Очерки за кружкой чифира

      Вам снился сон как вы падаете, падаете с крыши дома, с дерева, самолета, да хоть верхней полки поезда? Если да, то вам наверняка известно то чувство, когда в самом конце сна, перед тем как проснуться, вы замираете в десяти-пятнадцати сантиметрах от земли. В тот момент я чувствовал тоже самое, я летел, и полет этот казался мне бесконечным. Пугало меня не столько то, что я летел с высоты трех метров прямиком на деревянный стол, а затем уже и на бетонный пол камеры следственного изолятора, а то, что я ничего не видел, так как у меня были закрыты глаза.       И вот резкий толчок, как если поезд который несся на всех парах начал резко тормозить, да так, что все с полок попадали. Я почувствовал под собой больше дюжины крепких мужских рук, плавно опускающих меня на пол и развязывающих глаза. Весь секрет этой проверки оказался в том, что мне не дают упасть и обязательно ловят, я должен был почувствовать что голову не разобью… И не разбил. Пока я приходил в себя, пока мое лицо обмывали холодной водой (для первохода подобные фокусы зачастую тяжело даются психически и нужно хотя бы минут пять, чтобы придти в себя и переварить то, что произошло), мне сказали что раз уж я пошел на это, то я доверяю тем, кто эту игру затеял и все в порядке. — А если бы ты выбрал жуткую альтернативу — выпил бы воду из параши, то стал бы опущенным, «парафином». Но ты не испугался, ты ровный пацан, правильный пассажир, если по-нашему, по-арестантски, — выдал умозаключение похлопывая меня по плечу, как бы подводя итог всей прописки, один из сокамерников — низенький мужчина лет тридцати пяти с большой залысиной и усами как у Сталина, одетый в простой, но опрятный и чистый спортивный костюм, и потрепанные временем полуспортивные мужские туфли. — Спасибо, — ответил я, уже достаточно успокоившийся, чтобы трезво мыслить и говорить. И добавил: — мужики, я ведь прошел прописку? — А то, — ответил смотрящий за хатой, — только теперь, браток, тебе бы погремуху подобрать, тебя в школе или в институте, во дворе как называли? — Да по имени просто, Тимур.       В разговор вступил все тот же сиделец со сталинскими усами. — Тогда ты вот как сделай: подойди к решке, к окну то бишь, и крикни что есть сил: «Тюрьма-старушка, дай погремушку, не лоховскую, а воровскую». В ответ услышишь: «Статья»? О-о-о, такой фестиваль приколов устроят! Вот если бы ты за наркоту пошел, по двести двадцать восьмой, то предлагали бы: «шприц, баян, фурацилин, травка, косяк», и так далее.       Затем, повернувшись к остальным, он спросил: — Помните того кадра, которого оправдали потом, когда он крикнул: «Тюрьма-старушка, дай погремушку! Не лоховскую, а ментовскую». Ржали три дня.       Залившись громким хохотом, мужик поспешил повернуться ко мне и добавил:  — Ты не подумай, что мы его потом чморили, это последним гадом надо быть, чтобы чморить человека за оговорку!       Народ в камере одобрительно загудел. — А если мне кликуха не понравится, — спросил я, — неужели придется брать первую, что придет? — Нет, если кликуха не по нраву, то можешь просто сказать «не канает», и будут продолжать пока не выберешь ту, что по душе, и не скажешь «канает». А знаешь что, Таракан? — Профессор повернулся к усатому: — «Я уже знаю какую погремуху ему дать, — и, обратившись ко мне, спросил: — тебе сколько лет? — Девятнадцать, — поспешил ответить я. — Ага, значит ты самый младший из нас, будешь теперь «Малой».       Встав со шконки, и не дав ему договорить, я на всю хату заявил: –Канает! — и широко улыбнулся всем ее обитателям. ***       К вечеру того же дня мне выделили свободную шконку, часть тумбочки для личных вещей: «мыльно-рыльных» принадлежностей, пачки чая, кое-что из съестного, немного мелочи и тому подобного. Свой баул с вещами я расположил под шконарем. Баул — это по фене клетчатая или спортивная сумка, где хранятся такие важные для арестанта и любого заключенного предметы как: одежда, сигареты (сам я не курю, но сигареты — самая главная валюта «по ту сторону шлюза», хоть и не единственная), документы, к примеру, материалы дела, которые будет время от времени приносить адвокат или следователь, и передачи от родных, близких и друзей, если они у вас есть. Также я успел умыться, сбрить усы появившиеся за время пока добирался сюда этапом, и переодеться в чистую одежду. Как мало оказалось нужно для счастья!       «А чтобы не омрачить себе это счастье косяком который может стать причиной для проблем, (а уж когда ты под арестом, а тем более на зоне или в колонии — любая ошибка может привести к тяжелым последствиям, смотря по обстоятельствам) надо хорошенько подготовиться к будущему пребыванию в зоне», — думал я, умывая лицо. Конечно же я никогда не теряю надежду, в этот раз я тоже не отбрасывал вариант, что меня оправдают, но я предпочитаю сразу готовиться к худшему варианту развития событий. Тяжело в учении — легко в бою!       «Да, о здешних порядках надо узнать заранее», — продолжал я свои размышления. А где можно узнать все понятия? Правильно — у смотрящего! Поэтому после отбоя (хаты все равно живут по собственному распорядку) я подошел к Профессору.       Он сидел за столом и разливал в кружку какой-то незнакомый мне напиток. Когда я обратился к нему со своим вопросом он показал мне рукой на место за столом, мол, садись. Я удивленно взглянул его и как бы неловко заметил: — Эм, а обязательно это делать сейчас? Поздно же, может с утра и начнем?       Он сделал глоток, поморщился, но по глазам было видно, что напиток прихошелся ему по вкусу, и настоял на своем, при этом улыбаясь и проявляя дружелюбие: — Малой, ты все равно проторчишь здесь еще достаточно долго, давай неси карамельки или барбетульки (леденцы, наподобие «барбарисок») и садись, чифир как раз готов. Так уж и быть, введу тебя в курс дела, что здесь да как, послушаешь пару моих очерков за кружкой чифира…