Слепое пятно

      Полуденное солнце настойчиво пытается проникнуть в комнату, и шторы из неплотной ткани наконец распахиваются, поддавшись легкому порыву ветра, когда Лайла входит в комнату и неторопливо прикрывает дверь, чтобы не потревожить спящего. Пара теплых лучей проскальзывает в помещение вместе с ней, быстро скользя по свернутой на краю кровати белой мантии Пастыря вверх по одеялу, укрывающему его, пока не замирают на правой половине его лица.       Миклео закладывает страницу пальцем и поднимается из своего угла с книгой в руках. Он быстро поправляет штору, чтобы солнце не мешало Сорею отдыхать, и вдыхает воздух Озерного Града полной грудью. Он так не похож на быстрые потоки хрустально-чистого горного воздуха Элизии, и Миклео осознает, что скучает по дому. Необъяснимая тоска охватывает его, когда память рисует в сознании яркий зеленый луг и маленькие уютные домики за большой каменной аркой, иррациональное желание вернуться кажется единственным правильным выходом, когда он задыхается здесь, в этом вязком тлетворном воздухе Озерного Града. Скверны здесь столько, что Миклео в ней словно тонет. Но теперь он будто защищен невидимым барьером от нее.       Он едва ли не физически ощущает, как защищает его пакт с Сореем.       Светлую грусть о доме серафим силой подавляет в себе, оглядываясь через плечо на лежащего на кровати Сорея. Все остальное кажется таким чужим.       «Никогда еще мы не покидали родные стены так надолго. А что, если совсем не вернемся? Стоп. Нужно прекратить такие мысли. Мой дом, дом Сорея, дом Деда — это... просто камни, — убеждает он себя, рассеянно прохаживаясь по комнате и сдавшись в попытках занять себя чем-то полезным в мучительно долгом ожидании. — Обычный камень. И мы ушли не навсегда, мы еще вернемся.»       Ноги сами приводят его к постели Сорея, и Миклео осторожно садится на край. Собственная тоска по дому удивляет его самого, ведь он годы назад смирился, что однажды Сорей отправится посмотреть мир, и Миклео, само собой, составит ему компанию. Он давно знал, что они уйдут, готовился и втайне от лучшего друга изучал карты местности вокруг Элизии. А вчера и вовсе твердо решил, что дом для него находится там, где сейчас Сорей, так почему же сегодня ему так хочется вернуться?       Тонкая ладонь Миклео опускается на лоб Сорея. Кожа холодная и влажная, а значит жар уже отступил. В этот раз Сорей поправлялся быстрее, и Миклео остается лишь гадать, в чем кроется причина: то ли его собственные способности младшего партнера несравнимо слабее пламени очищения Лайлы, то ли Сорей быстрее приспосабливается к силе Пастыря, о чем Лайла постоянно говорит, не скрывая удивления и гордости на своем лице.       «Прирожденный Пастырь», надо же.       «Ты теперь защищаешь два мира: мир людей и мир серафимов, — ладонь Миклео ласково скользит по щеке Сорея. — Но кто тебя самого защитит?»       И понимает, что не просто домой он так хочет вернуться, а назад к тому беззаботному времени, когда самой большой проблемой было избежать столкновения с паукообразными хеллионами в руинах. Ну и с рассерженным Зенрусом, конечно, когда они возвращались в Элизию после очередных приключений.       Но как бы Миклео не хотелось этого, Сорей уже ступил на путь, который избрал для себя. Вернись они сейчас домой, он уже не будет тем беспечным Сореем. Однажды взглянув на мир глазами Пастыря, он ни за что не отступится, когда в его руках есть сила, чтобы вершить благие дела. А раз этой силой в руках Сорея стал теперь и он сам, то лучшее, что может предложить ему Миклео, это самоотверженная преданность и готовность следовать за своим Пастырем туда, куда он решит идти.       — Миклео, — мягко произносит Лайла, и серафим воды, совсем забывший о ней, неподвижно стоящей у закрытой двери, едва не подпрыгивает на месте и отдергивает руку от лица Сорея, будто ошпаренный. — Все в порядке?       — Да! — поспешно выпаливает он и тут же осекается, кидая виноватый взгляд на спящего и понижая голос. — Да, конечно. Сорей… Его жар почти сошел на нет.       — Он быстро приспосабливается, — улыбается Лайла, подсаживаясь к Миклео. — Уверена, что он скоро будет на ногах.       — Похоже на то, — соглашается тот. — Может, нам все же стоило… Ну, переместиться в Сорея? В то белое пространство? Ты, кажется, упоминала, что это позволяет и ему, и нам экономить силы.       — Вообще-то стоило бы, — чуть дует губы Лайла, явно раздосадованная, что они не сделали этого раньше. — Мне показалось, что тебе там не очень понравилось.       Выдох Миклео слишком тяжелый, и это не укрывается от острого внимания Лайлы.       — Он не услышит тебя, если ты сам того не захочешь, — успокаивающе произносит она, но Миклео сердят смешливые нотки в ее голосе — она точно знает, что его волнует.       — А с тобой там я могу говорить? — бурчит он. Раз уж ему придется мириться с собственным существованием в такой форме, нужно разузнать все о ней.       — Да, конечно, — удивляется Лайла. — Но это Сорей точно услышит. Так что наши секреты...       — Лайла!       — Ладно, мне стоит перестать дразнить тебя, правда? — в ответ на это Миклео молчит, уставившись в стену, и серафим огня после недолгой паузы осторожно накрывает его плечо своей ладонью. — В этом состоянии, белом пространстве, как ты выразился, мы не видим друг друга, но сможем улавливать эмоции друг друга, если у нас установится крепкая эмоциональная связь.       — То есть? — бровь Миклео приподнимается в непонимании, и Лайла на момент прикладывает палец к губам в задумчивости.       — Ты ведь хорошо знаешь Сорея, так? — медленно произносит она, раздумывая. И дожидается кивка от серафима воды, чтобы продолжить. — Готова поспорить, по выражению его лица ты сможешь без проблем определить не только его настроение, но и о чем он думает.       — Это несложно, у Сорея всегда все на лбу написано. Но идею я уловил. Мы сможем улавливать эмоции друг друга, даже не видя лица.       — Друг друга, Сорея… и других серафимов, с которыми Сорей заключит пакт. Да-да, не делай такие глаза, — Лайла не удерживает смешок и широкую улыбку. — Вполне может так выйти, что Сорей заключит еще пакты. Я была бы рада, если бы мы взяли еще серафима земли и серафима воздуха, чтобы развить гибкость арматуса Сорея и его силы…       — Другие серафимы? Арматус? — оторопело повторяет Миклео. — Подожди, Лайла…       — Ох! Это та форма, в которой Пастырь делит тело и силу со своим серафимом, входя в слияние, — тараторит та. — По-другому ее называют еще «облачение», потому что Пастырь словно облачается в чистую энергию своего серафима. В облачении эмоциональная и духовная связь Пастыря и серафима особенно высока… Оу. Миклео, ты выглядишь встревоженным. Не переживай, Сквайры Пастыря не могут иметь связи с нами, если мы сами не дадим на то добро, и если Сквайр…       — Подожди-подожди, Лайла, — аметистовые глаза Миклео ясно отражают зарождающуюся в нем панику. — Не так быстро, пожалуйста. Другие пакты, арматус, облачение — я вроде понял это. Что еще за Сквайры?       — Пастырь может поделиться своей силой с человеком, дать ему возможность видеть хеллионов и скверну в ее чистом виде, а также…       — Серафимов, — заканчивает Миклео за нее. Догадки затапливают его мысли, как полноводная весенняя река, вышедшая из русла. — Алиша стала Сквайром Сорея…       — … и он дал ей истинное имя. Я провела обряд прямо перед тем, как мы отправились в руины Галахад, — с сияющей улыбкой делится Лайла. — Я очень рада, что она теперь может видеть и слышать нас, а также теперь, когда она видит истинные формы зла и хеллионов, она сможет эффективно сражаться с ними за чистоту своего города. Это очень важно, что на стороне Сорея будет кто-то… такой же, как он. Человек.       Каждое новое слово будто тянет сердце Миклео ко дну. Сорей дал ей истинное имя? На древнем языке, сам? Алиша будет путешествовать и сражаться вместе с ними? И да, снова старая добрая тема. Конечно, ему, не человеку, Сорея не понять. Серафиму воды хочется скрипеть зубами.       «Там, где Лайла видит союзника, я вижу… соперника? Пора бы мне справиться уже со своими эмоциями.»       Ему на ум пришла статная Алиша, но не как обычно улыбающаяся Сорею, а немного озадаченно разглядывающая Миклео в полумраке руин Галахад.       «Почему-то я не рад, что она может нас видеть.»       Тихий скрип двери возвещает о прибытии посетителя, и оба серафима синхронно обращают голову к двери, чтобы увидеть, как Алиша Дифда своим уверенным стремительным шагом входит в комнату и аккуратно прикрывает дверь.       — Лайла, Миклео! Я так рада вас видеть! В прямом и переносном смысле, — немного торжественно произносит она громким шепотом, чтобы не разбудить Сорея. Ее каждый шаг сопровождается негромким полязгиванием металлических пластин, защищающих ее в бою.       «Легка на помине,» — Миклео давит из себя вежливую физиономию, как может. Взгляд Алишы тут же скользит за его спину к спящему Сорею.       Губы Лайлы едва размыкаются для ответного приветствия, как Алиша тут же перебивает ее:       — Как Сорей?       — Хм, — серафим огня улыбается ей чуть заискивающе. — Доброе утро, Алиша. Я тоже рада тебя видеть.       … И будто случайно забывает ответить на ее вопрос.       — Он в порядке, жар уже спал, — отвечает Миклео, и кровать под ним чуть просаживается от движения человека, лежащего на ней.       — Сорей, ты очнулся! — обеспокоенная принцесса летит к своему герою, словно таран на ворота, и Миклео едва успевает убраться в сторону, чтобы не оказаться раздавленным напористостью Алишы.       Он с удрученным вздохом поднимается с кровати и отходит к ее изножью, и Лайла ретируется следом за ним, подходя к окну и распахивая шторы. Солнечный свет заливает комнату, пока Сорей усаживается в постели с помощью Алишы и потирает лоб.       — Сорей…       — Я… опять потерял сознание? — он по очереди встречается глазами с каждым из присутствующих в комнате. — Простите меня. Долго я…?       — Один день. Мне пришлось тащить тебя, — Миклео не понимает, почему он вдруг ворчит на Сорея, направляя своего недовольство именно на него. — Ну, спасибо, Сорей, за боль в спине.       Уверенная и дисциплинированная принцесса вдруг нежно смеется подобно девочке.       — Ты бы со стороны себя видел, ты будто по воздуху летел! — щебечет она, и ее зеленые глаза слегка сияют от веселья и восторга. — Мне пришлось сказать трактирщику, что ты делаешь что-то вроде магического трюка.       Сорей смеется вместе с ней и выбирается из постели. Первые шаги даются ему тяжело, он покачивается, придерживаясь за стену, но все равно упрямо движется вперед. Миклео на это больно смотреть.       — Может, отдохнешь еще немного? — неуверенно подает голос Лайла, но по ее интонациям ясно, что она уже знает ответ Сорея. Просто делает еще одну попытку, пусть и бесплодную, воспротивиться, пока он снова не угодит в постель на несколько дней из-за физического истощения.       — Я в порядке, — мантия Пастыря разлетается бело-черной волной, когда Сорей накидывает ее себе на плечи. — Если мы хотим защитить Озерный Град от скверны, то нам нужно, как ты, Лайла, сказала, чтобы в храме жил серафим, чтобы там хранилась некая «чистая» реликвия и чтобы люди молились и верили в защиту серафима. Вода из руин Галахад у нас есть, нужно теперь найти серафима.       — Нам нужно зайти в церковь тогда, быть может, отец Бренор в этот раз будет на месте, — добавляет Алиша. — Он хороший человек, но я хочу, чтобы ты лично с ним поговорил. Личная просьба Пастыря будет лучшим дополнением к его вере.       — Согласен, — кивает Сорей, проверяя свое снаряжение. — Видишь, Лайла? У нас полно дел.       — Но… — пытается она еще раз. Этот излом бровей и грусть в глазах явно говорят о том, что она будет винить себя, если Сорей снова потеряет сознание, но тот лишь ободряюще кивает ей на ходу и останавливается у двери.       — Я хорошо себя чувствую. Ну? Идем? — его голос звучит фальшиво бодро для Миклео.       — Что ж, Пастырь сказал свое слово, — но все же Миклео решает поддержать ложь Сорея.       Сорей не хочет, чтобы Лайла и Алиша о нем волновались. С виду он полон сил и энергии, стоит у двери, расправив плечи и сияя своей белоснежной мантией и улыбкой. Девушки легко купятся на это, но Миклео видит тень усталости в глазах, его не обмануть, и Сорей знает это.       «Лучше спросить у него, когда останемся наедине. При Алише он точно будет молчать, словно воды в рот набрал.»       Поэтому, когда Лайла выходит в коридор через любезно приоткрытую Сореем дверь, а Алиша следует за ней, забирая свое прислоненное к стене копье, Миклео останавливается в проеме.       — Мы на минуту задержимся, спускайтесь пока вниз, — он старается, чтобы в голос не проникло волнение или беспокойство, и преуспевает в этом, спеша закрыть дверь и отгородиться от хитрой улыбки Лайлы и возмущенного удивления Алишы.       — Послушай, я… Ох! — едва он оборачивается к другу, как лицо Сорея оказывается куда ближе, чем он думал, а сам он сгребает серафима в тесные объятия. Странные объятия, не дружеские и не братские, а новые и незнакомые, заставляющие Миклео ерзать и вырываться. Но Сорей сильнее его, и его ладонь крепко впечатывается в поясницу Миклео, надежно прижимая, а сам он медленно наступает, вынуждая того пятиться, пока он не натыкается спиной на закрытую дверь.       — Я с тобой поговорить тут пытаюсь, если ты не заметил, — извивается Миклео и шипит недовольно, когда Сорей занимает максимально эффективное положение, чтобы он не мог пошевелиться.       Он пробует подергаться еще немного, но между ними совсем нет места, а Сорей не отпускает и смотрит, разглядывает, будто увидел своего лучшего друга впервые. В конце концов Миклео удрученно выдыхает и поднимает взгляд на него.       — Ну и чего ты добиваешься?       — Не уходи больше, — перед ним не всесильный Пастырь, что стоял меньше минуты назад перед Алишей и Лайлой, готовый к любым опасностям, а уязвимый Сорей с горечью в зеленых глазах. — Никогда.       — Никогда? Да ты эгоист, — Миклео нервно отшучивается, немного напуганный поведением друга. — Эй! Что ты? Что ты делаешь?!       Руки Сорея держат его подобно тискам, а крепкое тело вжимает в твердое дерево еще сильнее, когда Пастырь приникает ближе, пряча свое лицо у шеи серафима.       — Я делаю, что хочу, — его бормотание немного невнятно, и Миклео может почувствовать его дыхание на своем плече. — Я же эгоист, как ты сам сказал.       — Мне щекотно, ты этого добиваешься? — серафим воды был бы не против сотворить немного льда и приложить его к своим пылающим ушам, а еще лучше насыпать глупому Сорею за шиворот. — Отпусти меня!       — Нет.       — Сорей…       — Ты уйдешь опять.       Миклео делает настолько глубокий вдох-выдох, насколько позволяет ему имеющееся у него пространство между Сореем и дверью.       — Я не уйду, Сорей, успокойся. Я бы даже сказал, что не имею права теперь, когда мы с тобой связаны пактом.       — В том и проблема. Все произошло так внезапно, в разгаре боя. Огонь Лайлы не действовал на них, и ты…       — Ты же не думаешь, что я согласился на пакт только ради того, чтобы спасти вас в тот опасный момент? — беспокоится Миклео, и его опасения подтверждаются, когда Сорей не отвечает ему. Лишь молчит и тяжело дышит, уткнувшись лицом в его шею.       Чуть подергавшись, Миклео все же исхитряется высвободить руку, чтобы кончиками пальцев успокаивающе погладить Сорея по спине, как он всегда раньше делал. Но в этот раз пальцы натыкаются на что-то непривычно тяжелое и плотное вместо знакомой на ощупь ткани синей рубашки.       «Мантия Пастыря,» — спохватывается Миклео. Через такую толщь ткани вряд ли вообще что-то можно почувствовать, не то что деликатные прикосновения.       Бледная рука повисает в воздухе, пока серафим принимает решение. Неуверенно поднимается выше, пока он выбирает правильные слова. Осторожно тянется, наконец, когда он решается заговорить.       — Как ты думаешь, почему я… убежал там, на акведуке? — тонкие пальцы зарываются в темные волосы, ласково поглаживая затылок. — Ты так отталкивал меня, не позволял мне участвовать в своей… новой жизни, словно мне не было места в ней. Словно я…       — Ты не обуза, — шепчет Сорей под его ухом. — Я не хотел оттолкнуть, прости. Я не хотел, чтобы тебя ранили.       — Это ты прости меня, ты был прав тогда. Без силы очищения что я мог там сделать? — горько усмехается Миклео. — Так вот, я ходил всюду за тобой по Озерному Граду, и, если я что и понял, так это то, что ты с чего-то вбил себе в голову, что мне с Сореем-Пастырем не по пути. Что я не могу быть счастлив, помогая миру вместе с ним.       — Но твоя мечта! — восклицает Сорей, поднимая голову от чужого плеча.       — Это наша мечта, — твердо возражает Миклео ему прямо в лицо. — Мы хотели посетить все руины в мире, так? Но кто сказал, что там нет хеллионов, скверны или ответов на вопрос, как нам их победить? Можно ведь и исполнять долг Пастыря, и иметь радость новых открытий, тебе не кажется?       — А ведь ты прав, — пораженно произносит Сорей. — Миклео, ты просто гений!       — Так что я тебя больше не покину. Никогда. Я же сказал, что сделал это ради своей мечты, и я… Ох!       Миклео замирает и не двигается, когда лицо Сорея приближается слишком близко, но тот всего лишь прижимается своим лбом к его.       — Я так рад, — искренне улыбается он. — Знал бы ты, как я счастлив.       — Знаю, — Миклео не знает, почему, но в груди приятно щемит под одеялом тепла, разливающимся по телу. — Я тоже.       Они спускаются вниз, где Алиша нетерпеливо прохаживается возле двери, то и дело мешая входящим посетителям и торопливо извиняясь, а Лайла стоит в углу с таинственной усмешкой на губах.       Любопытные взгляды сопровождают их на улице, и Миклео замечает за собой, что начинает привыкать, что в их направлении постоянно смотрит столько глаз. Алиша зачем-то жарко доказывает ему, что отец Бренор — идеальная кандидатура для помощи в очищении Озерного Града, человек, не лишенный веры в серафимов и сочувствия к чужим бедам. Серафим воды слушает и вежливо кивает, удерживая свое внимание на принцессе, пока не вспоминает, что он вообще-то намеревался поговорить с Сореем о его самочувствии. Однако, когда Сорей зажал Миклео у двери, у того все вылетело из головы и вернуться изволило лишь сейчас.       — Один только вопрос, Лайла, — до серафима доносится тихий голос Сорея, уверенного, что увлеченные разговором Миклео и Алиша его не услышат. — По поводу тех промежутков времени, когда вы с Миклео можете использовать мое тело, как сосуд.       — Я слушаю, Сорей, — с интересом откликается Лайла.       — Когда вы там, внутри моей души… Вы, надеюсь, не можете слышать мои мысли?