Я не участвую в войне...

Осмотр занял у неё меньше времени, чем Хартманн рассчитывала, даже с учётом того, что она никуда не спешила и осторожничала в обращении с изломанным телом сильнее обычного. Она разговаривала с ним почти всё время, обсуждая с ним его же состояние тихим шепотом, отдавая толику уважения окружающей обстановке в целом, но не более, чем того требовала необходимость сохранять нужный тон. Один раз заглянула дежурная медсестра. Состроив удивлённо-недовольное посторонним присутствием лицо, она проверила состояние остальных пациентов и ушла, до последней койки в ряду даже не дойдя. Оно и к лучшему, пока у Хартманн были время, желание и, отчасти, необходимость сидеть тут. Но она не станет делать это вечно, а когда она уйдет, его будут проверять ровно также, как и остальных. Раз или два за ночь. И этому были основания. Он не был особенным пациентом, он не был единственным, он был всего лишь одним из сотни других, требующих внимания, так что здесь всё было честно. Но у Дианы на этот счёт был свой… расчёт. Чтобы скоротать время с максимальной пользой, из ординаторской она принесла банку сгущённого молока, на которую ещё прежде положила глаз, склянку с клейстерообразной массой и жестянку энергетика. Когда в шестом часу медсестра появилась на пороге второй раз, её лицо перекосило гримасой много хуже удивлённо-недовольной от вида Хартманн, взобравшейся с ногами на свободную койку, на которой она сидела по-турецки и ела то нехитрое, но достаточно калорийное хрючево, которое ей удалось раздобыть — замешенную на сгущенкке овсянку, временами запивая газировкой. — Да в конце-то концов! — воскликнула женщина, сделав шаг в её направлении. После того, как она обошла остальных коматозников, в металлическом лотке у неё остался ещё один набор для инъекции. — Что вы себе позволяете?! — Ампуу… — Хартманн спешно и с очевидным усилием проглотила очередную порцию еды, пока та не встала поперёк, и только тогда заговорила внятнее: — Ампулу можете забрать, у вас наркотики под счёт и роспись, а лоток поставьте… да хоть прямо сюда, — Диана похлопала по свободному месту прямо перед собой, — и можете спокойно идти дальше кемарить, за спящим… красавцем я сама присмотрю. — Я уйду, когда сделаю ему инъекцию, — с нажимом и едва сдерживаемой, хотя от этого не менее заметной злостью прозвучало в ответ. — Вы не хотите… — Нет, не хочу, — Хартманн прекрасно понимала, что медсестра собиралась намекнуть ей выйти и доесть в другом месте, но умышленно перебила и увела мысль в другом направлении, — но если вы настаиваете, то мне придётся самой забрать у вас шприц. Потому что вводить ему я ничего не позволю. А посему по-прежнему предлагаю вам не бодаться со мной в правах, а уйти, прикрыв за собой дверь. Равнодушно выдержав чужой взгляд, полный бессильного гнева, Хартманн в очередной раз глотнула энергетика, а затем легко спрыгнула с койки. Не встречая сопротивления, но подспудно его ожидая, она медленно подошла почти вплотную и забрала из чужих сжатых рук ёмкость с ампулой, шприцем и стерильным набором расходного материала в крафтбумаге. — Подарите кому-нибудь другому эту маленькую дозу сомнительного удовольствия, — с этими словами Диана осторожно всунула ампулу с морфином в нагрудный карман на куртке медсестры и вернулась обратно к кровати, не обращая внимание на чужое присутствие. — Вы слишком много на себя берёте. Диана прикрыла глаза и чуть повернула голову. Ей совершенно не хотелось поддерживать этот бессмысленный диалог, но выбор был невелик. — Не больше, чем могу себе позволить, поверьте, — она ответила на упрёк со спокойной уверенностью. — Вы, конечно же, можете вызвать охрану. Шумные парни при полном параде заваляться сюда через каких-нибудь пять минут и попытаются выставить меня. Вряд им это удастся, вряд ли то, что здесь произойдет, пока они будут пытаться, пойдет на пользу пациентам. Будьте благоразумны, оставьте всё, как есть, и никто не пострадает. Меньше чем через полминуты за спиной Хартманн тихо закрылась дверь. Она отставила лоток в сторону и, уперев руки в бока, какое-то время всматривалась в изувеченное лицо лежащего на койке, пытаясь представить его нормальный цвет, форму, привычное выражение. Кроме очевидных физических изъянов, лицо сильно заросло, тёмная щетина отросла достаточно, чтобы стать мягкой на концах и продолжать дальнейший рост в полноценную бороду, кучерились неровные бакенбарды… С легкой улыбкой предвкушения Хартманн щёлкнула в воздухе пальцами, ловя свежую мысль, и метнулась к стоящим вдоль стен шкафам в надежде отыскать всё необходимое в них, чтобы не пришлось никуда выходить. Скальпель, ножницы — не самый типичный инвентарь для реанимационной палаты, поэтому она всё же удивилась, обнаружив в одном из шкафов скрученные рулоном ленты с одноразовым инструментарием. Ножниц не нашлось, зато были скальпели. Она оторвала от ленты сразу несколько, сомневаясь в их долговечности, подошла к стене с выключателями, отрегулировала освещение до максимально яркого и неспешно вернулась обратно к нужной кровати. Опустила перила с правой стороны, пристраиваясь и подбирая для себя максимально удобное положение… — Лежи смирно, солдат, — укрыв ему шею и частично грудь салфеткой, Диана перехватила гермоупаковку левой рукой, одним ловким движением вскрыла скальпель и приставила девственное острие к неподвижному подбородку, вымеряя оптимальный угол наклона лезвия и длину движения. — Всё равно кроме меня этим никто заниматься не станет, и даже стоматолог предпочтёт тактику «на глазок», когда придет смотреть твою многострадальную челюсть сквозь кустистые заросли, а мне надо себя чем-то занять. Поэтому, — склонившись ниже, она сделала первый «пристрелочный» штрих — и первая партия тёмных волос опала на белую салфетку, — сегодня я побуду твоим барбером. Надеюсь, ты не против? — осторожно минуя носовые зубца канюли, Хартманн педантично выбривала область над верхней губой. — Так… между нами говоря: тебя сгубила твоя побрякушка, Штирлиц, ты в курсе? И у тебя должна была быть беспрецедентная причина притащить её с собой. Должно быть, кто-то дал её тебе на память, — Диана переключилась на подбородок, и движения скальпеля в её руке стали более длинными, очерчивая рельеф подбородочного выступа и плавно уходя на шею, к кадыку. Другой рукой она помогала себе фиксировать голову в удобном положении. — Это был чей-то подарок, верно? От кого-то, кто тебе дорог, иначе ты бы так не рисковал. Суфар использовал это, чтобы развязать тебе язык? Не сразу, разумеется, многим позже, когда расшатал твою психику достаточно, чтобы ты поверил, будто он в состоянии… отыскать и… навредить, — механически продолжая делать движения, Хартманн скосила заинтересованный взгляд на монитор, который фиксировал возрастающую частоту сердечных сокращений, — тому… кто тебе дорог. Поэтому он хранил его на видном месте у себя в кабинете. Он дразнил им тебя каждый раз, когда приходил понаблюдать за допросом, да?.. Хартманн не нужно было сверяться с показаниями приборов. С её зрением синеватая жилка под остриём скальпеля служила куда более наглядным индикатором. — Только дернуться не вздумай, хорошо? — Хартманн в очередной раз провела лезвием, сбривая волосяной покров над самой артерией. — Я на реакцию не жалуюсь, поэтому, скорее всего, — мелкими стрижками она дочистила то, что осталось после первой проходки, — тебя не порежу, даже если ты дернешься нарочно, но давай проверять не будем. Тихо… Тихо, боец… — повернув безвольную голову вбок и выравнивая линию волос между виском и ухом, Хартманн склонилась ещё ниже. В нос пахнуло концентрированной медицинской химией и едва уловимым за всем этим запахом тела. — Я понимаю, сейчас не самое подходящее время задавать тебе вопросы, но другого шанса у меня не будет… В коридоре послышался шум: звуки активного движения, протесты и бессильная ругань персонала. Размытые очертания кулака возникли в матовой поверхности плексигласа и практически мгновенно исчезли — визитер передумал, стук не прозвучал, но дверь всё равно распахнулась, и в палату, оглядываясь на суетливый персонал, ворвался Роджерс. «И ведь умеет выбрать момент, зараза!..» На лице у него за какую-то долю секунды последовательно сменили друг друга ищущее выражение, облегчение, удивление и, наконец, очевидное осуждение. Густые брови сдвинулись к переносице, взгляд стал непонимающе-подозрительным. — Что ты делаешь? — наконец, спросил он, конечно же, по-английски, не прекращая осматриваться и оценивать обстановку. — А на что похоже? — Хартманн ответила вопросом на вопрос, по-русски, проведя по лезвию скальпеля большим и указательным пальцем, чтобы счистить налипшие волосы. — Вопрос встречный, — она указала на него скальпелем, продолжая всё также на русском. — Что здесь делаешь ты? В таком, — мазнув оценивающим взглядом по слишком открытой фигуре, Диана отлипла от края кровати и принялась осторожно сворачивать салфетку вместе с волосами, — виде. Ты позволил кому-то себя оцарапать? — Стекло. На крыша, — растерявшись под фактически навязанной необходимостью понимать русский и на нём же изъясняться, Роджерс сделал несколько осторожных, нерешительных от того, что не считал себя вправе находиться здесь в таком виде, шагов ближе к Хартманн. Конечно, он заметил бессильно петушащийся у закрытых дверей персонал, буквально фонтанирующий волнением, недоверием, любопытством и… страхом. Ещё он заметил еду и жестянку с газировкой и бросил на Диану осуждающий взгляд, хотя та была занята в этот момент другим и совершенно не обращала внимания, к удивлению Стива, даже на следы крови на его одежде. — Зачем ты… столовую в реанимации?.. — в отсутствии ежедневной практики русский снова давался ему сложно, предложения не строились, выходили обрывочными, бессвязными, с дичайшим акцентом, как будто и не было в помине того словарного запаса и тех навыков, которые он увёз из России. «Устроила. И цирюльню, притом, что марафет, очевидно, последнее, что сейчас нужно этому парню…» — мысль Стив закончил про себя на английском, но вслух не озвучил. Хартманн же, как ни в чём не бывало, перебросила ему банку с напитком, которую Роджерс поймал на рефлексе. — Будь реалистом, Стив, и научить, в конце концов, фильтровать те тонны информации, которые ты получил, пока чах надо мной в Москве. Каждый из них, — Хартманн раскинула в стороны руки, в одной из которых по-прежнему держала собранную на манер узелка салфетку, — в любой момент времени имеет плюс-минус одинаковые шансы умереть от намного более реальных и серьёзных причин, чем то, что мы с тобой пропустим по банке этой гадости рядом с их кроватями. Стив решил не позориться в попытках достойно ответить на русском, поэтому просто промолчал. Он достал телефон и, кажется, только тогда осознал, насколько не лишено смысла на первый взгляд бессмысленное и даже абсурдное стремление Дианы побрить, подстричь и по возможности максимально облагородить внешний вид человека на больничной койке. Стив коротко усмехнулся краями губ, понадеявшись скрыть улыбку в собственной заросшей бороде, и мысленно поклялся себе когда-нибудь перестать удивляться таланту этой женщины предвидеть грядущие события. — Наши… — Роджерс начал по-английски, но осекся. «Общие знакомые просили…» — формулировалось долго, длинно и мучительно сложно, и в интерпретации Стива, замахнись он это сейчас произнести, для русского слуха прозвучало бы ничуть не менее устрашающе, чем любой из вражеских языков, поэтому он снова благоразумно промолчал. Но в один момент ему пришла в голову мысль, и он решил попробовать сказать всё то, что он собирался сказать… жестами. «Русские просили прислать его фото». В ответ на эту попытку Хартманн улыбнулась, как Роджерсу успело показаться, заинтересованно, показала оттопыренным вверх большим пальцем знак «окей» и отступила, давая молчаливое позволение Стиву приблизиться к кровати. — Сними анфас и профиль, чтобы программа распознавания лиц смогла выделить больше контрольных точек для поиска. Если ты ещё не поставил их в известность о масштабах назревающих проблем, а я уверена, что случай не представился, сейчас самое время, — Диана знала, что пусть у Стива были сложности с общением по-русски, понимал он его достаточно хорошо. Как знала и то, что если он заявился за ней сюда, значит, каково бы ни было его личное решение, времени у них оставалось впритык. Она этого ждала. Оттянув на себе V-образный вырез хирургической рубашки, она вытащила из ложбинки между грудей одну из двух ампул и взялась за набор для инъекции. Параллельно продолжив говорить: — Если они пишут тебе, значит, канал связи надёжен, но я предпочту перестраховаться и снять с себя любую ответственность. Ты хорошо представляешь себе последовательность букв в русском алфавите? Стив вернул ей долгий и очень недвусмысленный взгляд, наблюдая, как ловкие руки отточенными до уровня безусловных рефлексов движениями готовили шприц к инъекции. — Шифр будет простой, но чтобы его вскрыть, нужно знать русскую алфавитную сетку, иначе без более-менее опытного криптографа арабам ничего не светит. Запиши под диктовку, я потом объясню, — пустая ампула дзынькнула, отброшенная в металлический лоток, а Хартманн выгнала воздух из шприца и вернулась к кровати. Со своего местоположения Стив наблюдал, как последовательно и при этом практически молниеносно затянутые в латекс перчаток руки критически осматривают сначала тыльную сторону ладони, затем вены кисти, локтевого сгиба… Проделав всё то же самое с другой рукой, она, кажется, даже попыталась массировать худое предплечье, но, по какой-то, известной лишь ей одной, но от этого не менее обоснованной причине, забраковав и эту идею, перешла в ножной конец кровати, сдвинув простынь со ступней. — Пишешь? — она подняла на него вопросительный взгляд. Роджерс только хотел вмешаться в происходящее… Но вместо крутящегося на языке вопроса о содержимом шприца он утвердительно кивнул и обхватил тонкий прямоугольник обеими руками, показывая, что готов записывать. — Проверь, чтобы стояла кириллическая раскладка. И пиши капсом, — она всё-таки отвлеклась от своего занятия и, сделав вдох, начала диктовать, время от времени рубя сплошную последовательность букв просьбой поставить пробел:

ЗЛ СПДАНБКРЫ ЗМУНПЛХЗЮ Н БЧДЛ ОПНДЙСД РТОДПРНКГС

Стив закончил набирать, попытался вдумчиво перечесть написанное, но его мозг отчаянно выдавал ошибку. Со второго и… всех последующих разов это всё ещё была бессмыслица. Набор букв, не более. Он поднял на Хартманн непонимающий взгляд и… в последний момент подскочил ближе, чтобы перехватить её руку. Ещё до того, как его пальцы полностью сомкнулись на её запястье, он пожалел об этом необдуманном, инстинктивном порыве, но… тормозного пути не было, осталось лишь мысленно приготовиться к последствиям. Диана вся закаменела, и пусть Стив почти моментально убрал руку, за минимальное время контакта ему успел передаться от неё такой предел напряжения, будто он побывал в эпицентре ядерного взрыва. При всём при этом её рука осталась недвижима, ни на миллиметр не изменив своего положения, продолжая удерживать шприц. — Не смей, — она не поднимала головы, глядя вниз, но Стив почувствовал, по чеканным сквозь зубы английским словам услышал, как дрожат её сведенные челюсти. — Так делать. Больше ни-ко-гда. Понял меня? Голос остался спокоен. Даже слишком. «Убийственно спокоен», — мысленно отметил Стив, не собираясь ни отвечать, ни дожидаться ответной бури. Он схватил из лотка ампулу без оторванной верхней части, с едва заметными единичными следами оставшихся крупинок белого порошка на зазубринах, и вчитался в мелкий шрифт, идущий по окружности.

«Diamorphine Hydrochloride 30 mg».

— Диаморфин… Героин! — в ожидании объяснений он вскинул взгляд на Хартманн, продолжающую стоять со шприцем наготове. — Ты собралась напоследок накачать его наркотой? Она закатила глаза, не сдержав разъяренного рычащего звука, рвущегося из глубин груди. — Как же меня бесит твоя зубодробительная правильность, Роджерс! Неискоренимая привычка делать всё по линейке! Это мешает тебе видеть истинное положение вещей! Даже уже свершившийся факты! — она оперлась вытянутыми руками, с по-прежнему зажатым в кулаке шприцем, о матрас по бокам от чужих ног и нависла над койкой, глядя на лежащего на ней сверху вниз, как стервятник на падаль. — Он наркоман! И не я подсадила его на иглу! Это даже не моя ампула, представь себе! Я нашла её в сейфе Суфара и под шумок забрала, зная, что ломку парню не пережить. В этой шарашкиной конторе нет подходящих заместителей. А даже если бы и были, он всё равно долго не протянет! — Диана подняла руки, напоказ, демонстрируя все те же намерения, но теперь не сводя упреждающего взгляда со Стива. — Даже не вздумай снова ухватить меня за руку! У Роджерса в голове скорым поездом промелькнула цепочка соображений об особенностях воздействия и вероятных последствиях в том случае, если он ввяжется в борьбу, и доза в конечном итоге достанется ему, но, посмотрев на Хартманн, он от этой идеи отказался. Во имя тех, кто был гораздо менее подготовлен к её отчаянию, возведенному в степень безумия. Он отступил, вынужденный лишь пассивно наблюдать за её смертоносным профессионализмом. За тем, как проворные руки затянули жгут чуть выше лодыжки, как пальцы в перчатках порхали по бледной, с синеватым отливом коже от лодыжки к стопе и обратно, подушечками выстукивая вены, как, в конце концов, скошенный конец иглы с прозрачной каплей проткнул припухший сосуд (кажется, это была медиальная краевая вена стопы, Стив не был уверен). Он бессильно смотрел, как убывает уровень раствора в пластиковой тубе, как параллельно ослабляется жгут… Роджерс не выдержал хладнокровного равнодушия, с которым Хартманн всё это проделывала, отвёл взгляд и, кажется, только тогда вспомнил про зажатый в руке телефон, про набранный, но не отосланный и по-прежнему не имеющий для Стива никакого смысла набор букв. «Шифр будет простой, но чтобы его вскрыть, нужно знать русскую алфавитную сетку…» Было ли дело в свежем взгляде или адреналине, или в кипящей изнутри злости за собственное бессилие, подхлестнувших его сообразительность, Роджерс не знал, но стоило ему заново взглянуть на последовательность букв, как перед глазами один за другим пронеслись все возможные варианты перестановки букв в каждом «слове» в отдельности и во всей фразе целиком. Смысл по-прежнему отсутствовал. Это была не анаграмма. Иначе половину символов пришлось бы отбросить за ненадобностью, а тогда какой смысл включать их в послание?.. «Нужно знать русскую алфавитную сетку…» Стив мысленно представил себе кириллическую раскладку и попытался придумать, что с ней можно сделать, каким образом видоизменить, чтобы ключом к шифру в итоге стала именно исходная последовательность букв.

ЗЛ СПДАНБКРЫ…

— Вправо. Он поднял взгляд, реагируя на едва уловимый шепот. — Сдвинь вправо, — подсказало ему движение чужих губ. Стив вернул внимание тексту на небольшом экране и…

ИМ ТРЕБОВЛСЬ…

Один символ, мысленно смещенный вправо по раскладке алфавита — и «З» превратилось в «И», «Л» — в «М». Две буквы сложились в местоимение.

ИМ ТРЕБОВЛСЬ ИНФОРМЦИЯ О ВШЕМ ПРОЕКТЕ СУПЕРСОЛДТ

Гласило полностью дешифрованное послание. В словах имелись ошибки — отсутствовала буква «А», потому что в использованной системе кодировки сдвигать её было некуда, но общий смысл это нисколько не искажало. «Чёрт подери, а ведь действительно гениально просто», — про себя восхитился Стив и не сдержал короткой усмешки. Вариант того, что его оппоненты по ту сторону будут соображать также туго, как он, конечно, присутствовал, но он поспешил отделаться от сомнений и нажал стрелку отправки сообщения. Смирновы были опытными, в некоторых вещах даже больше, чем он, да и криптографов в СВР имелся целый штат, так что разберутся. — Нам нужно идти, — он вернул внимание Диане и происходящему. Фоном в интеркоме не умолкали переговоры русских, и Стив вынужденно слушал их в пол-уха, чтобы оставаться в курсе и, по возможности, на шаг впереди. По крайней мере, до тех пор, пока в узле связи не просекли утечку информации на сторону. — Скоро здесь станет многолюдно. Прикипев взглядом к показаниям на прикроватном мониторе, Хартманн отрицательно покачала головой. — Мне нужно время. — Хочешь упустить шанс спокойно уйти и дождаться, когда нам придётся прорываться с боем? Вынужденная оторваться от монитора, на котором уже начали беззвучно меняться показатели, Диана одарила Стива красноречивым взглядом и с нажимом повторила: — Мне нужно время! — она отсоединила один из подключенных к монитору кабелей, затем отцепила от тела скрутку многочисленных проводов, заканчивающуюся разветвлением из самоклеящихся электродов, и повесила их на изголовье койки. — И чтобы здесь никого не было ещё хотя бы минут десять. Роджерс вознёс беззвучную молитву, почти уверенный, что она делает это нарочно. — Ты можешь хотя бы его… оставить в покое? — Стив попытался, заведомо безрезультатно, потому что она не обращала внимания, не слышала и не видела ничего и никого вокруг, кроме тела на кровати. Монитор молчал, потому что Хартманн изначально выключила звук, а теперь он ещё и рисовал прямые на месте показаний электрокардиографа, но она с легкостью проигнорировала и это, обхватив чужое запястье и полностью доверившись собственным ощущениям и наблюдениям. Пульс под её пальцами возрос до девяноста, частота дыхания — до двадцати семи в минуту… Она сомневалась, что готова была задавать вопросы. Задавать их так, чтобы непременно получить нужные ответы. Более того, она не могла поручиться, что выдержит ответы, если те всё-таки прозвучат. У пленного по-прежнему свободно открывался только один глаз, и, выбирая позицию у кровати, Хартманн это учитывала, чтобы он мог её видеть. — Привет. Акцента у неё не было. Почти. Тренированный слух смог бы заподозрить неладное, но стоило сделать большую скидку на его общее плачевное состояние, изрядно притупляющее внимательность. Свободной рукой Диана сняла с шеи цепочку и, спрятав почти всю её длину в кулаке, зафиксировала в пальцах кулон, позволив лежащему на кровати сфокусировать на нём взгляд. Прошло дольше времени, чем стоило ожидать от здорового, прежде чем увиденное вызвало нужные ассоциации и, как следствие, нужный отклик. Запястье напряглось в её захвате и, хотя Хартманн совершенно его не удерживала, он предпочёл пойти по пути наименьшего сопротивления и потянулся к кулону другой, свободной рукой. Медленно, не прицельно, непослушная рука то и дело виляла в сторону от вожделенного предмета, а перебинтованные пальцы не гнулись, мешая обхватить. Диана подставила одну свою руку под трясущуюся ладонь, стабилизируя положение и формируя чашу, в которую переложила кулон вместе с цепочкой, после чего сама же вернула чужую руку в прежнее стабильное положение вдоль тела. Ответом всем её действиям стало неразборчивое мычание и дрожь мимических мышц, исказившая черты избитого лица ещё сильнее. — Не за что, — она ответила, понимая без слов. — Скоро у тебя всё равно его заберут, пытаясь с его помощью выяснить информацию, которая абсолютно не поможет им в расследовании. Вновь мычание, в котором угадывался протест. — Эта вещь тебя раскрыла. И всё же она по-прежнему тебе дорога, — Хартманн неодобрительно покачала головой. — Не трать силы на ответ, мне всё равно. Я хочу знать не об этом. Едва до ослабленного сознания дошёл подтекст фразы, направленный в её сторону взгляд изменился, по лицу прокатилась судорога, заметная даже сквозь отёк. Левая рука с кулоном сжалась в полукулак настолько, насколько позволили бинты. Если бы Диана сейчас имела неосторожность схватить его за запястье, то пульс под её пальцами зашкалил бы далеко за сотню… — Эй! — вместо запястья Хартманн обхватила его лицо за подбородок, насильно фокусируя на себе чужой взгляд и мешая отвернуться. — Послушай меня внимательно, солдат, и попытайся услышать. Я не собираюсь допрашивать или пытать тебя, — она выждала паузу, давая одурманенному наркотиками и болью мозгу воспринять информацию, и улыбнулась. Широко и искренне. — Сегодня это участь Суфара. От тебя мне нужна информация против него. Любая, но больше всего та, где фигурирует Ма̀рид, — и снова необходимая пауза. Она выпустила его подбородок и сделала шаг назад от перил койки. — Зимний Солдат. Суфар, понятное дело, не спрашивал тебя о нём, но он вполне мог обсуждать его в твоём присутствии. Ты что-нибудь слышал? Обрывки фраз с этими ключевыми словами… Что-нибудь? Пленник шокировано молчал, глядя мимо неё единственным глазом. Упрямо выждав немного, Хартманн лишь покивала собственному отчаянию, схватила его за левую руку с кулоном и, вздернув её, заговорила. — Он обещал сделать что-то ужасное с тем, кто дал тебе это. С тем, кто тебе дорог. Он пытал тебя и вытряс из тебя немало тайн. Теперь, даже если он умрет, приказы, которые он успел отдать, могут иметь последствия, могут навредить кому-то, — Хартманн закрыла глаза и сцепила зубы, вынуждая себя договорить, — кому-то, кто дорог мне. — Хватит! — оборвал Стив, не в состоянии дольше это терпеть. Он положил руку ей на плечо, ощутимо сжав в качестве предупреждения, что он вот-вот её оттащит. — Бога ради, Э… Диана! Остановись! Этот парень прошёл через ад, он не обязан был… он физически был не в состоянии слышать, о чём трепались Суфар и его свора. Закусив губу, Хартманн стряхнула тяжёлую ладонь с плеча и в тот же момент выпустила руку пленника из захвата. Больше к нему не прикасаясь, она склонившись ниже над изголовьем, почти к самому уху лежащего, и прошептала: — Дай мне хоть что-нибудь, солдат. Чтобы он не смог соврать мне. — Пошли отсюда! — Стив снова требовательно её окликнул, вернув руку на её плечо. — Чтобы мне не пришлось сохранять ему жизнь… Хватка Роджерса с каждым мгновением становилась всё более требовательной и нетерпеливой. Ей пришлось подчиниться, позволяя себя увести… Когда она почти смирилась, что уйдет ни с чем, шум и споры в коридоре достигли своего пика, дверь сотряс удар и в палату прорвался медбрат… От дальней койки в ряду раздалось мычание. Стива отвлекло появление свидетелей, его хватка ослабла, давая Диане возможность обернуться на звук. — Эл… И без того тихий шёпот глушили увеличенное расстояние и требовательные выяснения происходящего. От передних зубов у пленника остались лишь воспалённые десны, так что разборчивой речи ждать априори не стоило, но Хартманн понадеялась на своё умение читать по губам. Если… Если будет сказано хоть что-то стоящее. Выкрутившись из захвата Роджерса, она рванулась обратно к кровати. — Эль… — он пытался говорить, почти отчаянно и зло, потому что ничего путного не выходило. — Шшш. По губам, — Диана склонилась над ним, впившись взглядом в деформированный носогубный треугольник. — Давай. Я пойму. «К… о… л…» — опухшие, треснувшие в уголках и дрожащие от усилия губы судорожно пытались сформировать адекватные буквы, но ничего узнаваемого не выходило. — Диана! — голос Стива звенел злым отчаянием. «О», — оно было узнаваемо, хотя и не очевидно из-за невозможности открыть рот максимально. — «О»… — Хартманн уже хотела бросить эту затею, потому что не припоминала слов, начинающихся двойной гласной, как вдруг две челюсти совершенно очевидно сомкнулись, образуя неприглядное месиво с глубокими кровавыми рытвинами на месте, где должны были смыкаться верхние и нижние резцы, произнося русскую «Н». Мозг Хартманн прошило пониманием, как разрядом электричества. О-О-Н. ООН. Нейтральная демилитаризованная зона между израильской и сирийской границей. Эль-Кунейтра. — Диана, сейчас или никогда! — Спасибо, солдат, — на мгновение сжав его руку, Диана вырвала кулон из ослабевших пальцев и порывисто обернулась, откликаясь на зов. В палату успела вломиться уже целая толпа, включая пока ещё толпящихся на входе бойцов с оружием, которые явно не намеревались отпускать нарушителей безнаказанно. Метнувшись к ближайшей кровати, Хартманн скинула с распластанного на ней пациента простынь и рванула провод с электродами. Отчаянный звуковой протест системы тут же заполнил помещение, сразу несколько медиков рванулись к верещащему прибору. Продвинувшись в этой неразберихе к выходу, Диана дёрнула ещё один провод, и сирена взвыла теперь уже на посту в коридоре. — Уходим, — она кивнула Стиву и, оба они, воспользовавшись столпотворением и поднятой суматохой, рванулись к выходу. Стив шёл впереди, и на примере Баки Диана хорошо представляла, как все, кто попадаются ему на пути, случайно или в попытке остановить, убираются с дороги, как лёд с пути атомного ледокола, который, в случае сопротивления, просто сметёт. Кто-то из солдат, резко передумав тягаться с Роджерсом, метнулся к ней, протягивая руки, чтобы схватить. Хартманн продемонстрировала острие скальпеля в руке, на что боец, резко замерев в незавершенном полудвижении, поднял руки, и она беспрепятственно побежала дальше по коридору вслед за маячащей впереди широкой спиной. Оказавшись на лестнице, Стив прошёл один пролёт, перешагивая три ступени за раз, а затем резко остановился, борясь с собой и с отчаянно глупым порывом развернуться и впечатать её в ближайшую стену, и… и что? Выбить дурь? Воззвать к совести и благоразумию? Пристыдить? Пригрозить? Даже если бы он поддался эмоциям на фоне всего увиденного, то пожалел бы об этом очень быстро. Во-первых, потому что его подмывало поднять на неё руку, а это было само по себе отвратительно и совершенно недопустимо, даже при условии, что в ответ она бы полоснула его скальпелем. Во-вторых, это не имело никакого смысла. Этим её не вразумить и не остановить. Зато запросто можно сделать хуже. — Куда мы идём? — требовательный вопрос в спину вернул Роджерса в реальность. Он выдохнул и разжал кулаки, продолжив в прежнем темпе подниматься по лестнице. — На крышу. Я перенёс туда всё снаряжение. И поскольку я не готов жертвовать ни одним из этих людей, доверяя их жизнь воле случая, мы уйдём отсюда как можно скорее. — Ты можешь идти, куда хочешь, а мне нужен Суфар. — Его мы берём с собой, — не сбавляя хода, Стив сорвал замок с двери пожарного выхода и толкнул её от себя осторожнее, чем мог бы, желая сохранить в целостности, чтобы впоследствии закрыть с обратной стороны. На полу у стены лежали нетронутыми оставленные им полчаса назад сумки. — Поторопись. Я не хочу заканчивать всё бойней. «Всё всегда заканчивается бойней…» Роджерс поморщился от чужих слов, звучащих эхом в голове, сорвал с себя разрезанную в нескольких местах футболку и подошёл к одной из сумок. Присев на корточки, начал извлекать её содержимое. — Стало быть, он — твоя жертва на алтарь моей кровожадности во имя спасения жизни другим? — глядя сверху вниз на доверчиво подставленную обнаженную спину, Хартманн неспешно подошла к другой сумке, пинками отпинала её к противоположной стене и принялась разгружать. — Он подонок, заслуживающий расплаты за многое, но особенно — за пытки над людьми. А, учитывая обстоятельства, я закрою глаза на то, насколько жестокой может стать для него расплата, спрошенная тобой. — Позволяешь мне то, чего никогда бы не позволил другим… Когда ты успел стать таким лицемером, Роджерс? Хотя… не отвечай. Лучше послушай меня. И не перебивай. Память позволит тебе высказать всё задуманное в любое время после, — скрестив на груди руки, она вздохнула, с трудом перенаправляя мысли в нужное русло. — У нас с тобой разные причины быть теми, кто мы есть и делать то, что мы делаем. У нас разный жизненный опыт и разные границы дозволенного. Даже при том, что сейчас у нас с тобой одна цель, и мы оба… одинаково заинтересованы в её достижении, у нас кардинально отличается уровень сопутствующего ущерба, который мы можем себе позволить. А ведь именно этот показатель напрямую влияет на результативность. Это всегда знали в ГИДРе, где цель оправдывала любые средства. Это вбили в подкорку Солдату, о результативности и эффективности которого ходят легенды по сей день. И как обоим нам известно, правдивые. Он был натаскан выполнять задание ценой любых жертв. Его так воспитали, делая это долго и… трудно, теми методами, о которых, поверь, ты не захочешь знать. Меня никто не воспитывал и не программировал, я выросла такой сама. Превращение в Гидру при помощи имплантов лишь усилило эти врожденные качества и возвело их в степень. Безжалостность и безэмоциональность — вот корень нашей эффективности. — Зачем ты говоришь мне всё это сейчас? — голос Стива прозвучал с паузой и слишком отрешенно, чтобы сходу определить его отношение к услышанному, а поворачиваться и смотреть она не рискнула, уважая его личное пространство и много больше — его самого. — Хочу, чтобы ты понял. Сейчас Баки — моя цель, ради него я на всё пойду. Напролом, по трупам, если так будет быстрее и эффективнее. Но я не требую того же от тебя. Я не хочу, чтобы ты наступал себе на горло, уверенный, что раз мы в состоянии с этим жить, то и ты непременно обязан, потому что… считаешь себя должным. Барнсу, Эрскину… да чёрт знает, кому ещё! Пока не поздно, пока я предлагаю тебе это, сверни с этой дороги, Стив. Не пачкай руки, отмыть их куда сложнее, чем оправдать запятнанную репутацию. — Ты закончила? — по раздражению в голосе было понятно, что дослушал он с трудом. И обернулся резко, порывисто. Мистер Благочестие на поверку оказался не таким уж благочестивым, раз теперь беззастенчиво пялился на неё, наполовину нагую. Хотя… после её пребывания овощем в коматозе чего ещё он не успел увидеть? Как и многие до него, из-за чего чувство стеснения собственной наготы перед другими уже очень давно перестало быть ей присуще. — И это весь твой ответ? — Хартманн раздраженно закатила глаза. «Упёртый ишак!» — Ты оделась? — А то ты не видишь? Она обернулась через плечо, рассмотрев в полумраке заметно раздавшуюся в плечах и визуально потяжелевшую от всей экипировки мужскую фигуру, стоящую по стойке «смирно» со свободно опущенными вдоль тела руками. Слепо пялясь в пространство закрытыми глазами, этот человек был безнадежен. Совсем, совершенно, обеззоруживающе безнадежен в своём личном идеализме. Или… идиотизме. — Мне… помощь нужна, — с запинкой, нехотя, как и во всём, что касалось некомпетентности и несамостоятельности в чём бы то ни было, призналась Хартманн, накладывая на собственную грудь очередной, завершающий тур эластичного бинта. — В кевларовый костюм двумя руками втиснуться не то, чтобы невозможно, но времени это отнимет больше. И открой ты, наконец, глаза, Роджерс, тебе приходилось видеть гораздо более неприглядные сцены с моим участием. — Но даже они не включали… этого, — парировал Стив, взглянув на туго перетянутую бинтами грудь. Он отнюдь не считал себя великим специалистом, но на его памяти даже Наташа подобным мазохизмом не занималась. Не то, чтобы он часто заставал Вдову нагой или хотя бы полуобнаженной, но он перед самим собой ручался, что каждый раз видел на месте груди рельеф. Даже на поле боя, в полном обмундировании. — Зачем? «Блаженны несведущие», — подумала Хартманн и решила не начинать объяснения с конкретных примеров того, как упаковывали её, Баки и всех остальных, прошедших эту процедуру, для крио. Сначала в ход шли обычные гидрокостюмы. Позднее военная промышленность вступила в космическую гонку, совершив технологический скачок, и гидрачи заменили на индивидуально подогнанные костюмы из специально разработанного материала, способного годами сохранять форму лишенного активности тела, защищая кожу от мацерации, поддерживая мышцы в тонусе, кроме того, обладающего до некоторой степени защитными свойствами. Спустя ещё некоторое время усовершенствованную версию «упаковочного материала для суперсолдат» выпустили на чёрный рынок в качестве защитной одежды нового поколения. Правда, позволить себе подобную могли далеко не все, как финансово, так и по физическим характеристикам. — Затем, что броня, которую я собираюсь на себя натянуть — не латекс, не неопрен и даже не триламинат, — Хартманн присела на корточки и, стянув с упакованного комплекта скобы-фиксаторы, раскатала по полу литой костюм чёрного цвета с лёгким металлическим блеском волокон, полноразмерной длиной рукавов и голенищ, заканчивающихся уплотненными герметичными манжетами. — Этот материал не тянется. Так ты поможешь или нет? Стив подошёл ближе, окинул критичным взглядом разложенную на полу «бронированную шкуру» и вздохнул. — Начинаем с ног? Хартманн ухмыльнулась и в пару точных движений избавилась от хирургических штанов — последнего, что на ней было. Роджерсу явно не хватало практики в подобных делах и… небольшой (а, может, как раз и большой) доли отрешённого равнодушия, зато физическая сила и сноровка, как и всё остальное, неизменно были с приставкой «супер», поэтому управились с упаковкой они на всё про всё не рекордно, но тоже довольно быстро. «В этом возможно двигаться?!» — вопрос не давал Стиву покоя, но исчерпывающий ответ был у него буквально перед глазами, поэтому он молчал. В этом обоснованном и опровергнутом сомнении Роджерсу виделась основная причина, почему такие костюмы не использовались массово, а само их существование не афишировали даже в ЩИТе. Откуда такой взялся в коллекции Шарифа и как долго тот ждал момента, чтобы его сбыть, можно было лишь догадываться. Объективно, только суперсолдаты или люди, так или иначе имеющие основательно прокаченные физические показатели (хотя и к этому у Стива были вопросы) могли использовать такую броню без ущерба функциональности и собственному здоровью. Стив молчал, думая, что обычному человеку он почти наверняка переломал бы кости, применяя такую силу в процессе натягивания материала на тело. Молчал, гадая, приходилось ли Баки проходить через подобное, и если «да», то кто упаковывал его. — У Баки тоже… был такой? — в конце концов, он не выдержал, не смог унять болезненное любопытство. — У него был… особенный, — поверх нательного слоя брони Хартманн надела обычные тактические брюки и занялась шнуровкой ботинок, что давало ей возможность на Роджерса не смотреть. — Сшитый по индивидуальному заказу, с одним рукавом и добавлением нити диэлектрика к волокну материала. Для заданий такая экипировка требовалась нечасто, если только заранее спланированной частью операции не была перестрелка, длительное погружение в воду и ещё… некоторые моменты, сопряженные с неизбежностью травматизации. Тот факт, что физиология позволяет нам с большой долей вероятности переживать и перехаживать на ногах пулевые ранения и взрывы не означает, что всё это не способно существенно снизить функциональность и временно вывести нас из строя. Стиву до этого казалось, что вопрос необходимости индивидуальной защиты встанет остро, и ему придётся заставлять её надевать элементарный бронежилет, на деле теперь он себя чувствовал голым в сравнении с ней, без индивидуально разработанного, модифицированного Старком костюма Капитана. Положа руку на сердце, это было хорошо. Даже опуская основную причину, далёкую от беременности, по которой она предусмотрела себе такой уровень защиты, даже осознанно закрывая глаза на то, на что она была способна в подобной экипировке. Она была защищена, по меньшей мере, от шальной пули, а это чуть сильнее развязывало Стиву руки в возможности подумать о других. Хартманн наглухо застегнула тактическую чёрную куртку, поверх которой (для отвода глаз, не иначе) нацепила жилет-разгрузку. На этот раз по собственной инициативе Роджерс решил ускорить процесс и сам помог ей отрегулировать боковые ремни. Для себя он решил, что ему будет куда проще смириться, если он не станет смотреть, сколько ещё орудий убийства и в какие неожиданные места она спрячет, поэтому он отвернулся и занялся распаковкой кейса с оборудованием. — На телефоне русских половина заряда. Что со старкфоном? — Меньше, — не обращая внимания на точные показания индикатора, Хартманн сказала навскидку. — Но русский аппарат лучше поберечь для связи со Смирновыми, так что если планируем подключать гарнитуру, то лучше к старкфону. Внутри кейса, на матово-черной подложке, продавленной в гнёзда-фиксаторы по форме предметов, лежали отдельно друг от друга три матово-серебристые бусины миллиметра четыре в диаметре, черная матовая трубочка и небольшая, но удобная для захвата рукой металлическая палочка с гравировкой «±» на противоположных концах. — Наушники, которыми Старк снабжал Мстителей, были больше, — подцепив ногтем совсем крохотную «бусину», Роджерс вынул её из гнезда и, зажав между большим и указательным пальцем, поднес к полоске света из разбитого окна, рассматривая. — По крайне мере, последний раз, когда я ими пользовался. — Ага. И сколько раз они выпадали в самый неподходящий момент? — Диана встала рядом, точно также, как Стив, достала «бусину» из фиксирующего углубления, не рассматривая, вставила её в конец трубочки и одним ловким движением засунула её глубоко себе в ухо, резко склонив голову к противоположному плечу. — Благодаря размеру, наушники такого формата проникают глубоко в слуховой проход, соприкасаются напрямую с барабанной перепонкой, незаметны и обратно могут быть извлечены только магнитом. — Хочешь сказать, военпром простых смертных в чём-то обскакала «Stark Industries»? — скептически уточнил Роджерс, в точности повторив процедуру закладки наушника. Ухо моментально заложило, и Стив поморщился от неприятных ощущений. — Притерпишься. А что до разработок Старка, то хоть ему это и не свойственно в большинстве своем, иногда он всё же думает о безопасности. И о том, чтобы не спускать деньги в трубу, запуская в разработку технологию, которая заведомо не принесёт ему прибыли, потому как ею заведомо не смогут пользоваться все, — Хартманн отошла в дальний угол, прикрывая ладонью заложенное ухо. — Ну что, сыграем в игру? У Стива внутри всё передернуло от четкости звука, словно звучащего напрямую в мозге, но он заставил себя ответить, чтобы проверить связь. — Предпочту называть это заданием… — он хотел обернуться и продолжить разговор напрямую, как вдруг его взгляд привлек последний, сливающийся по цвету с чёрным дном сумки предмет экипировки. Он присел и медленным движением, мечтая, чтобы он тут же, на дне сумки, и остался, вытащил предмет наружу — чёрную лицевую маску с прикрепленными к ней же широкими очками с затемненным слитным стеклом. Порывисто обернувшись к ней, Стив даже не смог адекватно сформулировать претензию, просто посмотрел на неё, сжимая маску в руке. — Иногда внешний вид решает больше, чем открытое применение силы, — Хартманн подошла и протянула руку, чтобы забрать маску. — У тебя всё ещё есть шанс не гробить свою репутацию рядом со мной, Роджерс. И я в последний раз прошу тебя этого не делать. Она взялась за маску, хотя со своей стороны Стив её ещё не отпустил, и посмотрела на него, в лицо, ища прямого пересечения взглядов. Смотрела долго, испытующе… — Зачем ты это делаешь, Стив? — Затем, что иначе ты здесь камня на камне не оставишь, — очень серьезно ответил Роджерс и отпустил маску. — Ты не видишь берегов, когда на горизонте Баки. Я не в силах это изменить. Более того, я не хочу это менять. Но с моим зрением всё в порядке, и пока я физически в состоянии контролировать сопутствующий ущерб, я буду это делать. — Телом давно вырос, а синдром мальчишки для битья никуда не делся, да? Диана порылась в боковом отсеке одной из валяющихся на полу опустошенных сумок, достала оттуда ленту шприцев и оторвала один, остальные запихнула в кейс из-под наушников, вместе с остальной мелкой медицинской бутафорией. Кейс она метнула по плоскости пола Стиву, а сама отточенными до рефлекса движениями заправила шприц раствором из ампулы с маркировкой «СП», надела колпачок на иглу и убрала приготовленную дозу в один из карманов разгрузки. Шум с лестницы стал доноситься чаще, по пролётам на нижних этажах шарились люди, судя по отличительному звуку шагов, в экипировке потяжелее хиркостюма со стетоскопом. — Ты готова? — О да, — голос из-под маски прозвучал глухо, холодно и обезличено.