Очерки за кружкой чифира

      Так как, в отличии от зоны, в СИЗО нет строгих отбоя и подъема, жизнь в камерах следственного изолятора бьет ключом двадцать четыре часа в сутки. Некоторые просто сидят и обсуждают свои насущные дела, например, что будут говорить на допросе, суде, пытаются предсказать каким будет приговор суда, и так далее. Кто-то играет в карты, кости, нарды, шашки, шахматы, домино. Один из подследственных решил поджарить хлеб на самодельной плитке отчего чуть ли не по всему этажу разносится запах сильно подгорелого хлеба (масло, как сливочное так и подсолнечное в дефиците), который быстро смешивается с остальными типичными для подобных мест «ароматами»: запах еды, чифира, чая, кофе, сигаретного дыма, пота, дешевого одеколона и экскрементов. Свежий воздух проникает редко, но понемногу: из зарешеченных окон, иногда перекрытые «баянами» (железное жалюзи) особо воздухом и не подышишь. Единственным способом подышать полной грудью свежим кислородом, было выйти в прогулочный внутренний двор. Разве что еще летом вертухаи, сжалившись, открывали кормушки (окошко на металлической двери камеры), чтобы зэки не сдохли от жары, и к ним поступала прохлада из коридора. Но сейчас стояла середина октября, и необходимость в этом отпадала. Тем не менее духота на галере (коридоре) и в хатах (камерах) сохранялась все лето, первую половину осени и вторую половину весны, если ты конечно не в одиночной камере, карцере или не в ШИЗО (штрафной изолятор), да и в коридоре она была чуть меньше, и если открывали кормушку, то казалось, что воздух там вполне себе прохладный. В летние месяцы от жары умирает два-три человека в день: в основном это сердечники и гипертоники, а риск заболеть туберкулезом возрастает многократно. Зимой как бы не было холодно в камерах, по крайней мере всегда можно завернуться во что-нибудь, пить горячий чай и хоть как-то согреться, летом же хоть шкуру с себя снимай.       Как вы уже поняли, приняли меня нормально, все то о чем я слышал на свободе: поножовщина, разборки, опускания, и тому подобное пока не происходили. На мое удивление, да и счастье, люди, которые меня прописывали в хате оказались адекватными, даже в какой-то степени дружелюбными. Да, преступники. Да, каждый подозревается по тяжелой статье: убийство, изнасилование, хищение в особо крупных размерах… Но деваться мне некуда, надо находить общий язык с ними со всеми, да и я ведь, как бы полноправный член стаи, здесь нахожусь не просто так. Очень важно убедить себя в том, что надо успешно сосуществовать в условиях ограничения свободы на весьма тесной территории под неусыпным контролем работников пенитенциарных служб с людьми, которых на свободе я обходил бы десятой дорогой. Научиться говорить на их языке, идти к тому, чтобы они тебя уважали, знать местные законы, они же знаменитые «понятия», но при этом не потерять себя, не слиться с этой толпой без остатка и не утонуть бы по уши в этом омуте. Я очень надеюсь что здесь ненадолго и меня оправдают, но это не освобождает меня от необходимости научиться местным обычаям, дабы не стать опущенным, не говоря о скоропостижной кончине или приобретении инвалидности. Именно поэтому сейчас я сижу за старым, металлическом, привинченном к полу столом с человеком который является знатоком всех местных понятий, который может передать так необходимый мне опыт, да и время в ожидании судебного заседания проводить как-то надо. — Ну что, — начал Профессор, — начнем твое обучение? — посмеиваясь спросил меня он. — Готов внимать любому твоему слову, «сэнсей», — весело подхватил я. — Ну, для начала я тебе расскажу о вертухаях. Помимо сокамерников ты будешь очень часто контактировать с дежурной сменой и прочими сотрудниками администрации, но с вертухаями наиболее тесно.       Он взял кружку с чифиром и, отпив пару глотков, съел «барбариску». Затем, подвинув самый знаменитый напиток среди тех, кто хоть раз бывал в исправительных учреждениях, спросил: — А ты чего не пьешь? Отпей хоть глоток, узнаешь вкус тюрьмы.       Раньше я считал, что это просто непомерно крепкий чай. Вкус крепкого чая мне знаком хорошо. Но оказывается чифир готовится иначе, и его химический состав и свойства существенно отличаются от чая, заваренного обычным способом, хоть и готовится он все-таки именно из чая. Попробовал. Вкус своеобразный. В нём присутствует терпкость с каким-то чайным послевкусием и горечь, сильная и от того противная. Я немного поперхнулся и скривил лицо в жутко сморщенной гримасе, как будто съел пол лимона разом. Профессор беззлобно рассмеялся: — Ну как тебе чифир, Малой? Поздравляю, теперь ты точно влился в нашу дружную семью.       Я съел конфету и немного подождал, пока вся эта гамма вкусов не уляжется у меня в желудке. Должен сказать что чифир очень бодрит с первых глотков, кофе и всякие энергетики отдыхают, но и вреда тоже больше. — Чуть погодя я расскажу тебе поподробней о чифире, о плюсах и минусах, как варить и все такое. Напомни завтра, чтоб я заварил тебе простого купца, — сказал Профессор. — Купца? — я удивленно посмотрел на него. — На блатном жаргоне (по фене), это простой крепкий чай. Ну что же, пожалуй приступим. О чем я хотел рассказать? Ах да! О вертухаях…       Он пару минут сидел молча, уставившись в дверь, прислушиваясь к звукам за ней, не забывая делать глоток чифира, и давая отпить из кружки по кругу и остальным жильцам хаты. Как я понял, он собирался с мыслями, затем, повернувшись ко мне лицом, он начал свое повествование: — В любой исправительной колонии и в СИЗО есть дежурная смена — это те, кто осуществляет контроль и порядок среди осужденных и подследственных. Еще есть ответственный от руководства. Он заступает на суточное дежурство, обычно это сам начальник или его заместители. Ответственными бывают начальники отделов: оперативного, безопасности, медико-санитарной части. На сутки или двенадцать часов заступает дежурная смена ДПНК — дежурный помощник начальника колонии и помощники самого вертухая, зачастую ими бывают «баландеры» среди арестованных подследственных — о них речь пойдет позже. Таких дежурных смен есть несколько, задачи у них примерно одинаковые, но вот методы работы у всех разные. Как первый звонок, первая любовь, или выпускной запоминается и первая зона. Тогда я еще был молод и не устал от мест лишения свободы, краски казались намного ярче, или просто я по мере старения перестал различать их среди серости решеток и этапов. Тем более, что именно в первой зоне царили как по мне самые чудные порядки. Колония на северо-западе России считалась «пьяной»: бухали не только зэки, но и сотрудники. Последних не всегда можно было отличить от осужденных. Бывало что инспектор отдела безопасности пропивал всё, включая форму. Другой помощник дежурного, лейтенант, обладал филигранным юмором и острым языком. Он никогда не повышал голоса, но мог любого зэка поставить в смешное положение и поэтому с ним редко кто рисковал препираться. — Ну и где они такого остряка достали? — спросил я, устраиваясь поудобнее на деревянной табуретке, и, незаметно для себя, съедая уже пятую конфету.       Профессор, поняв что мне стало интересно, придвинулся ближе к столу. Чифир давно допили, а он продолжал: — Раньше летёха служил в женской зоне. Зэчек бить нельзя, хотя это правило и частенько нарушают, и он боролся за дисциплину посредством языка. Еще один инспектор раньше работал гаишником, но попался на взятке и устроился в зону. И на новом месте работы он любил подношения, и ладно если бы вымогал ценности осужденных, совершивших нарушение. Но старшина занимался тем, что ходил по зоне и занимался попрошайничеством: просил подарить ему понравившиеся кроссовки, спортивный костюм, какой-нибудь сувенир. Если кто-нибудь отказывался, то он очень злился и обещал отомстить. Другой и вовсе стучал как на зэков так и на сотрудников, причем часто выдумывал их нарушения. Внешность он имел жалкую: тощий до неприличия, на руках длинные черные волосы, глаза в кучу. Еще один из начальников одного из отделов был напротив очень толстый и постоянно носил солнечные очки: круглые и маленькие, как у кота Базилио. Носил даже в помещении и ночью. Относительно безвредный, но видимо испытывал на свободе острую нехватку общения: постоянно «садился нам на уши» и подолгу рассказывал нудные истории из его неинтересной жизни. Вечером вся смена напивалась изъятого спирта и заваливалась до утра спать, только тощий разгуливал по всему корпусу, вынюхивая нарушения, пока однажды не нарвался на сильно захмелевших бандитов которые его жестко отпинали. Жаловаться он побоялся, и больше не совершал обходы в одиночку. Другая смена отличалась строгой выправкой и до блеска отдраенными сапогами, но в целом они почти все одинаковые: любой психолог ошалеет. Но есть и нормальные кадры.       Посмотрев на часы, смотрящий сказал:  — Но об этом, Малой, я расскажу в следующий вечер, а теперь пора спать, уже три утра.       Спать мне совершенно не хотелось и я пытался уговорить его посидеть еще:  — Да ладно тебе, я все равно не усну, шум мешает, да и многое сегодня произошло, нужно это обмозговать.       Он настаивал: — Ха, так поэтому тебе и нужно поспать. А бессонница — это последствия чифира. Давай иди на свою шконку и попробуй уснуть, и постарайся привыкнуть к шуму: он тут постоянно, но жить можно.       На этом мы оба встали и направились каждый к своему шконарю.