***
Какая-то толпа слизеринцев развернулась в сторону хихикающих ребят из другого факультета, ища глазами того самого блондина. Который, в свою очередь, смотрел на свою прозрачную копию, превращающуюся в какого-то огромного жука (вместо Шерлока вперёд вышел парень, явно не считающий возню из-за убежавшего сокурсника важной). Конечно, Уотсон заметил ту сталь в глазах боггарта, которой никогда не было в его собственных. Не тогда, когда он смотрел на своего друга, во всяком случае. Кинув молящий взгляд на профессора, наблюдавшего за входной дверью и кивнувшего мальчику в знак согласия, Джон выбежал в коридор и дошёл до лестницы. Вверх или вниз. И, так как это Шерлок, не изменяющий своим привычкам, выбор пал на второй вариант пути. Опять же, зная Холмса лучше всех, Уотсон направился в подземелье, в котором ожидал увидеть разруху, пальбу в стену заклинаниями… всё, но только не плачущего Шерлока. Как оказалось, Холмс не рыдал, а просто сидел на холодном полу, согнув ноги в коленях и, спрятав в них своё лицо, хлюпал носом, шепча: «Дурак, дурак. Какой же идиот». Загнав себя внутрь своего сознания, слизеринец даже не заметил приближающегося друга, с печалью смотрящего на него. Если бы этот невероятный гений увидел сожаление в глазах, которым нет точного описания, то непременно закрылся бы в себе, ибо не любил жалости по отношению к собственной персоне. Поэтому Джон молча сел подле друга и сверлил взглядом стену, крутя в руках волшебную палочку, как делал всегда, когда нервничал. Только когда мантия гриффиндорца задела чужую кисть, Шерлок вздрогнул и поднял голову, смотря на профиль Джона. – Во что бы этот боггарт, принявший мою внешность, превратился, уничтожь ты его? Где гнев? Презрение? Жалость?.. Хоть что-нибудь, указывающее на эмоциональное состояние Джона? «А теперь вспомни, что он знает тебя больше, чем ты себя, и понимает, что ты не хотел бы видеть ничего из представленного выше» – У тебя бы выросли иголки и появился цветочек за ухом. Но это был не ты. – И никогда им не буду. Джон развернул голову и посмотрел на Шерлока. У того подрагивали ресницы и виднелось лёгкое замешательство на лице. Уотсон подумал, что это неплохая ситуация для разговора по душам, и заговорил: – Я всю жизнь боялся смерти своего отца. Конечно, боггартов мне не приходилось встречать, но зная, что папа часто выезжает на задания, где можно не просто получить травму, а без промедления отбросить коньки, я сидел у окна с утра и перед сном и ждал его возвращения. Уверен, что мой боггарт принял бы его вид с остекленевшими глазами, – Джон мягко улыбнулся Шерлоку, который начинал приходить в нормально состояние и успокаивать свои нервишки, – я так думал, точнее. До встречи с тобой. У Шерлока перехватило дыхание. Если ребёнок боится того, что останется без родителя – это нормально. Особенно для детей мракоборцев. Но каким образом он повлиял на Джона, для которого смерть любимого человека всегда стояла первой (и, наверное, последней) в списке «Мои страхи»? – Я понял, что мой отец – могущественный волшебник, способный спасти себя, и которого спасёт команда. Ещё я понял, что больше всего на свете боюсь не спасти кое-кого, – на щёках и без того красного (от бега) гриффиндорца выступил румянец и смущённая улыбка, – тебя. Холмс непонимающе нахмурил бровки. От кого его нужно спасать? Что с ним вообще может произойти? Прошлогодний позорный канкан благополучно забыт, а мозги заполнены новыми защитными заклинаниями. И видя недоумение Шерлока, Джон встаёт, убирает палочку в карман мантии и протягивает руку другу. – Я покажу тебе.***
Урок уже закончился, поэтому кабинет пуст. Кроме Люпина, закрывающего приведений страха в те самые ящики. Услышав приближающиеся шаги, мужчина развернулся и одарил пришедших ребят доброй улыбкой. – Вижу, Вы нашли его, мистер Уотсон. – Так точно, профессор. Я бы хотел попросить Вас дать мне возможность встретиться со своим боггартом и уничтожить его, – Джон снова достаёт палочку, показывая свои намерения. Люпин кивает и открывает шкафчик. Из него вылетает тёмное облачко, принимающее форму худого мальчика с вьющимися коричневыми волосами и изумрудными, но холодными глазами. Настоящий Шерлок не понимает, что не так с его копией (такой взгляд он, признаться честно, дарил и своему лучшему другу, в чём пообещал исправится), пока призрак не обнажает тонкое молочно-белое запястье, на котором вырисовывается аккуратный череп со змеёй. Челюсть Холмса отвисает, но когда так похожий на него двойник направляет свою палочку на Джона, произнося смертельное заклинание, Уотсон, собрав всю волю в кулак, твёрдо, но тихо, говорит «Ридикулус!», и «Шерлок» превращается в кучерявую выдру, от вида которой на лицах всех присутствующих в классе возникает лёгкая (для кого-то – мимолётная) улыбка. – Хорошая работа. Мистер Холмс, а Вы не желаете попробовать ещё раз? – дождавшись кивка Джона, Шерлок подошёл к боггарту и вновь увидел перед собой того Уотсона. Почувствовав движение за спиной и услышав ласковое «Превращай», Шерлок выдохнул (оказывается, он задержал дыхание, сам того не замечая), взмахнул палочкой, и перед ним стоял колючий человеко-ёж, подмигивающий в точности, как реальный гриффиндорец. Профессор хвалит волшебников, загоняет боггарта в «клетку» и прощается с мальчишками, которые спешат покинуть кабинет. – Джон, – Шерлок впивается своими пальцами в крепкие плечи друга, останавливая его быстрый шаг, – Поверь, никогда и ни за что я не предам тебя, и, во имя Мерлина, не подумаю убить. Если уж и играть, то только в твоей команде, – ровное до этих пор дыхание Холмса сбивается, и он сильнее сжимает руки, – Веришь? – Я всегда верю тебе, Шерлок, – прерывая такое эмоционально терзание своих плеч (повезёт, если не останется синяков), гриффиндорец заключает лучшего друга в крепкие объятия, такие редкие для них обоих. Пока оба стараются успокоить бешено бьющиеся сердца (не каждый день узнаёшь, что твоя искажённая версия является чьим-то самым потаённым страхом), Ремус тихонько выходит со своего рабочего места и ухмыляется этим двум мальчикам, которые, конечно же, его не замечают.