Я, не скрывая гримасу боли, расправила пальцы — от вязания их свело, и, чувствуя, как покалывает кожу, я облизнула указательный палец — у меня была привычка им подталкивать левую спицу вниз, и от острого ее конца на подушечке образовалась мозоль, которую я любила покусывать. Вязала я быстро — вещи изнашивались моментально, а болеть мне не хотелось. По собственному примеру я хорошо знала, что не особенно критичная температура загонит меня на несколько дней в постель с горячкой и, возможно, бредом. Парацетамола здесь не знали и обходились смоченным в воде и уксусе полотенцем. После моей болезни мозг еще долго приходил в норму, и я опасалась, что еще парочка таких встрясок, и я в окончательную норму уже не приду. Возможно, что я и не права, но я строитель, а не медик…
— Но почему ты работала в музее? — как-то спросила Яна. Ей вязание не давалось, поэтому ей я поручила просто вычищать шерсть.
— Я познакомилась с директором, когда занималась реставрацией. Проходила стажировку в одной из местных контор, которая не брезговала студентами. Работу нам, естественно, никто не предложил. Мы потрудились на них по сути бесплатно три месяца, а нам потом пинок дали, как только срок стажировки завершился, и нам следовало увеличить заработную плату. — Сейчас я вспоминала об этом равнодушно. А ведь переживала по такой ерунде…
— А почему вы не пожаловались? — в глазах Яны читалось праведное возмущение.
— Кому? Гениев среди нас не было, я сама довольно равнодушна к … — Я скорчила гримасу. — К «строительному творчеству». Экзамены были очень хорошие — я действительно была увлечена, когда поступала. Но к концу обучения обычно всегда взгляды меняются. Я не оригинальна в разочаровании профессией.
— И поэтому работала в музее. — - Про зарплату Яна не сказала, но я видела на ее лице промелькнувшее презрение.
— Никогда не знаешь, где пригодятся знания, — пожала плечами я. — Может культуролог или лингвист куда быстрее обосновался бы здесь. — Я усмехнулась. Да уж, забавно. Цивилизация полуживотных как объект исследования. Я бы могла написать диссертацию. Ненужную и бесполезную для практической деятельности. А я не хотела тратить жизнь на то, чтобы заниматься чем-то отвлеченным. Хорошо, что мама не напоминала мне об этом, когда после многочисленных нестабильных заработков, я нашла прибежище в музее, который гордо именовался Археологическим, но даже работники всерьез это не воспринимали.
— А ты не думала как-то проявить себя здесь? — напряженно спросила Яна, старательно отводя взгляд. Я прекрасно видела, что разговор дается ей с трудом — словно она специально подводила все к определенной теме.
— Например?
Девочка пожала плечами.
— Ну, этот, старик который… Из городишки. Лука! Он же говорил тебе, что они с удовольствием взяли бы кого-нибудь умеющего.
А, вот она о чем…
— Знаешь… Там вот клок остался. Нет, правее. Вот, да. Будь внимательнее. — Я не хотела говорить об этом. Даже думать было как-то неприятно, и я со свойственным мне малодушием отвлекала себя как могла. — Знаешь, у меня никогда не было выбора здесь. Я жива благодаря Витарру, и покинуть его не могу. — Я не стала вдаваться в подробности этого «не могу». Яна подумала наверняка о том, что оборотень меня просто не отпустит. Но я
не хотела от него уходить. Я не знала почему. Он как-то требовал от меня признания в любви — в шутку, конечно, всего лишь очередная ломка меня как развлечение. Но я не могла любить его. Как там в песне? «Там где страх, места нет любви». Я была влюблена прежде, и пусть это не было полноценным чувством, я могла сравнить его с любовью к родным и близким. Между ними было нечто общее — я была счастлива. Как бы это выразить… Счастлива
безусловно. А вот с Витарром было не так. Чтобы почувствовать себя … счастливой, мне нужно было одновременно чувствовать себя и очень несчастной. Я думала над этим порой. Что это за симбиоз противоположных чувств? Когда я думаю о Витарре, меня одолевают и горечь, и томление. И если горечь была подлинной, имеющей основу под собой, — а основа важна не только в архитектуре — то вот томление казалось мне чуждым, словно вызванным мороком оборотня, хотя я и была уверена, что это не то.
— А если… — Голос Яны заставил меня вздрогнуть. Я и забыла, что она тут. — Знаешь, ты мне, конечно, помогла, но тебе не кажется, что можно помочь и другим?
Что?
— Что, прости? — Я отложила так и не начатое после перерыва вязанье в сторону, смотря на испуганную Яну.
О, она больше меня просьбами не смела одолевать. Я до сих пор помню, как она едва не упала в обморок при виде обращенных волков. Наверное я также сползла по стенке, не в силах поверить в то, что вижу. Её посадили на спину к одному из оборотней, я, умудренная опытом, показала как лучше ухватиться за волка, после чего она закрыла глаза и открыла их лишь в Гаалаки. Руки ее с трудом расцепили, и мы с Лючией отвели ее в маленькую комнату, которую выделили ей для жилья. Она ни разу не пожаловалась ни на непривычную работу, ни на холод, ни на смертельную скуку. Собственно работы ей досталось не так уж чтобы много, поэтому я знала, что именно последнее начинает сводить с ума привыкшего к цифровым развлечениями человека. Но Яна молчала. Я пыталась разговорить ее, расспросить о семье, но она замкнулась в себе. Зодикус осуждающе качал головой, лишь однажды заметив, что я была куда как более открытой и дружелюбной. Я знала, что оборотни не были довольны ее приездом. Витарр сразу сказал, что девочка будет обращена перед его отбытием в Горгхэйл — скором и для меня ставшим сюрпризом. Столь нелюбимый мной Ралтэр открыто высказался по поводу того, что Витарр и так собрал под своей крышей слишком много людей, и это позор для такого чистокровного оборотня. Я стала бояться, но Нэннер объяснил мне, что после того, как Яна будет обращена, неприязнь уляжется. Хотелось бы верить…
— Я видела, как мучают других, — заметила эта молчаливая девочка.
— Откуда?
— Я ходила за водой вместе с Зодикусом, он показывал…
Зодикус. Значит он. Решил попугать мою протеже? Или хотел показать ей, какая участь будет ее ждать, если она откажется от обращения? Что же, это походит на правду. Ему об этом знать лучше, чем мне. Но с языком у Яны все было куда как хуже, чем у меня в свое время, так что скорее всего попытки Зодикуса напугать девочку были успешны, но совершенно в другом направлении…
— Ты должна понять, что после того, как сама станешь оборотнем, ты будешь по другую сторону баррикад. — Я уговариваю её или саму себя? Ибо в какой-то момент поймала себя на том, что волчью шкуру примеряю не на Яну — на себя.
— Но ты-то нет.
Мне стало неуютно. Я хорошо помнила свое возмущение, когда впервые увидела, как оборотни налаживают свое хозяйство. Но мне нужно было бороться за свое собственное выживание, и борьба эта как раз-таки исключала любого рода попытки настроить против себя Витарра и его людей… оборотней, точнее. И даже теперь, зная, что по одному моему желанию Витарр нарушил традиции своего клана, привез в родное поселение человека, да еще и
сам,
ради меня предложил повременить с решением этой самой проблемы, я не была уверена в своем положении. Просто мне повезло, а вот завтра мой драгоценный муж решит совсем иначе. А я лишена возможности ему возразить.
— Это не мое дело, — кратко и лаконично.
Яна покачала головой.
— Тебе стоит попросить этого оборотня, чтобы он освободил пленников.
Я растерялась. Голос девочки был тверд и непреклонен. Она и вправду верила, что стоит мне только захотеть — и все будут свободны? Мне стало даже интересно. Это в какой момент она набралась такой пустоголовой храбрости?
— Послушай, ты действительно веришь в то, что сейчас говоришь? Может это …как это называется… юношеский максимализм ударил тебе в голову? Или тебя подучил кто-то? — Я старалась говорить спокойно и ласково.
Яна не дрогнула. Все-таки очень стойкая девочка. Куда как храбрее меня.
— Кто меня мог подучить, если я ни с кем не могу общаться? — рассудительно возразила она. — И я правда верю в то, что рабство — это отвратительно! И ты не можешь так спокойно к этому относиться!
В принципе могу. Витарр как-то сказал, что я изменилась, хотя этого и не вижу. По его словам я нацепила «белое пальто» и смею осуждать других. Но он не прав. Никого я не осуждаю. Признаюсь, участь рабов меня мало волновала с самого начала, а ужас перед их судьбой был скорее связан с тем, что нечто подобное могло быть уготовано и мне. Нет, он ошибся. Я не изменилась. Я лишь показала те стороны своей личности, которые до этого оставались в тени.
Но эта избалованная девочка была другой. Обусловлено ли это возрастом, воспитанием или личными качествами? Не знаю. Но она так горит желанием помочь рабам с мельницы, что готова спорить со мной. А я знала, что она меня боялась.
— Ты же помогла мне, каждый день помогаешь, — добавила она.
Я пожала плечами. Ей я помогла, потому что испытала острое чувство эмпатии. Она была такой не столько напуганной, сколько растерянной от всего происходящего, что я не могла не проникнуться к ней симпатией… Ладно, все это ерунда. Я помогла ей из острого чувства солидарности, даже проекции самой себя на нее. А теперь упиваюсь этим актом милосердия, чувствуя, что не зря стала женой Витарра. Мне нравилось быть благодетелем для этой девочки. Но то, что она теперь просит, мне не нравится.
— Здесь принято жить так, — коротко ответила я. — Так устроено общество. Если найдется среди них доморощенный Спартак — что же, посмотрю я на то, как они попробуют побороться с оборотнями и вооруженными людьми.
Яна промолчала, но я чувствовала ее осуждение. Тоже мне, совесть нашлась.
Нэннэр, с которым я продолжала общаться, заметил и мою растерянность, и тревогу.
— Ерунда, — отмахнулась я от вопросов. Но удержаться все равно не сумела. — А что с Ралтэром? Он доставил сюда новых рабов?
— Конечно. И получил с этого немалый доход.
— Я смотрю, что привычки людей все больше въедаются в вас, — злобно заметила я.
— Раз мы живем как они, то и думать приходится также, — пожал плечами Нэннэр. — Волки делят добычу между собой, теперь все это просто переросло из охоты во влияния в клане. Ралтэр, доставляя рабочую силу, по сути дает всем волкам возможность жить в облике людей. — Оборотень улыбнулся мне. — Он действительно имеет огромное влияние на Витарра, тебе следует знать об этом. Как и то, что ему не особенно нравится то, что ты привела человеческую девчонку в дом.
— Ему и я не нравлюсь?
Нэннэр примирительно поднял руки.
— Ралтэр вообще бывает сильно категоричным. Но он ценит тебя хотя бы потому, что тебя ценит и его господин.
Ни разу не слышала от Нэннэра ни о ком дурного слова. Это располагало к нему. Я ощущала в нем мягкость и заботливость, и от этого мне становилось тоскливо, так как я не могла найти этого в Витарре.
— Ни ему одному не нравится положение дел. — Мне очень хотелось, чтобы Нэннэр успокоил меня.
— Я хотел бы тебя успокоить, но да, Витарр испытывает силу своего авторитета. Ладно, Зодикус живет с нами уже много лет, он давно оборотень, и в целом добрый малый. С тобой Витарр намучился, но постепенно к тебе привыкают. Но эта девочка… Руз сказал, что это ты вынудила Витарра купить ее, и это ударило по нему гораздо хуже, чем сам факт пребывания постороннего человека в Гаалаки. Оборотень привозит в дом человека по просьбе другого человека. Подобного Витарру не простят.
— Ее обратят, так же, как и Зодикуса.
Нэннэр поджал губы.
— Конечно. Но Мирра говорит, что Руз не раз и не два пускал шуточки о том, что ты вертишь Витарром как хочешь.
— Руз. Конечно. — Мне даже стало смешно. — Пожалуй, его стоит опасаться куда как больше, чем Ралтэра… — Но развивать тему мне не хотелось. Об этом я поговорю с Витарром. — А ты близко знаком с Миррой, раз она у тебя в осведомителях?
Нэннэр чуть смутился.
— Не так близко, как хотел бы.
О! Кто бы мог подумать… Я же видела их вместе. Интересно, какую именно градацию «близко» подразумевает этот мужчина?
Но любопытная монополия Ралтера заставляла меня нервничать. Если они с братом настроены против меня, а я как раз здорово так накосячила, привезя Яну, то ничем хорошим для меня все это не закончится. Особенно учитывая, что эта глупая девчонка решила разбудить во мне отчаянного борца за свободу.
Вечером я спросила Витарра, почему он дал возможность Ралтэру с братом самостоятельно решать вопросы, которые я охарактеризовала бы как «планирование экономической деятельности».
— Я хочу сохранить хорошие отношения с Линном и окрестными городами, — ответил Витарр. — Луке и другим старейшинам было бы неприятно, если я в открытую покупал бы рабов. Ралтэру я полностью доверяю.
— Несмотря на то, что он не доволен твоим решением относительно Яны?
Витарр поморщился. Девочку он называл Янрой, но, коверкая ее имя, придумать новое не соизволил. Саму Яну такое обращение позабавило, так что «Янра» так за ней и закрепилась. Я же называла ее правильно, хотя Зодикус осуждал меня за это, говоря, что это каждый раз будет напоминать ей о доме. Конечно, учитывая, что мы постоянно разговариваем о «доме» именно это будет ей о нем напоминать.
— С чего ты это взяла?
— Я слышала сплетни.
— Сплетни на то и сплетни. Ралтэр ни разу меня не подводил. — Тоном голоса Витарр показал, что он намерен поставить точку в даже не начавшемся толком разговоре. Я не возражала. Откинулась на постели, разглядывая потолок.
— Я могу поехать с тобой в Горгхэйл?
Наступила пауза.
— С чего ты этого захотела? — спросил Витарр.
— А с чего мне необходимо вдруг «захотеть»? — Я мягко улыбнулась, обнимая Витарра. — Я просто не заговаривала об этом, но я правда хочу побывать в Горгхэйле. Я слишком много о нем слышала.
— Людей туда не пускают.
— Но людям не рады и здесь, однако ты привел меня сюда. — Я смотрела мужу прямо в глаза. — В Горгхэйле правила жестче? Их не получится обойти при помощи вот этого? — Я провела пальцем по шраму на запястье оборотня.
Витарр обхватил мое лицо ладонями и поцеловал — долго, смакуя удовольствие. Потом чуть отстранился, с хитрым прищуром разглядывая меня.
— Ты правда хочешь поехать со мной?
— Да, — ответила без колебаний. — Хочу.
Я хотела увидеть этот мир, прикоснуться к его истокам, понять его сущность. Разве не это было мне свойственно и там, дома? Именно это. Я действительно желала изучить историю и существ мира, ставшего моим теперешним домом.
Я хотела узнать о волках как можно больше, так как решила связать себя с Витарром теми узами, что «гораздо сильнее кровных».
***
Яна с интересом рассматривала мои каракули, хмурясь и пытаясь разобрать их.
— Как долго ты учила это? — спросила она.
— Я учу до сих пор. — Руки мои были перепачканы в чернилах. Коробка с ними перевернулась, и теперь нам предстояла работа по отмыванию полок и пола. Яна же с любопытством потянулась к моим бумагам — тем, на которых я тренировалась в письме.
— Сложно?
Я задумалась. В языках я определенно была куда как сильнее этой девочки, и, хотя местная грамматика была элементарной, — она просто не успела обрасти сложными оборотами –она была чуждой нашим привычкам.
— Да. Мы обязательно займемся этим с тобой, но чуть позже.
Яна поглядела на меня с тревожной улыбкой.
— Это обязательно? — спросила она.
— Конечно. — Я была удивлена. — У Витарра даже есть книги, ты сможешь читать здесь.
Девочка промолчала, и я тяжело вздохнула, удерживая рвущееся раздражение.
— А это что? — все-таки раздался ее голос. Я обернулась, разглядывая перепачканные листы. Почувствовала, что краснею. Это были мои наброски. Иногда я пыталась чертить, но из-за отсутствия инструментов выходила полная ерунда. Но меня успокаивали
почти прямые линии.
— Неважно! — Я выхватила черновики, не желая, чтобы их кто-то видел. Я, конечно, понимала, что Яна в них не разберется, но мне было неприятно, что это убожество попало кому-то в руки. Стоило их порвать.
— Это же архитектурные планы!
Я поморщилась. Эти косячные болванки назвать полноценным планом?
— Это стоит сжечь.
— Нет, подожди!
— Ты что, это даже не самопал, даже не нормальный набросок! — Мне почему-то было так стыдно, что я как ребенок скомкала бумагу и спрятала ее за спиной. — Я, пожалуй, разберу бумаги сама.
Яна растерянно смотрела на меня, явно не зная что сказать. Потом молча принялась за работу. Мне стало стыдно за свое поведение, но в своих черновиках я рылась теперь одна. Стоило извиниться перед девчонкой, которая поглядывала на меня теперь как на ненормальную, но не могла же я ей разрешить рассматривать этот хлам! Профессиональная гордость, все дела… Тишина была тяжелой и давящей. Нам обеим было неуютно, но Яна не выдержала первой.
— Может быть, что Луке ты не нужна, но здесь, у оборотней, твои навыки могли бы быть полезными, — осторожно сказала она.
— Как?
Яна замялась.
— Я думала по поводу старой мельницы… Ты ведь могла бы что-то придумать?
— Я?
— Ну ты же… этот…
— Я реставратор, а не инженер или проектировщик, — раздраженно бросила я. — Я могу выезжать на старые объекты, но ни в жизнь не подойду к технологическим сооружениям.
— Ну ты бы могла попробовать…
Я посмотрела на девчонку таким взглядом, что она отшатнулась.
— Я не умею и делать этого не стану.
***
Стоило закрыть эту тему более жестко, потому что если слишком долго раздумывать над любой мыслью, то постепенно свыкаешься с ней. Сначала, конечно, тебе едва ли не плохо от осознания того, что есть нечто, что тебе враждебно и что априори с тобой связано. Ты старательно избегаешь этой мысли, но лишь все чаще она приходит тебе на ум. Ты рассматриваешь ее с разных точек зрения, примеряешь на себя, отвергаешь и вновь к ней возвращаешься. Ты одновременно видишь и плюсы, и минусы. Видишь сразу две стороны, и понимаешь, что занять промежуточное положение ну никак не получается.
Я человек, нацеленный на индивидуализм. Хотя нет, скорее даже на эгоизм. Я не хотела думать о том, как облегчить жизнь других людей. На что они мне? Я все равно не помогу всем. Я не собираюсь злить Витарра и раздражать других оборотней. Я просто хочу жить так, как жила прежде. Я же привыкла, я смогла. Я притерлась к Ормарам, настолько привыкла к жизни здесь, что прошлое казалось полузабытым сном — память милосердна.
Но еще бывают милосердные люди, которые способны пробудить в тебе чувство ответственности за других. Витарр сказал, что за все решения Яны буду ответственна я. Мне это не понравилось, и я отмахнулась от этого, к тому же Витарр благородно взял решение в свои руки. Потом уже я стала понимать, что, раз ввязавшись в игру под названием «спасти другого», играть дальше меня обяжут по цепочке. Мне не следовало выкупать Яну. Теперь за мной закрепилась репутация покровительницы людей, и Зодикус шепнул мне, что Яна наверняка каким-то образом научилась связываться с рабами с мельницы. Я не поверила. Зодикус невзлюбил ее, и мог, если и не оболгать, то перепутать желание Яны и ее действия, особенно учитывая, что говорила она плохо.
Но точка невозврата была пройдена, я стала все больше приглядываться к тому, что происходит за пределами улицы Гаалаки, интересоваться тем, как живут те, кто готовит хлеб, рубит древесину и расчищает снег.
Я предложила Витарру перестроить мельницу. Тяжелое сооружение убивало рабов, жернова не были столь тяжелы, сколько ветряное колесо. Сломанное колесо, починить которое в голову оборотням не приходило — зачем? Ветер нестабилен, а хлеб нужен постоянно.
— Это поможет тебе избежать лишней покупки рабов, — сказала я ему.
Витарр на это никак не отреагировал. Но отреагировал Нэннэр, к которому я обратилась следом, через голову мужа. Я знала, что делать этого не стоило, но к тому моменту я уже слишком давно раздумывала над этой мыслью, и ночами мне снились Марко, ошейник и удары кнута. Я была в рабстве день, и этого для меня стало достаточно, чтобы с головой броситься в рабство иное.
А еще меня грела мысль, как приятно осознавать себя благодетельницей, почти легендой в глазах тех, кого я осчастливлю. Яна так на меня смотрела — и мне это нравилось. Я была пленницей Витарра, но теперь могла отыграться за свое собственное унижение. Получается, что женой оборотня я стала не просто ради еды и крыши над головой. Я сделала это за
идею. А это ведь дорогого стоит, разве не так?
Но словно расколотое на части сознание не давало мне покоя. Мне не было свойственно все это, я видела неправильность своих решений, чувствовала их насквозь гнилое псевдоблагородство. Мне было омерзительно, что я пользуюсь шаткой властью. Я боялась, что мои попытки обернуться для меня тем самым, от чего я хочу избавиться.
Пожалуйста, остановите кто-нибудь этот снежный ком, я с ним не справляюсь, я не справляюсь сама с собой.
***
То, что Нэннэр каким-то образом убедил оборотней доверить мне мельницу, я узнала от Руза.
— Не слишком ли сложная задача для столь решительной волчицы? — крикнул он с издевкой, завидев меня еще издалека. Я стояла у самого дома, сметала свежевыпавший снег с крыльца.
— Я обязательно скажу Лючии, что в следующий раз не посмею взяться за столь ответственную работу, — недоуменно заметила я, выставляя вперед метлу. Только потом поняла, что он имел в виду совсем другое.
— Как бы эта метла не пригодилась тебе разгребать руины, — без капли смеха ответил Руз. Я поежилась. Ответа в голову не приходило.
— Разве ты не знала, что Витарр позволяет тебе взяться за мельницу? — спросил Руз.
Я растерялась. Прошло немало времени, и я уже не думала, что оборотни помнят об этом.
— Значит, не знала, — усмехнулся Руз. — Видимо Витарр не посчитал нужным сказать тебе. Ну ничего, Нэннэр тебе все доложит.
В голосе его сквозила неприкрытая едкая насмешка. Я отступила.
— Я не настаивала на этом, — тихо ответила.
— Значит, тебе вдвойне повезло с твоим ручным волчонком. Я уверен, что Витарр оценит твою расположенность к нему.
Я не ответила — не хотела. Выразительно посмотрела на Руза и развернулась, собираясь войти в дом.
— Ульврэн, — серьезно позвал он. — Мой брат купил рабов не для того, чтобы ты похоронила их под обломками мельницы. Если мы лишимся ее, то клан просто вернется в леса, не так уж велика для нас эта потеря — дичи немало. А вот ты и тебе подобные умрете от голода здесь, на краю леса.
— Этого не случится. — Но голосу явно не достает уверенности.
***
Все обернулось жутким кошмаром. И знай я лишь долю того, что произошло, то никогда бы ноги моей не было в Линне, где я купила Яну, вспомнила рабскую участь и нахваталась идей о помощи.
Стоя на обломках того, что должно было стать для меня предметом гордости, я терялась. Я смотрела на мертвеца передо мной: несмотря на изуродованное, изорванное в клочки тело, лица его
он будто в насмешку не тронул. Я видела застывшие, словно стеклянные, глаза. Они смотрели куда-то в сторону, точно косились на что-то. Жуткое зрелище. Светлые волосы разметались вокруг головы, полные губы застыли, изогнувшись в кривую линию. Грудь была вспорота длинным когтем. Когда-то трепещущее сердце застыло. Переломанные ребра торчали из груди, перекрещиваясь между собой. На острых изломах костей висели кусочки темно-красного месива. Живот пересекали длинные полосы, одна нога была оторвана и оттащена в сторону. Область паха будто чем-то придавили.
Другой труп лежал чуть в стороне. Пол головы ему снесло ударом мощной лапы. Руки изогнулись под странным углом, каждый из пальцев был…обгрызан?
И смотрела на все это, и видела, что таких тел еще много: каждый из тех, кто был здесь, каждый из тех, кто работал вместе со мной над этой глупой идеей.
Снег пропитался кровью. Я чувствовала в воздухе металлический привкус. Рассветные лучи неуместно отражались от ледяной корочки на сугробах. Их блики слепили мне глаза, и я зажмурилась, но даже темнота отдавала кроваво-алым.
— Где он? — тихо спросила.
— В лесу, должно быть, — дрожащим шепотом ответили мне. — Витарр и другие волки пошли за ним.
Я наткнулась взглядом на еще одно лицо. Смуглое, с прорезавшими лоб морщинами. Это был мужчина, которого я видела в Линне вместе с Яной. Коренастый, сильный, выносливый.
Я, дрожа от холода и ужаса, отвернулась, тяжелой походкой пробираясь через снег. Воздух, мне нужен свежий воздух, не отмеченный запахом мертвечины. А вслед мне доносился жуткий скрип мельничного колеса.
