Джакомо Джироламо Казанова шевалье де Сенгальт Июнь 1797.
Солнцепек того дня достиг своего критического апогея, и наступило привычное венецианское безветрие. Кто-то предпочитал переждать жаркую субботу в домах, а кто-то назло невыносимой духоте, выбегал к своим гондолам с желаньем заработать. Ведь странники, авантюристы и просто "перелетные" путешественники всегда наводняли Адриатическую лагуну. Я любил производить впечатление на чужеземцев, изображая из себя потомственного князя, чуть ли не близкого родственника самого Дожа. Итак, мои хитроумные планы, с целью обвести вокруг пальцев своих новых знакомых, привели меня не в мою собственную хижину, куда я их опрометчиво пригласил, а в дом барона Дюбуа, французского аристократа, иногда навещающего свои местные владенья. Его резиденция месяцами пустовала, и лишь раз в неделю прибиралась приходящими слугами, которые на совесть отчищали полы и мебель от пыли и грязи проникающей сквозь щели. Я часто втихаря забегал туда, чтобы просто побродить по просторным коридорам и повосхищаться полотнами великих художников, прикованных к стенам и оттуда надменно поглядывающих на меня, словно говоря: "смотри, лицедей, смотри, но не смей трогать, ведь ты птица не нашего полета". Меня злило, но и завораживало одновременно, то, как неуверенные штрихи, нанесенные трясущейся рукой пьяного художника, невольно превращались в шедевр современности. Я и сам баловался рисованьем, пропадая на чердаке часами и борясь со своими навязчивыми музами. Но мне было далеко до них и с этим было глупо спорить. Хотя я никогда и не спорил в заведомо проигрышной ситуации. Напротив, я подстраивал свое личное мнение под общепринятое, при этом учитывая укорененные в народе вкусы и их интеллектуальные статусы, чтоб в итоге казаться своим среди чужеродного общества. Под этим показным признаньем я иронично и тонко навязывал им свою точку зрения, но не только потому, что в глубине души мне претило разделять всеобщее мнение, и я изображал из себя кого-то важного, но и для того, чтоб однажды все они добровольно начали разделять мое, гораздо более обоснованное понимание бытия.
Я чувствовал, что цивилизация развивается, но при этом людской род деградирует в плане эрудиции. У знати есть возможности учиться, но их наводняет лишь лень, а богатые купцы постоянно не находят время на образование, тогда как бедняки мечтают познать азы философии и математики, но увы не имеют возможности. Мне повезло, я годами путешествовал по Европе и щелкал, словно орешки одну науку за другой. Мое мировоззрение расширялось, и в этом круговороте я постигал не только знания предков, но и обобщал их, вынося собственное мнение, словно открывая что-то новое, скрытое под всей этой исторической мишурой несогласованной между собой самоуверенной невнимательностью ученых мужей. Я легко и ненавязчиво играл свою роль, очаровывая всех без разбору, и редко у кого возникало сомненье, что я не тот, за кого себя выдаю. Но Доктор и Донна были не так просты, как показались мне на первый взгляд. Стоило мне только назвать свое имя, как они начали смотреть на меня так, будто знали о моей жизни все, особенно Он, болтающий без умолку мужчина в коричневой накидке, так странно и почти до ошеломляющей невозмутимости похожий на меня. Хотя со слов моей бедной маман, отец любил гулять налево и вполне мог настрогать мне целую вереницу внебрачных братьев и сестер...
Эта неожиданная встреча уже с той секунды перевернула мой мир, как я увидел рыжеволосую женщину, одетую как свободолюбивая куртизанка, но действующую как борец за права женщин и я понимал, что ей не нужна была моя помощь, но инстинкт сработал молниеносно и я вступился за нее, как настоящий джентльмен. A потом появился ее спутник и я отвлекся его лицезрением, словно смотрел в искажающее образы зеркало, конечно, он был намного бледнее меня и одет как бродяга, но его возраст, лицо и плебейская худоба делали его почти что моей копией. Сей факт раздражал, но и раззадоривал мое врожденное любопытство. Поэтому меня не злило его быстрое разоблачение моего происхождения, бесило лишь то, что этот таинственный наглец не пожелал представиться сам. Его короткое «просто Доктор» не удовлетворило мое изнывающее любопытство и если бы не Донна с ее оригинальным в моем понимании поведеньем, я бы не отстал от таинственного двойника и выведал бы всю его подноготную, не хитростью, так силой, не силой, так опиумом. Вот отсюда и началось самое интересное, то, что навсегда запечатлелось в моей памяти и жажда утаить эти секреты моей биографии выливается в то, что в моих мемуарах о них не будет не единого слова. Лишь тонкие полунамеки, радующие мой уставший и постаревший ум...
***
- Марсианин! – в сердцах выпалила мисс Ноубл. - Как знаменитый Джакомо Казанова может быть похожим на тебя? Что ты от меня скрываешь?
- Только не надо произносить вслух свои догадки! – ошарашенно воскликнул в ответ Десятый.
- Ты даже не знаешь, о чем я подумала, – продолжала возмущаться спутница Таймлорда.
- Нетрудно догадаться, – хмуря брови, бросил он.
- Ты его нагулял с танцовщицей, старый инопланетный развратник! – уверенно констатировала женщина.
- Что? – округлил глаза Галлифреец.
- Как еще объяснить такое вопиющее сходство? – прыснула Ноубл.
- Донна, – воскликнул Доктор, схватившись за голову, – все не так, я и сам не имею генетически стабильной внешности, я постоянно регенерирую и меняю свой облик.
- Да неужели? – скептически разглядывая Повелителя, словно под микроскопом вставила она.
- Могу доказать показав тебе архивные фото, которые бережно хранит Тардис, – протараторил он.
- Это не весомые аргументы, - доставая свой фотоаппарат, заявила Донна и сфотографировала по очереди то Доктора, то Казанову, который молчаливо подслушивал их диалог, делая вид, что занят поиском слуг, которые должны были подать им напитки.
- Спрячь цифровик! – безапелляционным тоном приказал Галлифреец.
- Ты бы лучше о спойлерах позаботился, – резко ответила женщина, пряча аппарат и многозначительно глядя в сторону легендарного героя-любовника. - Боже, – томно вздохнув, добавила она, - он же настоящий знаток женских сердец и тел.
- Не смей! – повысив голос, выкрикнул Таймлорд, хватая ее за куртку.
- Я не Джек Харкнесс, чтоб у тебя получилось меня остановить, – задорно подмигнула Ноубл и, поправив свои волосы, лучезарно улыбнулась, обращаясь к Казанове: – Милок, может быть, ну их этих слуг, мы могли бы "испить" твое щедрое гостеприимство наедине.
- Боги Галлифрея, – воскликнул испуганный Десятый, по-Харкнесовски истолковывая ее предложение.
***
Два дня спустя.
Теперь догнать Доктора стало ее целью. Донна не знала, что было проще - допросить Джакомо или Марсианина, поэтому решительно настроилась расколоть хоть одного из них. Ее методы разнились между уговорами, шантажом и выбиванием информации ударами шваброй по их тощим задницам. Но, к сожалению швабры поблизости не было, поэтому палка от гондолы вполне бы подошла. Запрыгнув на бегу в лодку, она вырвала весло у ничего не подозревающего гондольера и, вооружившись, побежала дальше в сторону узкого переулка, где скрылись худощавые авантюристы. Ее до сих пор удивляло, как она может видеть в одном мужчину, а в другом друга, ведь эти субъекты были на одно лицо, но скорей всего причина была в их межвидовой разнице. Видимо, Ноубл страдала убежденным человеколюбием и предпочитала встречаться только с землянами. Марсиане или как их там "Галлифрейцы", были уж очень напыщенными, древними и непредсказуемыми на ее взгляд, хотя во многом они были похожи на людей, со своими попытками скрыть наболевшее и демонстрировать напускное воодушевление или гнев, прорывающий баррикады через скрытую в дебрях подсознания "скромность".
- Ну, держитесь, костлявые аферисты, я скоро выясню, что вы там затеяли! – уверенным тоном выкрикнула она вслед исчезающим силуэтам.
