вечно, не спросив ничьего мнения: бросил на большинство городов атомные бомбы и дело с концом. Главное – материал, а не человечность. Поэтому, думаю, ты и жива до сих пор. Возражать я не стала. Был ли смысл?.. Конечно же нет. Потому что даже самый глупый человек способен догадаться при виде меня, что я давно уже не просто человек: ни волосы, ни глаза, ни кожа – ничего не было как у нормальных людей, хоть я была и похожа на них. Точнее, почему? Я всегда была и буду человеком; просто той меня уже не существует, я мертвец: осталось лишь только тело и чёрствая часть моей души, оставленная Богом, вероятно, специально для пошагового угнетения в себе сочувствия к людям. - Ты ведь физически давно не девочка, не так ли? Так сколько же лет твоему телу? - Не знаю. Но, видимо, во сне я была достаточно, чтобы пропустить самое интересное. … Хмурая, или Луиза, двуличная, или Изабелла, и кучерявая Натали, стоило мне подняться с постели, одели меня и галопом по Европам сопроводили к своей главнокомандующей, ибо, как сказала Изабелла, «Наша глава ждёт не дождётся тебя; хочет поговорить с тобой о том, что случилось, хоть и понимает, что это не есть приятно, но, увы, просто необходимо». Приторная отговорка в стиле Изабеллы, конечно, на меня не сильно повлияла, но побеседовать с главой этого странного места я тем не менее не отказалась. Моника Вэйн даже и не пыталась быть мягкой; говорила твёрдо и цинично, будто общалась больше со взрослыми, чем с детьми – ведь все те, кто был в этом обществе, в большинстве своём только дети и, как объяснила глава позже, все они – сироты, которых она находила, разъезжая по миру, когда её отправляли на собрания других точек корпорации. - Но таких одарённых детей, как ты, у нас ещё не было, - объясняла она, - а всё просто оттого, что мы не успевали им помочь: люди Виолета были наготове, у нас не было ни единого шанса. Но с твоим появлением, надеюсь, всё поменяется. - С чего Вы считаете, что это дар? Видеть и чувствовать, что все вокруг тебе ненавистны. Вообще, не понимаю, как я живу; я должна была быть давно в земле, но я до сих пор хожу по ней. И почему так сталось, что, даже если моя душа и существует до сих пор, почему её так мало? - Если бог сделал так, чтобы ты жила и была лояльна и бесчувственна, - предположила Натали, - не значит ли, что для этого есть какая-то причина? Этой парадоксального рода фразой она и поставила крест своему спокойствию – это и было корнем нашего первоначально испортившегося отношения друг к другу. Ибо я ответила: - Неужто ты веришь в бога? Если так, то ты сумасшедшая; не думаю, что он мог предвидеть атомную войну. Натали прищурилась, оценивая мои слова. - А может быть, и мог. - А зачем? Чтобы проучить людей, создавших эти смертельные бомбы? Не вижу я его реакции. И ему всё равно, что обычные люди от этого страдают? - Выжившие от радиации, возможно, выжили не просто так, а с какой-то целью, - вступилась Изабелла за свою коллегу, которая даже на секунду немного расстерялась и засомневалась в правдивости своей теории. Но особенность упёртых людей в том, что они действительно невероятно упёрты. Естественно! Как же они могут быть не правы? Такого же быть не может! - Какая? – не отступала я, - позволить подвергнуть себя и свой, как вы говорите, ''дар'' экспериментам тем циничным людям? Раз вы говорите, что они плохие и первый спасённый мутант у вас я. А Вы думаете, эти «одарённые» всю жизнь только и воображали себе такую жизнь? Это то же самое, что если бы подарили душу фарфоровой кукле: что может быть ужаснее, чем осознание, что жизни и души у тебя практически нет, счастливые люди давно погребены в этой проклятой земле, а ты только и можешь, что отдаться на пытки и отстранённо смотришь, как играются с тобой, разбирают на мелкие осколки, пытаясь найти в тебе алмазы? А сыскав, выбрасывают – мол, живи! И если бы даже физически боли в теле нет, тебе не страшно, ведь чувств практически тоже практически не осталось, то, однако, всё же на душе нет пытки хуже, чем осознание того единственного задевающего факта, что ты никогда не подохнешь. Разве этого нужно для хорошей жизни? - Много людей желают жить вечно, - вставила свою копейку Луи. - Живущие вечно, вечно не живут. Подавляющее большинство, испытав все радости жизни, сами вскоре пожелают умереть со скуки. К тому же, мутантам не дано испытывать то, что испытываете сейчас вы, хотя и осознают, что это такое. - Оттого для вас, феноменов, это есть большой плюс. - А за какие нам грехи это? Или это прошлые жизни на жизнь в настоящее время повлияли? Если уж ты у нас столь суеверна и наивна. - Ты веришь в прошлые жизни? – удивилась Натали. - А то и дело, что я ни во что не верю. Большинство не получают того, чего заслуживают, а не заслужившие получают всё и больше того, чего бы хотели. Следовательно, либо бога нет, либо этот бог вовсе не любит добрых людей; он сам злой, раз посылает добрым людям незаслуженные тяготы. Мне было тринадцать лет. Я ещё не познала жизни. И тут в автокатастрофе я потеряла мать, отца и брата. Их разорвало осколками, у брата отлетела голова. Но я спаслась и отправилась замывать свои раны, а не утопиться, как многим бы могло показаться. А уж то, что я утонула, совсем иная история. Это не я утонула, а река пожелала забрать меня к себе. Так что я могла сделать такого, чтобы Господь лишил меня счастливой жизни? За какие грехи, если я толком и согрешить не успела? Натали уже набрала воздуха для возмущённого ответа, но тут Моника Вэйн не выдержала нашего спора и воскликнула, отбросив нашу тему разногласия: - Стойте же! Она принялась рыться в макулатуре на своём столе и ахнула, быстро пробежавшись по строчкам газеты, которую и держала сейчас в руках: - Вот так-с, - цокнула она языком и приговорила с жаром, - а ведь двадцать лет прошло. Луиза протянулась за газетой и как прилежная школьница прочитала заголовок: - «Утром, 7 мая 20.., были обнаружены тела трёх человек, умерших в результате аварии в автомобиле x при странных обстоятельствах…» - Странных? Автомобиль занесло на повороте. Натали заглянула за спину Луизы и произнесла с усмешкой, тыкая в газету: - Как же? Если они смели предположить, что вы ехали медленно и случайно не могли никак не справиться с управлением. Отец осознанно погубил вашу семью. Видимо, он конечным суицидником был в глубине души. - О том, что не видели, предполагать не могут, - холодно отозвалась я. - В общем, несчастный ребёнок, - подытожила Изабелла, притворившись огорчённой. - Ты лжёшь. В тебе ни капли сочувствия. Я вижу тебя, как сквозь стекло. Это ты несчастна, ибо запугана. Внезапное обращение к Изабелле ошарашило всех. Она замерла, но Натали принялась возмущённо защищать подругу: - Что ты клевещешь на неё? Кто давал такое право! - Этим ты и доказываешь мою правоту. - Что ты… - Стойте, стойте! – крикнула Вэйн опять, - оставьте нас с девочкой одних. Ваши распри мне тут ни к месту. Луи, Бель, Натали, вы свободны. Спасибо. Отдыхайте. … Это корпорация ''Тьма''. Обитель подростков, обречённых быть каждый за себя. Друзей здесь нет - есть команда. Нет и отношений: есть только механические инстинкты, выработанные в течение многих лет в опыте с определённо составленной командой. Ты можешь ненавидеть тех, с кем работаешь, но работать с ними ты обязан: обязан ты и подчиняться, и подчинять тех, кто с тобой связан – и они не смеют ослушаться. Они будто роботы, в которых запрограммирован алгоритм борьбы за удачную будущую жизнь, погрязшую в радиацию, ежесекундно меняющую окружающий мир. Люди боятся жить, зная, что спокойный день для них может быть последним. Большинство людей – куски мяса, сквозь протухшие тела которых радиация проделала своё коварнейшее дело по уничтожению Вселенной. И дети боятся тоже. Даже больше, ибо, несмотря на свой возраст, он в данной ситуации не имеет смысла. Любой, кто пойдёт против революции Виолета, будет уничтожен. Кроме его компании, никто не смеет проводить опыты и эксперименты. Если же такое случилось и ты будешь пойман… добро пожаловать в корпорацию Виолета. Твоя жизнь обречена на вечный запах отравы, расчленённые тела, жизнь взаперти в поте лица и скромным захоронением твоего тела во дворике за штабом, завёрнутого в жёсткий бумажный ком. - Однажды и меня настигла эта участь, - начала Вэйн, - я взялась помогать бездомным детям и людям с уродливыми лицами, а взамен они позволяли мне проверять их анализы в попытке выявить формулу, позволяющую вернуть их лицам прежний вид, а телам – прежние функции. Ведь у многих свойственно было нарушение терморегуляции, осязательные функции, обесцвечивание и затвердевание кожи… будто это не люди, а просто ходячие мертвецы с унылыми лицами. Мне их было жаль, они были так несчастны, и потому я, никому из них не желав такой участи, ринулась в бой. Но сделать ничего я не успела… - Виолет?.. - Этот мальчик просто сумасшедший, как я поняла позднее. Просто исчадье ада, напрочь лишённого всего святого и гуманного: его интересует лишь власть и вечность и, поскольку первое он практически достиг, оставалось достичь и второе. Но достигал и достигает это он любыми средствами. Он слаб физически, но у него есть власть: он юный великий изобретатель, и все поклоняются ему в обмен на вечное забвение в этом мире, пренебрегая ценностью жизни других. Виолет внушил, что лишь жизни других смогут сделать посмертной жизнь их самих. И они соглашаются, подчиняются, подвергаются влиянию слабого, не понимая свою роковую ошибку: как ты говорила, вечность любого утомит. Ибо для нас и сто лет с вершком достаточно. Виолет же хочет править вечно, поэтому-то, по его невообразимой логике, настоящее бессмертие ему просто необходимо настолько, что он всем существом упорно стремится к ней. И он достиг меня, и теперь мне приходилось проводить более неприятные эксперименты (если ещё можно так выразиться!), после которых я приходила в себя чуть ли не неделями. Кромсать и без того изнурённую плоть по-человечески трудно, представляя себя на их месте. Я всегда так и представляла, отчего меня и воротило всё время. И мне было настолько стыдно перед ними всеми, что я молилась перед тем, как выполнять приказания, надеясь, что Бог их всё-таки отпустит… Но Бог суров. В этом вера твоя. Порой, после этих событий, произошедших со мной, и я на секунду утрачивала всякую надежду; но, увы, без веры жить невозможно, когда есть душа. Даже Виолет человек; только его вера самая ужасная и даже, можно сказать, бессмысленная. - Она лишает веры других более благоразумных людей. - Бесспорно. Даже дети… они могли бы принести больше пользы, чем он один, будь он хоть истинным гением. Могли бы существовать дети, которые одарены такими талантами, которые мир ожидает, но, увы, им не удаётся их раскрыть. Искусство и духовную красоту уничтожает слава, жажда власти сейчас – наш враг. - Прошёл век честных людей и пришло столетие бойцов за власть, которая не имеет права этой властью принадлежать. Ибо когда я жила, войн не было – следовательно, предельно честные ещё существовали. - Поэтому, - со вздохом проговорила Вэйн, сложив руки в замок и томно опустив голову над ними с полузакрытыми глазами, - я тоже не считаю, что это – то, что произошло с тобой – является даром. Горе не может быть пророком дара, хотя его появление чаще всего и расписывают через гряду невзгод и душевных (и нередко и физических) потерь. Поэтому я и снова хочу помочь. Я надеюсь, что, зная, чем я занимаюсь, ты захочешь именно это от меня получить. А взамен я прошу твою помощь. Она нам очень нужна сейчас, иначе я не смогу помочь тебе потом. - Зачем же мне это? - А ведь ты искала ответа на смысл твоего воскрешения?.. Увы, я его не знаю, это лишь Богу известно (если, конечно, он существует). Но раз уж всё сложилось так… так пусть же помощь нам тебе послужит смыслом продолжения этой жизни до тех пор, пока я не решу, как вернуть твоё прошлое обратно? Ответа сразу я не ожидаю. Тебе стоит многое обдумать. И ты всегда можешь изменить решение, даже если оно было отказом. Я не стану торопить… и, если хочешь, можешь идти. Поскольку перед ней я стояла, то мне оставалось только повернуться и выйти прочь из кабинета, но под любопытным взглядом её глаз и искренне-великодушной улыбкой я немного замешкалась и задумалась… задумалась о чём-то, о чём хотела поинтересоваться у неё, но поначалу считала неуместным. Впрочем, перед уходом, припомнив детали, я всё-таки махом обернулась к ней, что Вэйн, кажется, даже немного вздрогнула. - Скажите, - начала я, - случаем не известно ли Вам о дальнейшей судьбе трупов моей семьи? Главная, кажется, замешкалась лишь на секунду. Но мне по ответу показалось, что она очень ждала этого вопроса и с удовольствием готовила этот самый ответ перед тем, как воспроизвести его. - Да, ты не ошибаешься, - начала она после некоторого молчания – руки в замке она на некоторое время сильно сжала, будто боль охватила её тело на мгновение, - насчёт родителей твоих я ничего не знаю. Но вот тело брата действительно было выкрадено или, как многие верили, он был ещё жив. - Там нельзя было выжить: у него отсекло полголовы. - Пресвятые, - съёжилась главная, видно, представив эту картину, но тотчас мысль продолжила: - в общем, нашли его через три года после происшедшего, хотя до последнего не думали, что это он, ибо возраст не соответствовал данному. Но, видимо, раз уж даже собственная сестра нашла в нём схожесть, значит, это точно он. - Мой брат умер. - Его не считают умершим, когда тот, кто считает себя им, ходит ещё по земле. Тело же, говорю, так тогда и не нашли. - Это старания этого Виолета, я уверенна, хоть и ни разу не видела ещё его. - Это нам ещё предстоит узнать. Сейчас Дайкири служит безвозмездно, и мы в нём души не чаем. Он держит в ежовых рукавицах всю команду. Серьёзный, но понимающий молодой человек. - К тому же чертовский притворщик. - Всё возможно, - пожала плечами Вэйн, - однако, без риска жизнь не сладка. К тому же, ничто не мешает нам убить его, если понадобится: он не мутирован, мы всех проверяли, а его в том числе. Поэтому его смерти не быть вечной, потому что жизнь всегда готова быть на волоске. … В глубинах корпорации жизнь протекала немного медленнее, отчего казалось намного изящнее. Казалось, было больше времени думать и заниматься своими делами – никто не мешает тебе: а всё потому, что многих донимают личные дела, а на общие они не обращают внимания, новые не хотят познать. Они проходят мимо безбрежно до тех пор, пока им не предстоит соединиться в команду – тогда же, когда их цели станут равными, они соединяются воедино до неприкосновенного достижения её своей командной выдержкой и пониманием друг друга ценой изучения партнёров в течение многих лет, при этом не зная его увлечений и талантов. Но не все такие. И никто не подавляет ничью инициативу. Просто же, многие из живущих здесь – несчастные замкнутые в себе подростки со страшным прошлым за своей спиной, не ищущие утешения в своих ближних в данную секунду, хотя те, впрочем, чувствуют подобное и о них самих.