Светлячок

      Море пело далеко внизу, солнечными бликами на ряби слепя глаза, а я карабкалась по склону горы, осматриваясь по сторонам и изредка бросая короткие взгляды на поднимающегося выше Дзюбея. Время от времени он оборачивался, спрашивал, не вижу ли я что-нибудь необычное и, получив отрицательный ответ, продолжал лезть выше. В очередной раз крикнув, что ничего не вижу, я поймала себя на мысли, что любуюсь солнцем, играющим рыжеватыми бликами в его волосах. Я любуюсь бликами в волосах Дзюбея?       Нога соскользнула, и я чуть не отправилась на животе к далёкому морю. Липкий страх сразу отрезвил и привёл в порядок мысли. Да, по-своему он привлекательный мужчина. Широкие плечи, узкие бедра, приятная внешность. Но стоит мне получить ответы на свои вопросы, как наши дороги разойдутся.       Я вдохнула, выдохнула и подтянулась на пальцах выше. И увидела протянутую руку и снисходительный взгляд.        — Я могу справиться и сама, — ещё не хватало, чтобы он считал, что мне нужна помощь.       Дзюбей пожал плечами и сделал шаг назад. Обрыв, на котором он стоял, крыльями расходился в разные стороны. Я поднялась, отряхнула ладони и одежду и повернула направо. Тот путь был проще для подъёма, хотя в паре мест ногу пришлось ставить на крайне узкий уступ, и сердце ёкало от открывающего внизу вида.        — Что там? — окликнул меня Дзюбей, когда я добралась до вершины.        — Никого, — из-под пальцев вываливались мелкие камешки, а жухлая желтая трава не вызывала желания ухватиться за неё для удержания равновесия. Большую часть видимого пространства скрывал громадный валун.        — Смотри дальше! — прозвучало мне вслед.       Я забросила колено на изъеденный дождями и ветрами край, подтянулась и, пригнувшись, мелкими перебежками достигла валуна.       Залитая солнцем, поросшая отдельными низкорослыми соснами вершина просматривалась на много метров вокруг. И далеко впереди медленно направлялась к обрыву безрукая фигура очень важного для меня человека.       Сердце пропустило несколько ударов. Голова закружилась, а дыхание перехватило. С трудом справившись с волнением, я, забыв всё на свете, крикнула — Ханзо! — и кинулась к нему.        — Стой! — окрикнул Дзюбей, но я не могла остановиться. Меня подгоняла мысль, что теперь не одна, и Ханзо-сан выжил, и всё в какой-то степени наладится, станет как раньше.        — Ханзо! — дыхание сбилось, но я выскочила перед соклановцем, вцепилась в обшлаги хаори, поглядела ему в лицо. И чуть не задохнулась.       Действительность ужаснула. Лицо Ханзо-сана обезображенное, землисто-серое, напугало кровоточащими ранами выколотых глаз и наложенных через губы кривых швов. Он продолжал двигаться вперёд, как безвольная марионетка, с каждым шагом продвигая меня и себя к обрыву.        — Перед тобой обрыв, остановись! — умоляла я его, но Ханзо оставался безучастным к моим словам.        — Проклятье! — воскликнул Дзюбей, закрывая своей спиной всё происходящее перед ним.       В воздухе что-то зашипело, запахло порохом. Ханзо-сан вздрогнул, изогнулся всем телом, обнажая кривой шов в верхней части брюшины, захрипел. И в ту же секунду из кровоточащей раны начали вырываться белесые струйки дыма.       Я вскрикнула, сделала шаг назад и рухнула в обрыв, увлекаемая Дзюбеем.       Мимо медленно как во сне проплывали торчащие в скале травы, выбоинки, трещинки. Ветер свистел в ушах, глаза слезились, а над головой огромным ослепительно-ярким цветком распустился взрыв. Держащие меня руки дрогнули, сжали сильнее, но мне уже не нужна была эта жизнь. Я оттолкнула Дзюбея, пытаясь раствориться в свистящем безумном пространстве. Моё желание почти исполнилось. В последний момент Дзюбей схватил за запястье, и мы повисли, оглушённые и полуослепшие, над сияющим золотисто-синим морем.       Я смотрела вниз и не видела ничего, кроме плывущего перед внутренним взором лица Ханзо-сана. Кровавые слёзы, вытекавшие из его глаз, капали мне в душу, растекаясь отчаяньем безысходности. Я снова не смогла, не справилась, подвергла окружающих смертельной опасности.       Привела в чувство боль. Я огляделась мутным взглядом, осознала, что вишу над пропастью, осторожно подняла голову и увидела упирающегося ногами в скалу Дзюбея. Его рука, сжимавшая моё запястье, дрожала от напряжения, а от падения нас удерживала только тонкая металлическая леска.        — Не шевелись, — тихо, почти беззвучно произнёс Дзюбей, смотря мне в глаза.        — Хватит, отпусти меня! — попросила я, вкладывая в слова всё своё убеждение правильности этого поступка. — Я сама клюнула на эту приманку.       Голос дрогнул.        — Тихо, замолчи! — процедил Дзюбей, подрагивая мышцами.        — Отпусти меня! — закричала я. — Мне не нужна твоя помощь!       Это была только моя вина, и я не хотела, чтобы пострадал непричастный человек. Но этот упрямец не слушал, надрывался и пытался спасти. Ради чего?       Дзюбей заскрежетал зубами, прорычал — молчи, — подтянул меня выше, на уровень груди.        — Живо, хватай нить! — леска была совсем рядом, и я вцепилась в неё, до крови вонзая в ладонь ногти.       Наверху что-то заскрипело, треснуло. Леска дёрнулась, и мы с криком полетели вниз.       Рывок. Мимо посыпались раскрошившиеся камни, с шорохом устремившиеся к нежно плещущим волнам. Рухнуть нам не дала всё та же застрявшая где-то наверху леска. Так же, как до этого хотела умереть, теперь я желала выжить любой ценой, и даже не заметила, что вцепилась в режущую нить двумя руками, почти сталкивая Дзюбея. Он же сероватый для настолько смуглого человека, остался более собранным и хладнокровным. Быстро оценил, что нам ничего не угрожает, дунул мне в лицо и ехидно поинтересовался: — Ну и долго ты собираешься на мне висеть?       Я смутилась и разозлилась одновременно. Этих чувств оказалось достаточно, чтобы быстро подняться наверх и столкнуться лицом к лицу с очень высоким слепым самураем в белом.       Незнакомец выглядел угрожающе спокойным. И хотя именно он предотвратил наше падение в пропасть, одной рукой удерживая катану Дзюбея с намотанной на ножны леской, но доверия не вызывал.       Я медленно вытянула танто и приготовилась атаковать, одновременно прислушиваясь к окружающим звукам. В шуме морского прибоя и треска цикад дыхание Дзюбея казалось невероятно громким. Он почти забрался на край обрыва, увидел самурая и резко выдохнул.       Как дожидаясь этого звука, слепой заговорил: — Я Модзиро Оцацу и я давно хотел сразиться с тобой.       В ту же секунду он разжал ладонь, катана вылетела и Дзюбей, не удержавшись на краю, заскользил вниз по склону.       Значит, этот самурай ещё один из демонов Кимона. Это о них говорил Докуан и с ними так искал встречи Дзюбей. Я перехватила танто поудобнее, приготовилась атаковать, но была остановлена тяжёлой ладонью опустившейся мне на плечо.        — Ему нужен я, — Дзюбей решительно отодвинул меня в сторону. — Жди здесь.       Самурай приподнял кончики губ в имитации улыбки, вытянул катану из ножен на поясе и встал в защитную стойку.       Я оценила, как ловко Дзюбей увёл своего противника в бамбуковую рощу. Что может быть сложнее для человека привыкшего ориентироваться на слух, запахи и ощущения, чем бой в вечно шелестящем пространстве качающихся зелёных стволов? Но самурай не был бы демоном Кимона, если бы оказался слабым противником. Все, кого мы встретили до этого, предстали по-настоящему серьёзными врагами. А значит, Дзюбею могла пригодиться моя помощь. С этими мыслями я кинулась на звуки боя. И, как оказалось, успела вовремя.       Катаны сталкивались, высекая искры. Самурай уверенно теснил Дзюбея быстрыми, точными атаками, зажимал в густую поросль бамбука. Увлечённые боем противники не заметили моего приближения, а я, затаив дыхание, стояла всего в паре метров сзади.       Серия невероятно красивых в убийственной мощи ударов. Опадающие с вращением в воздухе узкие листья. Неудачно оступившийся Дзюбей, хрипя, смотрит на соперника. Тот с достоинством заносит руку для удара. И я, стоящая столбом, потому что «не вмешивайся», потому что «жди», потому что «не надо показывать насколько ты сильная». Да с чего я должна слушаться его приказов?       Верный танто в руке. Бросок. Самурай увернулся от моего удара. Танто заклинило в бамбуковом стволе, а я лишь чудом успела увернуться от возможной рубленой раны на лице. Кувырками сальто ушла подальше, замечая, как заинтересованно поднимается катана в мою сторону.        — Я же сказал тебе не лезть! — взмыленный Дзюбей выскочил между мной и самураем. Я промолчала.       Слепой хмыкнул, поднял катану остриём вверх. Солнечные лучи, отражающиеся от зеркальной поверхности лезвия, слепили Дзюбея, заставляли сдвигаться в удобную для противника позицию. А судя по вновь поднявшимся уголкам губ того, он только этого и ждал.        — Твоё зрение — твоя слабость! — сообщил самурай и бросился в атаку.       Я просто не могла не вмешаться. Даже если у меня не осталось оружия, всё равно могу задержать врага. Молнией кинулась наперерез, загораживая Дзюбея собой.        — Уйди! — раздалось раненным зверем из-за спины. Я лишь пригнулась, готовая к удару.       Вот честное слово, я нисколько не удивилась, когда Дзюбей птицей перелетел через мою голову и набросился на самурая. Сил у него осталось мало, но всё пытался показать свою никому не нужную заботу. Схлестнулся в воздухе с более сильным противником и кубарем полетел на землю, не выдержав мощного удара плашмя. От последней смертельной атаки его спасла случайность. Не знаю как, но слепой самурай всё же ощущал свет, и отразившийся от моего танто солнечный луч он воспринял, как подставленную для удара катану.       Дзюбей воспользовался ошибкой врага, точным движением снизу вверх пронзая его насквозь.        — Не может быть, — прохрипел самурай, всё ещё поднимая свой клинок для последнего удара, и рухнул на землю.       Напряжение боя спало, я смогла выдохнуть, прижаться спиной к толстому стеблю бамбука. Жива. Сердце продолжало бешено биться, в груди клокотало, но это радовало, доставляло дикое удовольствие.       Но стоило бросить взгляд на разъярённого Дзюбея, как всё настроение было испорчено.        — Когда ты успокоишься? О чем ты думала? — прорычал он, готовый прибить меня здесь и сейчас.        — Почему тебе так хочется умереть? — я отвернулась, оправила одежду и ответила вопросом на вопрос.        — Это тебе так хочется отплатить мне за твоё спасение. Ведёшь себя так, будто тебе жизнь не мила, — гнев в голосе не снизился ни на градус.       Я закрыла глаза. Промолчала, подумав, что об «отплатить» за время боя не вспоминала ни разу, но раз он так настроен, то разубеждать не стану. Это будет звучать как оправдание.        — Это из-за твоего тела? — неожиданно грубо предположил Дзюбей.       Эта тема была мне ненавистна. Я подобралась и холодно посмотрела на него, а в душе разгоралось пламя. Моё молчание только подстегнуло его любопытство.        — Правда, что тех, кто с тобой спит убивает яд?       Какой же у него поганый язык! Да, возможно я и такая, но совсем не по своей вине. И не ему судить меня и моё тело.       Я медленно подошла к нему вплотную и, глядя глаза в глаза и сжав челюсти, предложила: — Обними меня и узнаешь.       Выражение лица Дзюбея я восприняла как его поражение, хмыкнула, но он тут же поднял руку и положил мне на плечо, притягивая к себе. Настолько близко, что это уже стало опасно. И я испугалась за него.        — Дурак! — с силой отталкивая от себя и выворачиваясь из его объятий, я закричала: — Моё тело пропитано ядом. Он так силён, что на мгновение коснувшись моих губ ты сразу умрёшь.       Конечно, я чуть-чуть лукавила. Умрёт, но не сразу. Пару минут слабости переходящей в мучительные судороги, остановка дыхания и быстрая смерть. Только противоядия от моего поцелуя не было. Все разработки Оширой-бабы-шишо погибли вместе с ней, а я хоть и была её ученицей, всё же больше создавала и пробовала новые яды.       Но если ему хочется меня за это ненавидеть, пусть ненавидит и держится подальше. Я улыбнулась, подалась навстречу и сладким голосом произнесла: — Никто не смеет прикоснуться ко мне, а тот, кто осмелится — умрёт.       Дзюбей опустил взгляд на мои кривящиеся губы, снова посмотрел в глаза и громко спросил: — Яд и сердце твоё отравил?       И хотя я только что сама думала о ненависти, но его слова просто разорвали мне сердце. Стало больно. Очень больно. Невыносимо больно. Я не желала, чтобы он приносил мне боль.       Не осознавая себя от гнева, я выдернула танто из расщелины и направила прямо Дзюбею в горло. Если бы он шевельнулся, клянусь, не задумываясь, воткнула бы клинок в ярёмную впадину.       Дзюбей смерил меня задумчивым взглядом и процедил: — Ненавижу людей не ценящих свою жизнь.       Моя внутренняя пропасть стала ещё глубже. Я проваливалась и проваливалась в неё, и конца и края было не видно. И этот брезгливо-презрительный взгляд. Да как можно ценить эту жизнь, если в глазах окружающих она не стоит и мелкой монеты?       Я опустила танто и произнесла: — Ты ничего не знаешь. Тебе не понять. Дзюбей отвернулся и ушёл, а я осталась стоять среди зелёных солнечных стволов в клочья разорванная своими же внутренними противоречиями. Продолжение следует...