Презумпция невиновности

В убийстве ради убийства, совершённом с холодным сердцем лишь из соображений здравого смысла, не может быть никакого удовольствия. Похоже на секс с недорогой проституткой — результат ты, гарантированно получишь, опустошив резервы, освободив нервы от груза, но морального удовлетворения он не принесёт, лишь между рёбер поскребётся желание поскорее избавиться от чужого тела под боком и запрыгнуть в душ. Когда ладонь не сотрясает отдача и звук выстрела не разрезает кисельную тишину замерших доков, Эрик даже выдыхает облегченно — чуть не погорячился. Он на всякий случай передёргивает затвор, прицеливается, чуть прищуриваясь, — снова ничего. Спусковой механизм безнадёжно заклинило. Эрик ругается себе под нос для проформы и оборачивается на шорох — это потревоженные крысы бегут прочь от опасности. «У неё есть доступ к полицейской базе», — заговорщическим шёпотом подсказывает внутренний голос, но Эрик понимает: дело не только в этом. Его запал перегорает, гаснет короткий фитиль гнева, и взрыва не происходит. — Эрик, пора валить! — за шипящим в приёмнике голосом напарника слышится отдалённый вой сирен. — Будешь должна, — он усмехается, почти ласково проводя ладонью по растрёпанным волосам. Может, всё складывается и к лучшему, но только не для неё.

***

Хейес приходит в себя, по прежнему не узнавая окружающую обстановку — это начинает входить в привычку, но уже не вызывает страха, только едкую как изжога, досаду. Она жива: «снова», только на этот раз конечности не обездвижены никакими оковами; наверное, последнее должно радовать хоть немного. — Очухалась, — Хейли вздрагивает, слыша такой знакомый голос за спиной, — у меня дохуища дел, так что слушай и не выебывайся. В твоих же интересах, — в словах не сквозит двусмысленностью, его тон — жёсткий наждак, которым он методично сдирает верхний слой её эпидермиса. — Для начала, я хочу знать, что ты наговорила своим новым друзьям обо мне. — Они толком ничего и не спрашивали, видимо, хотели поболтать с тобой лично. И они мне не друзья, — сухо отвечает Хейес, и глухая апатия толкает ее обратно в чёрную дыру сна. — Вот и хорошо. Раз уж вы не смогли найти общий язык — наш уговор останется в силе, но с одним маленьким условием… — нет, она не свободна — он только что защелкнул тяжелые кандалы на её щиколотках. — Ты не можешь удерживать меня здесь против моей воли. Это статья, — всё также бесцветно возражает Хейли, только под рёбрами теплится страх. День и ночь ощущать этот взгляд на затылке, мариноваться в яде, сочащемся из ухмылок-оскалов, пока тушка не станет мягкой и пригодной для принятия в пищу — перспектива так себе, но Хейес прекрасно понимает, что вряд ли у неё есть выбор. Она может, разве что, встать костью в горле, чтоб этот мудак подавился. Эрик мягко заходит сбоку, присаживаясь перед ней на корточки и кладёт ладони на сведённые колени, небрежно задевая сквозь драный капрон свежие ссадины. Он испытующе смотрит снизу вверх; приглушённый свет лаконичной настольной лампы заостряет и без того грубо вытесанные черты лица. — Ты жить хочешь? — в голосе Эрика привычное непрошибаемое безразличие, ледяное, пугающее. — И ещё одна, — Хейес глядит на него с долей презрения, но попыток отодвинуться отчего-то не делает. Радужки его глаз состоят из шариков ртути и, вероятно, ядовитыми парами она надышалась до помутнения рассудка. — Обрати внимание: я не говорил, что убью тебя, а вот твои новые друзья — обязательно. Это не просто кучка бандитов, а обученные бойцы, притом, обученные достаточно хорошо, раз положили троих моих ребят. Так что я не могу допустить, чтобы такой ценный источник информации снова попал к ним в руки. Наверняка, они уже ищут тебя — такие свидетели не нужны никому, но можешь сказать мне спасибо — тебе здесь ничего не угрожает, — он издевательски растягивает слова, улыбается, и за эту улыбку Хейес от всего сердца хочется съездить ему по роже, отвесить пощечину звонкую, совершенно женскую. — Так что чувствуй себя как дома. — Спасибо сказать?! — тупая злоба вытесняет из груди воздух; Хейли осознаёт, что выглядит жалко, давясь словами и силясь выплюнуть свою ненависть. — Да пошёл ты! Она не сразу замечает, что уже стоит на ногах, что лицо пышет жаром, только нестерпимое желание выгрызть, содрать с усмехающегося лица эту наглую маску сверлит темечко, превращая мозги в бесполезную кашу с осколками черепной коробки. Пульсирующая боль в висках заставляет сдавленно взвыть, в глазах темнеет от резкого подъёма и Хейес непременно бы грохнулась, если бы крепкие руки не подхватили её под локти, не давая поцеловаться с паркетом. От уже знакомого древесно-фруктового голова идёт кругом ещё больше прежнего, Хейли чувствует легкую тошноту, сопровождающую нарушение работы вестибулярного аппарата, когда Эрик с силой толкает её обратно в кресло, вышибая из лёгких воздух. — Ну, хватит! Мне возиться с тобой нахер не всралось. Однако же, у нас был уговор, а нарушать уговоры я пиздец как не люблю, такой вот у меня принцип. Так что-либо ты меня сейчас выбесишь и я тебя так и быть пристрелю, либо тихо-мирно делаешь своё дело и валишь на все четыре стороны, — он грубо ставит её на колени перед сухими фактами: будешь послушной — будешь жить, вроде понятно. — А вот теперь, ты мне совершенно точно угрожаешь, — говорит она без вызова, даже принимая это как данность. — О, а ещё ты стрелял в меня, — будничным тоном констатирует Хейли и зевает в кулак. Вгрызаться зубами в жизнь больше не хочется; Хейес хочется, чтобы от неё, наконец, отъебались. Всё же, она добавляет для порядка: — Тебе это с рук не сойдёт. За Эриком не заржавеет и он вынимает из кармана мобильный, небрежно швыряя ей на колени. — Может, перейдёшь уже от угроз к делу? Вызови копов, давай, — он провоцирует, подначивает, разве что не тычет под рёбра каким-нибудь прутиком, как подопытному зверьку, загнанному в угол клетки. — У тебя ведь теперь достаточно оснований, чтобы закрыть меня, можешь даже и это на меня повесить, — Хейли замечает, что пальцы аккуратно перебинтованы, когда он берёт её руку в ладонь, с нарочитой нежностью поглаживая большим пальцем запястье, — но ты не сделаешь этого, ты так не работаешь. Ты ведь такая умница, выполняешь свою работу, как никто не может и с чистой совестью считаешь себя лучше других. Да, так и есть: идеальный послужной список, ни одного проигранного дела, а тут я. Вроде бы каждая собака знает, кто я такой, но ох уж эта чёртова презумпция невиновности, да? Ответь себе, что тебя бесит в этой ситуации больше всего? Факт того, что я злодей, заслуживающий наказания, или то, что я наступил на горло твоему эго, заставив всех усомниться в твоей безупречности? Ты же любишь правду, так вот тебе правда: тебе просто посадить меня мало — ты жертвой быть не хочешь, а хочешь моей безоговорочной капитуляции, хочешь вывалить всю мою подноготную, чтобы доказать всем и каждому, что у тебя кишка не тонка. И плевать тебе, сколько людей пострадает, прежде чем ты достигнешь цели и, чёрт возьми, мне в тебе это так нравится. — Ненавижу тебя, — в грудной клетке бурлит кипяток, Хейес сквозь зубы выдыхает горячий пар, чтобы дурную башку не снесло к херам. Как же мало ей надо, чтобы выйти из себя. Больше добавить нечего, потому что, как ни прискорбно, Эрик чертовски прав — это бесит более всего остального. — Я тебя тоже, — пожалуй, самое искреннее, что когда-либо срывалось с его языка. Им, наконец, надоедает бодаться. У Хейес всё внутри выкипает, остаётся лишь ухающая как пустой ржавый чайник, пустота; Эрик маячит на периферии, собранный, молчаливый, Хейли осторожно глядит на него из-за плеча. — Мне нужно к брату, — она нарушает тишину первой. — Сомневаюсь, что он обрадуется, увидев тебя в таком виде, — Эрик бегло осматривает её сверху вниз, задерживаясь на разбитом лице. — Выглядишь так, как будто тебя катком переехало. — Я не стану ничего делать, пока не увижу Питера и не буду уверена, что он в порядке, — глухо отзывается Хейес, упорно настаивая на своём. — Он совершенно точно будет не в порядке, если ты сейчас привлечешь к нему внимание своими визитами. И с чего ты взяла, что можешь ставить мне условия? — Мы же теперь одна команда, — язвит она в ответ, но в словах Эрика находит смысл. — Хорошо, сформулирую вопрос по-другому. С чего ты взяла, что мне не насрать? — Он умудрился обдолбаться, находясь в клинике. Его выпрут оттуда, если я не решу этот вопрос. Эрик… — слово «пожалуйста» пропарывает связки ржавым гвоздём; гордыня неуместна, когда дело касается семьи. — Я должна выяснить, где он достал вещества. — Нужно нехило поднапрячься, чтобы протащить дурь в клинику, — он едва сдерживается, чтобы не расплыться в самодовольной улыбке. Боль и растерянность, отражающиеся на когда-то красивом лице, тешат Эрика больше, чем потешила бы сквозная дыра во лбу. — Не мог он сам это сделать. — Значит персонал подсобил. Обычное дело, — он сеет зерно подозрений в её мозгу, зная, что оно прочно обоснуется в организме носителя и извлечь его будет практически невозможно. — Зачем это им? — вот, пробивается первый росток. — Откуда мне знать? Ты же умная девочка, вот и подумай. И Хейли думает, замолкая, и буравя отсутствующим взглядом паркет. — Быстрее закончишь, быстрее увидишь брата, — Эрик обрывает логическую цепочку, выстраивающуюся в её голове, в месте, где Хейес предлагают «сотрудничество». — Интересно знать, как мне найти кого-то, находясь в четырёх стенах и без крупицы какой-либо информации? — В телефоне есть фото, ноутбук на столе. Разберёшься. Она принимается шарить ладонью по гладкой поверхности кресла, находя мобильный под задницей. — Как я должна была с него позвонить, если здесь симки нет? — вопрос, скорее, риторический, уходит в пустоту. — Это что, труп?! — Мы взяли его как информатора, но этот ублюдок сдох по дороге, — Эрик равнодушно пожимает плечами. — Я подумал: какая разница, ты всё равно сможешь пробить его морду по базе. — Потрясающе, — возмущённо выдыхает Хейес. — Ты просто сраный гений. Повисшую в комнате тишину разрезает телефонный звонок; Эрик ограничивается короткими фразами, взмывающими к высокому потолку. — Хорошие новости для тебя: я вернусь не скоро, — сообщает он, надевая куртку. — Не вздумай чего-нибудь учудить, мои парни будут присматривать за тобой. И приведи себя что ли в порядок, смотреть тошно. — Тебя забыла спросить, — огрызается Хейли в уже закрытую дверь. Панорамные окна заливают потоки воды, льющейся с сереющего неба, размывая ночные огни Чикаго в сплошную грязную кляксу. Время медленно близится к рассвету. Железобетонная клетка высотки иллюзорно открыта, но выхода из неё нет.