В шкуре волка

      — Тебе совсем неинтересно откуда я пришла?       Была ночь. Дивная, теплая для этого времени года. В очаге тлели угли, легкий дымок вился у потолка. Я оставила гореть масляной фонарь, но пламя его было уже слабым. Мрак наполнял комнату, но страха перед ним я уже не ощущала. Мне нравилось лежать с Витарром вот так, в темноте, слушать ночные шорохи, вдыхать аромат сосновых шишек, что бросила накануне в очаг, и чувствовать измождение в расслабленном теле.       Сквозь прикрытые ставни в комнату проникал сквозняк, что охлаждал наши разгоряченные тела. Я резким движением ноги скинула одеяло, наслаждаясь свежестью и прохладой. Тело наполняли нега и усталость, я выгнулась, потягиваясь.       — Нет, — последовал краткий ответ.       Я повернулась к Витарру. Заложив руки за голову, он смотрел на потолок. Его точеный профиль вызывал во мне желание провести пальцем вдоль лба, носа, подбородка — скульптурность черт вызывала восхищение. Но меня будто ошпарили его слова.       — Почему?       Витарр повернул ко мне голову, внимательным взглядом окинул мое лицо.       — А зачем?       Я не нашлась с ответом, и Витарр вновь отвернул голову. Его и вправду не заботило мое прошлое. А мне было так обидно за это безразличие, что я произнесла самое глупое, что могло прийти в мою голову:       — Ты же любишь меня.       Слова застыли в воздухе, и я осознала, насколько по-идиотски это звучало. Витарр не отвечал мне, но я испытывала острую потребность выразить свои эмоции. Мне хотелось, чтобы он понял меня, чтобы он осознал, как мне больно оттого, что он совсем не интересуется моими мыслями и переживаниями. Собственно, ему было также неинтересно и то, что мне это все обидно, и все эти попытки его больше раздражали. В тот миг, к сожалению, я об этом не думала.       — Ты ни разу не спросил у меня, сколько мне лет, чем я занималась дома, как жила.       И вновь пауза — тягостная, мучительная. Стоило умолкнуть после первой попытки. Я вздохнула и отвернулась, чувствуя, как глаза обожгла горячая влага. Я лежу с ним в одной постели, но чувствую себя также одиноко, как в первый день.       — Зачем мне все это знать? — медленно спросил Витарр.       Я глубоко вздохнула, стремясь справиться со слезами.       — Разве тебе не любопытно? — веско спросила я. — Разве это не интересно?       — Ты сейчас здесь, со мной. Ты молода, родишь мне детей… — Витарр коснулся рукой моей щеки. — Я сам учу тебя читать и писать — и ты обвиняешь меня в отсутствии интереса к тебе?       Я покачала головой.        — Я подразумевала интерес другой. Не ко мне — а к моему миру. Ведь ты сам говорил, что люди научились бороться с вами, разве тебе не любопытно как?       Витарр нахмурился. Я видела, как лицо его омрачилось. Он приподнялся на локте, что-то хотел сказать, но потом вновь откинулся на спину. Я с трепетом наблюдала за ним. Я чем-то обидела его — я знаю это. Еще я знала, что он не любил долгих утомительных расспросов.       — Ты не первый день живешь со мной, но не считаешь себя одной из нас, — сказал он. Голос его был тих и спокоен, но я-то умела отличить в нем все оттенки разочарования.       — Я не одна из вас, — неуверенно проговорила я. — Это же и так ясно. Что такого в этом?       Вновь молчание, но на этот раз я знала, что Витарр ждет моих объяснений.       — В этом нет ничего: ни плохого, ни хорошего. — Я разозлилась. — Чего ты хочешь? Я не оборотень. Я не человек, родившийся здесь. Передо мной не было выбора. И в вопросе моем не было ни оскорбления, ни намерения тебя обидеть. Мне действительно любопытен этот мир просто потому, что я его не знаю. Неужели тебе точно также не любопытен мой дом?       Должно быть, слова мои возымели некое действие. Витарр прикрыл глаза — он так всегда делал, когда обдумывал нечто важное.       — Мне не свойственно любопытство, — выразительно сказал он.       Слова его поставили меня в тупик. Я растерянно глядела на него, раздумывая над ответом, но даже не знала, каким должен быть этот мой ответ.       — Я не настаиваю, раз не хочешь, — наконец примирительно сказала я, чувствуя себя неуютно. Надо же было мне так пристать к нему…       — Ты не поняла. — Витарр так и не смотрел на меня. Он никогда не смотрел, когда говорил о чем-то значительном для него. — Любопытство, как качество, не свойственно оборотням вообще.       Я пожала плечами, слабо представляя себе, как вообще черта характера может быть свойственна или не свойственна целому виду.       — Как ты думаешь, почему оборотни не строят сами каменных городов, не пытаются перенять у людей их же методы борьбы, их оружие, почему до того, как люди не стали строить свои крепости и заводить свои порядки, мы не думали о том, что можно заниматься земледелием, не знали ни торговли, ничего?       — Вам это было не нужно? — предположила я. — Ты сам сказал, что прежде оборотни не принимали человеческого вида.       — Именно так, — усмехнулся Витарр. — Что же ты, раз такая умница, не придумаешь ли ответы и на все остальные свои вопросы?       Язвительный тон задевал за живое.       — Но в этом нет смысла, — откровенно сказала я. — Люди стремятся к тому, чтобы облегчить свою жизнь. Я дома не занималась такой черной работой, что делаю здесь. Посмотри на мои руки! — Я вытянула вперед ладони. — Посмотри! А помнишь, как восхищала тебя моя гладкая прежде кожа? Я лишилась того … — я не знала слова «лоск», — того внешнего вида, что привлекал ко мне всех местных.       — А зачем оборотням облегчать свою жизнь? Напротив, все эти внешние условия, что ты видишь, лишь усложняют ее. На Юге, в Великой Степи, волки живут вольготно — они спят под открытым небом, там вдоволь дичи, там нет враждебных нам людей.       — Но они же всего лишены! — Я задумалась о том, насколько давно уже не вспоминала о современных гаджетах. — Они не общаются, не собираются вечерами перед огнем, не умеют читать. Живут как дикие звери! — с долей отвращения бросила я.       — Но они и есть дикие звери, — заметил Витарр. — Так же как и мы, как и я.       — И ты бы тоже предпочел жить под шкурой волка, не обращаясь в человека, становясь все более одичавшим? — обвиняющим тоном спросила я.       — Я бы счел это за счастье. — А потом Витарр зашелся в хохоте. — Тогда бы ты не лежала сейчас подле меня.       — Тогда бы ты даже меня не увидел, — ответила я. — Животные аукционов не устраивают.       — Быть может, что я бы все-таки попировал твоим телом, — двусмысленно бросил Витарр. — Нежное и сладкое, — добавил он с ухмылкой. — Стоит ли мне задумываться об этом? — спросил он, приблизившись ко мне.       Я онемела. Столько разных мыслей билось в голове — но не одна из них не удерживалась дольше пары секунд. Мне стало как-то мерзко от того, что мужчина рядом со мной куда больший зверь, чем я думала. Он действительно рассуждает больше как волк: жаждет удовлетворить только свои насущные потребности. Да, он был в облике человека, но я так сильно ощутила в нем звериное начало, что стало даже дурно. Вспомнилась сцена ночи после моей продажи, когда купивший меня толстый оборотень хотел поразвлечься со мной в виде животного. Меня аж передернуло.       — Это отвратительно, — сорвалось помимо моей воли.       — Что именно? — поднял брови Витарр, с усмешкой наблюдая мое смущение.       — Твои шутки, — дрожащим голосом ответила я. — Я не хочу их слышать!       — А чего еще ты не хочешь? — с издевкой спросил Витарр.       — Не хочу здесь сейчас находиться, — сквозь зубы выдавила я, отворачиваясь.        — Я имел в виду, что разорвал бы тебя на клочки и полакомился мясом, а не то, что взял бы тебя в облике животного, — рассмеялся Витарр. Я съежилась.       — Прекрати! Даже мысль об этом ужасна!       Я услышала смешок.       — Ты же говорил, что не питаешься человечиной, — осторожно добавила я.       — Брезгую. Как и все волки. Но ради тебя… — Я ощутила, как рука схватила меня за локоть, утягивая поближе к мужскому телу. Я все думала о том, что нужно уйти, но отчего-то не сопротивлялась, будто тело мне и не принадлежит. Но Витарр просто уложил меня рядом. Он рассматривал мое хмурое лицо, пальцами разгладил мой лоб. Это уже не было наложение гипноза — я поддавалась совершенно иным чарам. Меня наполняло волнение от его близости.       — Людям свойственно любопытство, — сказал Витарр. — И тебе оно свойственно тоже, я вижу. Но мои предпочтения и предпочтения моих сородичей куда как проще. Мы хотим, чтобы стая была защищена, чтобы дичи было в изобилии, чтобы никакое бедствие нас не постигло. Будем ли мы в облике людей или животных — не столь и важно. Ни в том, ни в другом случае наши законы не отличаются.       — Законы? — переспросила я.       — Условные, — пожал плечами Витарр. — Горг разделен на двенадцать кланов, ты знаешь. Мы не воюем друг с другом, не охотимся в чужих лесах. Кланы малочисленны и подчиняются единому вожаку.       — Он живет в Горгхэйле?       — Обычно нет. Если новым вожаком становится глава клана, — как я — то, чаще всего, он остается со своими родичами.       — И кланы держатся друг друга? — спросила я, проводя рукой вдоль поросли на груди Витарра. Со временем я привыкла к этому. Кровожадности оборотням не занимать. — Как вы еще не рассеялись?       Витарр схватил мою руку, поцеловал тыльную сторону ладони.       — Если стая распадется, то эти земли захватят другие, более сильные. Поэтому мы стараемся встречаться. Кланы возникли из когда-то разросшихся семей, как Ормары, например. Мы заключаем брачные союзы, но нам необходим и приток новой крови, поэтому стая периодически собирается.       Я хотела спросить, как отреагирует этот его Горг и его вожак, когда увидят меня, но не стала.       — И вы избегается конфликтов? Никто не нарушает эти ваши…условные законы?       — За их нарушение мы жестко караем. — Витарр улыбнулся. — Наверняка, в твоем мире тоже самое.       Я поджала губы, разглядывая лицо Витарр и раздумывая о том, что ему сказать.       — Да, ты прав.       — Это смерть? — спросил он.       Я с грустью подумала о том, как у него все просто. Жизнь, наполненная охотой, и смерть, как наказание.       — Мне казалось, или ты вымаливала у меня вопросы о твоем доме? — нахмурился Витарр.       Как обычно, жестокий тон к жестокой шутке.       — В некоторых местах — да, смерть, — ответила я на предыдущий вопрос. — Но там, откуда я — смертная казнь не применяется.       — И как вы наказываете за убийство? — Витарр недовольно хмурился.       — Это называется «тюрьма», — медленно проговорила я. — За серьезные преступления человек попадает туда. Это место, где … где люди заперты. Они лишаются свободы.       — Как рабы?       — Не совсем. — Я задумалась. — Они работают, подчиняются, но я не имела в виду, что они лишаются самих себя. Свобода — как возможность идти куда хочешь. Вот этого они лишены.       — Навсегда? — тут уже в голосе Витарра промелькнуло любопытство.       Я потянулась, ладошками отталкивая его от себя. Витарр улегся на спину и повернул ко мне голову.       — Чаще всего нет. — Я тоже смотрела на него. — Есть пожизненное заключение, но оно применяется редко.       — Уж лучше смерть, — проворчал Витарр.       — Наверное, но в момент выбора не так уж и хочется расставаться с жизнью, — возразила я. — К тому же многие сойдутся во мнении, что смерть была бы слишком легким наказанием.       — Что же такого должны сотворить люди, чтобы заслужить в глазах своих собратьев столь жестокую кару?       Я замолчала. Слишком многое непонятно оборотню. Он не вникал в смысл государственного строя, не понимал бюрократических пирамид, а уж система судопроизводства привела его в замешательство. Будет достаточно тяжело объяснить ряд особо тяжких преступлений тому, кто с некоторыми из них знаком лично. Я была похищена, продана в рабство, подверглась насилию и унижению человеческого достоинства.       — Они должны сотворить то, что мешает большинству, — лаконично ответила я. — Например, если ты захочешь сместить незаконно вожака в Горгхэйле и это приведет ко многим жертвам, то…       — А если я хочу? — прервал меня Витарр. Голос его был суров. Темнота как-то сгустилась вокруг, и я почувствовала, что замерзла. Внутри возникло щекочущее ощущение, разговор стал казаться слишком уж тяжелым и неуместным.       — Тогда я не могу дать тебе достаточно исчерпывающее объяснение. Ты сам тот, кто давно бы просиживал на скамье подсудимых.       — Как ты сказала? Скамья?       Я, точно кошка, гибким движением села сверху него, после чего медленно опустилась — грудью к груди, словно желала стать с ним единым целым. Его жесткие волосы царапали мою нежную кожу, но ощущение силы, исходившее от него, меня завораживало. Я вытянула ноги назад, полностью устраиваясь на супруге. Мое лицо оказалось напротив его — я видела его желтые глаза, что сейчас с ленивым наслаждением наблюдали за мной. Мои рыжие волосы были разбросаны по плечам, обрамляя фарфоровое лицо — я была красива в тот момент и знала это.       — Это выражение я не могу перевести тебе, — промурлыкала я, опуская голову ему на грудь и прижимаясь к ней щекой. — Скажу лишь то, что мои близкие не порадовались бы, свяжись я с таким как ты дома.       — Отчего? — В голосе Витарра послышалось раздражение. — Разве я не глава клана? Я ловкий охотник и стал тебе хорошим защитником.       Я усмехнулась.       — Ты самый-самый-самый! — с чувством пропела я. — Только вот ты чудовище, — с деланной грустью заметила я.       Его рука опустилась на мою голову, зарываясь в волосах.       — Что это значит?       — Только то, что ты причиняешь мне боль.       Пальцы Витарра ласкали кожу моей головы, и я совсем размякла.       — Только когда ты сопротивляешься, — с поразительным апломбом возразил Витарр.       — И ты не считаешь, что так поступать не следует? — тихо рассмеялась я. Прежде подобное вызвало бы у меня возмущение, а теперь я смеюсь. Как иронично.       — Я силен и по праву сильного получаю то, что хочу, — сурово и без капли смеха сказал Витарр. От него просто волнами исходила сосредоточенность и властность.       — Именно поэтому ты и чудовище, — ласково сказала я. Меня его непреклонность не пугала теперь. — И боль, что ты причиняешь мне, мало связана с увечьями. Ты считаешь ужасным лишение свободы выбора, но сам так со мной поступил. — И кто бы знал, насколько это было верно для той, что лишилась своей воли. Я не видела его лица — да и не хотела. Разговор уже не бередил кровоточащую рану на душе, мне хотелось, чтобы он поскорее завершился. Я хотела Витарра.       — А куда привела бы тебя твоя воля? — после короткой паузы спросил Витарр. Если меня не смутила его серьезность, то он не поддавался на мою нежность. — Что бы ты сделала?       В какой раз за эту ночь вопрос его поставил меня в тупик.       — Ты рассказываешь мне уже не первую ночь о том месте, откуда пришла. Ты говоришь о больницах, школах, равенстве, свободе и множестве непонятных мне вещей как движущиеся механизмы и оружие, что здесь нет. Если вам не нужно охотиться, холод вы способны пережить в теплых домах, а дети ваши оберегаются не только семьей — то за что воюют люди?       — Так…случается. — Я не желала больше думать. Ночь близилась к завершению. — Поводы выискивают не такие как я — я всего лишь маленький слабый человек.       — Такие маленькие слабые люди стали объединяться и пытаться прогнать нас с наших же земель. — Вот тут уже я слышала в голосе Витарра потаенную ярость. Так даже лучше, мне хотелось, чтобы он выплеснул ее поскорее.       — И это удается? — Я сама не знала, чего хочу добиться своими расспросами. Они лишь оттягивают момент.       — В некотором смысле — да. Большие стаи всегда воевали — за земли, где много добычи. Но раньше нас было куда как меньше, моя любопытная Ульврэн. И оттого не было столь сильного деления. Но в эпоху волков стаи стали многочисленны, и сильным оборотням, что не чуждались возможности завоевать место вожака, становилось тесно. Ты верно подметила, кланам внутри стаи тяжело удержаться вместе. И иногда они отделяются, амбициозно полагая, что смогут выжить самостоятельно.       — Эпоха волков? — Это выражение зацепило меня куда сильнее, чем саркастичная похвала. — Прежде здесь были кто-то еще?       Я вытянулась вперед и провела языком по подбородку Витарра, желая всего его поглотить — он будил во мне такой жуткий инстинкт собственничества, что я сама пугалась. Его тело, его ухмылка, его сила и та атмосфера угрозы, что исходила от него — это становилось чем-то наподобие фетиша.       Я стала куда как гибче и грациознее, чем даже во времена занятий на первом курсе художественной гимнастикой. Все мое тело стремилось обвиться вокруг Витарра, согреться тем жаром, что пылал в нем, вплоть до болезненного чувства пустоты, когда он оставлял меня одну.       — Прежде оборотни-волки были не единым видом. — Витарр продолжал лениво лежать, никак не реагируя на мои попытки прижаться к нему еще сильнее. Он лишь с полуусмешкой наблюдал за мной. — Медведи, лисы, змеи и ястребы — люди-оборотни населяли эту землю. Но много веков назад сюда пришли с севера люди, подобные тебе, они истребляли нас. Наконец остались лишь волки. Я слышал от матери, что где-то еще остались другие племена оборотней.       — А тебе никогда не хотелось разыскать их? — спросила я, не выдерживая и вновь приподымаясь на Витарре, стараясь каждым своим касанием раздразнить его.       Ормар наконец отозвался. Он с явно написанным на лице вожделением потянулся за мной. Мои губы, опухшие и чуть израненные, с напором отвечали ему. Я точно пила его —странный, терпкий, чуть даже горьковатый вкус, но он наполнял меня чувством умиротворения и гармонии. Я чуть отстранилась и обняла его. Язык мой скользнул к его мочке, я принялась ласкать ее. Витарр умелыми пальцами массировал мою спину. Я чуть прикусила губами его кожу, а потом наконец посмотрела на супруга.       — Хочешь начать с начала? В детстве — возможно, — усмехнулся Витарр. — Но это лишь мечты, Ульврэн, сказки. А вот место вожака — оно здесь, оно рядом. Уж не знаю насколько была права моя мать, но она одарила меня силой, что дает мне право претендовать на ведущую роль в стае.       Я, уже мало что понимающая из его слов, вся горя от похоти, нетерпеливо заткнула его поцелуем, думая только о том, чтобы он вновь занялся мной. Витарр же, как и прежде, не торопился мои желания выполнять. Заставить меня мучиться, томиться — в этом ему было не меньше удовольствия. Он сдерживал позывы своего тела — в отличии от парней того места, откуда я пришла, и делал это мастерски. Однажды он пошутил, что это тоже награда от крови могучих племен Юга.       Поэтому отстранил меня, чуть отталкивая на подушки, а сам склонился к моим ногам, проводя вдоль них языком.       — Витарр… — Я не сдержала горловой стон.       И как я буду жить без него, если вернусь?       Что я буду испытывать, когда моя страсть к Ормару уляжется? Возможно ли это?       Что, если я ему надоем?       Оборотень потянул меня на себя, погружаясь в мое задрожавшее тело. Точно искры из глаз посыпались. Я вновь прикусила плечо Ормара, стараясь подавить стон.       — Знаешь, ты уже изрядно меня искусала, Ульврэн, — заметил Витарр, охватывая ладонями мое лицо. Я все никак не могла сосредоточить на нем взгляд.       — Я словно не могу остановиться, — призналась я, понимая, что двигаться Ормар не будет, пока ответы не получит. Изощренная пытка. Как он справляется сам с собой? Как у него получается сдерживаться? Неужели желание меня помучить сильнее потребностей тела? Нестерпимое чувство удовольствия внизу живота сменилось тянучим ощущением неудовлетворенности и пустоты.       — Моя кровь и вправду действует на тебя не хуже морока, дорогая.       — Что? — Смысл непонятных слов терялся, я погружалась в мир ощущений и запахов, но Витарр тряхнул меня, заставляя смотреть на него.       — Скажи, что любишь меня, — приказал он.       Я закусила губу.       — Скажи. — Он демонстративно начал отодвигаться. Я вцепилась в него.       — Да, да… Только не уходи.       — Скажи.       Я закрыла глаза. Это все неправильно. Он вновь использует этот морок, что в первую ночь. И давно он так со мной обходится? Неужели в этом вся причина? Или не в этом? Нет, морок ему уже не нужен. Я сама льну к нему, по своему желанию.       — Иди прочь! — с трудом выкрикнула я, сама отталкивая его.       Ормар рассмеялся.       — Твой дух еще не сломлен.       Я не могла отдышаться. Меня трясло как в лихорадке. Я желала Витарра, но упрямо отказывалась от того, что было прямо передо мной. Он использует меня как игрушку. Я достаточно себя уважаю и на подобное унижение не пойду.       Ормар с интересом смотрел на меня.       — Упрямица. Ты была бы оборотнем-ослицей. — Он наклонился надо мной. — Но я хочу тебя по-прежнему.       — Не буду, — прошептала я. «Буду, буду!» — кричали мои глаза. А Витарр читал мои мысли получше меня самой. Он властно распоряжался моим телом. Но я снова оттолкнула его.       Ормар перехватил мои руки и занес их над моей головой.       — Ты не можешь мне сопротивляться, Ульврэн. — Витарр нежно провел рукой вдоль моего лица.— Волки чувствуют в тебе кровь главы Ормара. Я взял в жены дочь человеческого племени и потому мне каждый раз приходится давать знать волкам, что трогать тебя нельзя. А для нас нет более сильных уз, чем кровные. Сильнее нас с тобой свяжет только яд оборотня, что дарует тебя возможность стать одной из стаи.       — Нет! — Возбуждение как рукой сняло. Я забилась в угол постели. — Я не хочу быть чудовищем!       Глаза Ормара сверкали — то ли от похоти, то ли от злости. Он протянул ко мне властно руку.       — Иди сюда, Ульврэн.       Я закачала головой.       — Не пойду. Убирайся!       — Иди сюда, — вкрадчиво повторил он. Его глаза блеснули оранжевым, и я покорно придвинулась к нему ближе.       Он вновь обхватил мое лицо ладонями, целуя меня в истерзанные губы. Я всхлипнула. Наваждение то наваливалось на меня, заставляя отдаваться страсти, то откатывалось назад, оставляя после себя горькое чувство послевкусия соленой крови.       — Расслабься, Ульврэн. Кровь — не морок, магических свойств она в себе не несет. — Потом в его голосе проступил интерес. — А что ты испытываешь, моя Ульврэн, что тебя так испугало?       Я покачала головой, но его ладони не давали мне спрятать лицо.       — Скажи же мне, — сказал он.       Я закрыла глаза, не желая видеть его глаза, что читали меня как раскрытую книгу.       Лучше бы между нами по-прежнему стоял языковой барьер.       Я почувствовала, как он коснулся губами моих век.       — Я задал вопрос, Ульврэн.       Я молчала. Он ждал.       — Это тяжелый вопрос, — наконец прохрипела я, по-прежнему не смотря на него.— И пока я не могу на него ответить — я не знаю подходящих слов для этого. Задай его в другой раз.       — Ты требуешь от меня слишком много милостей, — заметил Витарр.       Я посмотрела на него. Его лицо было серьезно, но взгляд был теплым и явно насмехающимся.       — Так окажи мне их, — прохрипела я, с трудом шевеля губами.       Уголки рта Ормара растянулись в волчий оскал. А взгляд тут же помрачнел. Никогда мне не поспеть за его настроением, как бы я не старалась.       — О нет, Ульврэн. Я хищник, и в своей охоте я напал на интересный след. Будет глупо упустить его.       Я молчала. Тогда Витарр мягко оттолкнул меня на подушки — в который уже раз. Движения его были медленными и тянуче-плавными — но при этом он не отпускал моего взгляда. Как бы Витарр не старался сохранить суровость, я видела на его лице наслаждение. Каждое его непривычно размеренное движение вызывало во мне чувство, что весь воздух покинул мои легкие, любое прикосновение его рук к моим бедрам вызывало судороги удовольствия. Но я по-прежнему смотрела ему в глаза — и читала в них упоение.       Что видел он в моих?       Я уже взвилась дугой, потеряв контроль над своим телом, когда Витарр наконец как-то весь размяк и привалился рядом. Мы лежали молча, дыша тяжело и прерывисто.       — Я поймал, кажется, дивного зверя, Ульврэн. Упрямого, наивного, но крайне занятного, — наконец прохрипел Витарр.       Я закусила губу. Даже сейчас, разбитый и опустошенный, он оставался самым сильным из всех мужчин, что я встречала.       И, кажется, я тоже поймала занятного зверя.