Наполеон (the napoleon)

Дом в конце улицы – белый. Чёрная входная дверь. Голые окна освещены – беспечное приглашение посмотреть поближе, заглянуть внутрь. С крыльца жутковатой зубастой ухмылкой щерится тыква. Холодно – переступи с ноги на ногу и постарайся сосредоточиться. Окружающий дом сад обеспечивает идеальное укрытие в ночи, подобной этой, когда все остальные стремятся избежать того, что может поджидать их в тенях, да и обзор на чересчур экстравагантно обставленную гостиную и расположенную за ней прихожую более чем идеален. Цель скрылась, поднявшись со своим гостем наверх почти двадцать пять минут назад, – осталось уже недолго. Вот оно – гость, видимый только через дверной проём гостиной, спускается по последним ступеням лестницы, застёгивая на ходу рубашку и, приблизившись к входной двери, скрывается из вида. Ещё одна краткая пауза, затем предательские звуки открывающейся и закрывающейся двери, шагов по дорожке, ведущей от дома к дороге, подзывающего такси свиста. Подожди, пока он не уйдёт; подожди ещё несколько минут, чтобы убедиться, что он не вернётся. Сопутствующие жертвы обычно не проблема, но сегодня инструкции были предельно ясны: сообщение может быть отправлено, только если посланник не смажет письмена на стене. После того как мужчина уходит – задача проста. Задняя дверь, ведущая в переулок, оставлена незапертой кухонными работниками, и требуется всего лишь минута или две, чтобы проскользнуть внутрь, обшарить несколько ящиков, найти набор ножей (стоимостью несколько сотен фунтов, они превосходны, но это абсурд) и выбрать острый нож со стальным лезвием и фигурной ручкой для удобства захвата. Как подходяще. Пройди через столовую, зайди в гостиную. Телевизор оставлен включённым, но канал пуст, проигрывая статику в тишине комнаты, заглушая звук шагов по ковру. Вверх по лестнице, вглубь полутёмного коридора. Мягкое, розоватое сияние лампы льётся из последней комнаты по левой стороне подобно свету маяка. Внутри комнаты цель сидит возле туалетного столика, спиной к двери, слишком поглощенная собой, чтобы заметить, что дверь со скрипом приоткрывается чуть шире. Ступай быстро, но тихо; ближе, старайся держаться подальше от отражения в зеркале. Ухватись покрепче за ручку ножа. Когда цель наконец осознаёт и оборачивается: глаза распахнуты, рот раскрывается в крике, то уже слишком поздно. Удар ножа, вспарывающего нежную плоть, лишает ночь звука – остаётся тишина. * Джон Ватсон затягивает последний ремешок на положенном ему месте, чуть выше колена, и выпрямляется, поправляя пояс на бёдрах. Кожаная кобура пистолета, прикреплённая к поясу, чересчур длинная и висит на ноге слишком низко, заставляя его чувствовать себя слегка неуютно, но он должен признать, что выглядит это чертовски хорошо. Он поправляет ремень еще раз и делает глубокий вздох. Это будет та ещё чертова ночка. Та ещё чёртова Хэллоуинская вечеринка. Стемфорд начал устраивать ежегодные вечеринки в честь Хэллоуина ещё во времена их учебы в университете, но прошли годы с тех пор как у Джона и впрямь была возможность ходить на них – с тех пор как он впервые был отправлен служить на Фолклендские острова. Хотя, в них всегда было что-то особенное. Так всегда с Хэллоуином – та особенная готическая чувственность, расцветающая в анонимности тёмных комнат и причудливости костюмов. Заманчивое предложение чего-то сверхъестественного, чего-то таинственного и непреодолимого в ночи за порогом; опасность, лизнувшая тебя; вкус фантазии. Это идеальная предпосылка для того, чтобы произошло что-то новое и захватывающее, и новое и захватывающее обычно так и поступает. В этом году не должно быть по-другому. За исключением того, что в этом году всё уже по-другому, потому что в этом году есть Шерлок Холмс. Потому что Шерлок, сам по себе, что-то новое. Что-то захватывающее. Они делили квартиру с января, но шок от знакомства с Шерлоком до конца так и не сошёл. Джон балансировал тогда на краю, больше заинтересованный в дуле своего пистолета, чем в чем-либо ином, и Шерлок ворвался в его жизнь, схватил за запястье и затянул обратно на поле боя городских улиц. Это был дерзкий способ жить. Бодрящий. Вызывающий привыкание. Расследования и тайны, и засады в три утра; китайская еда, разложенная на журнальном столике, притом, что в холодильнике никогда нет того, что в нем обычно ожидаешь найти. Утешение от скрипичной сонаты под треск пламени в камине, и вес забытой книги у Джона на коленях. Дрожь возбуждения от погонь за плохими парнями по переулкам и по крышам, и смех, и их дыхание, сплетающееся вместе, поднимающееся дымом в лондонское небо. А потом, три, может быть, четыре месяца назад, Джон оглянулся вокруг и внезапно понял, что Шерлок стал кем-то, кем ни один из них никогда не считал, что ему суждено стать – любимым. Ужасно, отчаянно любимым. Что было проблемой для Джона, потому что Шерлок был столь же ужасно, отчаянно не заинтересован. Женат на своей работе, сказал он, в тот – первый вечер. Джон понял намёк – ясно и понятно: нет. Не сейчас, никогда, ни с Джоном, ни (слава богу хоть за это) с кем-либо другим. По большей части, это было неплохо. Джон не смотрел, не трогал, не тосковал. Он ходил на свидания, потому что это то, что люди делают; он сосредоточил своё внимание в другом направлении, там, где он был желанен, и когда он там более не был желанен, то просто возвращался домой, где Шерлок передавал ему газету и говорил ему, что в ней нужно искать, как будто он и не уходил. Не идеально, возможно, но это работало. Соседи по квартире и друзья. Этого достаточно, считал Джон, – быть друзьями. Так что когда Стемфорд поймал Джона в Ридженс-парке три недели назад и рассказал о вечеринке в честь Хэллоуина в этом году, то пригласить на неё Шерлока показалось очень хорошей идеей. Как друга. Это не было хорошей идеей. Это было ужасной идеей. Возможно, это была худшая идея в его жизни, потому что Джон оказался лицом к лицу с перспективой провести вечер со своим блестящим, великолепным, практически-потусторонним-даже-в-обычный-день соседом, в которого он был опасно влюблён, на вечеринке, посвящённой мифам и легендам; тайнам, познаваемым только в эту единственную ночь, празднуемую шумными попойками, танцами, флиртом и маскарадными костюмами. Воистину – плохая идея. Сегодня Джону нужно какое-то отвлечение, если он надеется выдержать эту вечеринку. Что-то, на чём можно сфокусироваться, пока он не повёл себя как последний мудак. Что угодно, кто угодно, чтобы маячить в его поле зрения и напоминать о статусе-кво. Шерлок – его сосед и друг, и только так всегда и будет, а всё остальное он должен искать в другом месте. По крайней мере, этот наряд ему идёт, думает Джон, оглядывая и поправляя свой костюм еще один, последний раз. Может, он и не самый красивый парень на деревне, но набедренная кобура, сапоги и безбашенная улыбка помогут ему привлечь чьё-нибудь внимание, пусть это и не будет внимание Шерлока. Эти размышления укрепляют его в изначальном решении, и Джон делает глубокий вздох, медля возле двери своей спальни и мысленно беря себя в руки. Ему просто нужно выпить пару стаканов, найти кого-то симпатичного, чтобы подвигаться на танцполе, и на одну ночь забыть о том, что он влюблён в Шерлока Холмса. Хорошо. Хороший план. Он сможет это сделать. Вероятно. Он поворачивает дверную ручку и спускается вниз. * Со стороны лестницы доносится звук шагов, и Шерлок поворачивается, подавляя нервозность и решительно распрямляя спину. Это будет идеальный вечер с Джоном вне дома, идеальная возможность. Он сможет. Джон вписывается в дверной проём их гостиной, одной рукой опираясь о косяк. – Эй, ты готов? Шерлок не слышит его за шумом крови в ушах. Джон, обычно облачённый в рубашки с воротничком и свитера, сейчас фактически обнажён до середины груди, в своей мягкой, кремовой хлопковой рубашке с глубоким, V-образным вырезом. Тяжёлый пояс сидит слишком низко на бёдрах, кобура пистолета прилегает к ноге, обтянутой узкими джинсами, и крепится к ней дополнительным ремешком чуть выше колена. Он выглядит плотным, мощным и немного безрассудным, и, внезапно пышный галстук, обнимающий шею Шерлока, мешает ему дышать. Джон одаряет его медленной, непринуждённой улыбкой, как будто понимая, что поймал Шерлока врасплох, и оглядывает его тело сверху до низу и обратно вверх. Это просто костюм, напоминает себе Шерлок, но это не мешает румянцу проявляться на скулах. – Ты выглядишь… хорошо, – говорит Джон. – Это потрясающе. – Ты тоже, – отвечает Шерлок, хмуря брови. Он осознает, что костюм ему знаком, но он слишком ослеплён Джоном, чтобы вспомнить персонажа. – Кто ты? Джон встаёт в позу. – Хан Соло, – смеётся он и, – ох,– Шерлок помнит. Релиз «Звездных Войн» на видео привёл к устройству нескольких кино-вечеров в квартире 221Б за последние пару месяцев, когда они сидели прижавшись друг к другу на диване, и вид зачарованного спецэффектами Джона, освещаемого голубым сиянием телевизора был довольно отвлекающим. – А ты? Шерлок в свою очередь тоже встаёт в позу, широко взмахивая руками, чтобы показать жилет с золотым дамасским узором и темный сюртук, длиной почти до колен. – Хорошо, правда? Один из моих знакомых работает в отделе реплик исторических костюмов в музее Виктории и Альберта, и он был мне должен. Антонио Сальери, к вашим услугам. Джон моргает, удивлённый, затем снова смеётся. – Не Моцарт? – Я не выдержу носить парик, – шутит Шерлок, склоняя голову, чтобы показать, что его обычные кудри, вопреки исторической точности, уложены и закреплены чуть ли не половиной бутылки спрея для волос "Аква-Нет", чтобы обеспечить идеальный вид до конца вечера. В конце концов, это самая привлекательная часть его внешности и этим вечером он не может позволить себе выглядеть хуже, чем превосходно. Не то чтобы кто-то действительно заметит. – Вероятно, к счастью для нас обоих, – говорит Джон, хихикая. Он отталкивается от косяка и направляется в ванную комнату далее по коридору. – Дай я проверю свою прическу, и мы отправимся. Шерлок разворачивается обратно к зеркалу над камином и рассматривает своё собственное отражение. Хотя белый напудренный парик, который мог бы носить Моцарт и впрямь был чересчур раздражающим чтобы даже принимать его во внимание, Шерлок в любом случае не подходил на роль Моцарта. Моцарт был лучшим, на самой вершине, номер один (по крайней мере, в американских голливудских фильмах), а говоря попросту – Шерлок таким не был. Не в той единственной сфере, где это имело значение: в жизни Джона. Они соседи по квартире – разумеется. Партнёры – очевидно. Возможно, даже друзья. Но не важно, насколько близко это ощущается, не важно, сколько времени они проводят вместе, или сколько дел они расследовали, или сколько раз оттаскивали друг друга из-под летящих обломков, Джон всегда одним глазом посматривал в другую сторону. На следующий ужин, следующее свидание, следующий вечер вне дома, превращающийся в прокрадывание через входную дверь ранним утром. Шерлок знает, что Джон смотрит, что он ищет в кого влюбиться. Шерлок хочет, чтобы Джон посмотрел на него. Он смотрел, однажды. Смотрел на Шерлока, заметил его, подумал – может быть – и Шерлок понял это – по уверенности в его взгляде, по наклону его тела, так что, у тебя есть бойфренд? Что нормально, кстати. Не самая сложная дедукция. Но Шерлок запаниковал, пойманный врасплох тем, что кто-то заинтересовался им, удивлённый, что он сам кем-то заинтересовался. Удивлённый тем, что кто-то живой, и дышащий, и поразительно непредсказуемый, смотрит на него с выжидательной надеждой поверх колеблющегося пламени свечи. И он сказал нет. Он подумал, что на самом деле чувство, вероятно, уйдёт, когда они узнают друг друга получше. Но, тогда как внимание Джона разделялось между Шерлоком и всем остальным населением земного шара, интерес Шерлока остался постоянным, углубляющимся, развивающимся, разрастающимся. Любопытство стало доверием, стало влечением, стало сердечностью. Нежность и желание – две стороны странной, только что отчеканенной монеты, которая устроилась где-то между рёбрами Шерлока. Любовь. Это было некоторым шоком на самом деле. Посмотри снова, думает ему Шерлок, желающий быть услышанным, но слишком боящийся произнести эти слова вслух. Он думает их уже несколько недель. Посмотри на меня снова. Таким образом, хотя он может придумать множество вещей, которыми он предпочел бы заняться субботним вечером, Шерлок ухватился за эту возможность и согласился пойти на устраиваемую Стемфордом Хэллоуинскую вечеринку вместе с Джоном. В конце концов, Хэллоуинские вечеринки для разглядывания и предназначены. Для тайн, разделённых в ночи, для зубов, касающихся шеи. Признаний, сделанных шепотом в темноте. Невероятностей, прорывающихся в жизнь, в реальность, в надежду. Единственная ночь в году, когда Шерлок мог рискнуть и, если придётся, наутро притвориться, что ничего не было. Свалить всё на выпивку, если придётся, свалить на пониженную терпимость к алкоголю, и на атмосферу, и на странность, которую поощрял Хэллоуин. Он надеется, что ему не придётся. * Гофрированный шейный платок, бриджи до колен, чулки и туфли с пряжками – только Шерлок мог выглядеть так хорошо в чём-то, что было нелепым и смешным. Только Шерлок, будучи гибким, и стройным, и уверенным в возможностях своего тела, в том, как он мог заставить его двигаться, в вещах, которые он мог заставить его делать; только Шерлок мог игнорировать свою физическую привлекательность, и использовать её как оружие, и потворствовать его нужде в тактильных ощущениях и не видеть противоречий в себе. Только Шерлок, который никогда не был идеальным, но который (как Джон замечал краем глаза) иногда спотыкался, у которого были свои пределы, который получал порезы, из которых текла кровь, который нуждался, но каким-то образом никогда не умолял. Жилет, обрамляющий его бёдра. Очертания его икр под шелковыми чулками. Протяженность шеи над воротником, длина кистей рук под манжетами. Изгиб улыбки – знающей, нахальной и полной смеха, готового вырваться на свободу. И стоя в тенях коридора, пользуясь тем, что Шерлок сосредоточил своё внимание на камине и не видит его, Джон понимает, что это не просто небольшая проблема. Это полностью-созревший, серьёзнее-чем-испытание-огнём кризис. Это полностью-созревшая, как-черт-побери-я-пройду-через-это-не-выставляя-себя-идиотом чрезвычайная ситуация. Ох, ему потребуется очень большое, очень требовательное отвлечение, если он собирается продержаться этим вечером до конца. – Мальчики! Джон поднимает взгляд и слегка смеётся над собой. Он думает, что не совсем это имел в виду, и направляется обратно в гостиную, но миссис Хадсон и впрямь имеет тенденцию быть услужливо настойчивой. Она впархивает в комнату шквалом розовой полиэстровой тафты с серебряными блёстками и хлопает в ладоши от восторга. – Ох, я надеялась застать вас, пока вы не ушли. Посмотрите на вас двоих, вы оба выглядите так лихо. – Вы прекрасно выглядите, миссис Хадсон, – возвращает комплимент Джон, обмениваясь с Шерлоком удивлённым взглядом поверх её головы. – Принцесса? Подтверждая его догадку, миссис Хадсон делает реверанс, расправляя длинную юбку своего платья. Огромные рукава-фонарики и высокая, остроконечная шляпа, дополненная небольшим количеством прозрачной ткани, струящейся с её навершия и угрожающей опрокинуть её. – Разумеется, Джон, – в голосе Шерлока прячется смех, когда он помогает ей выпрямиться, придержав под руку. – Она надеется, что мы будем относиться к ней как к члену королевской семьи, если она нарядится как принцесса. – Тихо, ты, – журит его миссис Хадсон, хихикая и целуя Шерлока в щёку. – Теперь, вы двое, ведите себя хорошо и не шумите, когда вернётесь вечером. – Мы никогда не даём обещания, - величественно произносит Шерлок и Джон заканчивает, – но мы постараемся. Миссис Хадсон усмехается, отвлекаясь на минуту, чтобы подразнить Шерлока по поводу его жатого шейного платка и подмигнуть кобуре на бедре Джона, затем она шуршит обратно к двери и приостанавливается, чтобы положить руку на плечо Джона. – Ты вернешь его назад целым и невредимым, понял? Никаких переломанных костей, никаких разбитых сердец. Джон заикается под тяжестью её взгляда. – Я всегда делаю всё возможное. – Я знаю, что делаешь, – говорит она, и голос её внезапно становится мягким и многозначительным, и на секунду она кажется ему почти печальной. Затем она уходит. С её отбытием неловкое молчание наполняет квартиру. Никаких разбитых сердец. Джон по крайней мере может оценить иронию; это его собственное сердце в опасности разбиться, а не Шерлока. Это его собственное сердце в опасности переступить границы и быть отвергнутым. Через минуту, откашлявшись, Шерлок произносит: – Ну, пойдём? * В такси Шерлок сидит слишком близко. Они оба предпочли не надевать верхнюю одежду, несмотря на холод позднего октября, так как не желали смазать эффект от своих костюмов, но нога Шерлока тепло прижимается к ноге Джона в борьбе с холодом, и Джон не может ясно мыслить. Он смотрит в окошко, не вслушиваясь в бессвязные комментарии Шерлока о вероятном воздействии полной луны на уровень преступности, если принимать во внимание тот факт, что в этом году лунный цикл пересекается с Хэллоуином. Вместо этого он задаётся вопросом, каково было бы скользнуть ладонью по бедру Шерлока, почувствовать движение шёлка на коже и мускулы под ней, и сжимает руки в кулак. Это было бы так легко, всего лишь вопрос пары сантиметров. Так легко дотянуться, дотронуться и узнать. Всё испортить. – Тем не менее, это красиво, не так ли? – задумчиво произносит Шерлок, перегнувшись через колени Джона, чтобы взглянуть на ночное небо. Его волосы пахнут пудрой и чистотой, лаком для волос и чем-то пряным – вероятнее всего, его одеколоном или, может быть, средством после бритья. У Джона уходит секунда, чтобы вспомнить, что тот говорит о луне. – Даже если она приносит разрушения в твою жизнь. – Да, – произносит Джон, рассматривая профиль Шерлока, – так оно и есть. * Ко времени их прибытия вечеринка уже в разгаре. Стемфорд снял на вечер паб в Клеркенвелле, и в его зале темно и тепло, полно людей, и нити тумана заполняют пространство, поднимаясь от котла с сухим льдом на барной стойке, а поверх всего пульсирует ритм музыки. На обычный для паба декор из изделий таксидермиста и старых карт мира нанизана плотная белая паутина, на каминной полке толпятся свечи, а на окна повешены темно-красные бархатные шторы для того, чтобы прохожие не заглядывали с улицы, и оттого комната кажется перенесённой прямо из какого-то древнего трансильванского замка. Если бы трансильванские замки украшались красными неоновыми надписями под вывеской. Рядом с ним Шерлок переминается с ноги на ногу, его взгляд стремительно обегает пространство, когда он пытается воспринять все одновременно. Джон жестом предлагает пройти внутрь. – Думаю, нам стоит начать с выпивки. Бар – это совокупность тёмного дерева и сверкающих бутылок, и отблесков неонового света на подносы с рюмками, наполненными красным ликёром, и на стоящие наготове кувшины с ярко-зелёными напитками. Шерлок идёт позади Джона, может, самую малость чересчур близко, не позволяя никому встать между ними, пока они пропихиваются, чтобы получить место у барной стойки и внимание бармена, и Джон заказывает им обоим пиво, которое, как он знает, понравится Шерлоку и передаёт ему один из стаканов. Он надеется, что одна или две порции выпивки успокоят его нервы. Вместе они проскальзывают за стол в тёмном углу, чтобы медленно потягивать свою выпивку и обдумывать происходящее. Постепенно Шерлок начинает расслабляться, бормоча характерные детали костюмов окружающих людей Джону на ухо, придвигаясь ближе, чтобы быть расслышанным за ритмами тектоника и ремиксов Мадонны: медсестра времён второй мировой, Чарльз Дарвин, танцовщица канкана. Это искушение – просто сидеть так весь вечер, отгородившись вместе с Шерлоком в этом углу, выпивать и смеяться над нарядами людей, слушать, как он всех дедуцирует. Тем не менее, вся идея с посещением вечеринки была в том, чтобы найти отвлечение от Шерлока, а не игнорировать всех ради него, так что Джон всматривается в толпу и пытается найти кого-нибудь знакомого или кого-то, с кем он был бы не прочь познакомиться. Кто был бы не против выпивки и танца, по крайней мере. В зале несколько групп греков и римлян, парочка флэпперов, парочка юбок с пуделем в стиле 50-х, викинги, рыцари и так далее, и тому подобное. Шекспир и Георг III опустошают рюмки одним глотком возле бара, а на другом конце зала женская версия Робин Гуда распивает один коктейль на двоих с девой Мариан, обнимая её за талию. Внезапно Джон осознаёт, что все кроме него, похоже, обладают одним общим признаком. – Шерлок? У этой вечеринки есть какая-то тема, о которой я не знаю? Он смотрит на него, и Шерлок одаряет его той кривоватой улыбкой, которая говорит, что он в точности знает, что Джон имеет в виду, что он тоже это заметил, что он ждал, когда до Джона дойдёт, и невероятно доволен, что тот понял. Это так знакомо, и осознание этого пробирает до костей, теплое и восхитительное. – Мне об этом ничего не известно. – Тогда почему я единственный человек здесь, кто не одет как исторический персонаж? Уголки рта Шерлока напрягаются – он подавляет смешок. – Полагаю, ты просто опережаешь своё время. Это глупая шутка, но они все равно смеются в свои бокалы с пивом, и Джону приходится остановить себя, чтобы не склониться к Шерлоку, чтобы не прижаться ближе в темноте, желая увидеть, как собираются морщинки в уголках его глаз и застенчивую одностороннюю улыбку его рта, которая появляется, когда он особенно счастлив. Отвлечение, напоминает себе Джон. Ты ищешь отвлечение от всего этого. – Хорошо, – произносит он, осушая свой бокал и ставя его на стол, – я пойду, огляжусь тут, хм? – Хм. – Постарайся найти Стемфорда и сказать ему привет, ладно? Шерлок хмыкает. – Похоже на то, что я на самом деле так сделаю? – Сделаешь. – Сделаю? – бровь Шерлока изгибается крайне скептически, но каким-то образом Джону удаётся не рассмеяться и Шерлок сдаётся. – Ох, как хочешь. Давай, я присоединюсь к тебе позже. Джон отправляется в зал, позволяя движению толпы нести себя к танцполу. Когда пару мгновений спустя он оглядывается на Шерлока, Шерлок уже исчез. * Какое-то время Шерлок болтается по залу, двигаясь в такт музыке, чтобы легче скользить сквозь толпу, подслушивая обрывки разговоров тут и там, но в действительности не уделяя им внимания. В итоге он находит стол с закусками и съедает полмиски чипсов, выпивает еще два стакана пива и говорит привет Стемфорду, как и обещал. Он знает, что избегает Джона. Позволяет ночи подхватить его. Если так пойдёт и дальше, он никогда не наберётся храбрости, чтобы сказать Джону... что бы он там ни собирался сказать Джону. Он полагает, что представлял себе это по-иному. Что Джон (в действительности не желающий общаться с народом, но чувствующий себя обязанным) сделает круг или два по комнате, а затем пойдет искать Шерлока. Что они найдут тихое местечко, чтобы вместе выпить, пододвигаясь ближе и ближе, чтобы расслышать друг друга в шуме музыки. Что Джон будет заворожён им, длиной его шеи над высоким воротником рубашки, движением его рук. Что он будет очаровательным, и Джон будет очарован, и всё просто случится, так, как Шерлок бы того хотел. Вместо этого Джон пропал уже час назад, беседуя с разными людьми, и несколько раз танцевал. Он даже купил девушке, одетой как Амелия Эрхарт, выпивку, он наклонялся всем телом к ним, сосредотачиваясь на них и на разговорах. Шерлок старался принять занятый вид, не желая выглядеть так, как будто ожидает, когда Джон вернётся к нему. Он не уверен, что у него получилось. Но сейчас Джон на танцполе, танцует с какой-то Джеки Кеннеди, и Шерлок видит открывшуюся возможность. Джон очевидно не испытывает ужасного интереса к своей партнёрше, если судить по целому футу расстояния между ними, которое она пытается закрыть, протягивая руки к его талии. С немалой долей удовлетворения Шерлок замечает, что хотя Джон продолжает улыбаться, он всегда делает шаг назад, восстанавливая между ними дистанцию. Шерлок останавливается у барной стойки, чтобы заказать ещё два пива, и набирается решимости сделать шаг. Сейчас или никогда, Холмс, думает он, подбадривая себя, но успевает сделать едва ли пару шагов по направлению к Джону, прежде чем мужчина, одетый как Наполеон, включая традиционную двууголку, ввергается в пространство Шерлока, и не даёт Шерлоку себя обойти. – Совершенно ужасно, не так ли? – произносит Наполеон (его голос понижается, там где прорывается акцент), оглядывая комнату. – Все эти люди. У меня от этого голова болеть начинает. Он поворачивает голову обратно, чтобы посмотреть Шерлоку в глаза. У него плоский и холодный взгляд, и Шерлок чувствует, как холод пробирает по позвоночнику. Шерлок не рассчитывал, что кто-то помимо Джона может захотеть поболтать с ним. Он хмурится и отодвигается немного с высокомерным видом. – Извиняю вас. Наполеон только наклоняется ближе, неспособный либо нежелающий понять намёк. – Хотя я люблю Хэллоуин, – говорит он, делая глубокий, преувеличенный вздох через нос, его веки со взмахом закрываются прежде чем он выдыхает. – Смерть гораздо ближе к поверхности, не так ли? Просто вне досягаемости. Требуется гораздо меньше усилий, чтобы просто… – он протягивает руку и впивается тремя пальцами в плечо Шерлока, – … толкнуть кого-то к ней. – Отвратительно, – заключает Шерлок с гримасой на лице, скривив губы, тогда как его желудок начинает скручиваться. – Прочь с моего пути. Но Наполеон всего лишь ухмыляется во все зубы. – Думаю, – медленно говорит он, и его взгляд медленно ползёт вверх и вниз по телу Шерлока, – я думаю, что слэшерные фильмы намного интереснее, чем танцы. Вся эта смерть. Свежая кровь, запекшаяся кровь. Ты ведь знаешь всё о крови и останках, правда, Шерлок? Или тебе нужен быстрый урок? Желчь поднимается к горлу Шерлока, и он делает ещё один шаг назад, внезапно почувствовав себя в ловушке; его руки слишком заняты двумя стаканами выпивки, чтобы помешать Наполеону приблизиться снова. Музыка, слишком громкая, отдаётся басами в груди Шерлока, заставляя его чувствовать себя так, как будто он не может выровнять дыхание. Я никогда не чувствовал себя загнанным в ловушку, думает он в ярости, но это не помогает побороть ощущение. – Убирайся с моего пути, – огрызается Шерлок снова, а затем там оказывается Джон. – Прощай, – говорит он Наполеону, улыбаясь той очень определённой улыбкой, которая означает, ты заканчиваешь сейчас, либо я тебя надвое разорву, и Наполеон презрительно усмехается (Шерлок почти ожидает, что тот зашипит), но после напряжённого момента, он, наконец, удаляется прочь. Джон кладёт одну руку на руку Шерлока, оглядывая его, как будто он в состоянии увидеть, где Наполеон дотрагивался до него, потом забирает один из стаканов из рук Шерлока. – Ты в порядке? – Да, – уверяет его Шерлок, пряча вздох облегчения и остаточную нервозность за глотком своего напитка. Он подходит чуть ближе; Джон поворачивается, чтобы впустить Шерлока в своё пространство. – Да, он просто жути нагнал, вот и всё. Продолжал говорить о смерти. – Да, могу себе представить до какой степени это приводит в замешательство, когда кто-то другой, а не ты поднимает эту тему, – шутит Джон, слегка посмеиваясь, но его глаза, устремлённые на Шерлока, всё ещё серьёзные, оценивающие его состояние. Интенсивность этого взгляда отогревает внутренности Шерлока, берёт верх над холодом, который Наполеон оставил после себя. Шерлок качает головой. – Это было по-другому, почти как если это было личным, – он смотрит поверх голов завсегдатаев вечеринок, но нет никаких признаков ни двууголки, ни мужчины под ней. – Я не знаю. Должно быть, на меня выпивка подействовала. Джон смотрит на него ещё несколько мгновений, оценивая его состояние, но затем он, кажется, принимает слово Шерлока на веру. Он делает большой глоток из своего стакана, затем дьявольски усмехается, возвращая полупустой стакан на барную стойку. – В таком случае, – произносит он, как будто принял решение, – думаю, я воспользуюсь возможностью и вытащу тебя на танцпол, прежде чем ты станешь слишком пьян. Пойдём, пойдём, станцуй со мной. Десять минут назад это было именно то, чего хотел Шерлок, но, похоже, смелость покинула его. Если он сейчас пойдёт с Джоном, который тёплый и сильный и защищающий, и который подошёл к Шерлоку, когда Шерлок не нуждался в нём, но хотел, чтобы он все равно там оказался, – он знает, что не сможет устоять перед настойчивым желанием упасть в Джона, прижаться к нему слишком близко, а затем настанет тот момент, и Шерлок не готов сказать то, что он хотел сказать. – Ах, нет, нет, я не думаю… – Чушь, – настаивает Джон, забирая выпивку Шерлока и оставляя её на барной стойке рядом со своим стаканом, прежде чем развернуться и протянуть ему руку. У него серьёзный, даже значительный взгляд, и мысль о том, что Джон тоже знает, что может произойти, неотразимо разрастается в разуме Шерлока. – Пойдём, станцуй со мной. Пожалуйста. Шерлок ничего не может поделать. Он позволяет Джону провести себя на край танцпола и пытается очистить разум от всего, за исключением электронного ритма песни, но его разум в беспорядке, и он просто потерян, даже когда пытается заставить своё тело двигаться под неё, найти ритм своими плечами и бёдрами. Движения кажутся неловкими, чуждыми; он выдыхает, думая, что он, должно быть, выглядит невероятно глупо. – Вот так, – говорит Джон, смеясь и подступая ближе, скользя руками по бёдрам Шерлока и под камзол. – Ты думаешь слишком сильно. Сфокусируйся на мне, ладно? Просто двигайся вместе со мной. Музыке гораздо легче следовать, подчиняясь сигналам тела Джона. Движения его талии и рук пробуждают некоторую давно позабытую память тела со времён юности Шерлока, когда клубы и бары были более знакомым пейзажем. Песня несётся над ними – глубокий синтетический бас, который отдаётся у Шерлока в груди и ускоряет его сердцебиение: быстрее, и быстрее; и Джон не убирает руки. Вместо этого он использует их, чтобы направлять Шерлока, притянуть его ближе, и они движутся вместе – они всегда движутся вместе, всегда синхронизированы, естественно и инстинктивно. Изгиб тела и натяжение мускулов, обмен пространством и жаром, следование линиям тел друг друга: это танец, который Шерлок и Джон танцевали сотню раз, неотвратимо подвигаясь ближе, неизбежно. Потом песня сменяется и ритм замедляется и углубляется во что-то более тёмное, что-то, что освещает воздух электричеством, изменяющееся и чувственное. Джон шагает ещё ближе, его рука скользит с талии Шерлока на поясницу, прижимая их тела ближе друг к другу, бедро к бедру, грудь к груди, мышцы их бёдер трутся друг о друга. Шерлок потерялся в музыке и в ощущении рук Джона, он с трудом способен удержать мысли в голове, когда их тела изгибаются друг в друга, его собственная рука тяжело ложится на загривок Джона, а вторая, чуть более нерешительная – на его талию, скорее изучающая, чем придающая ему устойчивость. Мягкий хлопок рубашки Джона трётся об дамасский узор жилета Шерлока, сбиваясь наверх, обнажая кожу над поясом джинсов Джона, и Шерлок проводит по ней пальцами. У Джона горячая кожа, а мускулы под ней подрагивают; его прерывистое дыхание так близко, что кажется будто он крадёт воздух прямо изо рта Шерлока. Шерлок с усилием поднимает взгляд и видит, что Джон смотрит в ответ, его глаза затуманены примитивным импульсом желания, зажигающим искры стихийной магии, подобной порыву грозы над Лондоном, с аркой неоновой молнии, расцветающей на лазури неба. Затем взгляд Джона падает на рот Шерлока, и Шерлок чувствует, как его губы раскрываются, принимающие и призывающие и следующие. Вот оно, думает он, я могу поцеловать его, прямо сейчас. Он собирается поцеловать меня. Он собирается поцеловать меня. Ближе, замедляясь, вгибаясь, и притягиваясь. Он собирается… Затем музыка прерывается и наступает резкая тишина. Волшебный момент рассыпается на осколки, и Шерлок отшатывается одновременно с Джоном, они отрываются друг от друга, как будто это обжигает. Воздух застревает у Шерлока в горле, как будто воздух между ними спалён жаром танца, и сейчас, когда они на расстоянии почти в два фута, левая рука Джона сжимается в кулак. Шерлок улыбается ему одобряющей улыбкой, пусть и немного дрожащей, не желая полностью потерять момент, но Джон только смотрит в ответ в шоке и растерянности и, может быть, даже со стыдом. Он не собирается целовать меня, беспомощно думает Шерлок. Он больше ни о чём не может думать. Он вообще не может реагировать. – Шерлок? – кричит Майк в звенящей тишине комнаты. Каждое лицо в баре поворачивается, чтобы посмотреть на него, на него и на Джона, на них двоих вместе, и Шерлок внезапно чувствует тошноту. – Тебе тут кто-то звонит. * Телефон в кабинете в задней части паба, там только письменный стол и стул, впихнутые в пространство размером с чулан. Шерлок распахивает дверь и даже не утруждается включить свет, вместо этого полагаясь на свет из коридора, пока его глаза адаптируются после темноты главного зала. Снятая трубка ждёт, лежа на столе, и он хватает её. – Как ты вообще получил этот номер? – рявкает Шерлок, полностью игнорируя приветствие, его грудь всё ещё вздымается после танца и … чего бы Джон там не собирался сделать. Он вжимает трубку в ухо, как будто это заставит Лестрада отвечать быстрее. – Джон оставил мне его на случай необходимости, – мгновенно отвечает Лестрад. – В Хэллоуин всегда больше преступлений, он подумал, что ты нам можешь понадобиться и, Боже, Шерлок, ты нам и правда нужен. Шерлок фыркает и обводит кабинет взглядом, чтобы посмотреть на Джона, но Джон не пошёл за ним из бара, и Шерлок чувствует, что готов вылезти из своей кожи из-за прерванной волны адреналина. – Чем бы это ни было, это может подождать. Джон собирался поцеловать его, а потом он отступил назад, потрясённый и ошеломлённый, и он не пошёл за Шерлоком, кажется, в первый раз за всё время, и Шерлок не может разбираться с банальным преступлением прямо сейчас, это неважно, ничто никогда не было настолько важно, как это. – Не ради Хэллоуинской вечеринки, ты не можешь, – рявкает Лестрад в ответ, совершенно не подозревающий о панике Шерлока. – В это раз это действительно чрезвычайная ситуация, Шерлок, и мне нужно, чтобы ты занялся этим. У меня тут какая-то важная шишка из Голландии, работавшая с нашим министерством обороны, была зарезана в своей спальне одним из её собственных кухонных ножей. Вся её прислуга отсутствует, и всё это полная катастрофа… – Лестрад, я не могу. – Кроме всего прочего, все остальные службы безопасности, каждый расстроен и они все дышат мне в… что? Шерлок вкручивает свои пальцы в тугую спираль телефонного провода. – Я не могу прийти. Не сегодня. Я занят чем-то важным. Сфотографируй там всё и пусти криминалистов, и я подойду завтра посмотреть. На другом конце провода краткое, но сердитое молчание, после чего Лестрад выдавливает: – Ты не серьёзно. Я даю тебе убийство года, а ты занят? – Я не могу упустить этот шанс, Лестрад. – Чёрт побери, Шерлок, соберись. Ты месяцы ждал такого дела, и ты собираешься выбросить его ради Хэллоуинской вечеринки? Что ты имеешь в виду под шансом? Ты пытаешься наширяться на этой вечеринке? Где Джон, позови Джона к телефону. – Я не пытаюсь наширяться, я пытаюсь… Господи, Лестрад, – Шерлок прерывает тираду, которую он так отчаянно хочет продолжить, и вместо этого прислоняется к стене рядом с телефоном, изучая ворох бумаг на столе, чтобы вернуть себе сосредоточенность. Джон все ещё не пошёл за ним, не просунул голову за дверь, чтобы спросить, что происходит. – Это не наркотики, – начинает он снова, гораздо спокойнее. – Я просто пытаюсь провести вечер с Джоном. Шерлок практически может расслышать, как Лестрад качает головой на другом конце провода. – Ты нужен мне здесь, и прямо сейчас, этот случай странный, и это вопрос безопасности для людей на самом верху, и если ты просто… Хорошо, знаешь что? Хорошо. Если ты придешь, я дам тебе доступ к материалам по делу Моргана. Ох, а вот сейчас совсем нечестная игра. – Дело о коррупции? Ты знаешь, что у меня не будет никаких угрызений совести, если придётся обвинить Мет (metropolitan police). – Я знаю. Я в отчаянии, Шерлок. Шерлок смотрит по сторонам. Он всё ещё один в кабинете, в темноте, адреналин в его жилах замедляется, и он думает, что ему тоже стоит смириться. Какая бы возможность у него ни была с Джоном, она закончилась, когда Джон отступил с выражением ужаса на лице от осознания, как близко они подошли к черте. – Хорошо, – вздыхает он, выпрямляясь и ища взглядом карандаш и клочок бумаги. – Какой адрес? * Джон падает спиной на дверь туалета, после того как защёлкивает замок, его сердце стучит во внезапной тишине. Слабый свет проникает сквозь окно из матовых стеклянных кирпичей, очерчивая силуэты туалета, раковины. Он думает, что к счастью, он не может разобрать своё лицо в зеркале. Они были так близко. Он честно не знает, как всё так вырвалось из-под контроля. Он думал просто немного потанцевать, просто посмотреть, как Шерлок немного расслабится и затем… он не знает. Он не знает, о чём он думал. Только то, что он положил руки на бёдра Шерлока, а затем Шерлок поймал ритм и не отстранился. Только то, что ощущение его тела под итальянским дамаском, движущегося под музыку, изгибающегося, свободного и не осознающего себя, было воодушевляющим. Только то, что когда он приблизился, Шерлок тоже приблизился. Джон, спотыкаясь, подходит к раковине и включает воду, плещет её горстями на лицо, чтобы прочистить мысли. Они были настолько близко, что Джон мог видеть капельки пота, собирающиеся у бровей Шерлока, настолько близко, что он чувствовал дыхание Шерлока на своей щеке. Настолько близко, чтобы скользнуть рукой под камзол Шерлока и почувствовать шелк жилета на пояснице. Настолько близко, чтобы поцеловать его. Джон думает, что в следующую минуту он бы это сделал. Он бы поцеловал Шерлока. А Шерлок не отстранился. Неужели Шерлок просто не осознал, что сейчас случится? Неужели он просто не понял? Но нет, это невозможно. Может Шерлок и не виртуоз в социальном взаимодействии, но он гений. Тут не требуется особо сложная дедукция, не когда их тела ближе друг к другу, чем когда-либо до этого, а руки Джона на его талии и взгляд Джона, неспособного оторвать взгляд от крохотного пространства между губами Шерлока... Громкий стук в дверь туалета заставляет Джона подпрыгнуть. – Минуту, – отвечает он, неуклюже отрывая бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо. Соберись, говорит он сам себе. Шерлок никогда не был даже отдалённо заинтересован в ком-либо, меньше всех – в Джоне. Вероятно, это просто был голос алкоголя, и, что бы он там ни нашептывал, беседа уже закончилась. Когда он открывает дверь, там стоит Шерлок, заполняя собой дверной проём. Он оглядывает Джона острым, критичным взглядом, и у него поджаты губы. Это совершенно не радостный вид. – Пойдём, Джон, – говорит он необычно напряжённым голосом, – произошло убийство.