Crystal Tokyo's dreams

Рейана потрясающая. Совершенно. Мрачная, тихая, многих пугающая — она была и остается для Джедайта потрясающей. Наверное, потому что он слышал, как она смеется в присутствии Селенити, как пеняет своей королеве, сардонически закатывая глаза, как скрещивает на груди руки с независимым видом. И — как улыбается. Джедайт вообще помнит много чего, хотя из него никогда клещами ничего личного нельзя вытянуть. И вот друзья делятся между собой этим, дают советы (однажды даже Кунсайт, Кунсайт! пришел на советом к Нефриту), а он — улыбается и молчит. Наверное, это какой-то особенный вид психологического мазохизма. Или — не только психологического. Джедайт помнит, как его хлестнули волосами по лицу, когда он впервые попытался наладить контакт с марсианкой. Тогда Рейана даже не переменилась в лице, только глаза у нее стали сразу сердитые и обиженные, а если они стали вдруг такими — простыми извинениями нельзя было отделаться. И именно тогда Джедайт принялся ревностно наблюдать. Его любовь боялись и почитали. Великая пророчица, она гордо держала спину и только дергала уголками губ едва заметно, когда заботливая Селенити вынимала у нее из волос вороньи перья, всегда мистически образом появляющиеся там после долгих прогулок по саду с Фобосом и Деймосом на плечах. Иногда Джедайту даже казалось, что он ее к ним ревнует. Иногда — он просто смотрел и удивлялся тому, как же все-таки порой бывает парадоксален мир. Потому что огненная жрица могла быть холоднее льда и отчужденней суровой вьюги, тогда как на щеках ледяной русалки Амели при виде Зойсайта выступали красные пятна. Рейана перестала смотреть мимо него только после того, как он подошел и с серьезным видом предложил ей заглянуть в ее будущее. Лучше, правда, стало ненамного — глаза ее полыхнули темными огнями на дне зрачков, когда Джедайт протянул руку и сотворил маленькую иллюзию будущего в своей ладони. Если верить его фантазиям, прекрасная жрица с беззаботным смехом кружилась по саду в Хрустальном Дворце, и юбки ее алого платья глубокими благородными всполохами взметались вверх, а в волосах у нее путались не перья, а белые лепестки. За эту фантазию, которая фантазией, строго говоря, почти что и не была, он получил пощечину. Губы Рейаны дрожали, но гордо вскинутый подбородок давал понять, что подступаться после такого опасно. Иллюзия на ладони Джедайта была слегка измененным воспоминанием о том, как еще не облеченная властью и ответственностью, юная принцесса танцевала в саду на Луне в далекую эпоху Серебряного тысячелетия. Тогда, когда ее обожаемый отец был еще в полной мере здоров и жив и брал ее с собой на охоту, учил стрелять из лука и плести огненные венки, которые будут не обжигать голову, а трепетно согревать ее. Да, пожалуй, для первого раза это было уж слишком. Джедайт даже сдался бы, потому что с тех пор нареченная сверлила его исключительно злыми взглядами и не подпускала к себе даже на пушечный выстрел… Но провидение было к нему благосклонно.  — Она за тебя просила у короля, — сказал однажды Лазурит как будто вскользь, когда заметил, наблюдательный сукин сын, как жадно он наблюдает за прекрасной Рейаной, снова стоящей на балу в стороне от остальных людей. Она держалась исключительно своей королевы или кого-нибудь из подруг — и никогда не говорила ни с кем из гостей ни о чем, кроме дел. Джедайт тогда еще вздрогнул от звука его голоса над самым своим ухом. А потом — резко повернул голову. Лазурит смотрел спокойно и как-то слегка насмешливо. Без злобы, конечно. Они никогда не ссорились за все эти века жизни бок о бок и даже, можно сказать, не очень-то хорошо друг друга знали. Потому что младший брат короля обожал сбегать из замка, называясь коротким звучным именем, чуждым ему, но так подходящим к его улыбке, и прятать отсутствие линий жизни на своих ладонях. В этом он был чертовски похож с Хаурой.  — Просила?.. — только и просипел тогда Джедайт, впервые чувствуя в разговоре с этим человеком растерянность. Король воскресил их Золотым кристаллом после абсолютно бесповоротной смерти в той страшной войне с Металлией, где они стояли по другую сторону баррикад от своих близких, но никогда не говорил, во что ему это обошлось. Потому что просто так Золотым кристаллом нельзя было воскресить. Серебряным, впрочем, тоже. Они все молчали об этом. О том, что свита принца Эндимиона так глупо полезла на рожон ради своего обожаемого мессира и напоролась на неприятности. О том, что их зомбировала проклятущая Берилл, заставив выступать против тех, кого они любили больше всего на свете. О том, что однажды они все умерли. Иннеры и аутеры тоже много раз умирали — об этом часто рассказывал Леонард, с которым у Джедайта отношения были куда теплее, чем с Лазуритом на почве их внутренней схожести. Но каждый раз Селенити воскрешала их. И — они не умирали все от ее руки. Джедайт много об этом думал. Что значила его смерть для Рейаны? Он умер на ее глазах, да еще дважды. И в первый раз — вскоре после смерти ее отца. На самом деле Джедайт даже не думал, что она когда-нибудь простит ему эти смерти, не то что пойдет за него просить. Он знал достаточно о ее характере, чтобы сказать точно, что гордая Рейана никогда ни о чем не просит. Но здесь… все было совсем иначе. Джедайт наблюдал затем, чтобы понять, как вернуть ее благосклонность, как вымолить у нее прощение. Его прекрасная жрица в чем-то совершенно не изменилась, но в чем-то — стала совсем другой за эти долгие годы, что он был заключен в камень. Рейана не носила красного цвета, если это не был прием, и сочное алое платье не было обязательным. Она не любила конфеты, не танцевала в саду, не прощала предательств, даже случайных, непреднамеренных. Джедайт не знал, что он должен сделать. Разве что ступить в огонь и опуститься перед ней на колени. Надо сказать, в итоге он так и сделал. Это был какой-то особенный марсианский праздник, в которых Джедайт ничего не смыслил, и его жрица неотрывно смотрела в большой костер разведенный в саду. Ее губы еле заметно шевелились, словно при легком шепоте, и это было так знакомо и так прекрасно, что Джедайт просто не… Ногам было больно и горячо, а одежда тлела, и еще волосы сразу же оплавило на концах. Рейана сузила глаза, сжала в кулаки руки и шагнула следом за ним. Пламя трещало на дне ее зрачков — глубокое, темное и пленяющее.  — Если ты решил умереть у меня на глазах еще раз — ничего не выйдет, — заявила она негромко. — Не думаешь же ты, что я опускалась перед королем на колени лишь ради этого? Джедайт не хотел думать об этом. Он вообще ни о чем не хотел думать. Его мрачная жрица стояла на коленях ради его воскрешения, и за это готов был гореть вечно в ее кострах. Но как же все-таки на самом деле парадоксален мир, если на первый за столько лет поцелуй Рейану подвигла только перспектива его очередной смерти.