Мир как игрушка

      На следующий день снова восседаю на помосте: сегодня у нас по плану публичная казнь тех, кто набрался достаточно глупости смелости, чтобы обвинять меня в незаконном захвате трона. Народ, ещё не отошедший от вчерашнего, охотно собрался на площади, чтобы поглазеть на расправу. Девиз: «Хлеба и зрелищ!» за прошедшие столетия ничуть не утратил актуальность.       С жадным любопытством слежу, как мятежников, порядком потомившихся в подземельях, выводят на площадь, как зачитывают обвинение в измене, и палач затягивает петли на их шеях. Ощущения весьма необычные: это всё — по моему приказу. Четверо сейчас расстанутся с жизнью, потому что я так захотел. Вот уж воистину, театр одного актёра. Захочу — казню ещё десяток. Никто и слова не скажет. Ни в одной из моих прошлых игр не было такой свободы действий, такой ничем не ограниченной власти. Императору всё можно. Ни морали, ни запретов. Так восхитительно, что даже скучно. Единственный элемент, нарушающий эту подхалимно послушную реальность и тем самым придающий ей хоть какую-то правдоподобность, — Наринна. После нашего разговора она, похоже, объявила голодовку: сидит у своего окна, молчит и отказывается от еды.       То, что вчера мы рано праздновали, я понимаю уже утром, когда приходят новости: в Ларсаре начался делёж власти. Наивная местная знать почему-то решила, что смерть Фабиана ничего не значит, и сейчас — самое время занять тёплое местечко на троне. Можно подумать, кому-то из них удастся это сделать в обход меня. Разумеется, нет.       Это — не проблема, а скорее вполне закономерное развитие сюжета. Как бы они ни старались, никуда Ларсар не денется. Страна уже попалась на крючок, но всё ещё трепыхается, тщетно надеясь освободиться. Досадно только что, чтобы до всех дошло новое положение дел, нужно лично туда наведаться. Поездка займёт пару дней, а у меня нет столько свободного времени: ещё с Сариастой вопрос не решён окончательно, да и своих неприятностей хватает. Во дворце — удручающий бардак, северная часть страны до сих пор не восстановилась после «подвигов» Ассагая, а ведь скоро зима.       Хорошо, что есть Герард, Джар и остальные маги — обладатели камней. На них можно положиться, и все они вошли в мой Совет. Устроив мозговой штурм, мы составили план дальнейших действий, учитывающий все потребности Тарраона. Шун и Герард отправятся на юг — выбивать из ларсарской знати старые привычки, а мы с Джаром возьмём наших друзей из Сариасты и поедем к ним на родину. Венец предвидения молчит, но, надеюсь, получится быстро и эффективно.       Помимо прочего, Шун оказался полезным помощником и в деле разрешения личных неурядиц: совершенно неожиданно выяснилось, что он уже шесть лет счастливо женат. Если уж просить совета на столь скользкую тему, то только у него. Душевный комфорт Наринны, конечно, не цель моей жизни, но хочется всё же, чтобы она была более-менее довольна. Наша размолвка и её сомнамбулическое состояние потрепали мне нервы сильнее, чем я ожидал. К тому же, с учётом всех этих брожений в Ларсаре, каждый маг на счету, а её конвой — целых четыре сильных волшебника. Слишком затратно по нынешним временам.       — Поговори с ней и не будь упёртым дураком! — Шун никогда не отличался почтительностью. — Согласись на маленькую уступку. Чего тебе стоит? Ну хочется ей, чтобы Мавирис жил. Это можно понять: они всё-таки вместе росли. Так и быть, пусть живёт — где-нибудь в отдалённом монастыре или башне, а потом, через годик, случайно с неё упадёт: недоглядели, бывает.       — Ты представляешь, сколько неприятностей этот засранец может устроить за год? Я не хочу потом гоняться за ним по всей стране.       — Тогда пообещай что-нибудь другое, — пожимает плечами. — Это хороший шанс получить с неё клятву. Пользуйся моментом, Кай. Поклянётся — и уже никуда не денется. Даже если Мавирис сбежит и лично предложит ей тайком пожениться, она совершенно добровольно откажется.       Вздыхаю. Переманить Наринну на свою сторону, конечно, хочется. Сейчас она просто тут живёт, потому что другого выбора нет, а вот если мы договоримся, станет настоящим союзником. Ценным союзником.       — И найди ей какое-нибудь занятие. Без дела она у тебя умрёт со скуки.       — Какое, например?       Что можно доверить человеку, мечтающему избавиться от меня и моей страны?       — Не вижу никакой проблемы. Наринна — не крестьянка, у неё хорошее образование. Она легко справится с бумагами, которых, если ты помнишь, скоро станет в три раза больше.       — Да помню я, — морщусь. — Забудешь тут. Только и делаю с утра до вечера, что кого-то куда-то назначаю, увольняю, утверждаю или запрещаю да проверяю чужую работу.       Но Шун, конечно, прав, и хорошенько всё обдумав, я нахожу то, что может ей понравится. В конце концов, Наринна любит не только принца, но и Сариасту. Этим и воспользуемся.       В комнате тихо и, несмотря на обилие всяких безделушек, почти стерильно. Как в больнице. Даже атмосфера соответствует.       — Привет.       Она не отвечает, продолжая невидяще смотреть на серое небо.       Сегодня на ней обычное для тарраонских дам платье неопределённо-лилового цвета, длинное и облегающее, а вместо множества шпилек — небрежно распущенные волосы. Непокорные рыжие кудряшки выглядят такими мягкими, что рука сама тянется прикоснуться к ним. Но от моей неуверенной, неумелой ласки Наринна вздрагивает, и я, устыдившись своего порыва, поспешно отдёргиваю пальцы. Сажусь напротив.       — Послушай, да, мне не нравится Мавирис: он трусливый, бесхребетный и подлый. Это правда, и не обсуждается. Я не собираюсь хоть что-то делать для него, но против самой Сариасты ничего не имею. Тарраон так или иначе поглотит её, но, если хочешь, можно устроить всё почти добровольно. Я объявлю, что Сариаста сама изъявила желание стать частью империи, и твоя страна избежит позорной участи бесправного проигравшего. Даже сохранит некоторые привилегии. Разумеется, никаких разрушений и сражений не будет: я не стану громить свои же города.       — И что ты хочешь от меня?       Где-то с середины она стала слушать внимательно, и этот сосредоточенный взгляд мне определённо нравится.       — Ты пообещаешь служить Тарраону и признаешь меня своим императором со всеми вытекающими последствиями.       — Только это?       — По-моему, вполне достаточно.       Она опускает глаза и сильно стискивает пальцы.       — Я же вижу, как ты на меня смотришь… Лучше знать правду с самого начала. Скажи. Я всё равно соглашусь: ничего другого уже не остаётся.       — Ладно. Может быть, потом ты станешь моей официальной фавориткой: матримониальные планы придворных уже попортили мне достаточно крови.       — Любовница, — выдыхает она горько. — Какой позор, боже…       Это прозвучало столь обречённо, что даже мне становится неуютно и почти совестно. Можно подумать, я заставляю её расплачиваться натурой! Это было бы слишком. У меня не настолько низкая самооценка, чтобы принуждать женщин к близости.       От возмущённого повышения голоса воздерживаюсь, однако столик, за которым мы сидим, всё же исчезает, выдавая возрастающее раздражение.       — Лишь номинальная. Желающих составить мне компанию в постели и без тебя хватает. Вообще-то, в обмен на сомнительное удовольствие иметь дело с Тасгаром, я ещё мало потребовал.       — Всего лишь мою честь и гордость, — опустошённо отзывается она. — Впрочем, думаю, для тебя это действительно ничего не значит… Мне встать на колени, Ваше Императорское Величество?       — Нет, — скриплю зубами, игнорируя бесследно пропавшие портьеры. — Простого обещания, данного при свидетелях и скреплённого магией, будет вполне достаточно.       Вода, как прозрачная перчатка, покрывает её руку.       — Клянусь до конца своей жизни быть Вашей верной подданной и служить Тарраону, — произносит бесцветно. — Клянусь, что моё происхождение никогда не станет помехой для процветания империи, а все стремления отныне будут направлены на её благополучие. Клянусь, выполнять любой Ваш приказ и быть послушной Вашей воле. Пусть магия и все присутствующие станут свидетелями данного мною слова.       Это довольно вольный вариант текста, но даже так Наринна буквально силой заставляет себя выдавливать слова. Вода на её пальцах дрожит и покрывается рябью, словно от беспокойства или смятения.       В ответ на мой вопросительный взгляд, маги кивают, подтверждая, что обещание было дано по всем правилам, хоть и с некоторыми отступлениями.       — Хорошо, — говорю с облегчением. — Тогда давай попробуем начать всё с начала, Наринна.       — Да, Ваше Величество.       — Зови меня по имени и обращайся на ты.       — Как пожелаешь, — соглашается она безразлично.       — Отныне никто не будет контролировать каждый твой шаг, так что делай, что хочешь.       — В таком случае, могу ли я написать письмо родителям?       — Это не обязательно: совсем скоро у тебя будет возможность увидеться с ними. После обеда мы отправляемся в Сариасту на встречу с королём Тасгаром. Ты и Мавирис тоже.       Вопреки ожиданиям, новости её совсем не радуют. Наринна наоборот вся вспыхивает от стыда и поспешно отворачивается. Удивлённо приподняв брови, ожидаю объяснения столь странной реакции, но она молчит.       Ладно. Попробуем по-другому.       — Кстати, я слышал, у тебя скоро день рождения. Есть пожелания по поводу подарка или мне выбрать самому?       Послезавтра ей исполнится восемнадцать. По здешним меркам она уже давно считается взрослой, но я всё же привык считать эту дату особенной.       — Не стоит беспокоиться, — предельно вежливо и едва слышно. — У меня есть всё необходимое.       — Не скромничай, — хмыкаю насмешливо. — Тем, кто на моей стороне, положены бонусы. Можешь попросить что угодно.       В её лице появляется та злая решительность, которой мне так не хватало всё это время.       Наконец-то! Играть сломанными игрушками совсем не интересно.       — Если уж сам император так говорит, то кто я такая, чтобы сомневаться! Хочешь затмить все подарки — достань мне нотта!       Со стороны магов, о которых она, кажется, тоже успела забыть, раздаются возмущённо-изумлённые вздохи. Неудивительно: нотт — маленький, юркий, очень хитрый и осторожный зверёк, обладающий своеобразным врождённым даром — невосприимчивостью к магии. Поймать его крайне сложно, если не сказать невозможно.       — Простите Ва… Прости, Кай! — спохватывается Наринна, вновь устремив на меня обеспокоенный взгляд. — Я сказала это не подумав. Тебе вовсе не нужно…       Оценивающе прищуриваюсь: да не так ей и плохо, как она пытается всех убедить! Так и знал, что подобные мелочи вряд ли всерьёз загонят её в депрессию.       — К концу недели он у тебя будет, — обещаю с коротким, незлым смешком. — Увидимся на обеде.       — Кай, — окликает растерянно, — тебе действительно не нужно…       — Ещё как нужно. Какие бы ужасы ты не успела себе придумать, я оставляю тебя здесь не для того, чтобы запугивать. С сегодняшнего дня мы союзники, и ты можешь спокойно говорить, что думаешь, не опасаясь немедленной расправы. Именно это мне в тебе и нравится.       — Спасибо, — бормочет. — Я не имела в виду ничего такого, но…       — Пожалуйста.       Похоже, первый камень в фундамент наших долгих отношений положен.       К столу она спускается уже в своей одежде и со сложной, высокой причёской. Так-то лучше. Платье ей, конечно, идёт, но оно слишком закрытое. Мне гораздо симпатичнее вот эти тонкие, мерцающие на коже цепочки.       Едва мы выходим на улицу, чтобы удобнее было взлетать, все, кто работал в саду, принимаются здороваться и наперебой желать нам всевозможных благ. Пренебрегать людьми — дурной тон даже для императоров. К тому же, местные классовые предрассудки мне совсем не свойственны, так что пара минут у нас уходит на то, чтобы насладиться всеобщей любовью, вежливо побеседовать с желающими и заодно узнать последние городские новости.       — Надо же, — удивлённо произносит Наринна. — Я думала, тебя даже в твоей стране не любят.       — С чего бы им меня не любить? Моё содержание обходится куда дешевле, чем предыдущего короля, имевшего необъяснимую тягу к расточительству. К тому же, мы перешерстили едва ли всех крупных чиновников. Их мирские блага стали отличным пополнением для нашей казны и справедливой платой за многолетнюю наглость. Как следствие, налоги понижены. Пустующую землю, пригодную для хозяйства, раздают почти что даром. Разумеется, не все довольны, что Тарраон столько воюет, но мы с Джаром работаем в этом направлении.       — И к чему же вы пришли, если, конечно, это не государственная тайна?       — Да нет тут никаких секретов, — пожимаю плечами. — Я хочу пообщаться с драконами и попросить их оказать нам поддержку с воздуха.       — Ты сумасшедший? — она широко распахивает глаза.       Искреннее беспокойство в её голосе меня даже смешит.       — Чем чаще мне задают этот вопрос, тем больше я склоняюсь к положительному ответу. И знаешь что? Быть сумасшедшим веселее, чем многие думают.        Перелёт проходит в молчании и на очень большой скорости: с нами нет солдат, только два десятка магов. Наринна всю дорогу смотрит исключительно вперёд и даже старается держаться от угрюмого Мавириса подальше. Впрочем, от меня тоже.       Стоящая на берегу огромного озера столица Сариасты — Ириса — выглядит очень красиво: белоснежные дома, красные крыши и множество зелени.       — Прекрасное место. Надеюсь, мы договоримся миром, потому что мне действительно совсем не хочется разрушать всё это.       Никто ничего не отвечает. Наринна только бросает на меня тревожный взгляд, а принц, с головой ушедший в свои мрачные размышления, похоже, ничего и не услышал.       Приземляемся эффектно — прямо перед дворцом: Джар лишь на минуту задержался у стены, а затем с крайне довольным видом её перелетел. Должно быть, всё дело в камне, полученном им.       Выбежавшие было навстречу стражники и маги, признав своего, пусть и потрёпанного, принца и Наринну, замирают в растерянности.       — Ваше Высочество?       Мавирис только морщится, никак не объясняя свой эскорт и помятый вид.       — Пропустить!       Король Тасгар — огромных размеров мужик в алой накидке и богато украшенной короне — встречает нас в холле.       — Мавирис! — восклицает он с чрезмерной громкостью. — Что с тобой случилось?!       — Упал, — невнятно бормочет тот под моим тяжёлым взглядом.       Тёмные королевские брови сходятся на переносице, и гневный взор устремляется на меня — очевидного виновника случившегося с обожаемым чадом.       — Как тебе хватило наглости заявиться сюда?! Да ещё и привезти его в таком ужасном состоянии?!       Зря старается. Каким бы здоровяком он ни был, я нисколько не боюсь. Раньше бы не рискнул связываться, да, а теперь я и сам без проблем могу напугать кого угодно. Что мне его крик и грозный вид? Здесь это ничего не значит: любой крестьянин так умеет. Реальная сила принадлежит магам, а король всё-таки обычный человек. Против моего дара у него есть только заимствованная сила амулетов, да и та не поможет.       — Не стоит так кричать: у меня сегодня болит голова. А что касается твоего сына — так это не проблема. Я легко могу всё исправить и, честно говоря, с огромным удовольствием это сделаю. Если, конечно, он тебе больше не нужен.       Взгляд Наринны, полный безмолвной мольбы, буквально впивается мне в затылок.       — Ах ты нахальный мальчишка! — у него багровеет лицо, и он, как злой, разбуженный медведь, замахнувшись, устремляется к нам. — Не смей говорить со мной в подобном тоне!       Порыв ветра отшвыривает его прочь, к стене. Королевская стража, бросившаяся было защищать своего повелителя, отступает от волн пламени.       Шагнув вперёд, сосредотачиваюсь на внушительной короне, и та послушно исчезает. Накидку, кучу перстней и парочку выскользнувших из-под одежды амулетов тоже расщепляю: не люблю бесполезные побрякушки.       — Если ещё раз повысишь на меня голос, отправишься в очень долгий полёт по подземному тоннелю. Спроси Мавириса — я хорошо умею подобные вещи. Вели своим людям выметаться, и мы кое-что обсудим.       — Отец, — вступает в разговор принц, — это — Кай, король Тарраона. У него есть к тебе предложение.       Скептический взгляд Тасгара очень красноречиво сообщает, что тот думает о моей не внушающей трепет внешности, но потом он, наконец, замечает Венец и, кажется, узнаёт его. Мрачнеет.       — Что с Фабианом?       — Мы не договорились, — пожимаю плечами. — Он сомневался, что кто-то вроде меня может быть королём.       Подчиняясь небрежному взмаху руки, все телохранители покидают комнату. Мои маги отходят к дверям, рассаживаются на диване, креслах и подоконниках.       — Зачем ты явился сюда? Я ждал, что твоя армия нападёт на нас, а вместо этого ты прилетел прямо во дворец всего лишь с кучкой охраны и Мавирисом … да ещё и с Наринной. Она-то тут при чём вообще?       Раздражённо-пренебрежительный тон мне не слишком нравится, но пора бы нам уже начать обсуждать вступление, а то всё это грозит затянуться до бесконечности.       — Между прочим, во время сражения именно Наринна спасла твоего сына, а потом уговорила меня оставить ему жизнь и предложить решение без лишних сражений и жертв. Без неё всё могло сложиться совсем по-другому. Тебе бы следовало поблагодарить.       — Благодарить предательницу, что привела в мой дом захватчика?! — возмущается он. — Да никогда! Она ещё кланяться Мавирису должна за то, что была приближена ко двору и пользовалась благосклонностью принца. По-видимому, это было чересчур щедро с его стороны.       Наринна опускает глаза. Такой бледной она не была даже во время нашего с ней неудачного разговора, но там хоть спорить пыталась, а тут только молчит. Словно и в самом деле хоть в чём-то виновата.       В комнате становится несколько темнее, потому что огромная люстра у нас над головами бесследно пропадает. Джар и маги не обращают на изменения в интерьере внимания: уже привыкли, а вот Тасгара мои дизайнерские нововведения явно беспокоят.       Вполне сознательно разрушаю картину в огромной золочёной раме (жуткая безвкусица!) и, наконец, приступаю к сути нашего визита:       — Предложение таково: Сариста добровольно входит в состав империи и сохраняет частичную автономию. Ты остаёшься правителем этих земель, но подчиняешься моим решениям. Пятьдесят процентов налогов уходят в Рафол, — от слов, сказанных сухим, уверенным голосом, кровь снова приливает к его лицу, а кулаки — сжимаются, так что я озвучиваю и другой вариант: — Откажешься — я обращу твой дворец в пыль, убью вас обоих и через пару часов вернусь с армией, чтобы по камешку разрушить Ирису. Сариаста так или иначе будет моей. Вопрос лишь в том, сохраните ли вы жизнь и достоинство. Ах, да. У меня есть дополнение: только что пришло в голову. Отныне все доходы, поступающие от продажи золота Арнаульской долины, делятся пополам между казной Рафола и новым владельцем шахт.       Арнаульское золото высоко ценится во всём мире и, что важнее, именно оно — главная гордость семьи короля. Отличная плата за высокомерие.       Он опасно прищуривается, едва сдерживая свою ярость.       — Полагаю, новый владелец — ты?       — Нет, — улыбаюсь, — Наринна. Тебе нравится подарок, дорогая? Это, конечно, не нотт, но тоже ничего.       Глядя широко распахнутыми глазами то на меня, то на Тасгара, она так и не находит слов, чтобы выразить свой ужас восторг. У Мавириса тоже вон аж дыхание перехватило.       Хмыкаю. И почему я раньше ничего такого не придумал?       — Не спешите принимать решение, Ваше Величество, — произносит Джар своим мягким, убеждающим тоном. — Мы подождём.       Едва отойдя, Наринна вцепляется мне в руку и яростно шепчет:       — Зачем ты это сделал? Его Величество Тасгар очень гордый и никогда не простит унижения!       — И что же, по-твоему, он сделает?       — Отравит тебе жизнь, разумеется, или даже попытается убить.       — В таком случае, буду ждать с нетерпением, — улыбаюсь, позволив себе принять её беспокойство за заботу. — Пусть попробует.       — Разве это не опасно? — она окончательно растерялась.       — Опасно оставлять за спиной такого человека, как Тасгар, — хмыкает Джар. — Чем раньше он покажет норов, тем быстрее у Тарраона появится повод заменить его кем-нибудь более сговорчивым.       Её лицо снова становится очень грустным, но на этот раз Наринна не решается спорить.       — Я, вообще-то, думал, ты скажешь мне «спасибо» за шахту.       — Спасибо, Кай, — произносит с искренней благодарностью. — Но не за золото, конечно, а за то, что ты не стал никого убивать, — и, не удержавшись, бросает на Мавириса полный облегчения взгляд. — Я правда очень признательна.       Настроение мгновенно портится.       — Ещё раз так на него посмотришь, я передумаю, — произношу серьёзно, и она вздрагивает. — Неужели в тебе совсем не осталось гордости? Как ты можешь любить его?       — Прекрати, — спокойно вмешивается Джар. — Твоя ревность выглядит жалко. Сейчас не время и не место: ты всё тут разрушишь.       — Прости, — шепчет Наринна, не поднимая глаз. — Я не хотела тебя злить.       Она отходит к окну, касается стекла пальцами, любуясь прекрасным видом на озеро, а я усилием воли пытаюсь переключиться на что-то мирное, потому что прямо сейчас мне очень хочется уничтожить дворец, а Мавириса — закопать поглубже. Даже его вспыльчивый папочка — и то лучше: его хоть за силу можно уважать.       Как Наринна могла влюбиться в кого-то столь мерзкого?       Глянув на совершенно безмятежного Джара, усмехаюсь:       — Ты ничего не скажешь по поводу разбазаривания государственных богатств?       — А надо? — улыбается он. — Во всём, что касается Наринны, ты совершенно не знаешь меры, и нотации тут уже не помогут: поздно. Признаться, я опасался, что ты подаришь ей всю долину, но тебе хватило здравомыслия поделить прибыль пополам, — и я вполне доволен. К тому же, рано или поздно вы двое или поженитесь, или поубиваете друг друга. Вопрос, так или иначе, решится.       Обернувшись к девушке, в очередной раз скольжу взглядом по её тонкой, хрупкой фигурке. Нет, убивать её я точно не хочу. Чтобы она ни натворила, в какие бы неприятности нас ни втянула, ей ничего не будет. Она мне нужна. Посреди этого невозможного мира я более-менее уверен только в одном — в своих чувствах к ней. Несмотря на всю свою странность, они как островок безопасности посреди сплошного потока машин. Плохо только, что в последнее время наши отношения похожи на сумасшедшие качели. Пару минут назад Наринна была почти счастлива, а теперь выглядит потерянной, и моя совесть, предательски встав на её защиту, уже угрожающе показывает зубы.       Начавший накрапывать дождик добавляет обстановке мрачности.       Беззвучно вздохнув, иду к ней. Хочется как-то вернуть прежнее хорошее настроение, но умные мысли, похоже, в панике разбежались. Мы стоим и молчим.       — У меня есть гордость, Кай, — тихо, но твёрдо произносит вдруг Наринна. — Сама этому удивляюсь, но, несмотря на то, что мне никогда не везло с мужчинами, немного гордости ещё осталось. Впрочем, это теперь ненадолго, я полагаю.       — И почему же?       Вокруг нас возникает знакомый прозрачный воздушный щит, и я благодарно киваю Джару. Теперь можно не бояться, что кто-то услышит что-нибудь лишнее, не предназначенное для его ушей.       — Да потому, что ты не видишь разницы между дружбой, преданностью, долгом, добротой и любовью. Для тебя всё это — повод для ревности. Я так устала уже всех бояться! — с отчаянием восклицает она. — Делай что хочешь, но я скажу: даже Мавирис, которого ты так презираешь, понимает, что долг — ни разу не любовь!       — Я своими глазами видел, как влюблённо ты на него смотришь! По-твоему, это — долг? Или, может, собачья преданность хозяину?       — Ты думаешь, я рада, что влюбилась в него?! Думаешь, мне этого хотелось?! Нет же! Я не хуже тебя вижу, какой он слабый! Так ещё хуже, но я ничего не могу с этим поделать, понимаешь ты?!       Всё скопившееся в груди раздражение исчезает, остаётся только какая-то грустная пустота.       — Понимаю, — выдыхаю тихо и осторожно, боясь, что она оттолкнёт, обнимаю Наринну за подрагивающие плечи, глажу по спине. — Я правда понимаю.       Как не понять? Я и сам ничего не могу сделать с тем, что чувствую к ней. Ни злость, ни ненависть, ни показное равнодушие не помогают. Если это и любовь, то какая-то неправильная. Она ни на мгновение не делает нас счастливыми, только мучит, изводит сомнениями и ревностью.       — Сначала он, теперь — ты… — жалуется, уткнувшись лбом в мою жилетку, — почему мне так не везёт? Чем я заслужила, что вы все мною пользуетесь?       — Я ничего подобного делать не собираюсь. Всё будет хорошо, вот увидишь.       — Ещё как собираешься, — усмехается она невесело. — Ты даже хуже Мавириса: он хотя бы не распускал слухи, а ты хочешь на весь дворец объявить, то, о чём и упоминать-то не принято …       Бездумно глажу её по плечам, ощущая тепло доверчиво прижавшегося тела и неровное, частое дыхание. Наринна действительно сильно устала притворяться сильной, раз, несмотря на обстановку, присутствие короля и Мавириса, не делает попытки высвободиться, а только комкает в руках ткань моей рубашки.       Ничтожные угольки ненависти бессильно шипят и гаснут от просочившегося в сердце сочувствия и желания избавить её от всех неприятностей.       — Если так, я не стану ничего говорить. Придумаю что-то другое. Плевать на придворных дам и их дочек.       — Правда?       — Обещаю, — киваю серьёзно и, поддавшись моменту внезапной честной близости, прошу: — Оставайся со мной, Наринна. Я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, только будь рядом и больше никогда и ни на кого не смотри… как на него, — это словно яд.       В ответ она молчит, и я кривлю губы в беззвучной усмешке над самим собой: размечтался, позволил чувствам управлять головой и наболтал всяких глупостей. В который уже раз. Единственное лекарство для таких непроходимых идиотов — гадкое чувство, неизменно возникающее, когда понимаешь, что сказал больше, чем стоило. Всё ещё обнимая Наринну, ощущаю, как оно медленно и неумолимо вползает в понапрасну вывернутую наизнанку душу, заполняя её собою, чтобы вытравить все романтические бредни. Неприятно, но к лучшему. Определённо, к лучшему. Давно пора было окончательно от них избавиться.        — Я попробую, — отзывается вдруг шепотом, и я недоверчиво замираю, опасаясь, что неверно расслышал. — Попробую. Честное слово.       Этого вполне достаточно, чтобы и дворец, и Тасгар, сквозь зубы цедящий своё: «Согласен», и даже подозрительно довольный Мавирис, потеряли значение. Очевидно, разумеется, что они всего лишь ждут первого же удобного случая, чтобы попытаться воткнуть мне в спину нож, но я ничуть об этом не беспокоюсь: у меня есть магия, силы моей Империи, надёжные друзья и, кажется, теперь и Наринна тоже. Вполне достаточно, чтобы справиться с любым препятствием.