Я не участвую в войне...

Последний раз, когда Роджерс видел Трэвиса и его группу, он зарекомендовал себя перед ними, мягко говоря, не в лучшем свете. Приехал с отрядом боевиков, уехал в неизвестном направлении с ними же. И времени на внятные объяснения тогда не нашлось. Теперь впереди были все шесть часов пути в одиночестве за баранкой, чтобы обдумать в различных вариантах предстоящий, не самый легкий разговор. Ему претили оправдания. По крайней мере, Стив всерьез рассчитывал, что у него было время. На самом деле он успел лишь выехать из города и проехать меньше мили в выбранном направлении, прежде чем мчащаяся, словно от дьявола, колонна бронемашин, просматривающаяся вдалеке по клубам выбивающейся из-под массивных колес пыли, круто развернула его назад. И либо это в пору было считать паранойей, либо столь редкой в последнее время удачей, потому что из всей колонны, благополучно проскочившей мимо, в город свернул только один броневик. Его ошалелые пассажиры, вывалившись из кабины прямо на въезде в переулок, казалось, в упор не заметили ни камуфляжной раскраски пикап, развернутый поперек дороги с целью максимально перекрыть проезд, ни самого экипированного и вооруженного Стива, абсолютно не настроенного на новые знакомства. — Врача! В этой дыре есть врач?! Твою ж… Серега! Переведи на их шакалий! Вдруг у них хотя бы аптечка завалялась… или на худой конец питьевая вода. Выхватив взглядом Хартманн из настороженной толпы местных, Роджерс без слов дал ей понять, чтобы оставалась на месте, после чего сам медленно отделился от общей массы и вышел вперед, ближе к пикапу, навстречу нервным визитерам. — Не трудись, — он заговорил по-русски, с отвычки с сильным акцентом, но на слух все еще узнаваемо. — В этой дыре найдутся… приблудные шакалы, что по-вашему… понимать и говорить, — в ответ на моментально нацеленное в его сторону оружие, Роджерс раскрыл руки пустыми ладонями напоказ, оставив автомат свободно висеть на груди. — Спокойно. Опустили пушки, вдохнули-выдохнули и объяснили, что вам нужно. — Ты кто нах… — русский солдат запнулся на полуслове, таращась на Стива во все глаза. Опасаясь упускать потенциального врага из виду, но отчаянно нуждаясь в чьем-то стороннем подтверждении, он рывком оглянулся себе за плечо. И почти мгновенно вернул внимание к цели. — Аху… Америкосы сюда своего звездно-полосатого отрядили? — солдат присвистнул, решимость в его взгляде угасала с той же скоростью, с которой разгоралось узнавание. Даже руки на оружии едва заметно дрогнули, пальцы расслабились, словно он вот-вот готов был бросить резко ставший бесполезным автомат, завести руки за голову и сдаться. — Он еще и по-русски говорит?.. Что к черту происходит? — Тот же вопрос… — Стив прошептал себе под нос на английском, а, опомнившись, спросил громче и уже на русском: — Предлагаю начать сначала. Врач, говорите, нужен? Встречный вопрос к вам: нужен ли он вам настолько, чтобы проявить… чудеса толерантности? Собираясь возвращаться за незаслуженно брошенными, сбривая бороду лезвием армейского ножа в предрассветных сумерках, Роджерс и не подозревал, что к вечеру этого же дня ветер перемен сдует их за сотню миль к западной границе, на военную базу сирийских ВС, где он будет мерить шагами обнесенную колючей проволокой территорию, в то время как Хартманн где-то там, в здании будет готовиться к операции, в условиях, едва ли для этого предназначенных. Лазарет военной базы — это, конечно, не полуразрушенные катакомбы, но и не операционная полноценного госпиталя, а кучка не говорящих по-английски людей с сомнительно наличествующим медицинским образованием — не квалифицированная хирургическая бригада. На очередном отрезке уже протоптанной прямой вдоль крыльца Стив выкинул недокуренную сигарету и, перешагнув три ступеньки за раз, почти мгновенно оказался внутри. Игнорируя летящие в спину настороженно-предостерегающие взгляды и перешептывания, Роджерс с напором танка прошел по лабиринту коридоров, пока не наткнулся на нужную дверь, снаружи подписанную иероглифами. Прежде, чем беспардонно вломиться внутрь, он заставил себя постучать, выждать необходимое время и даже мысленно упрекнуть себя в том, что додумался принести в такое место шлейф курева… Хартманн предстала перед ним в полном облачении, не считая маски и перчаток, с руками, согнутыми в локтях и задранными вверх. Правила асептики и все такое прочее, что Роджерс когда-то сам имел сомнительное удовольствие изучать, более того, неукоснительно этому следовать. — Ты уверена? — Стив все-таки задал этот нелегкий для обоих вопрос. — На тебе, как на специалисте, свет клином не сходится. — Здесь нет необходимого оборудования. До места, где оно есть, парня не довезут. Сделать что-то нужно здесь и сейчас. Дозы сильной химии, которыми можно заменить ингаляционный наркоз, ограничены теми, что есть у меня. Теми, что создавались для нас… Пилить придется вручную и делать это быстро, успевая параллельно справляться с кровотечением. У него шанс выжить — один к тысяче. И это если у стола стану я. Не потому, что что-то там сошлось, а потому что я физически успею сделать хоть что-то в случае, где другие не смогут ничего. — Ты знаешь, почему я спросил, — Стив пристально, насколько позволяло условно безопасное расстояние между ними, всмотрелся в ее глаза. — И я спрашиваю снова: ты сможешь? Вместо словесного ответа Хартманн обернулась лицом к стеклу, по ту сторону которого в просвете открытых жалюзи просматривалась небольшая операционная. Пациент с перетянутым жгутом правым бедром лежал на столе. Время наложения жгута стремительно истекало. — По крайней мере, я избавлю его от страданий, — она посмотрела на Роджерса. — Все или ничего. Здоровый живой или калека и мертвый. Это мой принцип. Я никого не обрекаю на инвалидность. — Но ты не сможешь сделать так, чтобы он назавтра поднялся и как ни в чем ни бывало здоровым пошел в бой, — Стив понизил голос до невнятного шепота. — Он обычный человек, которому грозит ампутация. И заново у него конечность не отрастет… — Я не лезу в твою работу, Роджерс, а ты в мою, — Хартманн бесцеремонно его перебила. — Удачной поездки. Надеюсь, Трэвис с парнями еще не растащили мои игрушки на сувениры. Они бы мне сейчас очень пригодились. — Намек понят, — глядя сквозь стекло, Стив все тем же шепотом на грани слышимости произнес: — Удачи, мисс Эрскин. Во имя внутреннего спокойствия она предпочла никак на это не реагировать. Если Роджерс таким образом пытался воззвать к ее благоразумию, то у него это благополучно не получилось. Ровно как и напугать ее жутким стечением обстоятельств и событий, вновь поставивших ее фактически один на один с пациентом, от которого предстояло отрезать кусок. Буквально. Вторично обработав руки, Хартманн коленом пнула дверь в операционную. — Планы изменились, — она сообщила на арабском для всех присутствующих. — Не режем. По максимуму извлекаемые осколки, останавливаем кровотечение из магистральных, наглухо рану не ушиваем, льем физраствор для восполнения объема и шпигуем антибиотиками. Основное условие: до первой остановки сердца. Никакой реанимации. Возражения? — Рана инфицирована. При такой тактике, вероятнее всего, он умрет от сепсиса в ближайшие часы. Или от болевого шока. Гуманнее провести ампутацию. Здесь не те условия, чтобы заботиться об эстетике. — В случае ампутации, если он ее переживет, условия в лучшую сторону не поменяются. Сможем его стабилизировать — русские переправят его в госпиталь в Алеппо, к своим спецам, и он перестанет быть вашей проблемой. Для не согласных — дверь открыта, — Хартманн бесцеремонно указала большим пальцем себе за спину. — Десять минут до снятия жгута. Работаем в темпе! Призывая всего-навсего меньше болтать, Хартманн еще даже не представляла, что этой фразе в разных языковых вариациях суждено будет стать ее мантрой на ближайшую бесконечность слившихся воедино дней. Пяти часов не прошло с их приезда на базу к сирийцам, как русские прислали вертушку для эвакуации раненого. Она была в ответе за выбранную сомнительную тактику лечения, поэтому ей предстояло лететь в сопровождении, вместе с бригадой присланных медиков. Ждать возвращения Роджерса было решительно некогда, тем более, что никто особо не допытывался ни об имени, ни о звании, ни о национальной принадлежности. Ее восприняли, прежде всего, как специалиста. Она была нужна там… где бы то ни было. Оставшиеся на сирийской базе русские, сполна проникшись ответственностью, клятвенно пообещали сообщить «звездно-полосатому» ее новые координаты. Решение было спонтанным, единоличным и абсолютно нечестным. Но не полететь она не могла. Юго-запад страны. Алеппо. Новый, недавно построенный госпиталь, принадлежащий русским, приличный запас качественных медикаментов, современное оборудование — практически идеальные условия, кроме того факта, что рук продолжало отчаянно не хватать, при стабильном, ничуть не уменьшающемся потоке раненых. Прежде всего, гражданских, регулярно попадающих под раздачу. — Белоснежка, держи. Наливное! Хартманн оглянулась на оклик, едва успев поймать метко брошенное в ее сторону яблоко. — Надеюсь, оно не отравлено злобной старухой? — она коварно улыбнулась штатному анестезиологу и ему же послала приветственный салют. — Мерси. — Ребята, у вас пять минут на «дожевать», — прокричала с поста регистрации медсестра, отняв трубку радиотелефона от уха. — Сквозное огнестрельное с пневмотораксом. Расчетное время прибытия — семь минут. — Константин Андреевич, хоть один оперблок свободен? — Хартманн промямлила в коммуникатор-наушник, на ходу пытаясь успеть пропихнуть в себя яблоко. — Нина, собери по максимуму первичку. Упор на группу крови и сопутствующие. — Окей, босс. — Я не босс. Я почасовик, на 0,25 ставки. Гранту скажи, как объявится, что я во второй операционной. Работаем! Не успела она закончить с огнестрелом, как привезли кого-то с черепно-мозговой, и Диких занял последнюю свободную операционную и почти всю дежурную бригаду на неопределенно длительный срок — нейрохирургия пожирала свободные руки немерено. Роджерс с группой Трэвиса вернулись из поездки в пригород и привезли ребенка с осколочным и в довесок к нему истерически причитающую мать… — Операционная не готова, — растерянно развела руками санитарка, едва успевшая начать уборку. — Нина, выдерни какого-нибудь из охраны с перекура, пусть сядет на телефон. Ты мне нужна. Вкати мамаше успокоительное внутримышечно, в стандартной дозе на ее вес и чем-нибудь ее займи, — поднеся руку к наушнику, Хартманн сообщила в эфир на английском: — Джек, неси ребенка в смотровую. Питерс, Дэвис, примите душ и скооперируйтесь кем-нибудь из русских. За вами вечерний обход. В темпе, ребята. Работаем! А вечером, закончив смену, они сидели на улице у костра и жарили шашлык. Все вместе: сирийцы, русские и даже… американцы. Врачи и военные. Раненые и здоровые. Они со Стивом всячески пытались избежать сборища. У них много накопилось того, что требовало обсуждения наедине, но изначально сбежать не получилось, а после пришлось изобразить хотя бы пассивное участие и какое-то время побыть у всех на виду. К ним не предъявляли прямых претензий, не обвиняли в дезертирстве или шпионаже, но лишь до поры до времени, и напрашиваться не стоило. — Погодите-погодите, дай посчитаю… — все не унимался ошивающийся поблизости Дэвис. Он поднял до уровня глаз ладонь и стал показательно загибать пальцы. — Английский — раз, арабский — два, русский — три… Сколько еще языков в вашей копилке? Стиву изначально удалось поставить условие русским военным — за спасение сослуживца — чтобы те из них, которые практически сходу признали в нем Капитана, не спешили нести это знание в массы. Ему удалось заново найти общий язык с Трэвисом и его парнями, убедив их сохранить тайну, насколько это возможно. За прошедшую неделю у него снова наметилась густая щетина, он постоянно носил бандану и очки-авиаторы, на близкий контакт ни с медиками в госпитале, ни с солдатами не шел и вообще предпочитал большую часть того времени, что Хартманн пропадала в операционных, то есть, практически сутками, проводить в поле, подальше от всех. Это выигрывало время и на неопределенный срок продлевало лояльное к ним отношение, но чем чаще Диана ловила себя на этой мысли, тем сильнее было ощущение, что, чем больше времени они получают в распоряжение, тем лишь хуже. Работа в госпитале ее затягивала, она ее буквально поглощала, как поглощает покер азартного игрока… Ушедшая глубоко в свои мысли, начисто забывшая и о чужом близком присутствии, и о заданном вопросе, Хартманн поймала на себе молча вопрошающий взгляд Роджерса и заторможено пожала плечами, движением губ давая понять, что лучше не игнорировать навязчивого поклонника. Кларк был славным малым, когда касалось дела, но в остальное время язык у него был совершенно без кости. Отвязаться можно было, только заткнув прямым ударом в челюсть. — Nicht so sehr (нем.: не так уж и много), — скороговоркой ответил Стив, надеясь перетянуть лишнее внимание на себя, как заведомо более публичного, предоставив Диане шанс оставаться в тени его спины. — Der Schwatzhafte schadet sich selbst (нем.: язык твой — враг твой). — Wenn die Soldaten… — вольно напел Дэвис, фальшиво копируя мотив известной песни. — Я тоже в школе немецкий учил… Ну, а вы, фройляйн Хартманн? — он перевел на нее пытливый взгляд, недвусмыссленно намекая, чей ответ ему интересен больше всего. — Sprichst du Deutsch? — Ja… — она бросила обманчиво лениво и сухо. — Четыре, — Кларк загнул еще один палец и снова повернулся к Стиву, на что тот вполне искренне покачал головой и ладонью подбил в воздухе черту под воображаемым списком. На этом его скромные познания действительно заканчивались, если не считать за полноценное знание языка те несколько расхожих слов на французском, подслушанных вечность назад у Гейба Джонса. — Что ж… У тебя есть все шансы на победу… — и снова Дэвис обратил взгляд, в котором продолжало полыхать не ведающее границ любопытство, на Хартманн. Та оскалилась в улыбке, одновременно обозначая и свое отношение к подобного рода беспардонным расспросам, и предвосхищая реакцию на свой, уже готовый, но не озвученный ответ. — Дай подумать, эм… — она изобразила напряженную задумчивость. — Все, — и следом же очень правдоподобно посмеялась с собственных слов, сводя все к шутке. — С гугл-переводчиком. Дэвиса кто-то… кажется, Шерман очень вовремя позвал ближе к костру, и, собираясь уходить, он послал им одну из тех своих улыбок, за которую на ряду с бесконечной болтовней ему хотелось что-нибудь сломать. — Только тсс! — он прижал к губам палец. — Меня просили вам напрямую не говорить, да только вы какие-то больно непонятливые оказались, жметесь тут, шепчитесь… Мы вам в личное пользование целое здание освободили, не считая отделения интенсивной терапии. Так что, Джейме, срочно бери свою Серсею, ну или… скорее, Серсея бери Джейме и идите, грешите на здоровье. Стив весьма для себя несвойственно подавился пивом, которое весь вечер цедил мелкими глотками прямо из горла бутылки, чтобы не выбиваться из общей массы и лишний раз не напоминать знающим об особенностях своей личности. И опять же, чтобы отвести всеобщее внимание от Дианы, пьющей исключительно воду, соки и прочее безалкогольное, что удавалось достать. — Да ладно тебе в невинность играть, кэп, — последнее можно было прочесть только по губам и с очень близкого расстояния. — Здесь все взрослые люди… Парень умолк на полуслове и опасливо отступил на полшага назад, стоило Роджерсу одним стремительным, слитным движением — словно еще секунду назад вовсе не он старательно изображал разморенную усталость — подняться на ноги. Опасаясь худшего, Хартманн на всякий случай придержала его за запястье. — Стив, он явно перебрал. Да и какая разница… — Я знаю эту отсылку… — Роджерс процедил сквозь зубы, и по одной только этой фразе Хартманн поняла — худшее случилось. Стив знал. Каким образом, дело пятое, и она не собиралась прямо сейчас это выяснять. — Кларк, кроме шуток, испарись, — Диана послала ему предупреждающий взгляд, медленно качая головой. — Стив, наплюй на все. Он же пьяный. — Сядь, — Роджерс легко вывернул свое запястье из сдерживающей хватки и двинулся на Дэвиса. — Сядь. Живо. — Эй, ребята! Что там у вас происходит? Ну вот. Доигрались. Не хватало еще на всеобщее обсуждение это вынести. — Нечто очень любопытное, — отозвался Стив стальным голосом, окончательно и бесповоротно центрируя на себе внимание разморенной едой и выпивкой компании. — За нашими спинами. Слухами зовется. Не думал, что придется объяснять, но вот… — он наградил Дэвиса красноречивым взглядом. — Видимо, пришлось. Прием-прием! Меня хорошо слышно?! Меня все понимают?! — Роджерс потянул прикрывающую лицо Хартманн за свободную руку, понуждая подняться на ноги. — Мы не любовники! Я не намерен возвращаться к этому вопросу ни под каким предлогом, впредь никогда! Поэтому вынужденно объясняю расклад: эта женщина не моя любовница! Она жена моего друга. Живого и здравствующего друга, и если… Хартманн ткнула его локтем в ребра, понуждая замолчать. — Если что, то я кастрирую с тем же профессиональным хладнокровием, с которым достаю пули и накладываю швы. На этом концерт окончен, господа, — Диана отвесила в сторону собравшихся раздраженный полупоклон. — Всем спасибо, все свободны! Когда все спешно разошлись, она послала Роджерсу предельно раздраженный, на пограничье со злостью, взгляд. — Какая к чертям жена? Стив состроил максимально невинное выражение. — Всяко лучше версии Дэвиса. И статус жены местными понимается более доходчиво, чем… любовницы или… — Стив, просто… — Хартманн крепко зажмурилась, отрицательно мотая головой. — Просто замолчи. Ты, вроде, не пьянеешь, а на щекотливые разговорчики так и тянет… — Минуту назад меня тянуло дать наглецу и хаму по зубам. Но этим я бы только обеспечил тебя лишней работой на ночь глядя. А попытка затянуть разговор — это сублимация, не суди строго. — Поверить не могу, что ты смотрел ИП… — Я настолько не смотрел, что даже не знаю, что означает сокращение «ИП». Но я знаком с Тони, который делает подобного рода отсылки и цитирует непонятно кого так часто, что хочешь не хочешь, а рано или поздно начинаешь гуглить. А память у меня, к несчастью, слишком хорошая, в том числе, и на подобные вещи. — Боюсь представить себе изначальный контекст отсылки. — Не стоит, — Роджерс поморщился и покачал головой. Наступившая тишина тяготила. Висевший в воздухе Дамокловым мечом разговор становился с каждым мгновением все неизбежнее, как неизбежен взрыв сдетонировавшей бомбы, как неизбежен восход и закат. Прошла еще неделя. Еще семь бесполезно прожитых у черта на рогах дней, ничуть не сблизивших их с Баки, который продолжал оставаться… где-то там, в не досягаемости и неведенье, в собственноручно созданном мире крови, смерти и уничтожения. — Я встречался с членами одной из группировок сегодня днем. — Сегодня днем ты сопровождал Трэвиса и парней, вы даже привезли мне пациента… — Для врачей нашлось прилично работы. Я улучил момент и сгонял по… нашим делам. Потом вернулся и забрал их. — Ты ходишь по краю, Роджерс, — Хартманн посмотрела на него с нескрываемым упреком. Посмотрела бы с удивлением, если бы к этому моменту не исчерпала саму возможность чему-то удивляться. — Со всем этим, — она развела руки, показывая на окружение. — Ты столкнул лбами на одном ринге представителей трех сторон. — Формально только двух. — Стив. Ты привез американцев на территорию, контролируемую правительственными силами, к русским на порог. Врагов к врагам. Свел две противоположные стороны конфликта. Сокращая мою к неисчерпаемую претензию до смысла, повторюсь: они живы… ровно до тех пор, пока полезны. Нас с тобой не трогают по этой же причине. Догадываются они, кто ты или нет, они прекрасно понимают, что мы с тобой… как бы сказать… из другого теста. В их глазах мы не рядовые солдаты, но и не залетные наемники… Это лишь вопрос времени, прежде чем сюда приедет кто-то с чином повыше, нас запрут в комнате с раздражающе яркой круглой лампой и зададут список стандартных для подобной ситуации вопросов, — она предупреждающе выставила вперед указательный палец. — Не смогут, я знаю. Но ты привез им мальчиков для битья, которых они могут использовать, чтобы повлиять на нас. — Простое дружеское напоминание: я приехал сюда за тобой. А поскольку эта территория под колпаком сирийских ВС, здесь нет американских баз. И это госпиталь, в конце концов, они принимают здесь всех нуждающихся. — Гражданских. И солдат регулярной армии. Любого другого расстреляют на подходе. Никто не станет ждать клича «За Аллаха!» с неизбежным подрывом живой бомбы. Они враги, Стив. Здесь и сейчас русские и американцы — это именно те противоборствующие силы, что грозят разорвать страну на части. Не обманывайся мыслью, что тебе под силу это изменить, заперев их в одном здании. Даже если они вместе стоят у постели больного и вместе поют песни у костра, — Хартманн посмотрела на тот самый, постепенно догорающий костер и с некоторым опозданием поинтересовалась: — Как прошла встреча? — Продуктивно, — немногословно ответил Стив и дернул уголком рта. — Они знали, что Баки ведет на них охоту. Но они понятия не имели, где он. Поэтому я облегчил им участь, а у Баки отобрал работу. Они мертвы. — Он найдет другую. Он не успокоиться, пока всех не перебьет. — Есть ещё кое-что… — Роджерс внезапно сменил тон на обходительно-предупреждающий, заставив Хартманн впиться взглядом в его лицо. Стив не стал играть на нервах и оттягивать момент, лишь молча извлёк из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист и протянул ей: — Трэвис уверен, что у того, кто сочинял объявление, дрогнул палец на клавиатуре, выдав лишнее количество нулей. Разворот мятого листа формата А4, со следами липкой ленты по периметру, содержал чёрно-белое, совершенно не поддающееся опознанию изображение, вполне читабельную подпись иероглифами и ещё более однозначную, пусть и тяжело воспринимаемую с первого раза цифру. Одиннадцать нулей без запятой. Пятьсот миллиардов сирийских фунтов. Почти миллиард американских долларов. Публично объявленный гонорар за убийство суперсоллата.