Ночная гостья

За всю мою не слишком длинную жизнь у меня никогда не было друга. Не было даже приятельницы или просто хорошей знакомой. Мне не с кем было разговаривать, делиться чем-то интересным или забавным, гулять, вместе выбирать одежду, ходить в кафе. Всё я делала одна. Одиночество – это моё второе имя. Ему можно дать любое определение. Для некоторых это свобода, для других напротив тюрьма, кого-то это тяготит, а другие сами к нему стремятся. Думаю, в моём случае будет верно сказать так – поначалу мне было страшно быть одной, мне нужны были друзья, на которых я смогла бы положиться, но их не было, меня окружали люди и, казалось, мы говорим с ними на разных языках. Однако, с годами появились люди, предложившие мне взаимовыгодное использование, именуемое дружбой, на что я сказала твёрдое «нет», успев к этому времени как следует рассмотреть сущность людей. Что такое собственно дружба? Использование. Попытка скрасить своё одиночество. Способ унять скуку. Во всех моих предыдущих школах за меня пытались уцепиться всякие зануды и неудачники, таких персон я притягивала, словно магнитом. Одна всё время говорила о своём превосходстве, о том, что однажды она станет известным человеком, занимающим высокую должность, завидовала отличной учёбе собственного парня и вообще являлась отвратительным человеком. Другая находила во мне жилетку, чтобы выплакаться и рассказать свои грязные секреты, и я удерживала ладонью рот, чтобы меня не вырвало прямо на неё. Интересно, это и было то, что люди называют дружбой? Во всяком случае, в этой школе я так же не приметила нормальных людей, кроме М., да и та была законченной конформисткой и мисс Посредственность. Другое же дело Р.. Я знала, что она не станет передавать слухи, использовать меня или нести полную чепуху. Я ни разу не общалась с ней, но твёрдо это знала, даже была уверенна. Р. – это то, что способно меня удивить. Это единственное интересное в моей жизни. После того случая с этими громилами, я заметила, что меня стали сторониться. М. едва завидев меня в коридоре, воодушевлённо начинала разговаривать с любой попавшейся знакомой, или просто сворачивала в кабинет поблизости, но её усилия были не только лишними, но и бесполезными – я даже и не собиралась к ней подходить. Те парни и их приятели вопросительно поглядывали на меня, будто их взгляд расколол бы меня как грецкий орех и они бы узнали что я за фрукт. В общем говоря, наполовину я уже являлась изгоем, что волновало меня гораздо меньше, нежели то, что Р. по-прежнему на меня поглядывала. За это я готова была бы отдать всё, чем обладаю, но это не так уж много…поэтому вдобавок я бы могла подарить свою жизнь. Стоило ей один раз взглянуть на меня и весь оставшийся день я проводила в прекрасном расположении духа – мечтала, представляла как стала бы с ней разговаривать, думала какой шаг предпринять дальше и день за днём не предпринимала ничего…На удивление, я больше не замечала, чтобы к ней приставали – она слишком быстро удалялась в библиотеку, и теперь уже не читала возле батареи. Изредка на уроках в неё пытались бросить скатанные кусочки бумаги, но так как я сидела не так далеко от неё, я их перехватывала. Вот и все школьные события. На улице темно, все домашние уже давным-давно спят, но я, подобно часовому, стоически переношу свой пост. Не то чтобы я что-то сторожу, но по ночам не спать намного приятнее, чем днём. В голову лезут интересные мысли, можно в тишине и спокойствии подумать, в конце концов, просто полежать или послушать музыку. Но только не сегодня. Сегодня в нашем доме невыносимо жарко и вдобавок чертовски скучно. Я уже была в ванне, читала, сидела за компьютером, слушала музыку, рисовала, готовила кофе, считала ворон в буквальном смысле этого слова (они до сих пор слетались возле моего окна) и всё равно мне было тоскливо. Ни одно занятие не отвлекало меня от сосущего чувства внутри меня, требующего заполнить пустоту. Я должна была сделать что-то, отличающееся от моих обычных поступков. Чего я никогда не совершала? Нужно подумать. Но думать сейчас просто нельзя. От духоты мне трудно дышать и даже открытое окно не спасает. Мозгу не хватает кислорода и, наверное, именно поэтому ничего не идёт на ум. Я встаю и прохожусь по всему дому, заглядывая даже в подвал и на чердак. В последнем я останавливаюсь ненадолго и нахожу много занятных вещиц, оставленных предыдущими хозяевами. Из старого сундука, настолько древнего, что, кажется, он рассыплется в прах от одного прикосновения, я извлекаю тетрадь в кожаном переплёте с пожелтевшими от времени страницами. В ней на каждой странице небольшие рисунки и краткие четверостишия, а посередине даже засушенная белая роза. Я откладываю находку в сторону и продолжаю поиски. На глаза попадается керосиновая лампа, оторванные пуговицы, потемневшее серебряное колечко идеальной формы и письмо в конверте, адресованное некой «Анне Вишнёвой». Я открываю его и уже готовлюсь прочитать, возможно, признания в любви, или записки с фронта, но нахожу в конверте лишь пепел сожженного письма. Должно быть, отправитель сильно обидел эту самую Анну Вишнёву. Захлопнув сундук, ибо больше ничего интересного там не нашлось, я срываю покрывало с чего-то громадного и вижу себя в полный рост в запыленном зеркале. Похоже, на этом всё. Я иду к выходу и по пути безжалостно давлю двух маленьких паучков, попавших в круг света моего фонарика. Итак, я снова в своей комнате и если останусь в этих четырёх стенах ещё хотя бы десять минут, то просто позеленею от тоски. И тут мой взгляд падает на распахнутое окно. Вот она мысль! Мне нужно прогуляться. Просто необходимо. Порывшись в шкафу, я отыскиваю тёплую кофту и джинсы и с умопомрачительной быстротой напяливаю всё это на себя. Беру наушники с телефоном, обуваюсь, накидываю куртку и незаметно выскальзываю из дома, погружённого в сон. На улице необычно тепло для зимы. Дороги – сплошная грязь и слякоть, но мне это даже нравится, во всяком случае, лучше, чем лёд, а значит и вероятность грохнуться и что-нибудь себе сломать. На синем небе загадочно мерцают крошечные звёзды, от света луны снег кажется голубоватым. Где-то вдали исступленно лают собаки, но их лай растворяется во всепоглощающей ночной тиши. Всё вокруг так прекрасно, когда лишено присутствия людей. Эти маленькие домики и рядом большие многоэтажки, припаркованные и забытые до утра машины, пустынные проезжие дороги – всё так таинственно и хрупко. В такие ночи всегда ожидаешь, что тебя повсюду поджидает опасность – кто-то притаился за кустами, усыпанными снегом, кто-то спрятался в просторе уютных двориков, кто-то бесшумно крадётся за тобой, чтобы подобраться поближе и вонзить холодную сталь в податливое тело. Но я не боюсь. Если бы передо мной выскочил маньяк и полоснул ножом, последние мои слова были бы «как предсказуемо». И если бы этого не случилось, то интересного так же мало, ведь процент совершения убийства в эту минуту крайне мал. Передо мной километры тёмного асфальта, ведущие в никуда. Я на краю города. Если проехать чуть дальше начнутся бесконечные ряды складов, заводов, гаражей и недостроенных домов. Напротив дворика, состоящего из трёх пятиэтажек, высится жилой дом из четырнадцати этажей, выкрашенный в бледно-персиковый цвет. Кодовая дверь на ночь отключена и дверь распахнута. Мне не пришлось долго думать, чтобы прошмыгнуть в тёмный проём и нажать на тугую кнопку вызова лифта. Он опустился на первый этаж и передо мной медленно раздвинулись двери, открывая путь в заплёванное помещение лифта. Я надавила пальцем на прямоугольную кнопку с цифрой 13. Оказавшись на площадке, тускло освещённой фонарями в паутине, я сразу же заметила покрытую цементом лестницу, ведущую на техэтаж и крышу. На её ступенях одиноко стояла бутылка из под пива с яркой этикеткой золотистого цвета, а рядом в консервную банку были небрежно брошены бычки от сигарет. Поднимаясь, я постаралась не наткнуться на этот мусор и не оступиться в темноте – ведь сюда свет практически не проникал. Я толкнула деревянную дверцу, обитую листами железа, и стараясь не производить слишком много шума, залезла на крышу. Как же здесь изумительно красиво ночью. Виден жёлтый свет фонарей, окна, где люди ещё не спят. А на небе тучи открыли взгляду рогатый полумесяц. Здесь было так спокойно, как нигде на земле. Так тихо и безопасно. Здесь я была ближе к звёздам. Я запрокинула голову вверх и замерла в этом положении на несколько минут. Там, в звёздной пучине неизменно мерцает неземная красота, не одно столетие заставляя людей восхищаться своим заманчивым светом. Там, в космическом безмятежном пространстве покоятся планеты на своих орбитах, вращаются спутники, происходят взрывы на солнце. Если бы я могла улететь высоко-высоко, в самую неизведанную даль, я бы сделала это ни секунды не мешкая. Где ещё искать смысл жизни, если на Земле его нет? Возможно там, где зародилась эта жизнь? В безграничном космосе? И, быть может, спустя тысячу или две тысячи лет после моей смерти, человек, наконец, прочно обоснуется в этом безвоздушном пространстве и сможет жить на других планетах, искусственно поддерживая нужную температуру и обеспечивая необходимые условия для выработки кислорода. Человек станет на порядок совершеннее, но я этого уже не увижу. Может быть, именно тогда я бы восхитилась плодами человеческой изобретательности, может быть, тогда это самое человечество перестало бы быть таким жалким и ничтожным. Отчего мир устроен так, что ты рождаешься в тот момент, когда всё интересное уже прошло, а САМОЕ интересное предвидится только после твоей смерти? Даже отсюда слышен встревоженный вой дворняг, но когда он затихает, город снова погружается в тишину. Ночь – самое прекрасное время суток. Только ночью то, что кажется обычным при свете дня, приобретает оттенки таинственности. Я вставляю в уши наушники и на всю громкость включаю любимые песни. Немного посидеть на краю, немного послушать музыку – это всё, что мне нужно этой ночью, не хватает только присутствия Р. И только после трёх часов, проведённых на крыше, мне становится холодно, и я понимаю, что мне уже давно пора возвращаться домой. Я спускаюсь по лестнице и быстрым шагом иду по направлению своего дома, а самое важное то, что моё сегодняшнее путешествие подсказало мне что делать дальше. В моей голове, вдохновлённой очарованием ночи, созрел план. Чего я жду, обращая её внимание на себя? Может, попытаться прямо и открыто с ней заговорить? Сказать самое банальное, что только может быть – «привет». А почему бы и нет? Вдруг она не окажется такой колючей, какой кажется, вдруг это лишь защитная маска? И если я попробую наладить с ней контакт, возможно, сумею приблизиться к её сути, уменьшить её боль, излечить, насколько это возможно. Да, решено! Сегодня же в школе я к ней подойду. *** На четвёртой, самой большой перемене я поднимаюсь в библиотеку. За самым последним столиком сидит Р. и держит в руках книгу в зеленоватой обложке. Я наблюдаю за тем, как её тонкие пальчики с длинными ногтями, выкрашенными в чёрный цвет, переворачивают страницы и изредка поправляют упавшую на лицо прядь. Её лицо бледное и безжизненное выражает бесконечную усталость – я только сейчас заметила НАСКОЛЬКО она кажется уставшей. Веки глаз немного опущены, как и уголки губ, щёки еле заметно впали, а сама она несколько сутулится. Я прохожу вглубь стеллажей с книгами и выбираю первую попавшуюся – это оказалось собрание сочинений Маяковского, записываю её у библиотекаря и сажусь рядом с её столиком. Делать вид, что читаешь, а самой посматривать на человека – дело сложное и я, честно говоря, безобразно справляюсь со своей задачей. У библиотекаря звонит мобильный телефон и он торопливо выходит из помещения, а я продолжаю свою слежку. - Ты считаешь, что стихи Маяковского написаны прямо на мне? Миссия провалена. Объект меня заметил. - Извини, пожалуйста, я не знаю что на меня нашло. - Да ничего. Слушай, я не имею представления о том, чего ты добиваешься, но лучше тебе держаться от меня подальше. Так будет лучше. Для тебя самой. - Ты имеешь в виду, что на меня тоже объявят травлю? Мне всё равно! – в пылу воскликнула я. Как она могла подумать, что я окажусь трусом? - Да. И не только это. Почему бы тебе просто не примкнуть ко всем остальным и не начать охоту на меня? - Я не такая, как остальные. - Вижу. Между нами повисло неловкое молчание, а затем я заговорила: - Я не боюсь их. Не боюсь быть изгоем. Я ничего не боюсь. Почему нам нельзя просто общаться? Мне кажется, у нас бы нашлось достаточно много общих интересов для этого. Она бросила на меня взгляд, полный какой-то невыразимой тоски и боли, а потом резко захлопнула книгу и встала. - Мы не можем общаться! - Да почему?! - Это нецелесообразно. Ясно? Я уже открыла рот, чтобы ответить, но она меня перебила: - Последний вопрос риторический. – и пулей вылетела из библиотеки. Но я так быстро не сдаюсь, да, в общем-то, никогда не сдавалась. Нецелесообразно? Я это исправлю. Клянусь, что исправлю.