Отсосу за мармеладку

Рики устал жить в таком мире. Честно. С таким Славой, с таким собой. Это просто невыносимо. Каждый раз он понимает это, смотря на спящего под боком Карелина. Каждый раз у него проносится это в голове, стучит в висках словно набатом. В его голове множество раз это проматывается, вновь, вновь и вновь. Это приходит ему во снах — Слава аккуратно берет его за руку и смотрит в глаза пристально и кристально честно, он мягко целует и тепло ведет по его лицу кончиками пальцев. Они никуда не спешат и мир вокруг словно замирает. Зрачки у Славы суженые, спокойные, не скачущие от очередной дозы. У Рики же ровная, не очерненная порезами, не выжженная сигаретами и сталью, кожа. И почти всегда все хорошо. Только когда он открывает глаза от яркого света, слепящего и пронзающего, он понимает, что ничего никуда не делось, все осталось на своих местах, а Слава вновь мечется по кровати в приступе ломки, выгибаясь в позвоночнике до хруста. Иногда Слава приходит ему в кошмарах — такое обычно повторяет прошлые сны, все те же образы — теплые руки, пряный запах корицы и хмеля, небольшое уютное помещение. Только вот кончается все тем, что Карелин падает на колени у ног Рики, его трясет, а изо рта льется пена вперемешку с кровавой жижей. Стены вокруг неровно выцветают, приобретают тусклый сероватый оттенок, краска на них бугрится, лопается непонятными грязно-черными разводами, забрызгивая все вокруг и их со Славой в том числе. Краска въедается в кожу и Рики трет ее, в попытке убрать сильный зуд. Все вокруг сдавливается, стены напирают, деформируются, а глаза чешутся и слезятся, словно Рики плеснули кислотой в лицо. Он просыпается с жутким воплем, трясясь в приступе клаустрофобии, и содержимое желудка вперемешку с желчью быстро оказывается на полу. Его трясет, и он даже рад, что Карелина сегодня нет дома — вчера он опять ушел к своим друзьям, обратно к Слову, что долгое время было ему семьей — «Даже больше чем Гена ему сейчас» — и так и не вернулся, даже под утро. Он не хотел, чтобы Слава видел его в таком виде — слабом, безвольном, дрожащим от выворачивающей наизнанку боли в животе. Рики держится рукой о косяк, плетется на кухню, опираясь о стены, которые, как казалось, шептали и выли. Пару стаканов воды он чуть ли не насильно вливает в себя, а после идет заваривать чай и разогревать еду. Он неаккуратно цепляется о столешницу пальцами, вдавливает в нее длинноватые ногти, чувствуя, как ногтевая пластина болезненно гнется, а по бокам чуть ли не отслаивается. Когда он слышит щелчок замка, хватка слабеет, и он панически садится за стол, пытаясь придать себе спокойный вид. Приглаживает волосы мокрыми ладонями, хватает вилку и утыкается в тарелку макарон. Слава веселый и даже почти не обдолбанный, может только накуренный. Гена знает, что Чейни Славе друг хороший и никогда не позволит ему свалиться где-то по дороге домой в полупьяном, полунаркотическом состоянии, поэтому тот и ведет его прямо до квартиры. Дэн поддерживает его за талию и помогает ему снять излюбленную кожаную куртку. Рики хватает тарелку со стола и, придерживая ее, плетется к двери через узкий коридор. Он пытается придать себе вид занятости, безразличия и напускной холодности, с отпечатанной усталостью и болью в глазах это сделать не так уж и просто. Губы у Славы ярко-красные и Гена успокаивает себя, думая, что кальян в компании Слова излюбленное развлечение. Рики цепляется взглядом за шею Дэна, которую тот пытается прикрыть одной рукой, за чуть виноватый взгляд, и надеется, что засосы на его коже были оставлены не Карелиным, просто в их компании обычно ошивается много свободных девушек, ведь так? Он ставит тарелку на тумбу и приобнимает Славу, принимая его из рук Чейни, одними губами Рики шепчет «спасибо». Гена аккуратно прижимает его к себе и, придерживая его, ведет к кровати, за их спинами негромко хлопает дверь, но у него даже не возникает мысли о собственном негостеприимстве. Уложить Карелина спать было для Рики странным волшебным ритуалом, который он любил повторять раз за разом — накрыть теплым одеялом с медведями, мягко поцеловать в висок, погладить по волосам, чуть приобнять, ложась рядом. На этот раз он дожидается, когда Слава засопит, обнимая подушку, он чуть треплет его по волосам, тяжело вздыхая, закусывает губу. И идет в ванную, защелкивая за собой хлипкую дверь. Руки мелко дрожат, но в голове чисто и пусто, полная готовность к действиям пугает. Ледяная вода обжигает, но Гена хоть и трясется, садится в чуть пожелтевшую керамическую ванну. Ждет, когда вода наберется до середины, а после хватает лезвие со стиральной машинки, зажимает его в пальцах, давит на живот, резко ведет по кривой, пытаясь вспороть кожу. Его сгибает пополам от боли, в глазах темнеет. Он пытается погрузиться глубже под воду, руками цепляется за колени, чувствуя, как вода льется за бортик, и раскрывает рот в приступе удушья. Боли не хватает, не хватает, не хватает. Этого недостаточно чтобы заглушить крики в голове — или наяву, образы, кошмарные сны и страхстрахстрах. Это отпечатывается в голове, все вокруг плывет, а глаза больно колет от хлорки, запах которой сразу же забивается в нос. Прежде чем потерять сознание он слышит глухие удары в голове — или наяву.