Женщина в белом

      Следующие несколько дней проходили в неприятной атмосфере напряженности.       Ничего толкового о ночном происшествии выяснить не удалось. Мы не стали пытаться скрыть случившееся, но преподнесли его как вторжение бродячего животного; впрочем, иного объяснения и не было. Никаких других следов ни в гостиной, ни в столовой, ни где бы то еще во дворце отыскать не получилось, но Тандэ обнаружила, что щеколда на окне за клавесином не задвинута, и хоть окно и было плотно закрыто, но все же хитрый зверь мог воспользоваться этим путем. Другого способа объяснить произошедшее мы не придумали.       Подозрения в адрес Феанаро были отброшены сразу же, тоже самое касалось прислуги. Конечно, я подумать не могла, будто кто-то из них мог совершить подобное. Тандэ? Или Вэccэ? Или Мелендил? Садовник Морвэ, кто-то из оставшихся горничных и кухарок? Глупость. Да и зачем? Нет, все это походило на какую-то необъяснимую случайность, а не на чей-то злой умысел. И все же неловкость осталась. Особенно явно она повисла в воздухе после ухода мастера Линдэля, настройщика. Он провозился с несчастным инструментом целый день, не задавая лишних вопросов, но взгляд его был красноречивее слов. Уходя, заметил, что мне повезло: кошка, поиграв с вазой, не оставила на крышке следов когтей. Реставрировать лаковое покрытие — дело непростое…       Все это заставляло меня возвращаться мыслями к важному вопросу — вопросу прислуги. Нет, я вовсе не подумала о том, чтобы сменить штат. Дело было в другом. Мне было давно известно, что некоторых удивляет то обстоятельство, что в таком большом дворце работает не так много прислуги. Дворецкий, который иногда исполнял обязанности камердинера, три горничные, две кухарки и повар, садовник и няня. В случае каких-то важных приемов и праздников, а они бывали нечасто, нанимали дополнительных работников. Но главное было то, что ночью во дворце оставались только мы трое, а прислуга расходилась по домам. Так было заведено.       А ведь строился дворец с другой целью. Я прекрасно знала, что тогда, давно, когда здание только зарождалось на бумаге, Финвэ был охвачен идеей построить большой дом для будущей большой семьи. Он хотел видеть рядом с собой много детей, затем много внуков, их семьи, их друзей… После их с Мириэль свадьбы все вроде бы пошло по этому пути. Да, Мириэль не отличалась особой общительностью, но праздники и приемы во дворце давались регулярно, и хозяйка была на них само радушие. Хотя и тогда большого штата здесь не было. А дальше случилось то, что случилось. Вместо веселья поселилась печаль, а следом за ней тишина. Оставшись один, Финвэ распустил всех, кроме Мелендила, Вэссэ, Морвэ и повара Артано. Большая часть комнат была закрыта вовсе, и хозяин редко покидал спальню и кабинет, по нескольку дней не видя никого, кроме сына. Нечего было удивляться, что и теперь, когда с моим появлением ситуация переменилась, ночью дворец по-прежнему пустеет. Но об этом я и захотела поговорить с Финвэ, и не могла пока подгадать удобного случая.       — Пони… Может быть, пони? Я сперва думал о щенке, но вспоминаю погром и сомневаюсь.       — Я не понимаю тебя.       Была середина дня. Мы сидели в саду на траве, я читала, Финвэ рисовал в альбом. Взгляд у него против обыкновения был рассеянный и по тому, как то и дело замирает на бумаге карандаш, я видела, что мысли его витают где-то далеко.       — Я о Феанаро. Ты же видишь, что происходит? Я размышлял, чем бы его развлечь… Задабривать игрушками не выйдет, это не для него. Подумал, может съездить куда-то всем вместе. Лучше всего к морю. Но, пожалуй, пока рано. А вот пони…       — Будет чаще бывать на воздухе, займется физическими упражнениями, подружится с животным, — теперь я уловила мысль и, отложив книгу, кивнула. — Это хорошая идея.       Происходящее с Феанаро было второй причиной повисшей во дворце напряженности. Финвэ по моему настоянию поговорил тогда с ним и извинился за неприятные подозрения, а мальчик после этого разговора спустился и извинился уже передо мной. Можно было подумать, что мир восстановлен, но как бы не так.       Всю неделю после свадьбы он не стеснялся демонстрировать неудовольствие от моего присутствия, изредка спорил или грубил, иногда нарочно не слушался или игнорировал мои слова, а иногда, будто забывшись, был вполне дружелюбен. Одним словом, вел себя, как всегда. Теперь же поведение его переменилось. Ни мне, ни Вэссэ больше не приходилось повторять что-то дважды: он без слов выполнял все, о чем мы просили. Если спрашивали, отвечал односложно, а еще лучше «да» или «нет», и избегал смотреть в глаза. Вытащить его из комнаты теперь стало куда легче, но прогулки явно не приносили ему радости, равно как и привычные игры. Если прежде он был очевидно удовлетворен обществом своих игрушек и увлеченно с ними возился, то теперь все чаще выстраивал их вдоль кровати и отрешенно сидел рядом.       — Я обидел его. Мы прежде никогда не ссорились, а теперь я его обидел.       Финвэ неоднократно повторял эти слова, и мне оставалось только пытаться его приободрить и одновременно придумывать способ исправить сложившуюся ситуацию.       — Это пройдет. Надо понять, как лучше отвлечь его. Твои слова задели его, он расценил их как… Как… — я замолчала, подбирая слово поделикатнее.       — Ну же, заканчивай. Хотя нет, не надо. Я знаю, что просится на язык.       Этот обмен фразами состоялся нынче утром, и тогда Финвэ закончил тем, что махнул рукой и ушел в кабинет. Видно, там он и надумал про пони, о котором мы теперь заговорили.       — Да, это хорошая мысль, — подтвердила я свои слова. — Хотя есть и еще одна.       — Какая?       — Я подумала, стоит предложить Мелендилу приводить во дворец сыновей. Они, конечно, значительно старше Феанаро, но смогут помогать отцу с работой, а заодно вовлекут мальчика в какие-нибудь игры. Расшевелят. И потом можно взять еще одну служанку. Узнать, у кого из горничных в городе есть сын такого же возраста, и предложить ей работу.       — Ты права, — после паузы ответил Финвэ. — Это может оказаться даже лучше, чем пони.       — Пони не помешает, — улыбнулась я.       Финвэ кивнул и, опять помедлив, добавил, тоже с улыбкой:       — Если на то пошло, я подумал еще об одном.       — О чем?       — На пользу может пойти не только появление друга.       — И чье же?       — Братика. Или сестренки.       Я сжала его руку и поднялась с травы.       — Мелендил звонит к обеду. Пойдем.       Ночью я лежала без сна. На стене тикали часы, Финвэ мерно дышал рядом, так и не выпустив меня из объятий, и я слушала его и размышляла о нашем дневном разговоре.       После обеда мы более не возвращались к нему, хотя было ясно, что озвученная мысль повисла в воздухе отложенным вопросом. Прежде мы не обсуждали всерьез будущих детей, хотя я знала, Финвэ очень хочет их, и наши желания в этом совпадают. Но пока не наладилась наша совместная жизнь, пока я не нашла общий язык с Феанаро, решать что-то было преждевременно.       Кроме того, я вовсе не была уверена в том, что мальчика обрадует скорое появление еще одного ребенка. Не далее как утром я стала свидетелем того, как Вэссэ предложила Феанаро позаниматься письмом. Он по новому своему обыкновению тотчас направился к столу.       — Маленький господин, конечно, давно все знает. И читать, и писать выучился. Но тренировка ведь не повредит?.. Вот появится у господина и госпожи ребеночек, а вы, как старший брат, его учить сможете. Не здорово ли?       Тогда он поднял голову и посмотрел на Вэссэ тем самым своим неприятным темным взглядом, которого я не видела уже несколько дней. Девушка покраснела и глупо засмеялась. А я, наблюдая за этой сценкой из дверей, подумала, что он, пожалуй, достаточно взрослый, чтобы отказаться от няни. Или чтобы ограничить ее участие в воспитании, и пригласить во дворец учителя. Не для письма и счета, конечно, с этим давно и успешно справился сам Финвэ. Но вот что-то вроде рисования, или лепки, или музыки, или всего вместе… Это тоже следовало обдумать, и эти мысли тоже крутились у меня в голове и не давали сна.       В конце концов, я отбросила одеяла и, освободившись от объятий Финвэ, поднялась с постели. Халат лежал рядом в кресле и, одеваясь, я озадачилась, чем бы себя занять. Во дворце было по-прежнему тихо, я так и не успела предложить Финвэ договориться с кем-то из прислуги, и они как всегда разошлись по домам. Книга лежала на туалетном столике, но читать мне не хотелось. Рисовать я толком не умела, и Финвэ иногда подшучивал, что если его бесталанность в музыке восполняется успехами с карандашом и кистью, то для меня справедливо обратное. Я на это только смеялась и говорила, что мы прекрасно друг друга дополняем… Да, пожалуй, сейчас я бы с удовольствием развеяла мысли за клавесином, но, увы, ночью это было невозможно. Поэтому побродив по спальне и не найдя себе занятия, я вышла в коридор с целью проведать Феанаро.       Он спал в той же позе с зайцем в руках. Я подошла к постели и поправила одеяло: он скомкал его так, что складывалось впечатление, будто рядом кто-то сидел. Сама я садиться не стала и остановилась рядом, рассматривая. Сейчас при взгляде на него в темноте и тишине спящего дворца я почувствовала себя ужасно беспомощной. Не знала, что делать. Пытаться что-то предпринимать и неустанно тормошить его, навязчивостью вызывая все больше раздражения? Или отстраниться и выжидать, надеясь, что он не расценит это как безразличие? Недолго было отчаяться.       Я наклонилась поправить сбившуюся в изголовье простынь и теперь увидела, что глаза у Феанаро припухли, и вокруг век еще не сошла краснота. Прикоснулась к подушке — так и есть, влажная. У меня сжалось сердце: впору было расплакаться самой. Да что же это такое? Мы все хотим одного и того же, а получается только хуже для всех. В глазах у меня защипало, и захотелось сейчас же вытащить ребенка из-под одеяла, встряхнуть и прижать к себе, как котенка. И наговорить ему всего того, что давно уже рвалось у меня из груди: что он глупый непонятливый мальчишка, что довольно изводить себя и отца, что мы любим его, что мое появление не может сделать его жизнь хуже, что никто не виноват в случившемся с его матерью, что ее не вернуть этим упрямством, и что не будет предательством по отношению к ней дружба со мной… И еще много всего другого. Но ничего этого я, конечно, не сказала. И тормошить его тоже не стала. Только погладила по волосам и хотела поцеловать, но в этот момент услышала знакомый и неожиданный звук.        Ми.        Ми.        Ля. До.       Я вздрогнула и выпрямилась.       Там внизу, в пустой гостиной кто-то давил на клавиши инструмента.       Я плотнее запахнула халат и прислушалась. Все стихло.       Опять пробралась какая-то кошка? Или мышь залезла в корпус? Или на струны попало что-то постороннее, и сквозняк теребит его? Следовало проверить. Еще раз взглянув на спящего ребенка, я покинула комнату и поспешила вниз.       Здесь, конечно, никого не было. Прежде чем направиться в гостиную, я подошла и подергала двери главного входа, они были заперты. Но рычажок позволял открыть их изнутри, что я и сделала: в саду все было тихо и мирно, никто не бродил там и не тревожил ночной покой дворца. И все же…        Ми. Ми. Ля-си-до.       Я вздрогнула и поспешила на звук, рывком отворила дверь. В гостиной было пусто.       Клавесин стоял на своем месте, никем не потревоженный. Ваза со свежими цветами была на столе, ноты в новой папке лежали рядом, и окна, кроме одного, центрального, были задернуты. Я первым делом пощупала щеколды, но они были задвинуты — горничные теперь обязательно их проверяли, а Мелендил, уходя, проверял еще раз.       — Кис-кис-кис, — все же позвала я в темноту и даже заглянула под клавесин и под кушетку. Ничто мне не ответило. Я почувствовала себя ужасно глупо. — Может, что-то попало на струны? …       Крышка была опущена, а значит, эта мысль тоже не отличалась разумностью, но иной мне в голову не пришло. Я подошла к инструменту и по очереди нажала те же четыре клавиши: ми, ля, си, до. Открыла корпус и заглянула внутрь: все было в порядке, никакая мышь там не притаилась, а струны казались натянутыми, как полагается. Но по всему выходило, следует еще раз пригласить мастера Линдэля, пусть посмотрит…       Я поняла голову и едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть. Центральное окно, превратившееся ночью в большое зеркало, отразило у меня за спиной белую фигуру. Я стремительно обернулась, одновременно заслоняясь рукой и… И никого не увидела. Позади стоял шкаф с декоративным фарфором, его стеклянная дверца показала мне мое же собственное слабое отражение.       — Нервы никуда не годятся, — прошептала я в темноту и снова взглянула на окно.        Должно быть, при определенном ракурсе, два отражения создали у меня за спиной уменьшенного двойника. Я постояла так, пытаясь снова поймать странный эффект, но больше ничего увидеть не удалось. Может быть, дело было в звездном свете, а сейчас на ночном небе поменяли свою форму облака…        Я вздохнула, пытаясь унять участившееся биение сердца, еще раз оглядела комнату и решила возвратиться наверх. Но по пути меня никак не покидало странное ощущение: я что-то упустила. Какую-то важную деталь… Но уловить ее я не могла.        Коридор встретил меня тем же полумраком и сонной тишиной. Тянулись по обе стороны деревянные панели стен, тускло поблескивали рамы картин. От декоративных столиков с часами, вазами и статуэтками остались одни силуэты. Было прохладно. Я решила возвратиться в постель и прошла вперед мимо нескольких комнат, но тут остановилась: взгляд уперся в открытую дверь в конце коридора. Узкая резная створка была распахнута и внутри в комнатке привычно мерцала лампада. От портрета на стене было видно лишь белое платье, а лицо Мириэль тонуло в тенях. Я не могла вспомнить, как выглядела дверь, когда я спускалась вниз на звук клавесина, но готова была поручиться, что перед отходом ко сну видела ее закрытой.       Мне стало не по себе. Вместо того чтобы по первому порыву пойти вперед и закрыть комнатку, я стояла, напряженно вслушиваясь в тишину, а затем поспешила в спальню. Только скинув халат и забравшись под бок к Финвэ, я поняла, что именно тревожило меня на обратном пути из гостиной: на столе в вазе стояли мои любимые орхидеи. Но пахло в комнате ночными лилиями.