Ищу секретаря без опыта работы

Никольский сорвался, когда в его руках оказался Роман Дмитриевич своей очаровательной персоной. Стоп-кран не сработал, и поезд пошёл под откос. Испуганный спасённый от коварно падающей папки омега прижался и доверчиво подставил мягкие губки приближающимся альфьим. Тормоза отказали совсем. Плевать стало на незапертую дверь приёмной, конец рабочего дня и только ушедшего домой Ивана Львовича, имеющего обыкновение возвращаться за забытыми вещами. Видимо, силы, содействующие греховодникам, были сегодня на их стороне, и свершаемое безобразие произошло без присутствия свидетелей. Миронов. Роман Дмитриевич. Рома. Ромка… Какой же он оказался! Страннее и необычнее омеги Николаю, пожалуй, не встречалось за всю его активную и довольно разнообразную карьеру угодника и ловеласа. Ранее кажущийся неприступным и гордым, Рома прижимался всем телом и страстно-неловко отвечал на поцелуи, вкладывая в них всего себя. Альфа поспешно избавлял вкусно пахнущее тело от кардигана и нетерпеливо мял белую рубашку, справляясь с вредными пуговицами, прижимал дрожащего омегу к своднику-стеллажу, даже не думая, что сверху может ещё что-то прилететь. Но сегодня удача всецело была на стороне любовников — на грешные головы не падали громы и молнии в сопровождении офисной атрибутики, а одежда снималась легко и быстро. Желанный омежка оказался необычайно отзывчивым. Как и фантазировалось альфе — приятным на ощупь и вкус. Жадные пальцы огладили всё нежное тёплое тело, гладкие бочка, округлую аппетитную попу, так приятно укладывающуюся в ладони. Роман Миронов ничем не походил на носящихся со своей худосочной фигурой модников, на которых ляжешь — косточками исколешься. Не возбуждали Никольского торчащие рёбра и выступающие ключицы, он не строение скелета изучать с интимными партнёрами предпочитал, но чаще попадались камбалы сушёные. Рома — совсем другое дело! Как же хотелось понаставить отметок, хотя бы засосов и легко краснеющих следов от зубов на нежной коже, обкусать мягкие бёдра и намечающуюся складочку сладкоежкиного живота. Но нельзя — муж увидит, а проблем для своего теперь уже любовника Никольский не хотел. Когда болезненно ноющий крупный член протиснулся во влажную, до безумия узкую дырочку, а Роман, придавленный к столу, пискнул под альфой то ли от удовольствия, то ли от боли, Николай немного притормозил процесс, почувствовав себя скотиной распоследней. Ворвался, вломился, даже пальцами не растянул. Но кто бы мог подумать, что, будучи уже много лет замужем, омежка может быть таким неразработанным?! Только когда Рома сильнее перехватил и обнял ногами, привлекая к себе тяжело дышащее мощное тело начальника, тот прекратил терзать его губы, спустился к доверчиво открытой шее, перешёл на ушко. Вылизывая и не рискуя пустить в ход зубы. Мелькнула даже шальная мысль пометить условно ничейного омегу и отобрать себе. Но она быстро спряталась в недра собственнической натуры — о чём только не подумаешь, чего не пообещаешь, находясь на грани экстаза. Тело Миронова расслабилось под альфой и распласталось по столу, готовое и согласное получать удовольствие; попка привыкла к вторжению, и Николай не видел больше смысла ждать и терпеть. Мощные движения бёдер под придушенный ладошкой скулёж и постанывания секретаря привели к невероятному оргазму, который, к сожалению, нельзя было завершить узлом — место и время не располагали. В предкульминационный момент Никольский выскользнул из дрожащего и выгибающегося в удовольствии Ромы, схватив оба члена ладонью, задвигал сбивчиво и поспешно. Небольшой омегочлен приятно тёрся головкой об уздечку и набухающий узел, а прыснувшее из него и способствующее ещё большему скольжению семя увело за край. Белые густые капли совместного производства украсили живот и заполошно вздымающуюся грудь секретаря, попали на правый сосок и соскользнули по влажной коже на стол. Ромик умер и пребывал в царствии небесном, а смутно знакомый архангел слизывал с его сомлевшего тела следы грехопадения и омывал его нежными поцелуями. Вместе с подтянутыми обратно на бёдра брюками к Никольскому вернулась и частица разума. Отнюдь не сожаление о содеянном пришло первым, а то, что они не закрыли дверь. Альфа справился с ширинкой, упаковывая в боксеры влажный и всё ещё находящийся в приподнятом настроении член, сходил повернуть колесо на замке. В уже пустом Управлении скоро должны были засуетиться ночные уборщики, а убивать свидетелей было не с руки. На столе зашебуршился и сел Рома. — Ты как? — Николай вернулся к столу секретаря и придвинул к себе пытающегося отползти омегу, устроился между его ног. — М-м-гм, — промычал «неверный муж». «Когда не знаешь, что сказать — промолчи», — учил Ромика папа. Так он и решил поступить, только ещё и зажмурился на всякий случай, не понимая, с чего это Никольский на него кинулся — клея, что ли, канцелярского перенюхал? — Рома, посмотри на меня, — тёплые пальцы очертили скулу, опустились по шее на плечо, другая рука прижала к себе за условную талию. — Тебя дома не потеряют? Ромику так хотелось быть здесь и сейчас, именно с этим человеком, почувствовать себя хоть немного счастливым и желанным этим внушительным во всех смыслах альфой, что ложь далась легко. Видимо, в её придумывании голова не участвовала совсем, только текущая от желания дырочка и требовательно пачкающий штаны Николая скромный мироновский член. Когда Никольский перенёс Ромку в свой кабинет и разложил на диване во всех возможных позах и ракурсах, разделывая, как Бог черепаху, грозного начальника терзала всего одна ускользающая мысль: чем же пахнет омежка таким знакомым и родным? И только когда они, натрахавшись вволю, отлепились друг от друга, и Роман Дмитриевич с лицом перепуганного кролика, застигнутого на огороде с морковкой в зубах, поспешно оделся и сбежал, как Золушка-без-пяти-двенадцать, Коля понял, чем пахнет омега. Конечно, как он мог забыть?! Этот сладковато-медовый лёгкий цветочный аромат ему знаком с раннего детства и целиком проводимого лета в деревне у дедушек. Когда маленький альфа любил валяться в высокой траве луга за домом и перетирать в руках нежные вытянутые кручёными трубочками лепестки клевера, а потом с жадностью нюхать свои ладошки, перемазанные в зелени травы и соке цветов. Рома пах клевером из его детства, и сам был похож на тёплые, ласковые и спокойные дни, когда все родные были живы и возились с единственным сыном и внуком, как с писаной торбой.

***

Инцидент со спонтанным сексом не шёл у Никольского из головы. Несмотря на то что вчера секс-марафон выжал его подчистую, утренний стояк с последующей дрочкой принёс в момент извержения яркий образ сомлевшего на столе Романа Дмитриевича. На работу Николай ехал с чувством радостного предвкушения, что нужно непременно зажать в укромном месте Рому и поговорить спокойно, прояснить дальнейшее взаимодействие. Обычно Миронов почти не разговаривал с начальником, кроме как по работе — не то что с Семшевым или своим другом Водяновым. Альфа искренне полагал: совместный бурный секс — как минимум повод побеседовать двум взрослым людям. Но увы, так думали не все. И первое, что увидел Никольский на рабочем месте с утра, было заявление об уходе по собственному желанию. Последующие переговоры ни радости — омега претензий не имеет, — ни удовольствия от приятного и спонтанного секса не принесли. Миронов тяготился содеянным и заявил, что не считает возможным в дальнейшем изменять мужу. Мужу?! Да судя по состоянию омеги, от такого мужа бежать нужно десятой дорогой! Роман, явно голодный и недоласканный, прильнул к альфе, стоило только природным инстинктам взять верх, а судя по неразработанной попе, альфа-муж явно пренебрегал своими обязанностями. Отпускать Романа Дмитриевича Никольский не хотел и не собирался. Сам пока целиком не разобравшись в себе, решил не напирать, а дать омеге успокоиться. Лишь бы с работы не сбежал. В режиме переглядываний и размышлений о странном омеге прошло ещё несколько дней, пронеслись выходные, и началась новая рабочая неделя. Миронов вёл себя, как самый настоящий негодяй: делал вид, что ничего не случилось, но при этом взгляд его альфа чувствовал спинным мозгом. Николай Петрович пребывал в неприятном состоянии, словно его поматросили и бросили. Странно. Обычно это была его партия. На попытки флирта со стороны начальника Ромик решил не вестись. Он — кремень, скала и монолит, человек-камень! Толик, как змей искуситель, нашёптывал противоположное, рассказывая, как о своего младшего секретаря Никольский глаза себе стёр и слюной рубашку закапал. Миронов цыкал на друга, что тот всё придумывает со своими бунтующими гормонами, склонными к мелодраме. Всех бы этому беременному свести и спарить! Анатолик настаивал. Ромик упирался, заявляя, что альфе без разницы, кому присунуть, лишь бы давали, а он, Миронов, не шлюха, чтобы себя так вести. Николай пытался понять: что такого особенного в секретаре, к которому магнитом тянет? Семшев спокойно работал и не замечал полового противостояния у себя под боком. Рабочее время тянулось неторопливо, словно удав по дусту. Следующее грехопадение состоялось через неделю после первого пробного загула. Рома решил не идти на обед с Анатоликом. Друг опять присядет на уши и начнёт учить жизни, подговаривая к непотребствам. Иван Львович ушёл раньше, предупредив, что с перерыва задержится. Никольский испарился в другой отдел и, видимо, не спешил возвращаться. Миронов меланхолично смотрел, как катается по кругу его пирожок в микроволновке, когда за его спиной щёлкнула, закрываясь на замок, дверь маленькой кухоньки. «Толик», — отрешённо подумал Ромик, не отвлекаясь от увлекательного зрелища почти взорвавшегося за прозрачной дверцей кулинарного произведения. «Не Толик!» — то ли с испугом, то ли с радостью отрапортовало тело, когда некто большой, твёрдый и знакомо пахнущий грецким орехом прижался к нему со спины, а выдох в навострившееся ухо «я соскучился!» пустил табун мурашиков, пронёсшихся от вставших дыбом тонких волосков на холке до сжавшегося в предвкушении ануса. Никольский, видя, что тело омеги, в отличие от трепыхающегося хозяина, радо и готово его принять, не стал медлить. В конце концов, если Рома осмысленно не может принять их очевидного влечения друг к другу, значит, нужно действовать спонтанно, времени на метания не давать, а муж — не стена, тем более такой очевидно невнимательный. Можно и подвинуть. — Какой же ты вкусный. Такой сладкий. Пахнешь одуренно, — приговаривал Николай, не выпуская Ромку и продолжая тискать, вжимая в себя. Губы пощипывали кожу на шее, руки вытягивали рубашку из-за пояса брюк и крались к чувствительным соскам, уже сжавшимся и напряжённым. Никольский готов был отступить и при первом признаке сопротивления, собрав волю в кулак, устраниться. Но сладко-просительное «Коля-я-я» и оттопыренная попка подсказали, что альфа выбрал правильную тактику. Удерживая омежку спиной к себе, Николай пробежался пальцами по пуговкам на ширинке, легко спуская брюки, за ними цепляющиеся за вставший член простые хлопковые трусики и, стреножив Ромку, зафиксировал его бёдра ладонями. С удовольствием потёрся твёрдым членом сквозь ткань своих брюк о ягодицы раскрасневшегося и загнанно дышащего омеги. — Ты не хочешь со мной говорить, но ты будешь стонать для меня, — Ромино ушко прикусили. — На этот раз я запер все двери на замки, тебя точно никто не услышит. От такого обещания Миронов только глаза зажмурил и, повернув голову, нетерпеливо ткнулся в твёрдые, красиво очерченные губы альфы, как слепой кутёнок*, ищущий папкину сиську. А когда в него протиснулся крупный, охрененно твёрдый член, вдруг зашептал горячо и сбивчиво, прося, настаивая, требуя не останавливаться — ещё, ещё, ещё! Заласканный рукой Ромкин член выстрелил на гладкую поверхность столешницы, а альфа, выскользнув следом, прицельно излился в ложбинку кругленьких ягодиц, отмечая, что его сперма смотрится на сдобных булочках особенно гармонично. Пока Миронов, упираясь в стол ладонями, пытался отдышаться и, справившись с нервным тремором, наконец хоть что-то сказать, Никольский оперативно вытерся бумажными полотенцами, с необычайной нежностью промокнул замечательную попку своего секретаря и, натянув на него брючки, был таков. Рома не знал, что и подумать. Факт «измены мужу» всё ещё тревожил. Видимо, Николай Петрович теперь считает его совсем падшим омегой, но разве пятиминутным подстилкам шепчут столько ласковых слов на ушко, разве целуют так? У Миронова было печально мало опыта отношений, и он совершенно не знал, что думать. «Когда не знаешь, как поступить — не спеши. Занимайся обычными повседневными делами. Со временем идея придёт, или проблема исчерпает себя», — учил папа. Так Ромик и поступил. Привёл себя в порядок, умылся, открыл окно выветрить из маленького помещения запах секса, вымыл стол и микроволновую печь, в которой всё же взорвался безвинный пирожок с джемом. Вернулся на своё место и спокойно занялся текущими обязанностями. Только вернувшийся Семшев, принеся стопку документов для сортировки, полюбопытствовал, нет ли у Романа температуры, уж больно он красный. И понеслись для Миронова трудодни, украшенные стремительным служебным романом с начальником, которому отказывать больше не было ни сил, ни желания. Дома Ромик всё так же клептоманил майки брата из стирки и спал в них. Был застукан Ильёй и под его грозным взглядом, хлюпая носом, во всём сознался. Илья выдохнул, потому что странная тяга шурина к одежде Влада его напрягала и невкусно пахла извращённо-инцестными нотками. Когда ситуация прояснилась, и аферист сознался в подлоге анкеты, Илья выдохнул: «Не так всё и страшно». Рома с Толей, конечно, чудики, но нужно же и глупости совершать иногда. Тем более, видно было, что Ромик втрескался по уши в своего босса. Глядишь, что и выйдет. — Только брату не говори, пожалуйста, — стыдливо краснея, аки молодец на морозе, попросил Рома. — Да, Владьке знать не стоит. Ещё пойдёт начальству твоему морду бить за поруганную братскую честь, — согласился Илья.