Ищу секретаря без опыта работы

Тем не менее, через пару дней Анатолий Водянов, заместитель начальника отдела по аудиту в Управлении Железных Дорог, притащил за руку на собеседование чуть живого от переизбытка волнения Романа. Говорил в основном Анатолий. Хвалил, рекомендовал, заливал грозному альфе в уши, какой Роман Дмитриевич любящий отец, семьянин, трудолюбивый, аккуратный и вообще человек исключительных качеств. Миронов, слышащий о себе столько хорошего только в дни рождения в кругу семьи, робел ещё больше. Никольский, хмуря брови, посматривал на анкету и фото семьи, которое было обязательно. На фотографии Владислав исполинской фигурой затмевал чахлую пальму на фоне лазоревого неба, обнимая одной рукой мужа, а второй брата, на котором висели такие же белокурые, как Рома и Влад, пацаны. — Кто это? — Никольский ткнул пальцем в Илью, мужа Владислава. — Младший брат Владислава Миронова, Илья Миронов. Не замужем, живут в одной квартире, — выдал подготовленную ложь Анатолий. Ромик опять промолчал. От такой наглой и головокружительной лжи у него немного плыла голова и перехватывало дыхание. — А Роман Дмитриевич говорящий? — не вытерпел потенциальный начальник. — Да, — прохрипел севшим от перетруса голосом Миронов-младший, обманщик и подтасовщик биографии. — Простите, связки застудил… На самом деле Ромик не только боялся быть раскрытым, как шпион на явке по непроверенному адресу, он ещё и засмущался перед эталонным экземпляром и потенциальным донором элитного генофонда. Нет, омега не сомлел, как любят писать в книгах. Скорее, потерялся, когда в кабинете вместо очкастого сутулого или пузатого начальника увидел ЭТО. Рослый, широкий в плечах, скуластый темноволосый и пронзительно синеглазый начальник вводил в ступор не сильно искушённого Романа. Словно супермодель из журнала для альфячьих аксессуаров сошла с глянца и возвысилась над простыми смертными своей подчёркнутой самцовой брутальностью, ухмыляясь уголками идеальных губ и рассматривая, как снайпер в прицел. Никольский Николай Петрович представлял собой ровно такого альфу, который был для Ромика абсолютно безопасен, потому что не взглянет, кроме как по работе. Неуверенный в себе омега-неудачник выдохнул и немного приободрился. Даже стыдно перестало быть. Подумаешь — вводят немного в заблуждение. А что? Уж Роман Дмитриевич Миронов своего начальника от работы глупым флиртом отвлекать не станет, хотя бы потому, что до такого не дойдёт, уж не в этой солнечной системе — точно. Можно считать, они благое дело делают — человеку продуктивней трудиться помогают. — Понятно, — выдал альфа. Никольский, в противовес неизведанным мыслям Ромы, изучал приведённого Анатолием омегу. «Слишком смазливый, весь такой домашний, нежный, симпатичный. Отвлекать будет. Ещё и ямочки на щеках… Хотя, муж, дети… Может, сработаемся. И Водянов за друга вон как ручается…» — Хорошо, Роман Дмитриевич. Увольняйтесь из своей бухгалтерии, лечите горло, жду вас в понедельник, будем оформлять. — А испытательный срок? — снова встрял вместо друга Толя. — Анатолий Сергеевич, какой испытательный срок? У нас сейчас сезон, контрактов гора, плановые работы, народу не хватает. Человек с высшим образованием, думаю, справится с ксероксом и кофеваркой? — Я не подведу! — выжал из себя Рома.

***

Работа действительно оказалась не страшной и не особо напряжной, если честно. Единственный минус — через приёмную за день проходила толпа людей. А коммуникационные способности проскользнули мимо Миронова на раздаче благ. Но он старался подстроиться и не теряться, если не понимал чего-то; смущённо улыбался и просил повторить, зато потом выполнял быстро и правильно. Первое, чему своего помощника научил старший секретарь Иван Львович Семшев, на помощь которому и был приобретён в штат Рома: Никольский — царь и бог своего отдела. Поручения и хамство других, пусть трижды начальников, можно игнорировать. Делай, что тебе велит непосредственное руководство: вари кофе, когда попросят, разноси бумаги по отделам, когда дадут, и за цветами ухаживай; будь приветлив, отвечай на звонки и украшай собой приёмную босса. Про «украшай собой» Ромик несколько сомневался, но старался соответствовать хотя бы опрятным внешним видом и робкой приветственной улыбкой, которая была приятна посетителям, норовящим, видимо, по устоявшейся ранее традиции, сунуть шоколадку вместо «здрасте». Старший секретарь Семшев — сухой и деловой бета в возрасте — вежливого и скромного омегу-помощника принял сразу. Миронов выглядел благопристойно, не то что предыдущие сопляки-вертихвосты, у которых одни альфы на уме. Иван Львович занимался «сырыми» договорами, наводил в них лоск, являясь гуру крючкотворства и делового расшаркивания. Естественно, такому человеку не до того, чтобы в приёмной сидеть и бутерброды к кофе строгать, когда начальство попросит. Такому место в отдельном кабинетике с тишиной и комфортом. После первой недели Ромик чувствовал себя выжатым досуха фруктом неизвестного происхождения. Он столько никогда в жизни не говорил и не общался с самыми разными людьми, начиная от курьеров почтовых служб и заканчивая каким-то министром какого-то развития, имени которого начинающий секретарь с перепугу не запомнил. На предыдущем месте работы — небольшом заводе по производству бытовых изделий из металла, некогда бывшим частью оборонки — Миронов отсиживал свою сдобно-аппетитную попу в бухгалтерском отделе, отвечал за зарплатные начисления, пенсионные и больничные выплаты. Из месяца в месяц кропотливо высчитывал кровные заработанные и отнимаемые у граждан государством с помощью налогов средства и чувствовал себя если не довольным жизнью, то хотя бы уверенно занимающим свою нишу человеком. Да, зарплата невелика, зато коллектив хорош — смесь серпентария и осиного гнезда. Но так как Ромик — человек неконфликтный, он вполне мирно сосуществовал со всеми — привык. Управление Железных Дорог тоже походило на улей, только в разы больше, и в нём уже поворошили палкой — сплошное броуновское движение. Вроде и хаос, но организованный, каждая «частица» стремится туда, куда ей надо, решает вопросы своего ведомства. Так и Ромик постепенно подстраивался и учился быть силой направленной, а не болтающимся в проруби неизвестным веществом. Главное, что все брожения, стремления и трепыхания ровно в пять тридцать вечера, как по мановению волшебной палочки, замирали, и довольные сотрудники Госучреждения расходились по домам копить силы для завтрашних свершений. Рому это очень устраивало. Не то что на заводе в период начисления зарплат или вала документации по закупкам и сбыту, требующей всё обсчитать. Тогда Миронова брали наподхват, и пару дней вся бухгалтерская братия буквально жила в конторе. Теперь же — оттрубил своё, узнал, какие распоряжения на завтрашнее утро в первых рядах к выполнению, и домой — с племяшами уроки делать. Эта просветительская функция была целиком на Роме, а для шурина Ильи — существенная помощь и кусочек свободного времени вечером. Один раз за истёкший месяц Никольский на час задержал после работы — Семшев не успевал перенабрать договор после поправок, а он нужен прямо с утра для разговора в Министерстве Транспорта. Листы, густо измаранные ручкой, были честно поделены на троих. Николай Петрович на следующий день разрешил Роме прийти на час позже, чем тронул того до лёгкой тахикардии. Миронов отказался. Вдруг именно завтра случится чего, а секретаря нет? Да и не перенапрягся он так чтобы очень, а вот Николаю Петровичу без чашки утреннего кофе работается плохо, уже проверено. Ответная улыбка альфы была лучшей благодарностью, а Ромик про себя кивнул: «Не такой уж и эталонный истукан этот Никольский — обычный человек». И этот «обычный человек» всё больше удивлял Ромика своей нормальностью. Альфа оказался не таким идеальным, как привиделось вначале, бывал порой хмурый с утра и даже с похмелья. Всё же тридцать пять — это далеко не пионер, всегда бодрый и готовый подарить себя миру. Миронов по помятому, в отличие от идеального костюма, лицу босса научился определять степень крепости варимого для него кофе и потребности в бутербродах. Иногда на Николая Петровича накатывала потребность в человеческом общении, и он присоединялся к чаёвничающим после обеда Миронову и Семшеву в кухонном закутке. Поддерживал без напряга беседы на любые темы, много, и что главное, смешно шутил, с удовольствием поглощая принесённые Ромой из дома булочки или пирожки собственного производства, нахваливая его умелые ручки. На что тот неминуемо розовел щеками от удовольствия и мило смущался. А что? Доброе слово и ежу приятно. Никольский же исподволь поглядывал на румяного, как его пирожки, Романа Дмитриевича и с ноткой горечи думал, что вот везёт же какому-то альфе — у него такой омега замечательный: домовитый, ласковый наверняка и очень приятной наружности. Так бы и потрепал по нежной персиковой щёчке, запустил пальцы в блондинистые с рыжинкой пушистые волосы, потискал аппетитные формы… Но тут же одёргивал себя: мол, нечего как тот козёл в чужой огород за капустой лезть. Омега серьёзный, не фифа-давалочка какая. У него дети, муж; говорят, даже кот и два хомячка имеются — куда уж неприкаянному альфе соваться?! Эх, был бы в его жизни такой омега — на руках бы носил! Но Николай, видимо, или искал плохо, или места выбирал не те. Всё меркантильные хищники попадались, которые взглядом как сканером на кассе проводили по брендовым вещам на альфе, дорогим часам, машине представительского класса. Проникнуть в душу не стремились — только в банковский счёт. В Роме же было что-то притягательное для Никольского, некие особые флюиды. Они цепляли тонкими сладко тянущими присосками и волей-неволей заставляли думать об омеге, вспоминать его робкую улыбку и блестящие серые глаза с голубой окантовкой радужки. Что-то обращало внимание на неприметного и, в общем-то, обычного, не слишком юного, а скорее, в самом соку представителя слабого пола. Сам Миронов исподтишка частенько с любопытством рассматривал альфу — так, словно любовался, как натуралист редкой бабочкой, и даже мог подвиснуть, не отвечая сразу на вопрос. Порой принюхивался, и тогда крылья чуть курносого носа с парой конопушек умильно трепетали. Периодами застывал мечтательно с папкой в обнимку после незначительного комплимента мимоходом, словно и не слышал таких никогда. Никольский присматривался, потому что ему было эстетически приятно омежье соседство. Случалось, даже выходил пару раз в приёмную — рыкнуть на особо навязчивых посетителей альфьего роду-племени, заигрывающих с секретарём. Они что думают — если секретарь, значит секретут? Ничего подобного! Хотя раньше он сам так думал… Николай принюхивался к своему сотруднику, когда получалось сделать это незаметно. Пах тот странно и по-разному: иногда альфой от него за три версты разило, а порой лишь немного отдавало терпкой сандаловой ноткой, которую затмевал лёгкий аромат — трудноуловимый, неопознанный пока, но свежий и знакомый с самого детства. Как-то Никольский завёл разговор на эту тему, совершенно случайно и к слову. Судя по тому, как напрягся и даже немного вжал голову в плечи Роман Дмитриевич, альфа заподозрил, что не всё ладно в Датском королевстве. Но глубже копать не стал — мало ли, у кого как в семье устроено. К тому же Миронов сам пояснил, что у мужа работа такая в МЧС: уходит на сутки. Или вызовов у спасательного расчёта много, вот, видимо, и успевает выветриваться запах. Ну да, без метки какой же запах долго продержится, — соглашался про себя Николай Петрович, удивляясь, что за странный альфа у его секретаря. Никольский бы такое сокровище — неиспорченное, почти архаическое — отметил вдоль и поперёк, чтобы с любого ракурса было видно, что занят омега всерьёз и надолго. У Миронова же только пополняющиеся фото мелких на столе, периодически развеивающийся запах альфы и обручальное кольцо, которое он частенько забывал после мытья посуды на полке над раковиной.