***
В городок попала с попутным караваном. Выскочила из колючих кустов в слезах с криками о помощи. Подбежала охрана, отвели к караванщикам. Рассказала трогательную историю о несчастной сиротке, ищущей после смерти родителей от рук разбойников защиту и новый дом. Растроганные бородатые мужчины, заливающиеся слезами — неожиданное зрелище. Я смутилась, запуталась в словах и едва не провалилась, но эти люди очень добрые. Мои заикания отнесли на шоковое состояние, завернули в одеяло, сунули в руки онигири, посадили в телегу. Амано-сан, глава караванщиков, в пути долго выспрашивал новые подробности, в конце поверил, обещал пристроить меня к знакомому хозяину гостиницы в Икеде. Признательно склонила голову, бросила взгляд назад на качающиеся на ветру ветви деревьев. Как бы я хотела оказаться далеко-далеко. Моя смерть дала мне возможность начать жизнь с нового листа, но я никак не могла отцепить от себя прошлое и стать свободной. Может, потому, что уже привыкла быть рабой обстоятельств? Кем бы хотела быть в новой, свободной жизни? Я не знала ответов на эти вопросы, и от этого становилось до крайности горько.***
Солнце освещало яркие разноцветные вывески, ленты и флажки, привлекая внимание к выложенному на витринах товару. Народ ходил, приценивался, присматривался, активно торговался, а я шла с большой корзинкой следом за Оюки-сан. Как и обещал Амано-сан, он сразу повел меня к хозяину гостиницы, где всегда останавливался со своими людьми, когда прибывал в Икеду. Я ещё раз рассказала Такедо-сану «свою» историю, с упоением вдыхая вкусные запахи с кухни. Пахло просто необыкновенно какими-то маринованными овощами, мясом и специями. Заметив мои принюхивания, крепкий широколицый усатый Такедо-сан засмеялся и позвал жену — маленькую, ему до груди, зеленоволосую Оюки-сан. Я никогда раньше не видела людей с настолько ярким цветом волос. Оюки-сан, в моём представлении, была весной. Скромное светло-розовое платье с цветочной вышивкой на воротничке, белый кружевной фартучек. Обаятельная улыбка, тонкие черты лица и огромные лучистые ярко-синие глаза. Даже если бы она была и вполовину не так хороша, то эти глаза всё равно притягивали бы любые взгляды. Увидев моё зачарованное лицо с отвисшей челюстью, Такедо-сан снова засмеялся и сказал, что я остаюсь у них насовсем и без возражений. Оюки-сан отвела меня на кухню, наложила целую миску тяхана с тушеными овощами, и начала выспрашивать, откуда я родом, чем занимались мои родители, кто есть ещё из родственников, ещё какие-то вещи, а я могла только жевать и думать, что если бы по-настоящему была ребёнком, то была бы дико счастлива иметь такую маму. — Так как же зовут тебя, деточка? — ласково спросила Оюки-сан, когда я справилась с тяханом. — Кагэро, — мне так хотелось зваться своим настоящим именем, что я не устояла. — Ты пойдешь со мной на рынок, Кагэро-тян? — улыбнулась Оюки-сан, взяла корзинку и поманила меня следом. А я… разве я могла отказаться? До рынка было совсем недалеко. Шагала по улице, вспоминала прошлую жизнь и сравнивала с нынешней. В той люди были жёстче, ничейный ребёнок, оказавшийся на улице, скорее всего, не выжил бы. — О чем ты задумалась, милая? — Оюки-сан потрепала меня по голове и начала тискать. — Ты такая симпатичная девочка! Я? Симпатичная? В памяти всплыл образ из зеркала, и слова Оюки-сан показались мне насмешкой, но ласковый взгляд и протянутая заколка-цветок намекала, что красота в глазах смотрящего, и для этой чудесной женщины я — милая, маленькая девочка. Как можно было ей не восхищаться? Мы накупили целую кучу продуктов, заказали их доставку в гостиницу, и Оюки-сан потащила меня в магазин подбирать одежду. Но стоило мне чуть расслабиться и улыбнуться ей в ответ, как тут же увидела сквозь стекло витрины смотрящего на меня Киното.***
“У шиноби Корня нет имён, нет эмоций, нет прошлого, нет будущего. У вас есть только миссии. Всё лишнее должно быть откинуто, мешающее — уничтожено”. Эти слова Данзо-сама часто повторял своим бойцам, подчеркивая, что мы только его оружие и ничто больше, и именно это я видела во взгляде Киното. Я — ниндзя, пария, оружие. Вещь клана, которую полагается уничтожить, если не выполняет предназначенную ей работу. Так было и в прошлой жизни, и в этой ничего не изменилось. Хотя, нет. Я менялась, подстраивалась под окружающий мир, была уже не той Кагэро из клана Кога, какой попала сюда. Кем-то новым. — Кагэро-тян, милая, какое платье тебе больше нравится? Желтое или розовое? — Оюки-сан повернулась ко мне, показывая простенький жёлтый сарафан на лямочках и маленькое розовое платьишко с кучей рюшек и оборочек. Она радостно улыбнулась мне, но заметила моё выражение лица и обеспокоенно спросила: — С тобой всё в порядке? У тебя такое лицо, будто призрака увидела. — Всё хорошо, — ответила я, сглотнув, и опустила глаза, чтобы не выдать истинных чувств, — немного живот болит. — Тогда мы возьмём оба платья, а дома померим, и что подойдет — оставим, второе вернём, — улыбнулась Оюки-сан, и уже обращаясь к продавцу, — посчитайте оба. Пока она отвлекалась на покупки, я снова посмотрела в витрину. Киното там не было, но мне уже стало нехорошо. Нет прошлого, нет будущего. Никакой Кагэро, девочки, живущей в городе Икеда, не было и никогда не будет. Исчезнет с окончанием этой миссии. Но останутся ли Такедо-сан и Оюки-сан? Или тоже станут только уничтоженным прошлым? Весь вечер я помогала Оюки-сан в обеденном зале гостиницы. Бегала, разносила еду, протирала столы, убирала грязную посуду. Посетители и, правда, не очень-то обращали внимание на маленькую девочку крутящуюся рядом с ними. Мне удалось подслушать несколько разговоров, но в них не было ничего интересного, достойного внимания. Правда, уже перед сном, я услышала ещё один, относившийся непосредственно ко мне. В соседней комнате от выделенной мне спальни Оюки-сан спрашивала у мужа, узнал ли он у своего приятеля, что нужно сделать для удочерения девочки. Мол, она не переживёт, если девочку, которой и так не повезло в жизни, “посмотри синяки и общее состояние”, заберут у неё. Я не стала слушать его ответ. Вылезла в окно, поднялась на крышу, где ветер выдул бы все ненужные мысли из моей головы. Долго сидела под звёздами, но легче не стало, смогла лишь задавить в себе человека. Я — вещь, а вещам не положено испытывать эмоции. Вся следующая неделя прошла довольно однообразно: я вставала, завтракала, помогала с готовкой Оюки-сан, потом мы ходили на рынок за продуктами, возвращались, справлялись с утренним наплывом народа. Оюки-сан уходила готовить, я помогала посудомойке с мытьём и вытиранием посуды, бежала, убиралась в зале, обедала со всеми работниками гостиницы. Потом был пиковый обеденный наплыв посетителей, усиленный в будние дни чиновниками из расположенного по соседству административного центра. В эти часы я была само внимание, почтение и расторопность, что вызывало улыбку у посетителей. Вот в один из таких пиков появилась эта троица. Они не носили протекторы, были одеты как обычные крестьяне, но движения выдавали. Плавная походка, расположение за столом, осторожное разглядывание других посетителей. Будто случайно разлила напиток на соседний столик и осторожно прислушивалась к ним во время уборки. О чем говорят мужчины в обеденный перерыв? О работе, женщинах, делятся новостями, а эти молчали и кого-то ждали порядка часа. Потом встали, расплатились и вышли. Я выскочила в заднюю дверь, незаметно пробежав мимо увлечённо кромсающей овощи Оюки-сан, прокралась к углу гостиницы и увидела их у лавки напротив, разговаривающих с каким-то человеком. Заняты. Кто же они такие и чего им надо? — Кико-сан, — скользнула к девушке на стойке приема постояльцев, — а что это за три мрачных типа у нас сегодня обедали? Кико, младшая сестра Такедо-сана, круглолицая, смешливая шатенка, переписывала бланки постояльцев, и мой вопрос её сбил с мысли. Она сделала ошибку, разозлилась, покраснела, посмотрела на меня недоумевающим взглядом: — Это какие? — Толстый с широким носом; худой, длинный, волосы мочалкой; и унылый, — я изобразила лицо третьего, и, кажется, похоже. Кико засмеялась. — Да, эти точно наши постояльцы, — подмигнув, она придвинулась ближе, собираясь посплетничать, — из сорок пятого номера. Такие грубияны! Не успела она добавить ещё что-то, как её окликнул Такедо-сан с вопросом, дописала ли списки. Девушка фыркнула, отложила испорченный бланк, достала новый, всем видом показывая, что не хотела бы, чтобы её снова отвлекали. — Простите, Кико-сан, ещё увидимся, — я поклонилась и поспешила в кладовку. Сорок пятый номер находился ровно над ней. Закрылась внутри маленького темного помещения. Печать концентрации. Ощущение растущего внутри большого кустарника. Больше, выше, сильнее. — Стихия Земли: Скрытое проникновение! — прыгнула на стену, пробежала до потолка, нырнула в толщу перекрытия. Номер пуст, свернутые футоны видны в чуть приоткрытой дверце внутристенного шкафа. На двери и окне тонкие линии печатей — защита от проникновения. В углу сложены походные рюкзаки. Средний приглашающе приоткрыт. А вдруг ловушка? Внимательно осмотрела со всех сторон. Или настолько уверены, что сюда никто не попадёт, или собирались быстро вернутся. Потянула за шнурок, стягивающий горловину рюкзака, а там свитки, простые, не запечатанные, и карта с отметками и шифром. В коридоре послышались шаги, и я не стала дожидаться, когда идущий приблизится к двери, схватила добычу, нырнула в темноту кладовки. Осторожно вышла в коридор, взяла первую попавшуюся наволочку из стоящей в прачечной корзины с грязным бельём, завернула свитки в неё. Попавшийся на встречу Такедо-сан ничего не сказал, увидев, как я баюкаю что-то в руках. Выбралась наружу мимо напевающей над готовкой Оюки-сан. Посмотрела на неё в последний раз, и дворами поспешила прочь из города. На условном месте Киното появился через два часа, протянул рюкзак, дождался, пока переоденусь, указал рукой на горы. Ещё через двадцать минут, когда мы уже поднимались на перевал, в городе что-то бабахнуло, расплылось в жёлтом мареве. Я, обернувшаяся от неожиданности, поняла, что этот взрыв на месте гостиницы. Посмотрела на равнодушного Киното и ещё раз осознала, что из шиноби «Корня» мне никуда не деться. Вещь должна вернуться на место. Продолжение следует...