Светлячок

      — …зо, Тензо, очнись, — зовущий меня голос звучал как-то непривычно глуховато. С трудом открыла глаза, ощущая дикую резь от яркого света. Пахнуло чем-то непонятным, неопределяемым, но крайне противным, речной водой и сыростью. Где-то вдали свистели птицы, со всех сторон наваливался звон цикад. В ушах щёлкнуло, звук усилился, почти оглушая.       Кто-то склонился надо мной, накрывая тенью, и присмотревшись, я различила в тёмном силуэте образ Какаши. Его волосы серебристыми перьями взмывали над головой, сияя концами прядей. Вздохнула с усилием, вспомнила услышанные раньше слова. Пересохшее горло сдавило, в груди распустилась боль. Снова закрыла глаза, поворачивая голову на бок. Тень исчезла. Навалилось безразличие.       Сильно замёрзли ноги, почти их не чувствовала, но почему не могла понять. Приподнялась на локтях, прищурилась, рассмотрела огромную яму, заполненную речной водой. Я была погружена в неё почти по пояс. Села, слыша за спиной вопрос о самочувствии.       Голова кружилась, подташнивало, но, еле дыша, прохрипела, что всё в порядке. Подтянула негнущиеся ноги, с трудом уселась на колени, наклонилась над танцующей в сияющей бликами глади спиралью поднявшейся мути, рассмотрела в отражении своё землисто-бледное лицо. Потянулась прикоснуться к воде пальцами, и меня накрыло волной холода.       Не удержала равновесие. Как была скрюченная и дрожащая, судорожно вцепившись в собственную футболку, рухнула вниз лицом в зеленоватую воду. С тем же безразличием осознала, что теряю воздух, пузырьками устремившийся вверх, заскребла пальцами каменистое дно, но наружу выбраться не получалось. Ощутила, как футболка натянулась на шее, поднимая меня, как мешок с мокрым тряпьём, над расходящейся бликующими кругами поверхностью. Вода текла ручьями. Я была более чем жалкой, когда Какаши опустил меня на краю ямы и уселся на корточках рядом, спрашивая, что со мной. Царапая язык зубами проклацала: — М-м-мерзн-н-ну.       От нагревшихся на солнце камней поднимался раскалённый жар, но мне всё равно не хватало тепла. Казалось, приподниму что-то — руку, ногу или голову, и они отвалятся, промороженные насквозь. Осторожно начала сворачиваться в клубочек. Подумала, что с каждым следующим обращением общее состояние всё ухудшается.        — Смени одежду на сухую, я отвернусь, — предложил Какаши, немного сдвигая край моей футболки сбоку, и изумлённо воскликнул, рассмотрев панцирь: — А это у тебя ещё что?       Отвечать на его вопрос сил не было. Покосилась, рассерженно зашипела, решила, что прибью за наглость, как только мне полегчает, когда он запихнул пальцы под панцирь, ощупывая стык двух половин, и прикоснулся к коже. Сообразив, что делает что-то не то, капитан убрал руку, наклонился ко мне ниже и произнёс: — Ты же совсем холодная. Надо что-то делать. Чем я могу тебе помочь?       «Отстань от меня уже со своей помощью!» — с досадой подумала я, закрыла глаза и осознала, что мы с Какаши на берегу речки одни. Асума исчез.        — О, у меня же куртка есть! — возглас капитана заставил приоткрыть один глаз, и рассмотреть его внимательнее. Плаща на Какаши не было, впрочем, на открытом месте он оказался бы заметен. Пока обдумывала проблемы тепла и маскировки, послышался звук распаковки свитка. На меня сверху опустилась плотная тёмно-серая ткань. По щеке скользнул мягкий ворс, и я разглядела длинный белый мех, просто необыкновенный в своей красоте.        — Поднимаемся! Садимся! Давай руку! — командовал Какаши, обращаясь со мной, как с ребёнком — усадил, засунул вялые руки в рукава и, запахнув полы, спросил: — Так лучше?       Мех воротника ещё раз прикоснулся к лицу, и я потерлась об него щекой, посмотрела внимательным взглядом на помощника, подтянула под курткой колени к груди, обхватила себя руками, кивнула. Мне на самом деле становилось теплее.        — Спасибо, — сказала после непродолжительного молчания. — Да, уже лучше. Хорошая куртка. Откуда она у Вас?       Какаши отвернулся, начал подбирать плоские камешки с берега и забрасывать их в воду: — Подарок на четырнадцатый день рождения от одной не в меру энергичной, в тот момент беременной женщины.       Он хмыкнул: — Она хотела сделать сюрприз, купила без примерки и с горящими глазами вручила, невзирая на всю растерянность Минато-сенсея. Спорить с ней было бесполезно, отказываться от подарка опасно для жизни.       Мне послышалась в голосе улыбка. Наклонилась вперёд, положила подбородок на скрещенные на коленях руки, покосилась в его сторону, заинтересованным молчанием предлагая продолжать.        — В тот год куртка была слишком велика, следующий — тёплый, не носил, а когда понадобилась через год, оказалась уже мала, — Какаши чиркнул пальцем по перчаткам на предплечьях, показывая длину рукавов, отстранённо посмотрел на меня. — На тебе она лучше смотрится.       Мелькнула мысль, что даже после заявления Асумы он всё равно пытается сделать… что? Обратить на себя внимание? Зачем это нужно? Снова пахнуло непонятной вонью, и я заёрзала, накрывая лицо рукой: — И что же сказала та женщина, когда узнала, что Вы так и не носили её подарок?        — Она умерла в год дарения.        — Памятная вещь. Я приведу её в порядок и верну, — пообещала я хмуро. — Где Асума-сама?       Какаши дернул головой и перевёл взгляд наискось вниз: — Он вернулся на место привала за вещами, попросил меня присмотреть за тобой. Очевидно, вы не настолько близки, что он не знал о твоей другой форме, а ты о его подружке. Ну и как ты отнеслась к его объяснениям?       «Высокомерный зануда», — мелькнуло воспоминание отстранённого лица Асумы. Снова закружилась голова. Ещё и этот запах, будто преследующий меня. Развернулась, желая встать на ноги, и уткнулась взглядом в лежащее неподалёку нечто. Какая-то непропорциональная кукла в тёмных одеждах. Я придвинулась ближе и в ужасе прикрыла рот руками.       Это был мой последний противник. Все мягкие ткани ввалились внутрь. Кожа плотно обтянула скелет и оскалившийся зубами череп. Внутри глазниц шевелилось что-то чёрное, при приближении оказавшееся роем толстых блестящих мух, с жужжанием начавших вылетать наружу. Под ними оказалась белая слизистая масса, такая мерзкая на вид, что я ощутила редкостную дурноту и постаралась отползти как можно дальше. Желудок содрогался, руки тряслись, а в голове крутилось воспоминание об испытанной досаде и хлюпающем звуке, с которым в меня перетекала чужая жизнь. От отвращения чуть не задохнулась. Если раньше казалась себе чем-то ужасным, то теперь на шею можно вешать табличку «Монстр» и гонять копьями по всем деревням, пока не издохну, как последнее животное.       Думая только об этом, встала и, не разбирая дороги, побрела в никуда. В тот момент я ничего не видела, не слышала и не осознавала, двигалась, как заводная игрушка, которую мне показывала во время ночёвки у неё Югао. Когда перед глазами посветлело, поняла, что стою в чаще леса, Какаши передо мной, удерживает за плечи и странно спокойно смотрит в лицо.        — Я — монстр, — сообщила я ему, попытавшись начать движение дальше, но он кивнул и не отпустил. Мне показалось, не услышал. Повысила голос, на равнодушное молчание уже кричала. Я не знала, как донести до него свой страх, боль и непонимание, как с этим жить дальше. Это ли называют истерикой? Мне было ужасно плохо и ещё хуже стало позже, когда поняла, что проявила слабость.       Отдышавшись, объявила, что в порядке, скинула руки с плеч, отступила назад. Какаши порылся у себя в подсумке, вытащил упаковку каких-то таблеток, выковырял две штуки, выложил мне в ладонь, велел глотать. С безразличием проглотила, про себя отметив, что кроме выданных только что, в пачке уже не хватало двух.       К реке, а от неё к месту привала вернулась в крайне подавленном состоянии. Мне ничего не хотелось ни видеть, ни слышать, даже не сразу поняла, что появился Джирайя, о чем-то расспрашивает Асуму и Какаши, рассматривает упаковку таблеток. Из равновесия немного вывел возглас «Сколько?» и более громкий «Да ты охренел!», но больше утомила последовавшая за ними безумная скачка по деревьям, с ощущением, что если сейчас остановлюсь, то сразу упаду.       Как-то неожиданно опустилась жаркая темнота, и я бродила по улицам Касимы и искала Дзюбея. Он был где-то здесь, поблизости, за тем поворотом или следующим, но почему-то никак не находился. Совсем близко стучала копытами конница Мотизуке, шумело море, и волны били в пристань и борт корабля с золотом, а я искала и искала, внутренне зовя его по имени: «Где ты, Дзюбей? Где ты?».       Я обязана была его найти и потому не удивилась, когда различила в одном из домов у окна контуры мужской фигуры, просматривающей из тени происходящее на причале. Скользнула к нему, прикоснулась к плечу, привлекая к себе внимание: — Ты не должен идти туда один! Это и моя миссия!       Голова в капюшоне повернулась ко мне, и тут я ощутила какое-то несоответствие, странную неправильность. Смущенная замерла, напряглась, чувствуя скользнувшую по талии руку, неуверенно пробормотала, отводя взгляд: — Конница Мотизуке уже близко.       Пальцы погладили меня по щеке, скользнули к подбородку, поднимая голову вверх, и я сама потянулась навстречу поцелую, осознавая, что яда во мне больше нет, а значит, помочь уже не смогу. Это понимание промелькнуло и сразу вылетело из головы.       Первое прикосновение к губам было таким же осторожным и нежным, как и в прошлой жизни, почти невесомым, но следующее — требовательное, лишающее дыхания, заставило замереть в изумлении. Ни во сне, ни наяву я с Дзюбеем так не целовалась, и холодок несоответствия, угасший на время, вспыхнул ледяным пламенем испуга. Я отпрянула, отталкивая, ощутила, как сдавило горло, непонимающе выдохнула: — Дзюбей?       Задыхаясь от тяжести в груди, очнулась в темноте, обеими руками спихнула лежащую сверху плотную бархатистую ткань, не совсем осознавая, что это такое. Ощупала её, наткнулась на какую-то шерсть. Куртка. С полным равнодушием осознала, что мне приснился кошмар. Было невыносимо жарко, пот смешивался с влагой непросохшей до конца внутренней майки, вызывал нестерпимый зуд и желание разодрать кожу под панцирем. Огляделась по сторонам, слыша бухающую в ушах кровь, собственное тяжёлое дыхание и капель стекающей где-то в глубине пещеры воды. Слишком темно, видны только контуры ближайших предметов и изумрудное яркое пятно выхода.       Снаружи что-то происходило, приглушённо звучали голоса. Прислушиваясь к ним, заодно прислушалась и к собственным ощущениям. Чакра частично восстановилась, а значит, снова могла использовать техники и привести себя в порядок. Нащупала лежащий возле спальника рюкзак и свои подсумки, отыскала свиток со сменной одеждой.       Спустя некоторое время выбралась наружу, обнаружив сидящих возле небольшого костра Асуму и Джирайю. Пространство вокруг показалось квадратной комнатой. Театр, актёры, я — зритель. Прикрыла рукой глаза от нестерпимо яркого света, поздоровалась, села на землю, заметила протягиваемый мне бамбуковый стаканчик с чаем. Так надо?        — Подожди, — Джирайя перехватил руку Асумы, отлил на землю почти половину зеленоватой жидкости, разбавил водой из фляжки, пояснил младшему Сарутоби: — Горячее сейчас нельзя. Обольётся — ошпарится.       Нельзя, так нельзя. После разрешающей команды отпила глоток, не почувствовав вкуса, спросила, где мы. Мне это было не интересно, просто и Асума, и Джирайя так выжидающе смотрели, что поняла: они хотят, чтобы я что-то сказала. Голова странно тяжёлая, болеть не болела, но мысли казались камешками, никак не перекатывались без усилий.        — Разумный вопрос, — обрадовался Джирайя, хлопнув себя по коленям. — Не волнуйся, Киное-тян, мы уже на территории Страны Огня, до Конохи вы доберётесь.       Он начал сбивчиво объяснять, что беспокоился, так как Какаши скормил мне «лошадиную дозу» успокоительного. «Да его нужно половинку таблетки! На твой вес — четвертинку, но не две же разом! Мы сюда еле добрались!» В его словах было столько восклицаний, что они меня утомляли. Отключилась от слов, сосредоточилась на чаепитии. Джирайя говорил и говорил, Асума ему поддакивал. Я пила чай, прислушиваясь к камешкам в голове. Они солидно молчали.       Это продолжалось недолго. Стоило жидкости в стаканчике закончиться, как я пересчитала сидящих передо мной людей и поняла, что кого-то не хватало. Повторный подсчёт вызвал осознание и вопрос: — А где семпай?        — А вон он, — Асума кивнул мне за спину, и осторожно, чтобы не потревожить мысли, я повернулась и увидела выходящего из той же пещеры, где сама спала недавно, зевающего, несколько помятого капитана. — Ну, вы и здоровы в АНБУ спать! Я не смог растолкать тебя в твоё дежурство.       В моей голове шевельнулось непонимание, усилившееся, когда Какаши, расчёсывая пальцами волосы, ответил лениво, немного растягивая слова: — Отстань. Я не успел вернуться с одной миссии, как сорвали на сопровождение, перекинули на вас. Таблетка должна была снять напряжение, а у неё вон видишь какой эффект.       Он прошёл и уселся рядом со мной, почему-то отводя взгляд в сторону. Асума протянул и ему стаканчик с чаем: — Хорошо, что я не стал глотать эту твою таблетку. Где ты вообще их взял?       Я видела, что Джирайя прислушивается к разговору, но молчит. Какаши снова зевнул: — У парня, который хорошо разбирается в лекарственных препаратах, но что-то в этот раз он намудрил. Голова очумевшая, — при упоминании разбирающегося в лекарствах человека, у меня перед глазами всплыл образ улыбающегося Тосина, но он сразу размазался, — и такая ерунда снилась. Ладно, выдвигаемся? Тут в паре километров гостиница есть с приличным кафе, там пожуём, пилюли надоели. И Тензо…       Я ощутила легкое головокружение, когда сосредоточила на нём взгляд. Капитан принюхался к парку поднимавшемуся от стаканчика с чаем: — …будь внимательнее, когда используешь водные техники. Просыпаться на мокром спальнике неприятно.       Осторожно кивнула, поднялась, и тут Джирайя удивлённо спросил у Какаши: — Использовала техники? Это невозможно! У неё Седьмой Триграмм. Помнишь, я показывал эту печать тебе и Минато-куну? Она потребляет почти всю чакру носителя. Киное-тян, присядь!       Я снова села на тоже место. Санин встал, прошёл ко мне за спину, оттянул воротник футболки и недовольно протянул, постучав по спинке панциря: — Ну да, точно, шутка про сдулось. Киное-тян, зачем тебе эта конструкция?       Я промолчала, мысленно ответив, что это замена бинтованию. Какаши, прикрывая лицо ладонью, отхлебнул чая и приказал: — Тензо, затуши костёр!       Сложила печати, использовала наименее чакрозатратную технику «Водного сенбона». Пронзённые водяными иглами поленья зашипели и потухли, почти не создавая дыма. Джирайя озадаченно покачал головой, а Асума предложил выдвигаться. Мы собрали вещи и неторопливо пошагали по дороге.        — Не понимаю, — бурчал санин, то и дело останавливаясь и потирая подбородок. Нам приходилось останавливаться вместе с ним. — Этого не может быть. Даже если предположить использование стимуляторов. Хм. Нет, не получается.        — Может, всё дело в том, что Киное-тян стала гигантским деревом, напоминающим камфорное, и в таком виде расправилась с противником? — предположил Асума, рассматривая что-то на мысках своих ботинок. — Крайне неприятная техника. От человека осталась мумия.       Санин покосился на меня. Я тактично промолчала. Мысли-камешки не шелохнулись.        — Тензо это состояние не контролирует и с трудом переносит последствия превращения. Я её в таком виде уже во второй раз вижу, — пояснил Какаши, поправляя лямки своего рюкзака. — Она упоминала, что это могут быть последствия экспериментов Орочимару.        — Последствия? — Джирайя снова остановился. — И чакра восстанавливается до уровня выполнения техник? Это напоминает неосознанную попытку перейти в режим… нет, такого быть не может! Хотя, клетки Хаширамы-самы.        — Киное! — сказал он неожиданно громко, и я вздрогнула от звука голоса, вытянулась в струнку, не зная, как удержать камнепад мыслей. — Такие попытки чреваты полным и окончательным переходом в древесную форму. Ты должна контролировать свои чакропотери и никаких техник ближайшую неделю!       С Джирайей мы распрощались после завтрака в гостинице, одной из тех, что так много на любой дороге. Санин заявил, что у него слишком много дел, поэтому с нами он дальше не пойдёт, проделал специфический танец и исчез в дыму и блестках.       Дальнейшую дорогу я почти не запомнила, голова всё ещё оставалась непривычно тяжёлой. Вроде как делали ещё пару остановок: в каком-то городе, где мы старательно обходили все оживлённые улицы, и в маленькой гостинице, где у меня была отдельная комната с видом на реку и лес.       Очнулась уже на дороге между Конохой и Отакуни, прислушиваясь к репликам, которыми обменивались Асума и Какаши. Они не ругались, но были друг к другу необыкновенно вежливы, а ещё ехидны и язвительны почти на грани оскорбления, что сразу прекратилось, стоило поинтересоваться происходящим. Мне было заявлено, что не стоит заморачивать голову мужскими разговорами, и до Конохи мои спутники уже не разговаривали. Даже со мной. Я сначала испытала недоумение, потом возмущение, а когда заметила направленное на меня недовольство со стороны Какаши, вообще растерялась. Он хмурился, щурился и постоянно отводил задумчивый взгляд. Продолжение следует...