DA драбблы

Ей шестнадцать, когда опекуны — как позже окажется, дядюшка-игрок и тетушка, которая жаждет добраться до семейных украшений предыдущей леди Тревельян — вызывают ее в кабинет. Слуги болтают о богатом купце, что увидел ее случайно на пристани. Слуги болтают, что он хорош собой — высок, статен, темноволос и готов на многое, чтобы обрести ее в качестве своей жены. Слуги много что болтают. Малика не уверена, стоит ли верить их словам хоть на медяшку. Но перед дверями кабинета она замирает, вытирает потные ладони о платье, надеясь, что на скучной серой ткани не останется следов от потных ладоней. Она поправляет темную косу дрожащей ладонью и надеется, что выглядит достойно. Ей нужна секунда, чтобы перевести дыхание. Тогда-то она и слышит развязное и полупьяное: — Вам всё равно не нужна девчонка. Или я не прав? Она ждет, что тетушка опровергнет — она же так любила свою племянницу и всегда дарила ей лучшие ленты для волос! А дядюшка? Тот столько раз хвалил ум подопечной, когда она в очередной раз обыгрывала его в шахматы. Он должен что-то сказать. Должен! И он говорит: — Вы правы. Она нам не нужна. Малике кажется, что ее ударили — больно, как в детстве, когда она дралась с дворовыми мальчишками, а батюшка позже отчитывал, что нельзя лезть в драку, не зная своих преимуществ и слабостей противника. Тогда он подарил ей кинжал и приказал лейтенанту своей стражи научить его бросать. Отец умер через год. А дядюшка отобрал кинжал и вручил ларь для рукоделия… Создатель… как же мерзко…        Ей семнадцать, когда она оказывается в Среднем городе — квартале купцов, где особо не спрашивают. Нянюшка Нэлл гладит ее по волосам и обещает, что у нее вся жизнь впереди, что можно всё поправить и жить дальше, что всё будет хорошо. Будет ли? Малика смеется. Да, у нее впереди вся жизнь, ей всего семнадцать, она замужем за человеком, которого видела раз в жизни, но с которым успела провести ночь и ребенка которого она носит под сердцем. — Отдадим в приют, — говорит нянюшка, — а потом вы заживете старой жизнью, госпожа. Как хорошо-то, что ваш поздний срок совпал с периодом затишья в этом гадючнике. Да и всегда можно сказать, что вы ездили отдыхать, да. Малика кладет ладони на живот и кивает словам няни — ритмично, машинально и не соглашаясь внутренне ни с одним из этих слов. Снова выходить замуж по указке родни не хочется. Ребенок в животе — крошечный и живой, но уже сильный, уже Тревельян. Как его отдашь? Но пока ни тетушке, ни дядюшке, ни приставленной ими нянюшке знать не нужно.        Ей восемнадцать, когда она впервые крадет. Молоко пропадает слишком быстро, а тетушка и дядюшка заботятся исключительно о том, чтобы она не появлялась в Верхнем городе, оставаясь в том домике в Среднем, выбиралась на балы, не голодала и достойно там выглядела — о том, чтобы выделить ей хотя бы медяк из тех средств, что завещал батюшка, речи даже не идет. Она фактически не замужем, у нее на руках маленькая Найла, а бороться против влиятельного рода трудно. Даже, если это был твой род. Кажется, опекуны надеются, что она сама откажется от дочери, отдаст ее в приют и попросится обратно домой. Конечно. Чтобы ее опять продали какому-то богатею, который — опять — может оказаться мошенником и — опять — украсть ценнейшие драгоценности из семейного хранилища. Малика усмехается, поправляет шляпку и совершенно бесцеремонно крадет с прилавка яблоко — ну кто заподозрит в подобном богатую горожанку? Следующим она крадет нож. Руки помнят, но вспоминается через болезненные порезы.        Ей девятнадцать, когда ей предлагают «работу». Наверное, это недостойно аристократки, но и кто на нее подумает — бледная немочь Тревельян смотрит своими оленьми глазами и кажется хрупкой и беспомощной. Ну как ее свяжешь с тем, что кто-то украл фамильное колье из сейфа? Она даже этот сейф найти не сможет… тем более вскрыть замок отмычкой и обойти все хитроумные ловушки. Ее «работодатели» побеспокоились о том, чтобы она смогла. Им нужен человек, вхожий в знать Оствика. Малика подходит.        Ей двадцать, когда она начинает «работать» самостоятельно. Конечно, она не берется за что-то крупное — так, по мелочи. Всё же страшно играть в подобные игры без прикрытия со стороны, без понимания, что тебя вытащат в любом случае — пару раз ее чуть не ловили, но «работодатели» ловко подсовывали ей помощников. Одной страшно. И странно. Малика всё же работает. И попадается. Тогда она впервые убивает, смотрит на свои окровавленные руки, проверяет пульс убитого стражника, падает на колени прямо в лужу крови и начинает пронзительно верещать и рыдать. Ее, конечно, ни в чем не подозревают, а «высокого брюнета» ловят по городу еще трое суток. Малика мысленно извиняется перед всеми высокими брюнетами и возвращается домой, к дочери. Теперь она учится не только защищаться с помощью ножей, но и убивать.        Ей двадцать один, когда в высшем свете начинают шептаться про то, что она старая дева. Малика начинает посещать Храм. Она преклоняет колени перед статуями, проникновенно и громко читает отрывки из Песни Света, а после громко вопрошает у Сестер, как трактовать то или иное писание. В Высшем Свете успокаиваются — они понимают, что Малика решила посвятить себя служению Андрасте. Точнее, этот слушок распространяют друзья из «низов». Малика начинает говорить с блаженной улыбкой строками из Песни Света и сетует, что дядюшка и тетушка так рьяно следят за тем, чтобы она бывала на всех светских мероприятиях. Опекуны скрипят зубами, но заставлять ее не пытаются — документы о бракосочетании Малика давно выкрала и намекнула родственникам на это. Попытаются принудить ее к браку или тронуть ее дочь — об их опрометчивом поступке узнает весь высший свет, а она еще и плакать будет, что ее, невинную девицу, отдали на растерзание и поругание какому-то прохвосту! И уйдет в монастырь, потому что этот свет ей более мил не будет! Конечно, в этом случае всё ее наследство отойдет Церкви. Так что опекуны не трогают ни Малику, ни Найлу.        Ей двадцать два, когда нянюшка Нэлл спасает Найлу от покушения на жизнь. Опекуны всё же решились действовать. Малика долго пытается привести мысли в согласие, бродит по своей тайной захоронке, куда пришлось притащить дочь с нянюшкой, старается не думать о том, что она притащила свою маленькую девочку в Трущобы, а визг за плотными ставнями издает не свинья, а какой-то идиот, которому не повезло попасть под нож местной кодле. — Так ты за меня? — наконец спрашивает она у Нэлл. Та смотрит на нее сверху вниз, несмотря на то, что сидит на лежанке подле спящей Найлы и сообщает: — Я — за эту малышку. Покуда вы желаете ей добра, леди Тревельян, я буду помогать вам. Малика не спрашивает, что такого Нэлл разглядела в ее дочери теперь, если весь первый год жизни той твердила о приюте так часто, что первым словом Найлы стало именно «приют». Но на душе становится как-то спокойней. А. Да. Тетушка умирает. В муках. От лихорадки из Ривейна. Дядюшка намек понимает.        Ей двадцать три, когда она соглашается приехать на Конклав. Выбора-то особого нет. Леди Тревельян зарекомендовала себя благочестивой последовательницей Андрасте в глазах высшего света. Кто хотел видеть больше, тот знал, что она могла и за себя постоять, и пошпионить на благо родного города, и получить за это неплохой гонорар. Именно это выдали ей в завуалированной форме на встрече с главой службы безопасности Оствика. Некстати этот Защитник разжег костер войны. Ох, не кстати. — Мам, ты скоро вернешься? — спрашивает Найла, глядя на нее большими глазами — словно испуганный шумом олененок. — Как можно скорей, родная, — кивает Малика, а внутри что-то сжимается — ложь, ложь, ложь. Вообще, на Конклаве обещает быть такая заваруха, что не факт, что она вообще вернется.        Ей двадцать четыре, когда она возвращается из Редклиффа, всё еще не зная, попытаться помочь магам, попавшим в ловушку гения из Тевинтера, или плюнуть и обратиться к храмовникам. На ней — много пыли и грязи, а пахнет от нее по большей части лошадиным потом. Желание вымыться почти нестерпимо, и если бы был демон чистоты, то она, вероятно, давно бы заложила ему свою душу. — Вы это, Босс, — останавливает ее громкий шепот Быка, — осторожней, а то тут мини-босс бегает. Малика слишком устала, чтобы разгадывать шарады. А потом она слышит крик: — Мама! И ловит дочку в объятия. Плевать, насколько она устала. Нэлл рядом ворчит и пеняет за то, что Малика и тут куда-то влезла, мол, мало ей было «работы» в низах, так еще и Метку получила, дыру в небе взялась латать, да Вестницей нареклась. — Мама, — шепчет Найла, — ты обещала скоро. Ты не приехала, и мы приехали. — Я рада, олененок, — сообщает Малика. — Держи. Неси в дом. И вручает дочери свои кинжалы. Нэлл серьезно следит за убегающей девочкой и шепчет: — Дядюшка ваш… Нас спасали пару раз… друзья ваши… из низов. А потом я подумала — всё равно пропадать. Так хоть поближе к вам. В то, что они не выживут, и Нэлл не верит. Мило.        Ей всё еще двадцать четыре, когда приходится прикрывать отступление остальных. Лелиана лично берет Найлу за руку и обещает ей рассказать самую страшную сказку, какую знает, если она сейчас пойдет с ней. Жозефина напоследок сжимает пальцы Малики и обещает, что они позаботятся о маленькой Тревельян. Каллен только кивает. Кажется, у него слов нет. У Малики тоже нет. Цензурных. Материться хочется от души, потому что всё происходящее — немного слишком для нее. Храмовники, одержимые красным лириумом, превратившиеся в тварей, лезут со всех сторон. Некоторое время ей помогают, а после Малика машет — уходите, уходите! Им нужна я! Действительно. В сторону ее отступающей команды не бросают даже взглядов — что уж говорить о стрелах, а? Малика не возражает. Каждый из них пообещал приглядеть за Найлой. Даже, если она погибнет… Без «если». Огромный дракон шансов точно ей не оставит.        Ей двадцать пять, когда Варрик зовет ее на стену. У Малики глупо от волнения потеют ладони, и она вытирает их об ткань штанов, надеясь, что следов не останется. Скайхолд прекрасен, а Найла уже сейчас под смех приглядывающего за ней Быка полезла в развалины конюшни. Нэлл что-то привычно ворчит и строит слуг — ее право признают отчего-то все. Советники советуют и занимаю места, а Малика… А Малика готовится встретиться с легендой, с человеком, который трудом и хитростью заработал деньги, чтобы пуститься в легендарный поход по Глубинным тропам… — Инквизитор, познакомься. Это Хоук. Защитник Киркволла. — Вот только я этот титул больше не использую. Сначала она узнает голос. Потом — понимает, откуда пятьдесят золотых и на что пошли деньги от продажи семейных драгоценностей Тревельянов. А уже после этого разбивает Хоуку нос. Что дальше? Малика пока не уверена. В планах на ближайшее будущее — ударить Хоука в пах. Дальше — пить в таверне. Потом — убить Корифея. И Хоука. Как-нибудь.