Корпорация Тьмы.

Утреннее солнце сильно обжигало меня этим странным, ничем не примечательным утром. Это непривычное чувство, напоминающее лёгкое обжигающее пощипывание, незнакомое мне раньше, и заставило меня подняться с кровати и устремить взгляд прямо в упор лучам солнца, проверяя, почувствую ли я что-нибудь наподобие этого. Но ничего не произошло. Я чувствовала еле ощущаемое тепло, но глаза, будто из стекла как у фарфоровой куклы, никак не реагировали. Но долго мне просидеть не дали. Через пять тихих минут моего гипнотического взгляда на сию картину пришла посмотреть Луиза; немного постояв в невозмутимым выражением у двери, она неловко, но цинично разорвала равномерную тишину: - Пора идти на тестирование, Хитоми. Конечно же, в тот момент я ещё узнавала своё нововоссозданое тело и, конечно же, корпорации хотелось то же самого, хотя и, казалось бы, ответ на участие я не давала. Но на тестирование я была согласна, хотя и лишь потому, что самой стало интересно, на что способны мои мутированные конечности. Всю по коридору дорогу до лестницы мы шли с Луи абсолютно молча: она молчала, потому что терпеть не могла говорить и тем более недолюбливала меня (видимо, после того случая с Изабеллой); я же молчала, потому что мне просто нечего было сказать ей – интерес к людям у меня пропал так же, как и чувствительность к солнцу, хотя и кожа, как оказалось, по-прежнему что-то чувствовала. Пройдя по лестнице до тринадцатого этажа, мы оказались в коридоре, значительно отличающегося от того, в котором я находилась ранее. То были голые серые стены с чёрными и жёлтыми пятнами, лентами узоров, вьющихся вдоль прохода – здесь же стены были слиты из белой плитки в глянцевое, переливающиеся от небольших, но обильно обданных светом оконец, из-за чего коридор казался гораздо больше и шире, чем тот, по которому мы ходили до того. Луи, заметив мой взгляд, остановившийся на стенах, окнах и лампах в стеклянной, тщательно вымытой перегородке, пояснила, что кроме того в этом коридоре всё тщательно вымыто и продезинфицировано, как в какой-нибудь особой и главной больнице. - Здесь проходят разного рода испытания – в зависимости от того, насколько уникален наш пациент, или так называемая «лабораторная крыса». - Ах, значит кроме меня тут был кто-то, кто подвергался мутации или излучению? – с усмешкой схватилась я за её пояснение, вспомнив, как они говори о том, что я первая попалась им на дороге. Но Луиза имела, по-видимому, стальной иммунитет к неудобным вопросам. - Да, у нас были и до тебя люди-мутанты, которых мы находили во времена схваток с корпорацией Виолета. Но, как опять же тебе говорили, узнав о том, что ты у нас, он постарается забрать тебя для своих бессмысленных делишек, пока в итоге от тебя ничего не останется. Ты этого хочешь? - Когда у тебя нет души, и не того захочешь. - Да не пори ты галиматью! – за всё время, что мы с ней общались и вообще были знакомы, она впервые на повышенных тонах заговорила за мной и даже махнула рукой от волненья, - человек, не имеющий души, не имеет также, в таком случае, и возможности что-либо решать или о чём-либо думать. Разумеется, не потому, что не может – просто потому, что не хочет. - Ты уверена, что и в моей голове что-то есть? Что я тоже чувствую хоть что-то к этому миру, к людям, которые меня окружают? Думаешь, мне важна моя жизнь теперь – тогда, когда души твоей нет и ты к этому миру ничего не ощущаешь? В моём внутреннем мире нет чувств, кроме навечного спокойствия. Луи молча посмотрела на меня. - Как твоей душе будет угодно. Она прямо надавила на слово "душе", а потом остыла также резко, как и вспыхнула. Только молча кивнула мне на самый конец коридора, тихо промолвив, что это как раз самый первый кабинет – тот, что нам нужен. - Скажи же мне, - обратилась я к ней – она снизошла лениво повернуть голову в мою сторону, - ты сама хоть что-то чувствуешь к этому миру, который сейчас существует и ежедневно меняется не в самую лучшую сторону? Разве сейчас есть хоть что-то, что тебя беспокоит и колышет? Ты всегда так невозмутима, так спокойна, будто все свои чувства ты продала дьяволу. Ты спокойно могла бы притвориться мутантом, если бы тебе это было очень надо. По ощущением на мир ты очень схожа со мной. - Есть люди, которым не обязательно показывать свои чувства, - тихо отозвалась Луиза и обратно обратила свой взгляд вперёд. - Тем ты очень отличаешься от остальных. Наверное, ты очень несчастна? - Неимоверно, - как робот отрезала она, - настолько, что душа уже автоматически передалась дьяволу ради спокойной жизни. - Но тонкого чувства юмора тебе не занимать. - Это была не шутка, - сказала Луи и прибавила кротко, резко остановившись: - вот и пришли. «Значит, всё-таки и у тебя нет души, - подумала я и, недолго постояв, отправилась за плащом Луизы, на спине которой был пришит знак корпорации – символичное переплетение чёрного месяца с красной лентой и птицей, держащей луну за эту самую ленту. Первая комната была так называемая морозильная камера. Когда мы зашли, первым делом я увидела Монику Вэйн, сидевшую за огромным пультом управления, состоящим из множества белоснежных, начисто вычищенных кнопок, таких же белых, как и глянцевые стены в коридоре. За стеклянным голубым окном находилась комната, в которой, по-видимому, и проходили испытания. - Ох, здравствуй, моя дорогая Хитоми, - проговорила Вэйн и рукой указала на стеклянную дверь рядом с окном, ведущую в камеру, - проходи, пожалуйста… Изабелла – нет, Луи, - пожалуйста, открой ключом дверь, я знаю, у тебя он есть. Луиза кратко кивнула и, выйдя из-за угла, в котором она уже стояла наготов, скрестив руки, вытащила зелёную карточку и пройдя ею по коробочке, приделанной около стеклянной двери, пропустила деликатно меня внутрь, притом изогнувшись через меня так, будто я была либо вся из огня и она боялась задеть и обжечься, либо изо льда, что она боялась коснуться и замёрзнуть. Но меня лично очень рассмешило лицо и то, как она отпрянула от меня, несмотря на то, что до этого показывала себя очень спокойным и невосприимчивым к чувствам человеком. Теперь не было сомнения, что пока что дьявол не позарился на её душу и она, так же, как и Изабелла, просто подобрала себе маску, в которой чувствует себя гораздо спокойнее. - Встань посреди комнаты к тому фонарю, - проговорил глухой голос Вэйн, издававшийся из динамиков, находящихся где-то в камере. Услышав за спиной быстрый хлопок и щёлканье замка, я, недолго размышляя, подчинилась приказу и подошла к фонарю, который висел и больше напоминал инопланетную тарелку. Правда, свет не излучал, хотя лампа в нём была, а потому, если оказалась бы я где-нибудь в тёмной комнате с этой лампой, то, включив бы свет только в ней одной, эта незамысловатая вещица умудрилась бы осветить, на мой взгляд, преспокойно всю эту комнату, в которой мы находились. Но она не горела. Я пялилась на неё и уже начала даже сомневаться, что это лампа вообще. Но Вэйн была вполне оптимистична. - Прекрасно, - отозвалась командир и начала щёлкать по кнопкам. Вдруг на поверхности стекла что-то появилось и красными светящимися буквами забегало по нему. Вэйн провозгласила: - теперь твоя задача докладывать мне о своём самочувствии. На табло в левой части комнаты будет выявлено число, равное температуре в данной момент в комнате, в которой ты находишься. Посмотрим, если у тебя не существует терморегуляции (то есть твоя кожа в постоянстве холодна), то, следовательно, ты к любому холоду должна быть невосприимчива. Единственное, что я ещё у тебя попрошу: разденься пожалуйста до белья, чтобы тест был более точным и это воссоздало настоящую ситуацию, которая может произойти в бою. Я подчинилась, хотя и не могла я представить себе ситуацию, при которой я могу остаться без большей части своей одежды. Сняв своё платье, которое так и было на мне, чистое, хоть и с пятнами запекшейся крови, и всё такое же рваное, я заметила, как расширились глаза у тех, кто стоял по ту сторону стекла и наблюдал за мной. Сейчас я отчётливо заметила, что моя кожа была сероватая, но при этом настолько бледная, что практически белая. Ни родинок, ни других примет, кроме очень видной раны, начинающей свой пусть от низа живота до груди, более у меня не было – с виду кожа казалась гладкой, без складок и каких-либо недостатков. Кроме того, только сейчас я заметила, что была даже ещё более худой, чем раньше. Голода я абсолютно не чувствовала – наверное, потому что десяток с лишним лет мне под водой поесть ну никак не удавалось, потому не было другого выхода, кроме как смириться с этим и привыкнуть – а может быть, это опять же такая новая особенность организма. В любом случае, я была худощавая, практически дистрофик, но, на удивление, костей, натянутых на кожу, не было видно: она была ровно стянута как на манекене, и при этом не чувствовалась, а внутри в ней, казалось, будто была пустота. Мне казалось в этот момент, что я завёрнутая в обёртку коробка. Пустая коробка, которую просто так обернули чем-то красивым. Ведь, хоть по телосложению я и была как голодающий ребёнок во времена Великой Отечественной Войны, да ещё и без груди, фигура при этом же казалась достаточно стройной и женственной, будто мне было не тринадцать, а двадцать, и я не подросток, а уже зрелая девушка. - Начали, - провозгласила Моника Вэйн и нажала на контрольную кнопку. Я поначалу посмотрела на тех, кто находился по ту сторону стекла. Были всё те же самые лица, которые я видела в первый свой день в корпорации, у себя в палате. Луиза одиноко стояла у стены. Изабелла стояла рядом с Вэйн и, облокотившись, выставила руку на край пульта управления, выслеживая то пальцы своей главы, то меня, ожидая хлеба и зрелищ. Натали стояла на два шага дальше от Луизы и в трёх шагах от окна и , скрестив руки, стояла и также хмуро наблюдала за происходящим, по-видимому не ожидая ничего интересного и хорошего. Мальчик с очками и книгой, который был в палате, стоял около двери неподалёку от Луизы и что-то тщательно выискивал, хотя и видно было, что он всё слышит по тому, как он реагировал, поднимая и опуская плечи и слегка шевеля ушами от холода. Больше, кроме них, никого не было – в кабинете стояла гробовая тишина и лишь шипение чего-то – по-видимому, холодного воздуха, поступающего в камеру – не давало этой тишине быть окончательно мёртвой. Я взглянула на табло, показывающее минус пять градусов и в тот же момент услышала: - Так, по внешним признакам смотрю, что тебе не особо холодно. Отлично, Хитоми, понижаю температуру до минуса пятнадцати. Слежу за твоей реакцией. Только не притворяйся. Я кивнула. Снова все стихли, слушая шипение. Так прошло около пяти минут, за которые я догадалась снова взглянуть на фонарь над головой, заметив, что звук раздавался именно сверху. Действительно: это и не был фонарь вовсе, но до меня дошло это только сейчас; присмотревшись повнимательнее, заметила наконец маленькие дырки по всей поверхности, словно дуршлаг или сетка из лейки: из неё-то с шипением и паром что-то выходило. Говорить мне ничего и не обязательно было: увидев, что я спокойно разглядываю камеру, будто бы находилась не на испытании на холоде, а в музее, Моника решила потихоньку прибавлять мощность и медленно замораживать комнату, пока та в свою очередь не превратится в морозилку, как в холодильнике. После минуса 25 градусов я отметила, что по коже до сих пор не начали бегать мурашки, зато вовсе иней начал появляться. Теперь Моника слегка раздражённо повышала температуру без моего требования, будто повышающий цену политик, в душе не имеющий меру. Она, по-видимому, уже убедилась, что коже было по боку, какая температура воцарилась вокруг меня – она не позволяла чувствовать холод своей хозяйке. - Повышаю до сорока! – звонко проговорила командирша и все зашевелились. Даже если бы я была закалена, все считали минус сорок уже пределами своих возможностей, а потому у всех резко появился интерес к тому, как я среагирую. А я реагировала так: стояла дальше и смотрела пристально на фонарь, пытаясь додуматься, что это вообще такое. Обычно в такой ситуации можно было бы посвистеть, как в некоторых фильмах, но, увы, я так не умела, зато помнила, что это отлично умел мой шестилетний брат. Брат!.. Вечношестилетний братишка. Тот обманщик, что был похож на моего брата, даже и не подумал, видимо, посмотреть на меня, как сейчас смотрят его напарники – будто на невиданное существо в зоопарке. Все, не считая Луизу, естественно, стояли с открытыми ртами – даже ушастый очкарик отложил свою книгу и глазел, словно заворожённый. - Приготовься, минус пятьдесят! - О-о-о… - растянуто разошлось по комнате. В дверь постучали. Удивительно, но будто специально именно после той температуры, при которой и подохнуть несложно (уж без одежды точно), в кабинет, наполненный взволнованными лицами, вошёл лжебрат, которого также называли Дайкири Накамура. - Здравствуйте, - гордо произнёс он, - ну, как успехи, госпожа?.. И тут он вдруг посмотрел на меня сначала с невозмутимым лицом, а потом неожиданно испуганно замер – я как бы виновато усмехнулась, хотя улыбка больше напоминала едкую усмешку, которая на самом деле и таилась во мне. Видимо, ранее он считал проведение всех этих экспериментов скучным и глупым занятием; но сейчас, неожиданно увидев знакомое лицо, он показал своё истинное участие в процессе и даже неподдельный страх, когда как ранее о нём говорили, как о бесстрашном рыцаре с сильным духом. Но, увы, в тот момент будто бы лишь я увидела такие резкие изменения – всё-таки, в одном все были правы: он мог быстро привести свои чувства в порядок. - А я ведь тебе говорила, - с усмешкой обратилась Натали к Дайкири – тот мгновенно снова стал задумчивым и холодным. В ответ он только кивнул, не проронив ни слова. - Да, это удивительно, - сказал он и в упор начал глядеть на меня, будто ожидая подвоха. «Я вижу каждый твой шаг», - будто говорило это его лицо, а в особенности сине-голубые глаза, которые не были похожи ни на какие другие – в том числе это были и не глаза брата. Повысили до ещё сильнее, но я уже не обращала внимания на шипение сверху, а просто в ответ смотрела на лжеца и пыталась изо всех сил вспомнить, каким был мой брат… Может быть, мне действительно показалось и всё с ним было не так плохо? Может, эти глаза и были такими, просто эта их черта стёрлась из моей памяти? Единственное, что тревожило и заставляло сомневаться, так это мысль о том, кто вообще провёл эту операцию, зачем и почему именно брата? Почему додумались до этого они только десять лет назад, когда как он умер гораздо позже. Я была суеверной и считала, что душу вернуть после смерти было невозможно, а уж через десять лет и подавно. Поэтому у меня была мысль, что даже если и вернули тело, то душу шестилетнего мальчика они вряд ли могли бы вернуть… В таких всемогущих людей, умеющих обращаться с душами, я не верила, несмотря на то, что верила во всё остальное. Минус восемьдесят. Я снова попыталась вспомнить родителей и голос брата, его слабости, достоинства, страхи и выходки – ничего из этого не удалось, однако я почему-то знала точно, что с первого слова могла бы почувствовать, знаком мне был человек или нет. Как и в случае с лучами солнца, я бы могла чуть-чуть почувствовать в себе хоть что-то, что могло натолкнуть на мысль о брате. Но этот высокомерный и полный пафоса мальчишка не вызывал ни капли ностальгических мыслей, хотя и он, было нескрываемо видно, меня отлично знал. А может, это лишь притворство, подстроенное Натали, Луизой и Изабеллой? Или же самое предводительницей этих бездомышей?.. Было чуть выше девяносто градусов Цельсия, когда я наконец решила, останусь я здесь или нет, и, если останусь, то ради чего. Моей главной целью внезапно стали, после долгих раздумий и мысленных пыток, стремление вернуть свои воспоминания и, главное, выяснить всё о том, как умерли мои родители и почему до сих пор жив брат – если это он вообще. Те слова, какими была охарактеризована та катастрофа в газете, которую читала кучерявая, вдруг стали для меня иметь более важный и символичный смысл, а самое главное – я в душе стала верить в то, что там говорилось. Может быть, тогда в жизни семьи было что-то такое, после чего одним выходом была лишь смерть? Мы были с Дайкири малы, и тогда никак не смогли бы всего этого понять. Мать скорее всего знала и попыталась усмирить мужа, а позже просто смирилась с тем, чему суждено случится – а может, она вообще была не в курсе, и до последних минут своей жизни была искренне удивлена такому повороту событий. В любом случае, то, что теперь я, Хитоми, наконец придумала, на что можно потратить свою жизнь, и всё это взамен на помощь против корпорации Виолета, которая казалась мне также причастной в том, что со мной произошло. А точнее, они и были всему виной по сути... Да, именно так. Я была уверена, что он имел здесь прямую причастность, и за это мысль всё выяснить укрепилась ещё сильнее. Пока я об этом думала, по ту сторону стены уже горячо провозглашали об остановке операции. - Вы же видите, что она спокойно выдерживает такую температуру и уже раза в четыре превысила наши способности! Мне уже страшно, что у неё тело замёрзнет настолько, что скоро расколется, мне уже не по себе. Моника рассудительно посмотрела на свою подчинённую с прищуренным, недоверчивым глазом нажала на остановку. Быстро достав из-под пульта управления белый чемоданчик, она быстрым шагом ринулась в камеру, хватая на ходу из рук Луизы ключи, - остальные пристально следили за действиями командирши, - и, одним взмахом открыв дверь, подошла ко мне, всё также стоящей на одном месте, вытащила из чемодана термометр (то был ящичек с мед. принадлежностями, в том числе и хирургическими) и протянула мне. Потом минут пять мы стояли молча и, протянув градусник обратно командирше, та провозгласила: - Температура тела 35°, но состояние отличное. Поистине превосходный результат. Все заохали, весело закричали и зааплодировали, чему причиной была Натали. Она искренне считала себя удивлённой, что даже пришла следом за Вэйн и начала тыкать меня в плечо и каждую секунду спрашивать: - Тебе что, реально не холодно? Или ты просто ничего не чувствуешь? Блин, я бы тоже так хотела. Даже представить не могу, как ты себя ощущаешь! Я только с усмешкой любовалась на её восхищение – в ответ на это Вэйн ответила так, как будто это было давно проверенным фактом, обращаясь не сколько ко мне, сколько к незримому собеседнику этого балагана: - Уж война войной, ссора ссорами, а эксперименты дело другое, особой важности. Потому неудивительно, что в глобальные ситуации и враги становятся союзниками. - А что здесь глобального? – также неслышно обратилась я к ней. - По-твоему угроза ядерного взрыва не глобальна? - Глобален только сам взрыв и то, что после него, а угроза на то и угроза – она непостоянна и может как быть, так и не произойти совсем. Это может быть просто запугивание ради собственной воли. - Ох, ну, твоё дело, однако многие страны считают эту угрозу самой важной и актуальной на данный момент. - Это естественно после первого ядерного удара, - усмехнулась я. - Нам нужно это предотвратить, и сейчас ты должна видеть, что даже такие компании, как мы, сплетены из разных ветвей, соединённый одним прекрасным цветком – другими словами, даже судя по моей команде, все дети разных возрастов, разных национальностей, традиций, принципов и языковых барьеров собраны вместе против одного врага. По мне, так это и есть глобальный подход против катастрофической угрозы. - Однако все говорят на одном языке, выводя один выше всех остальных. Выглядит как ущемление других. - Они все говорят на языке, который прост мне, - отчеканила Вэйн, - а поскольку командир я, то тут и ущемлять нечего. К тому же, ты думаешь, мне приемлемо ущемлять именно язык? Есть вещи и более жестокие. - Междоусобиц не случается между людями разных национальностей? - Были, но и им глобализация подала урок, - и Моника многозначительно кивнула на Натали, которая уже давно находилась около пульта и громко радовалась эксперименту в разговоре со своими напарниками, блестя своим единственным голубым глазком. Вэйн пояснила: - глаз её стал таким ещё в первые месяцы пребывания в корпорации, когда она не знала, что значит помогать кому-то и вообще быть в команде. Когда её окружили, то те, кто могли бы её прикрыть и помочь, в итоге работали по своей системе. Конечно, то было тоже не очень хорошо, зная, что девочка маленькая, бойкая и неопытная, но тут уж ничего не поделаешь. Ничего не вернуть назад уже. В итоге коллеги её подоспели поздно, но уж лучше так, чем вообще не подоспеть... Так вот, в итоге бойцы Виолета принялись мучить и морально разрушать психику Натали, проведя над ней эксперименты, предназначенные для мутантов, а ведь только они и способны выдержать такое! Она - единственная, кто на своей шкуре знает, что это такое, она прекрасно понимает, что тебя ждёт у них в корпорации и потому, наверное, так беспокоится. Мы многое отдали за то, чтобы вернуть её обратно. Те люди, что работали с ней тогда, уже давно мертвы. - Вот как. - Именно... В общем, что касаемо глаза, то на одном из экспериментов хирурги Виолета, проводящие все эти процедуры с ней с малой дозой обезболивающего, начали скальпелем вырезать, если не сказать отковыривать, ей глаз, до сих пор не знаю, зачем, и, если б не подоспела помощь, то чёрт знает, чтобы тогда было с ней... - У... Как жестоко. - Жизнь вообще жестока, - сказала она так, будто говорила что-то мудрое, - конечно, умерев, мы бы сейчас не увидели в Натали потенциал, который тогда был тщательно скрыт. Зато это многому научило её, и за пару лет она добилась быть командиром своей группы. Я не жалею, что потеряла многих бойцов ради неё одной. Они не смогли бы поднять такую мощь, которой добилась она одна. - Командиром значит, - я посмотрела на неё и тех, кто был рядом с ней: они общались так, будто были старые знакомые, и сейчас же представила, что именно эти подчинённые когда-то подчинялись другому, который отправил их на помощь ей только тогда, когда ему это было надо. Мне подумалось, что на месте Натали я бы так не распускала язык, ибо эти люди, что рядом – лишь подчинённые, задача которых выполнять команды командира. Им совершенно наплевать на то, что происходит вокруг этого командира, многие даже ненавидят и знать его не хотят, а лицемерят, чтобы стать любимчиком, быть под защитой лидера, которому больше всего доверия от главы. Мне казалось, что так происходит и в случае с Натали. Но я не была точно уверена почему-то в том, что думала. - Это они-то её команда? - только и спросила я без интереса. - Да, кроме Дайкири – он сам лидер, но другой команды. «Немудрено». - Ясно, - ответила я, не комментируя своими мыслями данную информацию. - Кстати, - сказала, будто только что ей пришла в голову эта мысль, Вэйн, хотя скорее всего она об этом думала каждую минуту, - ты решила, остаёшься или нет? - Решила, но скажу позже, когда прекратятся тестирования. - Отлично, - деловито отозвалась глава, хлопнула рукой о планшет, который всё время держала в руках и принялась писать: - так, я напишу, что ты выдерживаешь -85°C при t тела равного 35°C – 85°С – максимальная температура, вычисленная в корпорации Виолета, потому будет считаться, что ты выдерживаешь максимальную температуру. Как думаешь, нарушенная терморегуляция поможет тебе держать себя в руках при температуре +70? - Думаю, что да. - Поверю на слово, - весело завосклицала Моника и снова заскрипела ручкой по бумаге, - пошли посмотрим сколько ты можешь обходиться без воздуха. Не против? - Конечно. Я как раз недавно плавала, аж 20 лет прошло, а я только вышла недавно. - Всё шутишь, - засмеялась зам и, нежно подталкивая меня рукой, которая лежала у меня на спине, провозгласила всем, быстро стихшим от громких каблуков Вэйн: - отправляемся в бассейн, пожалуйста! Бассейн был небольшим – впрочем, так и должно быть в комнате размером с предыдущую камеру. По призыву главы я аккуратно опустилась на поверхность воды и попыталась удержаться на ногах. Успешно. Все удивлённо засмотрелись на то, как я стою на водной глади, как на тонком льду. Далее подошла Вэйн, и меня ввели в курс дела: - Сейчас по команде ты вся целиком погружаешься в воду до тех пор, пока либо ты не начнёшь задыхаться, либо пока я не дам сигнал, после чего ты и выплывешь на поверхность. Ты ведь хорошо слышишь? – я утвердительно кивнула, - отлично. Значит, как только я повожу рукой по воде, ты выплываешь, хорошо? Заодно посмотрим, насколько хорошо ты слышишь. Я кивнула и после команды «Пошла!» мгновенно под себя подогнула ноги. Уже открыв глаза в хлорированной воде бассейна и устремив взгляд на светящееся пятно фонаря, отражающего свечением огоньками на воде, я принялась снова размышлять о чём-то странном под плеск ещё не утихшей воды от моего рывка. Что, если бы всё, что происходило со мной, действительно являлось провидением, даром небес, что тогда? Были ведь такие люди, которые прежде, чем стать кем-то особенным, проходили через жестокие и жертвенные испытания, подчас теряя самое дорогое и тогда уже чаще приобретая ненужное, чем и является тот самый дар. Но что я могу сделать людям? Чем я могу помочь? Ведь после удара и атомной войны спасать у многих уже некого. Видимо, я родилась не в то время и не для того. Да и не было бы никакого дара, если задуматься, если бы не было этого самого удара радиации. Я могла бы спокойно утонуть, всеми забытая, пока спасатели соскребали остатки моего брата, матери и суицидного отца. Так зачем же я? Почему я жива? Зачем мне эти люди? Зачем здесь мой брат? Это не укладывалось в голове, и я решила: всё это стало задумано. Уж неестественными силами или же людьми, но таких явных судьбоносных совпадений попросту в природе быть не может. Я не верю в них. Не верю, что, только потеряв всё, я способна найти свою настоящую цель и истинную судьбу, которая мне уготована. Я была в воде уже минуты две, как вдруг мне почудилась вибрация, особенно ощущаемая в воде, будто где-то что-то очень громоздкое падает и разрушает всё на своём пути, будто взрыв или стройка чего-нибудь. Послышался хлопок по воде - командирша энергично звала меня на сушу. - Что-то происходит, - с тревогой в голосе сказала мне она, пока я поднималась и отряхивалась, как мокрая кошка, - будто землетрясение... - Так, быстро за оружием! - крикнула всем Натали и кинулась к стене: немного пошарив, она раскрыла какой-то потайной шкаф и направила оружие на меня, а потом внезапно наверх, и все устремились глазами туда же, в том числе и я. Круглый и белый, переливающийся глянцем потолок, будто сделанный из мозаики, маленьких сцепленных друг с другом квадратиков, рушился на глазах: в последующем оказалось, что он таким образом раздвигался, а никак не рушился, хотя в любом случае такая система выглядела впечатляеще. Из открытого полностью купола полил солнечный свет и снова засветил нам в глаза, но я на сей раз даже не пыталась ощутить его. Мой прикованный взгляд был направлен на того, кто стоял наверху около открытого пространства и с высоты разглядывал нас с непрекрытым любопытством, ища того, ради кого он и пришёл. - Ах вот ты где, бедная утопшая душа несчастного ребёнка, - сказал тихим голосом мальчик с сумасшедшей улыбкой на лице: говоря про ребёнка, ему даже в голову не приходило, что он выглядел не намного старше меня, - дочь самоубийцы и сестра научного эксперимента по перерождению, - вот ведь весёлая семейка! - Ах ты тварь... - прошипела я и побежала к стене и, недолго думая, вспрыгнула на неё и побежала прямиком к открытой крыше. Не знаю, с какой скоростью я бежала и как меня физика не тянула вниз, но я шла, будто не по стене, а по полу, что снизу все завосклицами, разинув рты и приопустив свои пушки. - Во даёт! - слышалось внизу, - смотри, прям по стене бежит! Вот бы мне так! Сейчас как задаст этому ублюдку! Бежала я быстро и, мгновенно оказкашись на крыше, я впрыгнула прямо на успевшего отскочить в сторону Виолета в тот самый момент, когда я вытянула руку с выросшими за это время когтями колоссальных размеров, больше напоминающие чёрные, хорошо наточенные чёрные ножи с ядом на конце. - Я тебя уничтожу! - взревела я тихо, но тут внезапно замерла и отошла подальше, - Виолет лишь добродушно наклонил голову и снова заулыбался, хотя губы его тряслись, будто улыбка была для него нестерпима. Я не успела воткнуть ему когти прямо в сердце, вынуть его и порубить на части, как и его тело. Но никто не говорил, что я этого не могла. Тут повлиял человеческий фактор, который называют инстинктом самосохранения. Или же по-простому - страхом. По этому инстинкту некоторая часть людей, на которых наводят пистолет, либо пугается, либо поддаётся истерике, либо цепенеет, и несложно догадаться, какой именно вариант был в моём случае. - Ты не успела, дорогая, - проворковал он, заулыбался ангельско-ядовитой улыбкой сумасшедшего учёного и, смеясь, нажал на курок. Послышался громкий хлопок - выстрел пронзил мой лоб насквозь, без крови, но часть сиреневой жидкости вылилось из образовавшегося отверстия, так же, как из части моих волос, сплетённых между собой со светящимися нитями. Это впоследствии и окажется цветом моей новой крови. Однако на тот момент меня неразрывно потянуло вниз, и я моментально полетела с крыши прямо в камеру с бассейном, перед этим последний раз взглянув на Виолета, своего недоубийцу, даже не подумав на тот момент, пока падала, почему он в итоге не забрал меня, хотя мог. Но потом я поняла: убрав наконец свою фальшивую лыбу, он выглядел разочарованно, будто увидел спектакль, просмотр которого очень желал, но, увидев, разочаровался. Зевнув, он проговорил устало: - Ну, ещё увидимся, девочка-мутант, - и, повернувшись, пошёл к ожидавшему его вертолёту. Не прошло и пяти секунд, как я с громким хлопком шлёпнулась в неестественно прозрачную воду, из которой меня в итоге вынули и отправили в госпиталь, в котором в последние дни я была буквально прописана. Как потом мне рассказали, сложно было остановить жидкость, льющуюся из некоторых прядей моих волос и из той дырёхи в виске, однако в итоге она перестала течь сама уже на следующий день, а уже на другой день после этого и я сама пришла в себя. - Он даже не попытался забрать меня, - усмехнулась я, до меня лишь сейчас снизошло озарение, - неужели я настолько никчёмна? - Скорее, он просто искренне уверен, что сможет забрать тебя, когда только ему это вздумается, - проговорила Луиза. - Вот уж не дождётся. - Правильно! Мы не дадим! - заулыбалась Натали и попыталась обнять меня, но я хлопнула её по руке и попыталась подняться. - Я... Я сама с ним разберусь. - Ты уверена? Он ведь прострелил тебе башку, ты рухнула спиной вниз и, благо, упахла в воду, иначе бы из госпиталя месяц бы не вылезала, - заметила Луиза. - Ты уверена, что у мутантов всё заживает настолько долго? - Ну хорошо! Значит, неделю. - Наверное, в прошлом наша Хитоми была гордой львицей, никогда не признавала, что по-настоящему где-то налажала. Да, Хитоми? - Мне несложно признать ошибку, которая осознанно была совершена, но я не контролировала происходящее, потому что не ожидала, что эта тварь попытается меня пристрелить. И Натали снова хотела возразить, и снова её прервал стук и приход Моники, которая одним лёгким движением отправила троицу, что сидели со мной, восвояси. - Смотрю, поладили в итоге, - усмехнулась Вэйн. - Нет, госпожа, они волнуются о потере исследований при моём похищении. - Зато честно, хоть и жестоко, - заметила со смехом глава, - пора вставать. Нас ждёт долгожданный разговор.