Just trust me

      Интересно, где прячутся лунтелята в реальной среде обитания, когда на небе светит солнце? Насколько помню, они и ночью-то выходят только в полнолуние. Крайне застенчивые ребята, чем-то напоминающие меня саму. Может дело не в их милейших мордашках, а как раз во внутренних качествах? Чем именно они меня так привлекают?       Задираю голову, всматриваясь в мерцающие звёздочки, окружившие ещё немного неровный белый диск, но в этот раз для полной луны нужно подождать пару дней. Сейчас она не преображается из полумесяца в идеальный круг за считанные минуты, как это было тогда. Неосознанно касаюсь браслета, начиная перебирать пальцами шармы. Кажется, тот эпизод уже никогда не сотрётся из моей памяти, и я буду вспыхивать каждый раз, стоит вспомнить тот нелепый диалог.       «А у лунтелят, живущих в чемодане, получается, всегда ночь?» – пытаюсь направить мысленный поток в какое-нибудь другое русло. – «Или просто я попадаю к ним именно в это время суток?». Прохладный ветерок ласкает кожу, принося с собой ночной летний запах. Да, я говорила, что из всех времён года отдаю предпочтение зиме, но сейчас мне кажется, что аромат Амортенции был бы для меня именно таким. Я вообще в какой-то мере помешана на запахах, наверное, обоняние у меня – самое развитое чувство из пяти имеющихся. Или шести? То, что я знаю о том, что случится в будущем, можно считать интуицией? Едва ли. Даже если все перекрутить, перевернуть и переврать, навряд ли получится выдать мои знания за дар предвидения. Так что, я все еще обычный человек. Самый обычный, но невероятно везучий.       Даже мысленное применение этого прилагательного ко мне звучит нелепо, ведь внутренний магнит для неприятностей, который, кажется, впихнули в меня при рождении, позволяет называть себя «счастливчиком» и «везунчиком» исключительно с кавычками, в качестве сарказма. Раньше было только так и никак иначе. Но то, что я, опять же по-своему «везению», забыла телефон в зале кинотеатра, полностью перевернуло как мою жизнь в частности, так и представление о мире в целом. И как ещё можно меня назвать после этого, если не счастливчиком? Конечно уже без скобок и даже без доли иронии. Это настоящая удача. Кто ещё может похвастаться, что побывал в прошлом? Даже выиграв миллион долларов в какой-нибудь лотерее, я не была бы так счастлива. Ньют со своими зверушками определенно вне конкуренции.       Перевожу взгляд на поляну, расположившуюся за холмом, на которой при полной луне танцуют лунтелята, вытаптывая в траве разные знаки. Сейчас там играют Пути с Малышом. Глазастик был очень рад, увидев маленького единорога, да и тот, кажется, уже полюбил обитателей чемодана. Теперь Ньюту не придется беспокоиться из-за того, что Путивов может снова удрать, и для этого парню даже не придется шантажировать создание его любимым лакомством – сладкой ватой. По крайней мере, я надеюсь, что это так, ибо уверена - это самое подходящее место для Пути.       Остальные лунтелята обрадовались гранулам, которые Ньют разрешил мне принести с собой в их «вольер». Я была очень благодарна за это и даже не потому что хотелось ещё раз понаблюдать за тем, как зверьки, вытягивая шеи, ловят корм, а потому что, раз уж я так облюбовала этот холм, то нужно было как-то платить за его «аренду». Никому же не нравится, когда гости приходят с пустыми руками.       Дуб, возвышающийся над моей головой, шелестит листвой, будто переговариваясь с деревьями стоящими поблизости, а те непременно ему отвечают, создавая убаюкивающий шепот сотен голосов. Трава медленно покачивается из стороны в сторону, поддакивая словам дуба, и только на середине поляны творится небольшой хаос, создаваемый весёлыми играми Малыша и Пути. Но даже этот диссонанс ничуть не портит умиротворяюще-спокойную атмосферу. Я определенно не жалею, что не осталась с остальными, а, прихватив кое-что с тумбочки в домике Ньюта, сразу же отправилась на холм.       Мне нравится, что этот «подмир» живёт сам по себе. Лунтелятам не важно, что происходит за пределами чемодана или даже их «вольера», они не стремятся расширить свои горизонты, а делают то, что делают. Я правда не могу объяснить, правильно сформулировать мысль, чтобы понять хотя бы саму себя. Просто… просто можно мне поставить маленький домик или палатку вон там, на самом краю поляны? Мне даже общение с людьми бы больше не требовалось, я бы полностью погрузилась в вечно ночной мир лунтелят. Ну, Скамандеру то все равно пришлось бы приходить и кормить их, верно? Расплываюсь в глупой улыбке, чувствуя шевеление в кармане.       Вот блин, я ведь совсем забыла о Пикетте. Мне кажется, ему не очень комфортно сидеть там так долго. Наверное, он уже сто раз пожалел, что остался со мной, а не пошел к Ньюту. Засовываю руку в карман пальто, аккуратно доставая лечурку, когда он обхватывает своими ручками-веточками мой указательный палец. – Извини, – делаю самый виноватый вид, на который только способна, ибо не хочу, чтобы Пикетт обиделся и на меня. Но его вроде все устраивает. По крайней мере, так я расцениваю жесты и мимику лечурки. Хотя не могу быть уверена, что правильно истрактовала то, что он пытается до меня донести.       Сгибаю одну ногу в колене, бережно сажая на нее создание, чтобы освободить руки, и снова шарю в кармане. «Не помню, чтобы складывала в него что-то ещё», – хмурюсь, расправляя листовку, и понимаю, что это - то самое объявление о розыске, которое Пикетт прихватил с собой из «Слепой свиньи». Забавно, что лечурка ухватился именно за эту листовку. Физиономии Тины или того мерзкого типа из кабака я бы явно обрадовалась намного меньше. – Помедленнее, – смеясь, прошу я, не успевая за быстрой жестикуляцией Пикетта, сопровождающиеся чем-то на подобии пищания. Если честно, я вообще не понимаю, что он пытается сказать, но выглядит лечурка очень воодушевленно. Будто речь идёт о каком-то захватывающем приключении. – Давай ещё раз, – я правда хочу понять его. Пикетт саркастично вздыхает, как бы вытирая пот со лба, и начинает с начала, но, взглянув куда-то мне за спину, прерывается на «полуслове», складывает ручки-веточки на груди и отворачивается. – Хэй, ну брось, – кажется, за годы вылавливания различных существ, Скамандер научился передвигаться абсолютно бесшумно, ибо я вообще не слышала ни единого шороха позади. Но ловлю себя на мысли, что даже при том, что присутствовал эффект неожиданности, я даже не вздрогнула, услышав голос Ньюта.       Парень явно обращается к Пикетту, а я тихо радуюсь, что все его внимание сосредоточенно на лечурке, сидящей у меня на колене, и быстро, но как можно тише и непринужденнее, засовываю объявление о розыске обратно в карман. Надо будет потом переложить его в сумку. Мой «живой» рисунок, странная книга от Дэна и колдография - прекрасный набор на будущее, подтверждающий реальность всего происходящего со мной сейчас. Как же будет обидно, если в итоге я тупо проснусь у себя в кровати, не обнаружив ничего из вышеперечисленного! Знаю, что после всего, я уже должна отбросить эту мысль куда подальше, но она все ещё живёт во мне маленьким изворотливым червяком сомнения.       Ньют присаживается рядом, лицом к лечурке: – Нам надо поговорить, – в голове сразу же вспыхивает милый момент из фильма. Хочу оставить этих двоих наедине, но Скамандер кидает на меня выразительный взгляд, ясно давая понять, что фраза относится не только к Пикетту.       «Нет, нет, нет!», – вжимаюсь спиной в дерево в тщетных попытках слиться с шершавой корой дуба, стать незаметной, а лучше вообще исчезнуть. По-моему, Ньют знает меня достаточно хорошо, чтобы понять то, что разговоры – вообще не моя сильная сторона. Не люблю я их от слова совсем, да и мне казалась, ему они тоже не очень легко даются. Так что, не вижу смысла. Но, естественно, я просто остаюсь молча сидеть, а не уношусь куда-нибудь в неизвестном направлении, как мне хочется на самом деле. – Пикетт, я бы не позволил ему тебя забрать. Ты же знаешь. Я бы скорее дал отрубить себе руку, чем расстался с тобой, – лечурка все ещё возмущено держит ручки-веточки на груди, но уже искоса поглядывает на Ньюта. Я расцениваю это как хороший знак. Скамандер почти прощен. – Ну не злись. Я знал, что в конечном счёте с тобой все будет хорошо, но мне нужно было позволить этому случиться, – не знаю, откуда у парня столько уверенности в том, что с Пикеттом все должно было быть хорошо, но я понимаю, какую аналогию он пытается провести. – Другого выбора не было. Теперь я это понимаю, – последние слова скорее адресованы мне, чем лечурке, Скамандер подтверждает это взглядом, возвращаясь к Пикетту: – Ну что, мир? – Ньют протягивает мизинец, который для личурки оказывается слишком большим, поэтому создание пожимает его обоими ручками-веточками, а после без каких либо колебаний перелезает с моей коленки на ладонь парня. Скамандер очень бережно и заботливо «переправляет» Пикетта к себе в нагрудный карман рубашки, пододвигаясь ко мне: – А с тобой? – несколько секунд недоуменно смотрю на его протянутый мизинец, все- таки принимая «мир».       В детстве, такие вот клятвы на мизинчиках казались мне чем-то вечным и нерушимым, со временем, конечно, ритуал потерял былые силы, но сейчас это действительно работает. Ладно, должна признать, нам и вправду нужно было каким-то образом обсудить тот момент в МАКУСА. Иначе, как бы я его не игнорировала, он бы продолжал всплывать в голове при каждом удобном случае, только все портя. Думаю, с Ньютом все то же самое, но ему удалось найти самый лучший для нас вариант, сведя к минимуму всю неловкость. И за это я очень благодарна. Как будто тонна груза с плеч свалилась.       Шумно выдыхаю, закрывая глаза, и утыкаюсь носом куда-то в ключицу Скамандеру. Гоню прочь внутренний голос, орущий в голове: «Что ты делаешь?!», – пытаюсь ничего не анализировать. Просто хочу хоть раз сосредоточиться на ощущениях. Мгновение парень сидит неподвижно, но потом, все-таки, немного неуверенно приобнимает меня за талию и слегка неуклюже прижимает к себе. Даже через толстую ткань пальто я чувствую его теплую ладонь. – Устала? – тембр звучит немного ниже, а я чувствую вибрацию каждого слова, от чего по телу пробегают приятные мурашки. Хочу сказать: «нет», – но, вспоминая побег из МАКУСА, переполох в кабаке, встречу с самой собой и все остальное, понимаю, что такой ответ будет ложью. Поэтому мычу что-то неразборчивое, но определенно утвердительное. Я действительно вымотана. – Я тоже. – Такого не может быть, – не меняю позу, поэтому мой голос звучит немного приглушённо и неразборчиво. – Ты же Ньют Скамандер, – имею в веду то, что он ведь души не чает в своих зверушках и гоняться за ними должно быть его любимым хобби. Мой ответ парня забавляет. Я не только слышу его смех, но и чувствую. И это прекрасно. А ещё, теперь уже в знакомом аромате яблок с корицей, я улавливаю нотки полевых трав. Беру свои слова назад. Вот мой запах Амортенции. – Всем нам иногда нужен отдых, – Ньют шевелится, немного меняя позу. Теперь я чувствую его теплое дыхание своей макушкой. – Но все мы не поместимся на одном гамаке, – продолжаю мычать. Как бы я не хотела, забыть о Тине, Куинни и Якобе, находящимися всего в пару десятков метров от нас, - сделать это не получается. – Или ты хочешь пойти поспать в квартире Голдштейн, – фыркаю. Слова звучат грубовато и с долей сарказма, но в этот раз за них я не извиняюсь. – А чего бы хотела ты? – парень пропускает колкость мимо ушей. Я не анализирую ситуацию, пытаясь подобрать наиболее правильный и подходящий ответ, как привыкла это делать, а просто говорю первое, что приходит в голову: – Я бы хотела остаться здесь, – это сущая правда. Я уже говорила, что мне безумно нравится этот холм, но сейчас я имею ввиду немного другое. Здесь – именно в этом самом моменте, который сейчас происходит. Так уютно, безопасно и хорошо, что если бы Ньют со мной не разговаривал, то я бы уже давно тихо сопела у него на плече.       Скамандер снова шевелится. Немного поворачиваю голову на бок, наблюдая, как он достает палочку. Один взмах и, видимо, произнесенное невербально, заклинание, и лежащий в метре от меня булыжник преобразовывается в большую кровать. – Ты все это время мог так сделать, а я мучился на гамаке? – а вот от больше удивлённого, чем возмущённого голоса Якоба я вздрагиваю, выпрямляясь, но не оборачиваюсь, в отличии от Ньюта. С каждым разом я все больше и больше убеждаюсь в своем мнении на счёт кармы и закона подлости. Переубедить меня не способны даже такие факты, как: а) Ковальски, поняв свою ошибку, быстро исчезает в бамбуковой роще, пробормотав что-то нелепое, во что я даже не вслушиваюсь; б) рука Ньюта все ещё находится у меня на талии, что я осознаю со смущением. Но момент все равно упущен. Больше смелости для этого я не наберусь, поэтому с тяжёлым вздохом поднимаюсь на ноги, плетясь до кровати, которая оказывается очень удобной. Намного лучше, чем диван в квартире сестер Голдштейн, и уж точно чем койка в тюрьме МАКУСА.       Укутываюсь в одеяло, пока Скамандер желает мне спокойной ночи. Он уже начинает спускаться с холма, но останавливается, оборачиваясь: – Хотел спросить, где ты взяла дождевого червя? – закусываю губу. Сейчас самое неподходящее время для признания в духе: «Все просто. Оказывается, ты не ошибся в «инструкции» по использованию Путивова, с помощью которого я и достала червя. А в тот раз все не работало только потому, что я не хотела оказываться в своем времени. Правда я не сразу это поняла, но все же поняла. А теперь тусуюсь тут просто ради забавы и потому что в моем времени мне скучно». Так себе речь, правда? Но и соврать что-нибудь нормальное у меня не получится, поэтому нахожу третий выход.       Роюсь в пальто, доставая небольшую фоторамку, которую забрала сразу же, как только мы все спустились в чемодан. Не думаю, что тот разговор Куинни и Ньюта был чем-то очень важным. Он скорее предназначался для того, чтобы показать зрителям и ввести нового персонажа – Лету. Так что, я позволила себе такую вольность, желая уберечь парня от непростого для него разговора. Точнее от того, что Куинни будет рыться в его голове. Тут точно мало приятного.       Кидаю портрет, который Ньют ловко ловит, и, как мне кажется, план срабатывает – Скамандер забывает о черве. Он слегка недоуменно рассматривает колдографию, а потом переводит взгляд на меня: – Не благодари. Поверь, ты не хочешь знать, – уклончиво отвечаю на вопросительный взгляд Ньюта. – Что ж, ладно, – парень, взлохмачивает волосы. Он будто собирается начать оправдываться и объясняться, тыкая указательным пальцем на портрет, но перебиваю его после первого же слова «Это»: – Я знаю. – Ну да, – Скамандер усмехается, немного опуская голову, и всем своим видом говорит, что пора бы ему уже это запомнить, – конечно, – ещё немного Ньют топчется на месте, а потом удаляется, взлохмачивая волосы на затылке. Определенно неловкий момент для него, но я неловкости не чувствую.       Провожаю Скамандера слегка расстроенным взглядом, но тут же одергиваю себя. Ещё несколько дней назад моя жизнь была обычной и довольно серой, а теперь я лежу на камне, превращенном в кровать, собираясь спать под открытым небом, которое находится в чемодане, да ещё и в окружении самых удивительных существ на свете.       Пути запрыгивает ко мне на одеяло, устраиваясь в ногах, а Малыш кидает на кровать косой взгляд, с сомнением нюхает простынь, но все же не решается забраться следом за другом, а ложится рядом, сворачиваясь комочком на траве.       Мне определенно не на что жаловаться.

***

      Ньюта я нахожу возле самодельных теплиц. Он стоит ко мне спиной, ссутулив плечи, и протирает листочки какого-то растения, название которого мне явно ничего не даст, поэтому даже не спрашиваю. Я в обычной-то ботанике полный ноль, а в магических растениях и подавно. Пикетт сидит рядом, болтая ножками-корешками. Он снова что-то рассказывает, но на этот раз собеседник его понимает, поддерживая разговор. Не то что я, вообще ни слова не поняла. Кстати, этот Пикетт намного общительнее и эмоциональнее, чем его кинематографическая копия.       Мне нравится вот так вот наблюдать за парнем, когда он думает, что его никто не видит. Лечурка не в счёт. Все мы в такие моменты уединения с собой совершенно другие. Ньют выглядит уставшим.       Мне не хочется вторгаться в его одиночество, но не стоит повторять своих ошибок, ибо прошлое мое такое «наблюдение из-за кустов» обернулось не очень хорошо. Поэтому все же прочищаю горло, тем самым обнаруживая себя. – Кажется, кто-то говорил, что отдых нужен всем, – по Скамандеру видно, что он не ложился. А я вот выспалась и сейчас чувствую себя прекрасно, из-за чего появляется некое ощущение вины. Парень заканчивает копаться в растениях, вытирает руки тряпкой, которую бросает рядом, и присаживается на небольшую лавочку, приставленную к стене домика: – Отдохну, когда верну всех, – поджимаю губы и присаживаюсь рядом, аккуратно касаясь плеча Скамандера в знак поддержки. Не вижу смысла говорить, что для поимки оставшихся беглецов парню нужны силы и следовало бы хоть немного поспать, ибо это то же самое, что пытаться убедить в отдыхе родителей, чей ребенок пропал. Все, что ты скажешь, будет сопровождаться кивками, но ни один совет в итоге не получит отдачи, а слова о том, что все будет хорошо пролетят мимо, не задев цели. И я не берусь говорить это, ведь понятия не имею, что случится с оставшимися не пойманными существами, ибо в фильме о них нет ни слова. Это угнетает. Кажется, я уже привыкла, что знаю все на несколько шагов вперед, и теперь, не обладая такими данными, чувствую себя уязвимой. Нужно отвыкать от этого, иначе после возвращения в свое время – будет очень сложно. Хотя… сложно будет в любом случае.       В прямом смысле подпрыгиваю на месте, когда небо на территории Френка пронзает молния, сопровождающаяся гремящими раскатами грома. В аризонской пустоши поднимается сильный ветер, заставляя песок взмыть к темным тучам, в считанные секунды заслонившим солнце. И в центре всего этого хаоса из ярких вспышек, грохотания и завывания появляется сам Френк, пронзительно крича. Почти в ту же минуту дверь домика резко открывается, ударяясь о стену, и выбегает взволнованная Тина, а следом высовываются головы и Якоба с Куинни. Пробегаюсь по ним быстрым взглядом, отмечая, что все выглядят сонно и взлохмачено, – у Якоба в волосах запуталось несколько перьев, – снова отдавая все свое внимание птице-грома. Зрелище завораживает и навевает чувство тревоги, которое сначала ненавязчиво проникает под кожу, а потом ты и сам не замечаешь, как руки начинают слегка дрожать, а сердце в несколько раз ускоряет удары. Я даже приоткрываю рот, чтобы было легче дышать, но не могу перестать любоваться мощью птицы-грома и его прежде переливающимися золотом перьями, которые теперь сверкают серебром в сгустившейся серости туч. По сравнению с этим зрелищем, аналогичный момент в фильме – всего лишь жалкая, никчемная пародия. – Опасность. Он чувствует опасность, – Ньют оборачивается к нам, и я понимаю, о чем он сейчас думает. В такой ситуации, для Скамандера, как и для любого хорошего родителя, на первом месте остаётся сохранность собственного ребенка, в данном случаи зверька, какими бы уничтожающими взглядами не кидалась Тина, явно считающая, что приоритет нужно отдавать более глобальной проблеме – защитить людей от обскура и не дать не-магам узнать о существовании волшебной части Америки. – Нужно как можно скорее найти оставшихся существ, – озвучиваю раньше Ньюта, кожей чувствуя, как невидимые искры из глаз Голдштейн изменяют свою траекторию и теперь летят в меня. Пытаюсь не обращать на это внимание, немного вздернув подбородок, и удовлетворённо хмыкаю про себя: я не легилимент, но в этот раз не хуже Куинни смогла прочитать мысли Скамандера, – это видно по его взгляду. Но мое ликование быстро угасает, потому что в выражении глаз парня я распознаю проблеск надежды. Еле удерживаюсь, чтобы не сделать шаг назад, удовлетворяясь закусанной изнутри щекой.       Я не могу оправдать ожидания.       Но, к большому удивлению и облегчению, моя «сверхспособность» и не требуется. Первого зверька отыскиваем довольно быстро.       Не знаю, сколько времени мы потеряли, так бездарно потратив его на сон, но когда вылезаю из чемодана, в окна чердака, на котором мы обосновались, предварительно с помощью магии вернув разрушенному окками помещению прежний вид, уже заглядывают бледные лучи зимнего солнца. Это меня немного сбивает с толку, ибо дальше все события фильма происходили в темное время суток. Не могу понять, то ли сценаристы решили, будто ночью все будет выглядеть более эпично и захватывающе, то ли у нас действительно есть ещё целый день. Мне очень бы хотелось, чтобы верным оказался второй вариант.       Как только мы все в пятером выходим на улицу, я укутываюсь в шарфе, косясь на Ньюта. Ему бы тоже не помешало одеться теплее. Даже с крепким здоровьем легко подхватить простуду, но указывать я не решаюсь. Чувствую на себе взгляд, и поворачиваюсь к Куинни: девушка дарит мне лукавую улыбку, надевая берет, а потом пристраивается к Якобу, пытаясь завести разговор. Недовольно утыкаюсь в немного колючую ткань шарфа, пряча порозовевшие щеки, и плетусь за остальными. МАКУСА определенно нужно придумать какой-нибудь закон, запрещающий читать чужие мысли.       Делаю вывод, что утро раннее: торговые лавки и магазинчики ещё не открылись, немногочисленные прохожие постоянно зевают и даже гул машин, который, как мне казалось, не стихает никогда, сейчас едва заметно перекрывает завывания морозного ветра. Просто удивительно, я и подумать не могла, что Нью-Йорк способен подарить своим жителям такую умиротворенную атмосферу. Если постараться, то в моем времени тоже можно «выследить» такой момент уединения с городом? Или Нью-Йорк две тысячи шестнадцатого года уже забыл, каким спокойным он может быть, безвозвратно превратившись в никогда не спящий мегаполис?       Ньют пытается объяснить Тине, что единственный вариант быстро отыскать беглецов – это воспользоваться «услугами» жмыренка. Но стоит ему открыть защёлку, как Голдштейн выхватывает чемодан, надрывистым шепотом произнося свое любимое: «Мистер Скамандер!» – а потом ещё добавляет, что нельзя расхаживать со жмырем перед не-магами. Ньют лишь вздыхает, начиная подбирать новые аргументы, способные переубедить Тину. Понимаю, что в фильме на этот момент между ними были уже, хоть и не заметные невнимательному глазу, но все же более близкие отношения, чем сейчас. И я бы с радостью злорадно улыбнулась, стрельнув самодовольным взглядом в Голдштейн, если бы не понимала, какие последствия могут быть, – а точнее определенно будут, – если они не сумеют достигнуть взаимопонимания.       Из-за угла выходит немного хмурый, но больше растерянный и изумлённый на вид мужчина, направляясь нам на встречу. Он несколько раз оборачивается, крепко прижимая портфель к себе, задевает плечом Якоба, и, бросив растерянное «Извините», быстро удаляется с поля нашего зрения. – Восхитительно! – голос Куинни такой мелодичный, будто воздушный, а восторг настолько искренний и чистый, что я невольно начинаю завидовать ее лёгкости и женственности. – Этот мужчина только что видел большую, слизкую и местами пузырящуюся полосу, – девушка лучезарно улыбается, хлопнув ладошками, и еле заметно подпрыгивает, радуясь, что смогла помочь. – Это ведь одно из ваших животных, не так ли? – Глизень, – Ньют забирает у Тины чемодан с видом: «Окей, убедила, обойдёмся без жмыря». – Большая улитка, каждый час меняющая окраску, – то ли парень просто любит говорить о своих подопечных, то ли рассказывает о каждом из них для того, чтобы мы знали, чего ожидать при скорой встрече с ними. Мне кажется, он руководствуется и тем, и тем – Она оставляет за собой ядовитый след…       Подходим к углу, из-за которого вынесся мужчина, сам того не понимая, помогший нам найти глизеня. Кидаю взгляд на тротуар, бегущий по противоположной стороне улицы, зацепившись взглядом за женский силуэт. По спине пробегает строй мурашек, вызывающий неприятное ощущение. Я уже достаточно много раз видела эту женщину, так что узнаю ее без особого труда. Светлые волосы, изучающий взгляд и блокнот, в котором она не переставая делает пометки. Я бы подумала, что таинственная незнакомка следит за мной, но первый раз я ее увидела, когда она хвостиком забегала в банк за Тиной. Значит ли это, что женщина следит за Голдштейн?..       От игры в Шерлока Холмса и развития данной версии меня отвлекает жжение в стопе, но прежде чем успеваю выяснить причину, Ньют дёргает меня за рукав пальто на себя, и, не удержав равновесия, я буквально валюсь в его объятья, возмущённо восклицая. – Сядь, – довольно серьезный тон голоса. Понимай я что происходит, была бы более податливая, но сейчас я скорее овощ, не способный быстро соображать, поэтому Ньюту приходится слегка надавить мне на плечи, усаживая на выступ внизу стены. – Не наступай на ногу, – это сделать без посторонней помощи у меня получается.       Немного морщусь, чувствуя, как кожу жечь начинает сильнее, и недоуменно наблюдаю за парнем. Надо бы посмотреть, что там не так с моей стопой, но не решаюсь даже пошевелиться. Скамандер быстро открывает чемодан, предварительно переведя медный замочек в положение «маглоотвод». Мельком пробегаюсь по вещам, отмечая, что настоящий Ньют не настолько аккуратный, как показал нам фильм. По крайней мере, содержимое его чемодана уложено далеко не идеально.       Игнорировать жжение у меня уже не получается. Сгибаю ногу так, чтобы видеть подошву ботинка, и понимаю, что обувь разъело полностью, а слизкая масса впитывается в кожу, намереваясь разъесть и ее. Сразу же появляется практически непреодолимое желание стереть её, но раз Ньют сказал не трогать, заставляю себя не делать этого. Вдруг только хуже будет. Закусываю губу, от боли уже начинают слезиться глаза. Скамандер присаживается рядом с каким-то бутыльком в руках, на который я кошусь с сомнением, но парень без объяснений выливает его содержимое на мою стопу. Болевые ощущения пропадают почти мгновенно, сменяясь приятным холодком. Я даже слегка расслабляюсь, уперевшись затылком в шершавую стену. – Что было непонятного во фразе «её след ядовитый»? – виновато улыбаюсь, но не чувствую привычного стыда, охватывающего меня всякий раз, когда попадаю в такие вот ситуации, вызывающие проблемы не только у меня, но и у окружающих. А все из-за того, что в голосе Скамандера снова скользит это его «У нас опять приключения, да?», а не то раздражение и укор, которые вкладывают в свой тон другие. Почему мама и Кейко никогда так не делали? Не могу вспомнить, чтобы они хотя бы раз удержались от недовольного закатывания глаз.       Ньют достает волшебную палочку, возвращая моему ботинку нормальный вид, пока Куинни и Якоб с любопытством изучают полоску скользкой массы, убегающую куда-то за дом, – Ковальски из научного интереса тыкает в нее палочкой, которая начинает немного пузыриться и разъедаться, – а Тина топчется на месте, даже слегка подпрыгивая от нетерпения, и тут не удерживаюсь и закатываю глаза уже я. Аррр. Просто аррр. В подавляющем большинстве случаев, я ищу проблему в себе, поэтому список людей, которые меня раздражают довольно ничтожный. Но имя Голдштейн определенно его пополнило. Удивительно, насколько привлекает меня Куинни, настолько же отталкивает Тина. В чем подвох? Родные сёстры не могут быть настолько разными. Не без помощи Ньюта поднимаюсь, аккуратно ступая на поврежденную ногу, а когда удостоверяюсь, что все в порядке, отпускаю парня. – Ух ты, – Якоб высовывается за дом, видимо замечая глизеня, – только что она была жёлтой, а теперь темно-зеленая, – удивлённо докладывает мужчина, повернув голову к нам, а потом снова выглядывает из-за угла. – Так, ребята, у нас небольшие проблемы.       По улице разносится обрывистый женский крик, и я искренне надеюсь, что оборвался он потому что женщина зажала рот рукой, а не потому что с ней что-то случилось. Тина первая срывается с места, но Скамандер говорит, что разберётся сам, а нам лучше подождать здесь, поэтому остаюсь стоять там, где стояла, пока сестры Голдштейн присоединяются к Якобу, наблюдая за поимкой глизеня издалека. Я же тем временем рассматриваю их. Судя потому, что Тина остаётся более-менее спокойной, делаю вывод, что та кричащая женщина не пострадала, лишь испугалась, увидев большую улитку. Да и Ньют возвращается довольно быстро. – А напомни мне, кто там ещё остался? – Тина нервно тянет рукава своего пальто, прищурившись смотря на Скамандера. – Джарви и фвупер. Джарви на вид как обычный хорек чуть большего размера, чем представители этого семейства. А фвупер… – Я знаю, кто такой фвупер, – раздражённо обрывает Тина. Подмечаю про себя, что Голдштейн перебивает только сейчас, следовательно, о том, кого представляет из себя джарви, она не знала. Я-то думала, что у сотрудников МАКУСА должен быть большой кругозор. А кто такие фвуперы, и я знаю, – одна из них даже в фильме промелькнула, – да и Куинни должна быть в курсе. Ещё бы! Ведь перья этой небольшой пташки издавна пользуются большим спросом в мире моды. Кажется, ничего не понимает только Якоб, чье забавно-озадаченное лицо подтверждает мою догадку. – Сколько времени уйдет на поимку птицы? Может лучше стоит заняться более важными делами? – впервые за этот разговор Тина понижает голос, немного ежась. Добавлять объяснения о том, что она имеет в виду под «более важными делами» не имеет смысла. Сейчас все понимают, что речь идет о нечто, что терроризирует Нью-Йорк, и если я точно знаю, что Криденс скоро выйдет из-под контроля, и сила обскура вырвется наружу, желая разрушить весь город к чертям, то все остальные это чувствуют, пусть и не все осознают. Повисшая в воздухе электризующаяся напряженность вместе со вдохами забивается в легкие каждого нью-йоркца. В фильме это затишье перед бурей было совершенно не так показано. Точнее, оно вообще не было показано. – Нам нужно найти его. Я знаю примерный радиус, в котором может быть фвупер. Если использовать трансгрессию, это займет не так много времени, – как мне кажется, Скамандер произносит это без какой-либо задней мысли, но все равно стыдливо поджимаю губы, опуская взгляд в землю. И почему у меня такие проблемы с трансгрессией? Ах да, точно, я не волшебник, даже не сквиб. Обычный магл. – Сегодня истекает срок действия наложенного на него Заглушающего заклинания, – нехотя добавляет Ньют, и все мы наблюдаем, как искажается лицо Тины. – Пение фвупера кажется приятным, но на самом деле оно сводит слушателей с ума, – через плечо объясняет парень Якобу, спросившему: «И что из этого следует?». – Мистер Скамандер, – ох уж эти излюбленные Голдштейн возмущенно-панические нотки в голосе. Насколько помню, в фильме эта фраза, произнесенная с такой интонацией, была только тогда, когда экранная Тина поднималась по лестнице в квартиру Якоба. Мне показалось это забавным, я даже посмеялась, но здешняя Голдштейн повторяет это слишком часто. Начинает надоедать. – И как вам только дали разрешение?! – я улыбаюсь, ибо, по тому, как Скамандер слегка опускает голову и смотрит на Тину из-под челки, понимаю, что никакого разрешения у него нет. А вот девушка, либо ещё не научилась «читать» Ньюта по таким незначительным изменениям в его поведении, либо просто слишком занята излучением негодования, поэтому не замечает. Но оно и к лучшему. Пусть думает, что разрешение все-таки есть. – Фвуперы требуют очень ответственного отношения и… – Тшш, – Скамандер перебивает, как-то отрешённо смотря куда-то сквозь Тину. – Серьезно? Ты шыкаешь на меня? – дальше все происходящее действительно начинает напоминать мне сцену из фильма, не из «Фантастических тварей», а из какого-то другого. Или это был мультфильм? Ньют повторяет свое «тшш», а Тина шипит: «не шыкай на меня!» – как мне кажется, еле удерживаясь от того, чтобы не топнуть ногой. И да, если бы этот недодиалог прописывали сценаристы, то он определенно задумывался бы как один из самых милых моментов фильма. Но в реале все совсем по-другому, мимимишностью тут и не пахнет. Якоб с Куинни встревожено переглядываются, я готовлюсь уклоняться от искр, которые, ещё немного, и точно полетят из глаз Голдштейн во все стороны, а Ньют сжимает челюсти так, что желваки начинают бегать по скулам. Я замечаю. Мне безумно нравится наблюдать за ним, улавливая каждые, даже не значительные изменения в движениях, мимики, поведении. Так значит, вот как Скамандер злится? Прежде мне не удавалось изучить его мимику в момент злости. В первый раз Ньют отвернулся, а во второй в тюрьме МАКУСА было слишком темно. – Ради Мерлина, Тина, – Голдштейн все-таки прикусывает язык. Парень поднимает руку, как бы призывая и всех остальных соблюдать тишину. – Вы слышите?       Прислушиваюсь, пытаясь выцепить из гула, создаваемого «живым» городом, что-нибудь важное. До меня долетают обрывки фраз, в которых с трудом, но все же узнаю самые популярные обзывательства. В детстве я их вдоволь наслушалась, но они прилетали ко мне от, пусть и высокомерных, но все же звонких голосов. Сейчас голос довольно противный, задиристый, ехидный и слегка презрительный. Не детский, если говорить короче. Но слышу я не только его: – Это ребенок, – хмурюсь, отчетливо улавливая похныкивания и жалкие попытки отбить удар: «Сам такой». Не понаслышке знаю, что это никогда не работает, лишь ещё больше раззадоривает обидчика. – И джарви, – направляемся в сторону голосов. Сейчас мы не в самом лучшем райончике города, да и народ здесь встречается не так часто – неплохое место для того, кто не хочет, чтобы его нашли. Но даже если сбежавшие из чемодана существа осознанно выбирали такие вот закоулки для «пряток», я никак не могу объяснить то, что они оказались довольно близко друг к другу. Разве что сослаться на везение. И везение это определенно принадлежит Ньюту. – Чего? Ты же говорил, что это хорек, – кажется, сейчас и я, и сестры Голдштейн благодарны Якобу за то, что он не может удержаться от вопросов. – Говорящий хорек, – Скамандер отвечает как ни в чем не бывало, словно это что-то обычное и ординарное. – На осмысленную беседу он не способен и ограничивается набором коротких, зачастую довольно грубых фраз. – Да уж, – Ковальски хмыкает, как бы говоря: «Действительно, ничего особенного». – Ты чего такое сердитый, Якоб? Да мне тут один хорек нагрубил, – уже себе под нос бубнит мужчина, а я с улыбкой вспоминаю, что в фильме он тоже так делал. – Ты не можешь говорить, – на скамейке сидит мальчик, которому на вид я бы дала лет шесть-семь. Он подтягивает к себе ноги, зажмуривается и закрывает уши руками. – Хорьки не разговаривают, – почти истерика. – Овца из Гороховца, как не разговаривают? Ещё как разговаривают! Я же разговариваю, – тараторит существо, бегая перед скамейкой взад-вперед. Мальчик старается игнорировать, и хорек не получая отдачи, ищет новый способ задеть. Теперь темой для шуток становятся очки ребенка: – Пучеглазая сова – глаза-то по ложке, не видит ни крошки! – заметив приближение, создание привстает на задние лапки, замолкая всего на секунду, а потом несётся к нам и, описывая вокруг меня с Ньютом несколько кругов, кричит: – Хоба хоба, динь динь, не забудьте про обручальное кольцо!* – моментально вспыхиваю от неловкости, опуская голову так, чтобы спрятаться за прядями волос. Не смотрю на Скамандера, предполагая, что и он понятия не имеет как вести себя в такой ситуации. Наверное, со стороны это выглядит даже смешно, ведь мы реагируем как дети. А хорек тем временем проделывает тоже самое с Якобом и Куинни, только напевая уже другую дразнилку: – Ты и ты сидели на дереве, ЦЕ-ЛО-ВА-ЛИ-СЬ!* – вот только эту парочку подобное забавляет, и уж точно не выбивает из колеи, вгоняя в краску. Куинни кокетливо смеётся, а Ковальски пожимает плечами, отшучиваясь: – Стоит радоваться тому, что он хотя бы не послал нас матом? – усмехается мужчина, провожая уносящегося хорька взглядом. Зверек, уверенный в том, что ему удалось удрать, кричит что-то о том, что если мы хотим по-жесткому, то в следующий раз он обязательно постарается. Но убежать не получается. Ньют притягивает хорька к себе заклинанием, и тут зверек теряет свое игривое настроение и в ход идут «взрослые» выражения, не заканчивающиеся до тех пор, пока защёлки на чемодане не щёлкают.       Я тем временем обхожу скамейку, присаживаясь на корточки напротив мальчика: – Хей, привет, – ребенок зажмуривается ещё сильней. – Все хорошо, я не хорек. – Ты тоже его слышала? – мальчуган разворачивается ко мне лицом, на щеках блестят дорожки от слез. – Хотя нет, не слышала, – добавляет прежде, чем я успеваю что-либо ответить. – Животные не разговаривают, верно? – стекла очков увеличивают и без того большие глаза, которыми он впивается в меня, ожидая ответа.       Я в замешательстве. Все дети делятся на две группы: одни верят в любое проявление волшебства, с готовностью принимают и даже не думают опровергать; другие в свои четыре года ставят эксперимент, и больше никто и никогда не сможет убедить их в том, что Санта Клаус существует. Этот мальчик полная противоположность меня в детстве. Он аналитик. А сейчас происходит тот переломный момент, когда его ещё и так не устоявшееся мировоззрение может расшириться, подвергшись значительным изменениям. Я не готова брать на себя такую ответственность. Несмотря на то, что в книгах о Гарри Поттере говорится о том, что магия – это наука, я уверена, главное – это вера. Вспомните пыльцу Динь-Динь. Но даже если этот мальчуган узнает о существовании магии, он все равно будет постоянно ломать голову, пытаясь понять, как все работает. Думаю, без этого знания жить ему будет гораздо проще. А возможно это лишь моя бредовая теория. Паузы слегка затянулась. – Нет, – выдавливаю. Никогда бы не подумала, что буду не убеждать, а наоборот отрицать существования волшебства. – Конечно, не разговаривают, – ребенок удовлетворённо кивает, поправляя очки. Кажется, именно этого он и ждал. Я рада, что не ошиблась. Но стоит мне наладить контакт и хоть немного привести мальчугана в чувство, как появляется Тина со своим: «На него нужно наложить забвение!», – сводя на нет мои старания, и заставляя ребенка снова вжаться в скамейку. – Притормози, – быстро поднимаюсь на ноги, выставляя вперёд руку, тем самым отгораживая Голдштейн. И откуда в моем голосе столько решительности? – Это ребенок, даже если он что-нибудь и расскажет, ему всё равно не… – Не буду я такое рассказывать, – мальчик меня перебивает, надувая щеки и складывая ручонки на груди. – Все ведь решат, что я ненормальный, – указательным пальцем он поправляет очки, видимо считая, что так выглядит более взрослым. Вот если бы дальше мальчуган добавил, что ему вообще-то нужно и о карьере подумать, я бы точно рассмеялась. Меня то в детстве этот аргумент не остановил, но этот ребенок определенно умнее. – Давайте просто вернём его домой, – предлагает Ньют, за что получает косой взгляд мальчугана: – Я с тобой никуда не пойду, – Скамандер по-доброму усмехается. – А со мной пойдешь? – совсем не удивляюсь утвердительному кивку. В общении с маленькими у меня никогда проблем не возникало, то ли дело со сверстниками. Причем, не важно шесть лет мне было или двадцать. – Адрес знаешь? – мальчик, даже на секунду не задумываясь, называет свою улицу и дом.       Ньют предлагает воспользоваться трансгрессией, но я протестую, решая, что с мальчугана на сегодня потрясений достаточно, и я вполне могу отвезти его сама. Скамандер соглашается не сразу, но напоминаю, что для поимки фвупера как раз нужно трансгрессировать, а я в этом плане буду только обузой. Решающий аргумент срабатывает. – Отлично. Пошли? – спрашиваю мальчика, попутно пытаясь помочь ему слезть со скамейки, но он заявляет, что справится сам. – Что ж, молодой человек, – напускаю на себя серьезность, делая вид, что разговариваю со взрослым человеком, правда, кажется, тон голоса все равно выдает мою шутливость. – Могу я хотя бы узнать ваше имя? – Уильям Смитт, – представляется мальчуган, протягивая ладошку. – Ух, как официально, – пожимаю ему руку, тоже представляясь, и уважу в сторону метро.       Прежде чем завернуть за угол, оборачиваюсь с воодушевленной улыбкой и машу рукой. Скамандер слегка качает головой. Кажется, ему совершенно не нравится идея разделиться. Не могу залезть в его голову и понять истинную причину беспокойства, но, черт, все равно приятно.