Презумпция невиновности

Итон чувствует себя обязанным. Обязанным влезть туда, куда другие не сунут и кончик носа, и когда Хейес не справляется (а сейчас она не справляется), он обязательно должен быть на подхвате. Ведь кто, если не он? Очевидно, что больше некому. Эрик слишком отчетливо дал понять, что в его деятельность лезть не нужно — правоохранительные органы воротят нос от дел, где фигурирует он; мелкие сошки боятся за свою жизнь, а те, кто покрупнее, боятся потерять кормушку. Итон не боится ничего. Поэтому сержант стоит перед дверьми тату-салона и давит тлеющий бычок носком ботинка, оценивая пошлость вывески — непременно спутал бы эту дыру с самым дешёвым борделем, не зная наверняка, что внутри. Вовсе и не скажешь, что здесь, в самом сердце района, куда нормальные люди предпочитают не захаживать, создаются настоящие шедевры. Внутри полумрак и едкий, режущий перепонки синти-поп. Администратор с выбеленными дредами дует пузырь фруктовой жвачки и нехотя интересуется: — Вы записаны? — Разумеется, — Тобиас давит вежливую улыбку, но девушка уже увлечена входящим звонком. — По коридору последняя дверь направо, — машинально выдаёт она давно заученную фразу и тут же хрипло смеётся кому-то в трубку. Тобиас проходит сквозь свисающую с проема штору из звенящих бусин, отмахиваясь от назойливо цепляющихся за плечи нитей. Узкий коридор слабо подсвечивается светодиодами, так что темную дверь на темных панельных перегородках разглядеть можно с трудом. В маленьком кабинете пусто и непривычно светло; Итон вешает куртку на стойку для одежды и осматривается, благо, здесь есть на что поглазеть. Одна стена завешена эскизами до самого потолка: самые первые из них заботливо помещены в рамки, остальные просто приколоты канцелярскими кнопками — хозяйке надоело заморачиваться с оформлением по мере того, как стремительно возрастала посещаемость вместе с количеством работ. — Не помню, чтобы ко мне ещё кто-то был записан сегодня, — она входит и даже не глядит в сторону клиента, вытирая руки бумажным полотенцем. Плотный запах благовоний повисает в воздухе, приятно щекочет ноздри и окутывает, опутывает посетителя. — Сделаете исключение? — Итон не без интереса рассматривает угловатые плечи и спину татуировщицы, обтянутую чёрной борцовкой. — Если скажешь, как меня нашёл — сделаю, — она не церемонится с ним и на формальности этикета ей совершенно плевать. — Приятель посоветовал. — Кто? — Странно, ведь это он пришёл задавать вопросы. — Вы всех своих клиентов по именам помните? — посмеивается Тобиас, мягко увиливая от ответа. — Да, всех, — татуировщица оборачивается через плечо; у неё глаза — иголки для тату-машинки, ими она выбивает на его лбу матерное слово, по-крайней мере, Итон в этом абсолютно уверен. — Располагайся. Выбрал что будем делать, или по своему эскизу? — она отворачивается и натягивает латексные перчатки. — Мне понравилось это, — Тобиас сразу приметил череду черных квадратов в рамке, почуял, словно натасканный на добычу пёс. — Всё, что вывешено — готовые работы, я их не повторяю. Можешь выбрать что-то из каталога, — она стучит ногтем по увесистому альбому и двигает себе стул, чтобы сесть. — Жаль, здорово бы смотрелось. — Тебе бы не пошло, — твёрдо возражает она и смотрит пристально, сощурив раскосые глаза, — копам вообще не идут такие броские тату, на мой взгляд. — Ничего себе, да вы меня насквозь видите, — Итон старается выглядеть расслаблено и обворожительно улыбается. — У тебя разве что на лбу не написано. Если хочешь знать, ко мне уже приходила твоя коллега с вопросами по поводу моего клиента. Мне нечего добавить. Не трать моё время. — Замечательно, что мы друг друга поняли, но если серьёзно? Он был здесь неделю назад, может, теперь вам появилось что сказать? — Итон вроде бы и рад, что не придётся разыгрывать сценку из низкосортного спектакля, но настрой мисс Ву совершенно не внушает оптимизма. — Знаешь, почему ко мне обращаются за услугами снова и снова? — Потому что вы - отличный мастер, это же очевидно, — он многозначительно кивает на работы. — Я понимаю, почему вы приходите ко мне: я у всех на виду, но становлюсь незаметной, когда занята делом. Я могу ненароком узнать что-то личное, нежелательное, обычно клиенты обожают болтать без умолку, когда не ноют от боли, но я не слушаю их треп. Когда я работаю, мне интересен только звук машинки. Как думаешь, мне есть что сказать? — Очень жаль, — приторная улыбка сползает с лица и Тобиас вмиг становится мрачнее тучи, — чем скорее его изолировать от общества, тем меньше невинных людей пострадает. Увы, многие этого не понимают, пока их не коснётся, — он соскальзывает с комфортного кресла, всем видом демонстрируя разочарованность. Ждал ли он чего-то другого? Нет, не ждал, но и на столь категоричный отказ не рассчитывал. — Послушай, — она обращается ему вслед, когда Итон уже натягивает куртку, — я не владею никакой информацией. Эрик немногословен, мы говорим исключительно по делу. Он очень тщательно следит за своей речью, даже в разговорах по мобильному нет никакого подтекста. Я ничем не могу помочь. — Я оставлю свой номер, — Итон быстро черкает цифры, на выдранном из карманного блокнота листке, — мисс Ву, если будет, что сказать, я вас очень прошу, позвоните мне. Тобиас порой искренне ненавидит этот город, но чувство долга и надежда на то, что лучшие времена обязательно наступят, подначивают сержанта бороться и идти дальше. Он покидает салон, предварительно оплатив сеанс. Итон не любит быть в долгу. Тори тоже, впрочем, в долгу не остаётся, сминая в руке бумажку с номером и размашистым «Тобиас Итон», когда за посетителем закрывается дверь. Скомканный листок летит точно в урну. Подставлять симпатичного полицейского отчего-то совсем не хочется, но второй представитель органов за столь короткий срок — уже чересчур. Она раздумывает пару минут, прежде чем нажать кнопку вызова, напротив контакта «Эрик».

***

Приглушённые железобетонными конструкциями, до Хейес доносятся звуки шагов, а затем голоса. Они приближаются, останавливаясь совсем неподалёку; мужчины беседуют тихо, так, что ей слышны только обрывки фраз. Хейли напряжённо вслушивается, едва дыша, но непрекращающийся гул в голове так некстати засоряет эфир. — Не вижу смысла с ней возиться. Бесполезная трата времени. — Мы же договорились, что решать здесь буду я. Что до девчонки: любой вопрос можно уладить с помощью денег или грубой силы, дело разве что в количестве. — То есть, торговаться будем? Прекрасно, — мужчина чуть слышно матерится и сплёвывает сквозь зубы. — Ты не хуже меня знаешь, кто она. Эти не заводят преступные связи просто так, от хорошей жизни. Случаются моменты, когда либо ты душишь свою совесть, либо обстоятельства душат тебя. Приходится выбирать. — Не рассчитывал бы ты, что она станет девочкой на побегушках. Мы оба в курсе, что она не так давно пыталась засадить этого урода и у неё почти получилось, — в голосе говорящего неприкрытый протест и желание вскрыть пленнице горло немедленно. — Как думаешь, почему Эрик её не пристрелил до сих пор? Вряд ли по доброте душевной. Или ты не знаешь, как он поступает с людьми, которые ему бесполезны? — Уж получше тебя, —пережёванные слова, со злостью выплёвываются в лицо собеседнику, — но я не пойму, что ей помешает после всего попытаться засадить нас? — Пуля в башке. Угомонись уже, пристрелить девчонку всегда успеем. Ты хочешь получить голову этого ублюдка или нет? — Не нравится мне всё это. — Ты сам пришёл ко мне и я решил, что мы преследуем одну цель. Разница была разве что в мотивах и в наличии ресурсов для её достижения. Определись уже, будем мы работать, или мне найти другого человека? — Работаем. Замок щёлкает, подводя диалог к концу; дверь отворяется. После той вязкой вечности, проведённой в темноте, слабый огонёк в конце тоннеля подобен свету сотни прожекторов. Неутешительные процентов десять быстро перерастают в пятьдесят на пятьдесят, но «тебя Эрик порешит первым делом» возвращает Хейес на исходную позицию. Он беспощаден к предателям; она и так попадает в их число по блату. Стравить две враждующих стороны кажется очень хорошей идеей при правильной расстановке сил. Вот только силы эти совсем не равны, и Хейли склонна принять сторону победителя. Победителем, а не выжившим, ей бы хотелось видеть себя. Хейес буквально ломает от желания выиграть, наконец, дело, выворачивает конечности, как законченной наркоманке в ожидании новой дозы вещества. «Простите, ребятки, но Эрик мой», – приход обещает быть крышесносным. Растянуть время, вылезти из кожи вон, чтобы спастись, а дальше по ситуации — других вариантов Хейли не видит. Неимоверная слабость одолевает, ей не то что думается — дышится с трудом. Свет включённой лампочки слепит, выжигает сетчатку даже сквозь плотно сомкнутые веки. Хейес старательно делает вид, что едва пришла в сознание. Сценка удаётся на славу. — Хорошо поработал, — мужчина одобрительно хмыкает, оценивая труды своего помощника, — Понимаешь, почему ты здесь? — и она отрицательно машет головой, растрясая кисель, — Жаль, ты показалась мне умной девочкой. «Тебе не показалось», — смысл пребывания в этой дыре теперь предельно понятен и от абсурдности ситуации Хейли едва ли не прошибает нервный хохот. Её решили купить, да ещё и по оптовой цене, а ей только и остаётся, что торговаться. — Вам ведь нужен Эрик, да? — Вот видишь, всё ты правильно поняла. — Ну тогда вы зря стараетесь, — у неё подбородок дрожит совсем натурально и неподдельные слезы наворачиваются на глаза, — неужели вы думаете, будто ему есть какое-то дело до такой мелочи, как чья-то жизнь? — А ты молодец, не тешишь себя напрасными иллюзиями, мне даже начинает казаться, что мы сработаемся. — Раздаётся невыносимый скрежет — мужчина подталкивает ногой ящик и садится ровно напротив, закинув ногу на ногу. — То есть, вы не убьёте меня? — Хейес корчит из себя наивняк, хлопает глазами и раскисшие от слёз комки туши осыпаются на щёки. Ей не удаётся разглядеть лица мужчины, только очертания его фигуры и нервозную дёрганность в движениях. — Всё зависит только от тебя, — приторно милостивый тон разве что не встаёт костью в горле. — Что мне нужно делать? — Ему нужны мы, так что он придёт, нужно лишь выждать время, а тебе чуточку нам подыграть. А сейчас, чтобы не терять время зря, расскажи-ка нам, какую интересную информацию тебе удалось нарыть для него на нашу скромную компашку? — Нарыть? Но я ничего не рою, мы просто спим, вот и всё, — Хейес с трудом пропускает слова сквозь зубы, словно они осязаемые и тягучие, как куски глины. Они неприятны и вызывают желание обильно промыть рот водой. — Конечно, я не сомневался, что при твоей-то работе ты захочешь разобраться в недавнем происшествии. Извини за квартирку, кстати, — мужчина её не слушает, продолжая гнуть своё, — но искренне понадеялся, что мы сможем договориться. Ты ведь хочешь отсюда выйти? — Да, очень хочу. — Замечательно. Тогда рассказывай, зачем ходила к нему? — Я… Я не понимаю вопроса, — голос спотыкается, Хейес никак не может вспомнить, забрала ли ту чёртову папку с досье или оставила в клубе. Маска хорошенькой дурочки трещит по швам и вот-вот отвалится, обнажая её настоящую, совсем не заслуживающую помилования. Мужчина цокает языком и чиркает колесиком зажигалки. Маленького дрожащего напротив его лица огонька недостаточно, чтобы хорошо разглядеть черты, но он прятаться и не намерен. От потребности в никотине чешутся дёсна — Хейес втерла бы в них табак, лишь бы перестали так невыносимо зудеть. Она облизывает пересохшие губы. Впрочем, всё быстро отходит на задний план, когда лязгает инструмент в лотке — звук болезненно знакомый и не сулящий ничего хорошего. — Честное слово, я не люблю пытки, — совершенно будничным тоном выдыхает он, — кровопускания, крики и мольбы о пощаде — это давно для меня в прошлом. Но, к сожалению, порой это единственный способ. Только боль открывает человеку глаза. Боль отрезвляет разум, очищает от сомнений и ненужного мусора; боль показывает нам, насколько хрупким может быть наше тело, вынуждая дорожить каждым сантиметром кожи и каждой каплей крови. Хейли перестаёт дышать, слушая монотонный монолог и ощущает, как онемевшие пальцы рук медленно погружаются в ёмкость с прохладной жидкостью. Через несколько секунд она затравленно воет и перестаёт видеть что-либо из-за слёз, застилающих глаза плотной пеленой — жидкость невыносимо жжёт травмированные пальцы и, кажется, разъедает мясо до костей. — Ничего страшного, это насыщенный солевой раствор, скоро ты привыкнешь, — равнодушно поясняют ей. — Сосредоточься и придумай мне достойный ответ. В данный момент Хейес не способна сосредоточиться ни на чём, кроме сильного жжения, причиняющего жуткий дискомфорт и пронзающего повреждённые ткани сотнями мелких иголок. — Хватит. Прошу, хватит, — канючит она между всхлипами и пытается сжать пальцы в кулаки, причиняя себе ещё большую боль. — Соберись. Мне не хотелось бы, чтобы мой помощник начал использовать более изощрённые методы. Ответь на вопрос и я позволю промыть руки. — Да, я хотела знать, что за хрень произошла! — Вопреки всему, боль никак не способствует плодотворной работе головного мозга, зато она отлично развязывает язык. — Хорошо, продолжай. — Он сказал, что не при делах. Честное слово, он сказал, что не причём, — Хейес давится словами; собственный голос кажется ей чужим, далёким, словно она слышит себя из-под толщи затхлой воды. — Что ещё он говорил? — Ничего такого! — Ну хватит, — он даёт отмашку напарнику, поднимаясь на ноги. — Что ещё он говорил? — Сказал, что вы толкали наркоту в Ираке и ему было велено вас убрать, — выдаёт Хейес, как на духу — повторять ошибки ей совсем не хочется. – Это всё. — Он, конечно, не упомянул о том, что это он всё затеял? А когда запахло жареным, решил избавиться от нас по тихой грусти, но просчитался? — Это всё, я же сказала. — Знаешь, я думал мы подружимся и мне не придётся портить твои очаровательные пальчики, — тянет мужчина, — но потом я нашёл в твоей сумочке досье на моего друга, ныне покойного, и теперь немного огорчён сложившейся ситуацией, — слова летят ей в лицо, вместе с папкой. Хейес глядит, как листы разлетаются в стороны и осознаёт свой крах. — Вы убили его. — По документам, он уже давно был мёртв. — Совершенно верно, но факт остаётся фактом, — мужчина, наконец, выходит на свет и, приблизившись, мягко заправляет растрепанный локон ей за ухо. Хейес дергается в сторону, как от удара током, а он лишь кривит уголок рта и с неподдельным интересом рассматривает пленницу, сунув руки в карманы штанов. — Ты мне нравишься. Всё таки, Эрик никогда не окружал себя посредственностями. — Благодарю, — отнюдь не дружелюбно мычит Хейес в ответ и смотрит исподлобья волком, стараясь запомнить внешность мужчины в мельчайших деталях. К сожалению, на его лице нет никаких приметных ни родинок, ни шрамов, ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Его скорее примешь за обычного офисного работника, чем за преступника, стремящегося захватить власть в своей среде. Хейес известно, что с помощью дорожных камер найти человека сложно, но можно, а ещё, Хейес знает, что есть и люди, с успехом эти камеры обходящие. — Чтоб ты знала, причинить тебе боль — не было моей целью, это лишь вынужденная мера. Понимаешь? — говорит он так, как и мясник ласково треплет скотину по холке, прежде чем отвести её на убой. — Да, конечно, — она соглашается нехотя — огрызаться совсем не хочется. — Какова ваша конечная цель? Хочу понимать, что мне делать. — Подмять город под себя. Без своего лидера вся шайка-лейка развалится и пережрет друг друга сама. Хейес ошиблась: конкретно его намерения ясны и прозаично просты, он не ищет ни мести, ни возмездия, а возмущённый рассказ о том, как его обвели вокруг пальца — пыль в глаза. Он действует открыто, он уверен в своих силах и не сомневается в победе. «Очень зря», — думается ей. «Напарник» же — темная лошадка, предпочитает держаться в тени, скрывая лицо; очевидно, что власть не интересует его и, достигнув цели, он уйдёт, разорвав все контакты, и осядет где-нибудь далеко-далеко от погрязшего в преступности Чикаго. «Вот кому нужна месть», — Хейес ошиблась лишь частично. Тихий звонок её мобильного поджигает крохотный фитиль надежды в груди, но Хейли стремится скорее затушить огонёк — ложная надежда подобна опухоли, медленно разрушающей организм изнутри. — Номер не определён. — Это он, — хрипло выдавливает из себя Хейес, пытаясь спрятать звенящие в голосе слезы. — Скажи, что работаешь, если захочет встретиться — пусть подъезжает на третий склад в портовой зоне. Он не должен ничего заподозрить. Ляпнешь лишнего — башку разнесу, — от великодушного тона не остаётся и следа. — Слушаю. Сердце сжимается, пропуская удар, когда в динамике вместо ответа слышится оглушительная тишина. — Как твоё ничего, птичка? Как успехи в поисках? — знакомый голос резонирует от стен гулким эхом, а она беззвучно давится слезами и думает, что должно быть, совершенно спятила, потому что в голове не остаётся ничего, кроме: «Эрик, я такая дура, что не согласилась себя подвезти». Ведь всего этого могло не произойти, не будь она такой самонадеянной и упёртой. «Всего этого бы не произошло, не будь кое-кто таким мудаком». — Эй, что там у тебя со связью? — Тут херово ловит, я сейчас в жопе мира, пытаюсь работать. Что хотел? — Хейли старательно заталкивает в глотку рвущуюся наружу истерику. — Нужно увидеться, где ты? — Что за срочность? — Она тянет время, пытаясь хоть что-нибудь сообразить. С какой стати она так срочно ему понадобилась, Хейес сейчас мало интересует, на самом-то деле. — Обсудим это при встрече. — Тебе неймется? Хочешь поговорить о делах, или может..? — Совершенно по-блядски мурлычет она. — О чём ты? — спрашивает он озадаченно и Хейли прошибает мелкий озноб. Оружие давит в висок — чужое терпение утекает вместе с секундами тишины в динамике, что растягиваются в резиновую бесконечность. — Ты же знаешь, я не люблю болтовню, а предпочитаю сразу переходить к делу, — он хрипло смеётся, а Хейес теперь знает как это — умереть и воскреснуть за несколько секунд, — так что передай своим новым друзьям, птичка, что я уже заебался их ждать. Несчастный корпус мобильника разлетается на детали, встретившись с бетонным полом. Разъяренному мужчине этого мало — он вдавливает пяткой остатки экрана, превращая его в крошево и срывает с пояса рацию, рявкая в динамик: — У нас гости! — В ответ, словно в издёвку, оглушительно стрекочет автомат. — Вот же гнида! Не спускай с этой бляди глаз, я с ней сам разберусь! «Напарник» вооружается штурмовой винтовкой, пока очередь лупит по зданию. С потолка от гулкого взрыва сыплется бетонная крошка и Хейес делает для себя неутешительный прогноз: вскоре, здесь камня на камне не останется. «Третий склад в портовой зоне», — вспоминает она. Заброшенные промышленные здания в порту, всегда были хорошим местом для хранения и сбыта контрабанды оружия и похоже, она попала в одно из них. Как известно, пальба в таких местах не заканчивается ничем хорошим. — Он нас заживо похоронит, — нервно хихикает Хейли, — твой босс просто дегенерат. — Заткни пасть. Следующий взрыв раздаётся прямо над головой, сотрясает стены и осыпает макушку пылью. Хейес зажмуривается и инстинктивно пытается пригнуться, едва не выворачивая плечевые суставы; мужчина только стискивает пальцы на винтовке сильнее. Его рация потрескивает, а после, булькающий голос с той стороны отчаянно пытается что-то сказать, но несчастный заходится кашле и, вероятно, отхаркивает внутренности. Разобрать удаётся только жизненно важное слово «уходи», прежде чем рация замолкает снова. — Твои дружки уже мозги по стенам расплескали, наверное. Ххх-а. Вот ведь ублюдок, — Хейес с трудом понимает, смеётся она или плачет, только чувствует, как содрогаются плечи и грудная клетка ходит ходуном. — Какие же вы идиоты! Ощутимый тычок прикладом под дых, выбивает из груди последние запасы воздуха и без того исчерпанные истерикой. Она затихает, прекращается и пальба, сменяясь мертвецкой тишиной. — Пристрели меня перед уходом, а. Я всё равно не жилец. — Хейли затравленно хрипит, выравнивая дыхание и пытаясь совладать с болью. Самообладание нехотя возвращается к ней. — План ваш, в самом деле, был отстойный, а я бы умыла его по закону, рано или поздно, — она устало закрывает глаза — сил уже ни на что не остаётся. — Что ты сказала? — Что именно ты не расслышал? — Что значит, ты бы умыла его?! — он вцепляется пятерней в её спутанные волосы и вынуждает смотреть себе прямо в глаза. — Говори! — Это значит, что я не девочка на побегушках, тут ты правильно подметил, — Хейли хитро улыбается, не обращая внимания, что на обветренных губах лопаются заживающие трещинки. Она с трудом осознаёт, что происходит, когда освобожденные руки безвольно повисают вдоль тела; судя по звуку спешно удаляющихся шагов, мужчина оставляет её одну. *** — Где девчонка? — Не покидала периметр. — Держи, — Эрик перекидывает ремень СВД через голову и суёт оружие напарнику в руки, — я быстро. — Не гони, там ящики со взрывчаткой сейчас прогорят и рванёт вся эта богадельня! — Без тебя разберусь, — огрызается он и решительно шагает в едва занимающийся пожар. «Одна нога здесь, другая там», — Эрик усмехается незатейливой самосмейке и переступает порог. Мертва она или нет, Эрик оставить всё как есть категорически не может, только не в случае с Хейес. Эта сука живучее таракана и везучее блядской Фортуны, и он не успокоится, пока не убедится в полной остановке жизнедеятельности её организма. Он нашёл бы её не сейчас, так позже, и вытряс до последней буквы всё, что эта сука успела о нём наплести. «Враг моего врага — мой друг» — аксиома, доказанная вдоль и поперёк, и Эрик совсем не хочет, чтобы Хейес заводила таких «друзей» за его спиной. — Далеко собралась? Оставлять девчонку в живых — себе дороже, Эрик понимает это прекрасно, и Хейес понимает это тоже: она вмерзает ногами в пол, как только слышит его голос за спиной. После недавних событий, Хейли, казалось бы, ничем не напугать, но сейчас она парализована страхом и даже не чувствует боли, когда впивается пальцами в задники своих туфель. — Выход в другой стороне, — за его голосом прячется звук затвора. Хейес разжимает пальцы и лодочки со стуком падают на пол. Пары секунд заминки хватает, чтобы сорваться с места и нырнуть за стеллажи. Пуля, выпущенная вслед, вскользь процарапывает борозду чуть выше лодыжки, но Хейли плевать на боль и общую слабость в теле — адреналин крепко подталкивает тяжёлым сапогом в спину. Она перемахивает низкие ящики с маркировкой ручных гранат, когда пуля вгрызается в дерево, высекая веер щепок. Хейес настойчиво ломится к изъеденному ржавчиной металлическому листу, некогда бывшему дверью, в надежде, что там незаперто. Гулкий рокот взрыва, слизывающий ударной волной штукатурку со сводов башки — последнее, что она слышит и чувствует. Эрик не ждёт, пока рассеется дым и уляжется пыль — решительно шагает в едкое марево, прикрываясь рукавом куртки. Крошево оседает на плечах и забивает глаза, но он не обращает никакого внимания на столь мелкие неудобства, видя перед собой цель. Он отпихивает обломки фанеры носком ботинка и небрежно пихает девчонку в бок: она лежит ничком и признаков жизни не подаёт. Эрик придирчиво сканирует тело взглядом, не обнаруживая серьёзных повреждений, опускается на корточки и щупает пульс — жилка на шее слабо дёргается под пальцами. Блядски везучая, как он и думал. За припорошенной пылью и цементной крошкой копной, лица напрочь не видать; дулом пистолета он отодвигает прядь, поднимая в воздух белёсое облачко. На щеке, расчерченной дорожками потёкшей туши, бордово-фиолетовой кляксой расцветает гематома. — Что ж, похвально, но попытка не удалась. Чувство жалости ему не знакомо, но Эрик испытывает что-то отдалённо похожее, когда Глок находит её висок. Пристрелил бы раньше, да с девчонкой разделаться хотелось иначе; он рисковать любит, но предпочитает, чтобы этот риск был оправдан. Теперь их игра превращается в заведомо провальную лотерею. Палец жмёт на спусковой крючок.