Очерки за кружкой чифира

      Я осмотрелся. В небольшой, метров двадцати хате, стояли десять двухъярусных шконок, рядом с каждой — тумбочка, посередине стоял стол со стульями времен перестройки, в дальнем углу стоял унитаз (он же «параша») и умывальник. Девять пар глаз рассматривали меня с плохо скрываемым любопытством: новый человек всегда событие для мест ограничения свободы. Ведь впереди одно из самых интересных, чуть ли не единственное развлечение для подследственных — прописка на хате для новичка.       По понятиям я должен был поздороваться, беда в том что я не знал как это сделать. Единственным опытом в этом был просмотр все тех же сериалов по НТВ. Поэтому сделав лицо посерьезнее, я, как мне казалось, произнес твердым спокойным голосом: — Вечер в радость — чифир в сладость, ногам ходу, голове приходу, процветать и крепнуть всему людскому ходу воровскому, привет братве достойной уважения.       На самом же деле, все, что мне удалось выдавить из своих голосовых связок — это лишь детский писк. Переглянувшись между собой, мои новые товарищи по баланде издали смешки. Повернувшись ко мне, смотря лукавым, но добродушным взглядом вперед вышел мужчина средних лет, стриженый настолько коротко, что я сначала подумал, будто он лысый, а может освещение такое, как оказалось брюнет, но уже с сильно выделяющейся сединой, в очках и со средним телосложением. Одет он был в белую футболку, толстовку грязно-серого цвета, трико «Reebok» и кроссовки (я уже упоминал, что, к моему удивлению, в истинно тюремных робах ходило абсолютное меньшинство). — И тебе не болеть, как звать-то тебя? Хотя все равно кликуху дадим, так уж положено. И по какой статье, как попал сюда? — Зовут меня Тимур. Взяли меня прямо с места преступления, по двести сорок третьей, части второй, через трое суток привезли сюда, в «Матросскую тишину», чуть меньше дня на сборы и на этап через автозак.       Один из сидельцев ехидно спросил:  — Ну, чёрный копатель, и как тебе тут?       С тоской во взгляде я ответил: — Мрачно здесь, душно и мрачно, ожидание суда давит, как стены на клаустрофика.       В этот момент меня как током прошибло, я почувствовал на своем плече чью-то руку, причем взяла она меня не так, как будто это гопник попросить позвонить остановил, но как будто верный друг приободряет меня.       Подняв глаза, я увидел того, что в очках. — Не переживай, привыкнешь, ты главное меня слушай да не дури, и все будет хорошо.       Я запомню этот взгляд надолго, очень. Это был прожженный житейским опытом взгляд, участливый и добрый, как смотрит старый и очень умный учитель на своего тугодумного, но прилежного ученика, этот взгляд показывал, что он знает через что тебе пришлось пройти, так как когда-то давно он сам был таким же зеленым юнцом, попавшим под жестокий пресс карательной системы, но окончательно не сломленный. И мне ничего не осталось, как довериться ему, как наставнику и другу. — Я здесь, кстати, смотрящий за хатой, Профессор — погоняло. Ты у нас человек новый, прописать тебя надо. — Так, пацаны, — обратился он к другим арестантам, — давайте-ка пропишем новоприбывшего, приготовьте все, что нужно.       Затем, повернувшись к тому ехидному, который спрашивал у меня, каково мне здесь, повелительным тоном сказал:  — Грач, завари-ка чефиру, пару карамелек из общака возьми тоже. Ну, а ты у нас пока что «сливочный».       На мой вопрошающий взгляд он ответил: — Надо три недели «сливочным» проходить, пока в тебе домашние пирожки переварятся.       Достав из кармана носовой платок, один из арестантов принялся завязывать мне глаза, Профессор комментировал происходящее: — А теперь мы в «минера» поиграем.