***
Юра лежал на незаправленном с самого утра диване и мечтал о конце этой чертовой недели. В углу валялась спортивная сумка, со всей силы брошенная туда пинком. Он быстро раздражался, приходил в ярость, выплёскивал свою злобу и желчь на окружающих и также быстро успокаивался, оставаясь один на один со своей глухой бестолковой усталостью и некой пустотой. Сейчас ему было наплевать совершенно на всё. "Этот пиздец не может продолжаться долго. Как там обычно? Чёрная полоса — белая полоса, верно?" — мысленно пытался ободрить себя Плисецкий. Этот дом он ненавидел всеми фибрами души. Каждый раз подходя к подъезду, Юра тяжело вздыхал и останавливался на несколько секунд, молясь всем богам, чтобы дома никого не было. Квартира — другое дело, она была большая, светлая, чистая. Понятия "дом" и "квартира" отличались значительно. Он помнил, как в первом классе аккуратным почерком писал сочинение на тему "Что такое дом?". Тогда он написал, что это "то место, где тебя любят, ждут, место, где тебе рады и куда ты сам рад приходить, несмотря ни на что". Его дом был в Москве. Сам город он терпеть не мог. Его раздражал вечный шум, вечные толпы народа, вечные пёстрые вывески, вечный пафос. В этом плане Санкт-Петербург подходил ему куда больше. Холодная красивая северная столица с потрясающей старинной архитектурой и отвратительной непредсказуемой погодой. Он сам был как Петербург. Но в Москве жил дедушка, единственный по-настоящему родной человек. В Москве был старенький бирюзовый автомобиль, советская примитивная и простая мебель, толстые книги с пожелтевшей бумагой в жёстких тёмных переплётах, чёрно-белые выгоревшие фотографии, включенное радио, про которое в современном мире все забыли, дедушкины пирожки и запах благородной старости, как иногда шутил дедушка. В Петербурге была мать, сестра и отчим — его личные причины для бесконечных агрессивных выпадов. Однако он считал свою жизнь прекрасной, куда лучше, чем у большинства, ведь его жизнь была на льду, на соревнованиях, в перелётах, на тренировках. Он презирал слабость, презирал свою слабость и жалость к себе в подобные моменты. "Чемпионы так не делают. Чемпионы не закрываются в комнате, прячась от матери и канадского настырного придурка." Юра нахмурился и встал с дивана. "Я должен быть сильнее этого. В конце концов, осталось всего три года, а дальше я свалю из этого Цирка Шапито и мы никогда не увидимся. Разойдёмся, как в море корабли. А Леруа пусть живёт, раз матери так хочется. Неделя — всего ничего, учитывая, что мне сидеть с ним не 24/7, а терпеть только с утра и вечером. Мне не привыкать." Он уже подошёл к двери, когда на всю квартиру раздалась до тошноты раздражающая фальшивая мелодия звонка.***
— Милый, познакомься, это Джей-Джей, друг Юры, — второй раз за день Леруа стало неловко. Перед ним стоял высокий мужчина лет сорока, всем своим видом показывая, что он — человек солидный. Короткая стрижка, сдвинутые к переносице брови, строгий, даже порицающий взгляд и массивная величественная фигура. Мужчина протянул широкую ладонь Джей-Джею, и тот, вскочив с дивана, пожал её и громко поздоровался по-английски. Мужчина равнодушно кивнул. "Это его отец?" — парень смерил хозяина дома недоверчивым взглядом. В нём не было ни одной знакомой черты. Конечно, сразу было понятно, что Юрий внешне похож на мать, но не может же быть так, чтобы абсолютно ничего. Даже этот холодный взгляд разительно отличался от не менее холодного взгляда Плисецкого. — Что сегодня на ужин? — спокойно спросил он у жены и, по дороге развязывая галстук, гордо прошествовал на кухню. — Суп. Джей-Джей, милый, пойдём ужинать, — женщина улыбнулась канадцу и жестом показала ему направление. Кухня была небольшой, но довольно уютной и современной. Посреди комнаты стоял массивный круглый стол из тёмного дерева, не совсем вписывающийся в интерьер. На нём лежала чистая, только что отутюженная белая скатерть с какими-то незамысловатыми узорами. — Мне помочь? — добродушно спросил Джей-Джей, желая хоть чем-то быть полезным женщине, которая дала ему возможность на целую неделю остаться рядом с человеком, имя которого давно засело в голове. — Нет, нет, садись. Юра, Настя, идите ужинать, — женщина суетливо накрывала на стол. Её муж молча рассматривал Джей-Джея. Английского он не знал даже на элементарном уровне и ничему учиться не собирался. Он был консервативен и упрям в своих суждениях. Настя вприпрыжку вбежала на кухню и села рядом с гостем, не отрывая от него живых карих глаз. Юра зашёл на кухню только после того, как наполовину съеденный суп начал остывать. Зашёл молча, умышленно не поздоровавшись. — Ну, наконец-то вылез, — мужчина усмехнулся, а Юра угрюмо уставился в свою тарелку. — Как дела? — Юра промолчал. Он гордо прошествовал к столу и с презрением прошипел Насте тихое: "Подвинься." Джей-Джей с интересом наблюдал за ним. Подросток нахмурился и заправил выбившуюся прядь светлых волос за ухо. — Эх, подстричь бы тебя. Ходишь как баба, — Юра молчал, но Леруа прекрасно видел, как в изумрудных глазах отразилась ледяная ненависть, взгляд безумно ему знакомый. Джей-Джей всматривался в лицо мужчины, пытался разглядеть какие-то подсказки, зацепки, понятные только ему. Он был ему неприятен, но что-то в его голосе, интонации, взгляде заставляло Леруа смотреть внимательнее. Даже не зная языка, Джей-Джей понял — он провоцировал Плисецкого. Ужин сопровождался то звенящей тишиной, то колкими наигранно весёлыми репликами хозяина дома. Атмосфера становилась всё напряженнее, Юрий начал давать краткие и не очень вежливые ответы, защищался. "Это у них так принято?" — Знаешь, вот я в твои годы не был таким. Возьми на заметку. — Плевать я хотел, что ты делал в мои годы, — Юрий раздражённо откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. — Чего ты ко мне прикопался? Тебе заняться нечем? — Аккуратнее. Я, между прочим, даю тебе советы на будущее, чтобы из тебя получился нормальный человек. — Если ты решил меня повоспитывать, ты принял неправильное решение. Нравится кого-то дрессировать — дрессируй своих нытиков на работе, ну или собаку себе купи и съедь вместе с ней в другую квартиру, а лучше в другой город, — в его глазах вновь заиграли блики, а зрачки резко сузились — верный признак того, что провокацию пора заканчивать, иначе окажешься в больнице с ноющей болью в челюсти. Джей-Джей заканчивал свою игру здесь, не доводя до конца. — Знаешь, я долго думал, кого ты мне напоминаешь, — в карих глазах мужчины блеснул недобрый огонёк. — Кота. Знаешь, ничего из себя толком не представляющее животное, которое возомнило себя непонятно кем только из-за того, что хозяева всё ему прощают и умиляются, — стул с грохотом отлетает в сторону, Плисецкий рывком оказывается возле мужчины. Он с яростью и нескрываемой ненавистью смотрит на него снизу вверх. Настя испуганно притихла, схватив Джей-Джей за руку. "Вот кого он мне напоминает. Меня," — с ужасом проносится в голове канадского фигуриста. — Прекратите немедленно! — женщина встаёт из-за стола. — Юра! Хватит! — Какая же ты самовлюбленная лицемерная мразь, — шёпот. Снова шёпот, но совсем не такой, какой нравится Жан-Жаку. Ему нравится всплеск мимолётного раздражения, вызванного очередной глуповатой шуткой или подколом. Сейчас Плисецкий говорит сдавленно, но невероятно серьёзно, пугающе жёстко. — Ты считаешь себя богом, хозяином дома, да? Так вот знай, ты ничего не стоишь, абсолютно ничего. Даже чёртов Леруа чего-то да стоит, а ты просто мусор. Тебе нравится сравнивать, да? Строишь из себя великого психолога, блядского Фрейда?! Да ты здесь до сих пор находишься только потому, что она этого хочет. Ничтожество, гордишься тем, что когда-то в каком-то лохматом году закончил универ? Да ты даже работу себе найти не мог, пока она тебя не подобрала и не пристроила! Ты как эти тупые мелкие шавки, которые только лают, постоянно лают, раздражая всех окружающих, мол, посмотрите, я же собака, хотя даже хозяина защитить не могут. Ты постоянно тыкаешь в меня своими ничтожными фактами твоей скудной биографии. Ты не замечал, что я всегда молчу, когда ты это делаешь?! Не знаешь почему? Да потому что тыкать людям своими бумажками, медалями, стекляшками в лицо — низко и отвратительно. Я бы может не так бесился, если бы ты хоть чем-то на деле отличался от ёбаного фикуса, но нет, ты ничего не можешь. Ты можешь только болтать, постоянно зудеть, пускать песок в глаза о том, какой ты ахуенный, но нет, смирись, ты — ничтожество. Знал бы ты, как я тогда разочаровался в ней, когда она нас познакомила. Да я бы давно хлопнул дверью, ты бы меня никогда здесь не увидел, если бы только по твоим любимым бумажкам я не зависел от вас. Но вспомни на секунду, что это ты зависишь от меня. Ты даже не в состоянии оплатить налоги, — свой монолог он высказал быстро, на одном дыхании, выплёскивая всё своё презрение, накопившееся далеко не за один день. Он отпускает ворот футболки и гордо разворачивается в сторону Леруа. Светлые прямые волосы почти касаются плеч. Цвет его глаз становится каким-то невероятным, глубоким, почти синим. — Пошли. Ты же хотел посмотреть Питер.