В шкуре волка

      В тот вечер я легла спать рано, измученная собственными мыслями. Я не доверяла себе как профессионалу, боялась взять ответственность за тех, кто жил на мельнице. Поворачивать обратно было поздно, но я-то прекрасно понимала, что, сломав механизмы работы, сделаю плохо не только рабам, но Витарру в первую очередь. Его обвинят, что он пошел на поводу у чужой девки, причем уже не впервые. Нэннэр не переставал убеждать, что все у меня получится, что на крайний случай никто меня не выгонит. Мельницу отстроят, мастеров привезут из Линна. А я вполне имею право немного поразвлечься — пусть даже таким образом.              Он не понимал. Как не понимал и Витарр. Даже если махнуть рукой на последствия малейшей ошибки в расчетах, я эту самую ошибку не забуду. Я спала с чертежами и грифельными карандашами, которые мне подарили в Линне. Я так боялась опозориться в своих начинаниях, что не было и ночи, чтобы я не вскакивала и не принималась что-то перепроверять, опасливо приближаясь к свече. Мне не хватало инструментов, не было даже хороших ластиков или достаточно ровных линеек. В Линне подобного не купишь, а это означало, что все делалось по большей части приблизительно. И саму работу по претворению своих фантазий в реальность я представляла весьма отстраненно. Работу на объектах мы рассматривали больше теоретически, к тому же со мной не было наставника, который проследил бы за всем.              По факту там ничего сложного не было, но это не касалось моей специализации, узкой, непригодной в диких условиях. Мои работы касались реставрации исторических объектов, я всегда склонялась к этому. Но это не была не реставрация. Мне нужно было напротив, модернизировать.              Мне снилось, как вся эта конструкция рушится под собственным весом, а я стою на обломках, какая-то веселая и смеющаяся. Необычайно огромные ветряные рукава совершенно целы, я взбираюсь на одно из них, но падаю, обдирая кожу.              От боли я проснулась. Я так сильно сжала кулаки, что ногтями саму себя оцарапала. Рядом ворочался Витарр, но он привык к тому, что я сплю неспокойно, и приучился не реагировать на каждое мое движение. К тому же накануне мы сильно поругались. Ну как поругались? Он отказался брать меня с собой в Горгхэйл. Не стал даже уточнять — потому ли, что я человек или что не выдержу дороги. Не скажу, что я разозлилась. Скорее опечалилась. Мне было неприятно осознавать, что Витарр не желает делиться со мной своими тревогами. Я промолчала, и именно этим своим покорным согласием вызвала у него бурную вспышку ярости. Он так кричал, что я едва не заплакала, не понимая, чем его разозлила. От попыток сгладить конфликт он и вовсе рассвирепел. Я тогда убежала к себе, боясь попасть под горячую руку. Когда мы сели ужинать, Витарр вроде успокоился, я вела себя ровно. Но напряжение не прошло, и я надеялась, что ничем больше не вызову гнев Витарра.       Сейчас же сон прогнал все воспоминания дня. Я сидела, чувствуя странное беспокойство, будто что-то упустила. А потом вскочила с постели, кидаясь к столу. Дрожащими руками зажгла фитиль, раскрыла планы. Бумага была плохая, крошилась, если сильно надавить, и под пламенем просвечивала. Но я, сгорбившись над ней, в панике водила пальцем, пытаясь поймать тот момент, который упустила.              Чтобы восстановить работу ветряных лопастей нужно разобрать весь механизм, для этого придется затронуть рукава мельницы, а уже от этого сдвинется верхний жернов, с которым они соединены. Даже если установить его на место, то он станет легче, и сам жернов не будет сбалансирован. Имеет ли это значение, если зависит все сейчас не от ветра, а от человеческих сил? Имеет, не столь принципиальное. Они используют песчаник, пористый, но прочный, кремнесодержащий. Гораздо проще будет попробовать подточить нижний, стационарный жернов. Но это все уже отмечено. Отмечено еще в первый день. Единственное, что не сделала — это не подумала о том, как эти огромные громоздкие крылья придется опускать. Падая, они наверняка заденут стены, а я не хотела полагаться на удачу.              Я очень хотела, чтобы мельница заработала именно так, как предназначалось для нее. Хотела, чтобы люди, работающие на ней, получили хотя бы немного отдыха. В конце концов, местный рацион содержит больше мяса, чем хлеба, и беспрерывно работающая мельница оборотням не сдалась — иначе бы ее и так давно починили. Рабов по весне отправят работать в поля, но я знала, что жизнь там была легче — не во всем, но она хотя бы имела определенные временные и пространственные границы, в то время как скованные в кандалы у вечного колеса рабы умирали от истязаний.              А вдруг не получится, вдруг я совершу ошибку? Нет-нет, я не должна думать об этом. Все у меня получится, все будет слажено. В любом случае, хуже ведь не будет.              Я подошла к окну, опустила ладони на стекло — его вставили совсем недавно. Ледяное, оно холодило мою разгоряченную кровь. Яркий свет полной луны навевал беспокойство. Было в ней нечто злое. Я поежилась и отвернулась, раздумывая, стоит ли спуститься вниз. Я всегда оставляла для себя воду, но, будучи вся полная сомнений, стала крайне рассеянной и забывала об элементарных вещах. Да и в туалет можно было бы сходить…              Я потянулась за масляной лампой, но поняла, что масла в ней тоже нет. Неужели я забыла наполнить ее? Действительно, мне бы успокоительных такими темпами бы… Кроме проблем с памятью не унимался и зуб. У меня было такое чувство, что нерв там полностью оголился, но оборотни вообще не понимали что такое стоматология, а в Линне я бы нарвалась в лучшем случае на умелого зубодера. Лючия отсылала меня к Мирре — скорее по привычке. Знахарка и травница помочь мне в этом случае не могла ничем. В эту ночь правда зуб успокоился, и я осмелилась надеяться, что может оно там как-нибудь само рассосется…              Взяла зажженную свечу. Жестяной старый подсвечник накренился, и горячий воск обжег мне руку. Я тихо зашипела. Как только дверь за моей спиной с тихим скрипом закрылась, я позволила себе ойкнуть. В коридоре было очень холодно, и я торопливо дернулась к лестнице. Перила показались мне сделанными будто изо льда, и я замерла, кожей ощущая это предвкушение наступающего ужаса. Сердце точно перестало биться, ноги стали ватными. Неужели казалось бы прошедшее сумасшествие собирается вернуться? Я мотнула головой, и вслух произнесла:              — Ну уж нет.              Звук моего голоса исказился, и легким эхо отразился от стен. Я вздрогнула, чуть отступая. Мне будто кто-то смотрел в спину, и я резко обернулась, выставляя вперед свечу и слепо пытаясь рассмотреть что-то в ее слабом свете. Обостренный слух что-то уловил — но уже внизу лестницы.              — Как же было хорошо дома: скользнешь из комнаты в туалет — испугаться не успеешь…              Голос мой дрожал, и смеха не получилось. Я даже нахмурилась, пытаясь вспомнить этот забытый маршрут: комната и рядом ванная. Как давно я не вспоминала…              И тут откуда-то снизу раздалось тихое рычание. Я подпрыгнула на месте, неспособная ни крикнуть, ни убежать. Это походило на рычание собаки, но оно тут же прекратилось. Я попятилась было к двери комнаты, свеча дрожала в моей руке. Горячий воск вновь капнул на кожу, и это привело меня в чувство.              Вот тут я испугалась еще раз — и гораздо, гораздо сильнее. Потому что мой самый страшный кошмар — это вновь вернуться в то состояние между реальной жизнью и безумием. Я этого не хочу больше. Я не могу себе такое позволить.              Оттого сделала решительный шаг вперед, медленно спустилась по лестнице, прошла на кухню. Никого тут не было. Это вновь мое воображение играет со мной. И я не позволю этим злым играм взять верх.              Во рту все пересохло, и я залпом выпила с четверть литра. Вода стекала по подбородку, и я утерла ее рукавом. Как хорошо… Блаженство. Облизнулась, кончиком языка смахивая капли. Вновь прильнула к кувшину. Еще бы умыться не помешало. Я склонилась над тазом, но в этот миг вновь повторилось зловещее рычание. Я так и замерла, наклонившись, чувствуя, как свело спину от страха. Это не галлюцинация. Рычание становилось ближе, теперь я слышала как мягко ступают звериные лапы по дощатому полу — или это рисует лишь моя фантазия? Я поднялась — медленно-медленно, боясь обернуться. Тяжелое дыхание будто наполнило весь дом, я съежилась. А потом побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки. На последней не подняла достаточно высоко ногу, и споткнулась. Растянувшись на верхней площадке, схватилась за ушибленную стопу, тихо постанывая, но в этот миг мой взгляд обратился в сторону лестницы — и я увидела там… Что? Силуэт ли? Черный на черном фоне? Забыв о боли, вскочила, подбирая чудом не погасшую свечу, и похромала к комнате.              Уже на пороге, под влиянием недоверчивого внутреннего чутья, обернулась. Пламя свечи вздрогнуло, и я почувствовала, как вспотели мои руки. Подсвечник скользил, и снова уронить его, оставшись в темноте, мне совершенно не улыбалось. Мне казалось, что из темноты на меня смотрят глаза уже сотни демонов, только и ждущих, пока я обернусь к ним спиной. Я сделала шаг назад, и тихо взвизгнула, когда наткнулась на дверь. Спокойно. Совсем нервы ни к черту, дома с такими реакциями угодила бы к врачу.              Но темнота была такой обволакивающей, что я ощущала ее прикосновение к своему лицу. Подняла свечу повыше, одновременно желая разглядеть то, что может предстать мне, и боясь этого. Но меня лишь обдало жаром разгоревшегося пламени. Свободной рукой я нащупала ручку двери, потянула на себя, и испуганно замерла, поняв, что не могу ее открыть. Что делать? Потом выдохнула. Она открывается внутрь комнаты. Дурочка.              Войдя внутрь, перевела дыхание. Вот это меня проняло. Не было там никого. Ни-ко-го. А вот мои кошмары вернулись. Что же теперь делать? Я не могу сказать об этом. Что сделает Витарр? Яна? И…Зодикус?              Не знаю, сколько времени я так простояла, раздумывая. Уж точно не мало. Иногда казалось, что там, за дверью, что-то происходит, но я лишь упрямо качала головой. Я не поддамся. Поставила подсвечник на стол, наклонилась и резко задула огонь. Перед глазами поплыли яркие пятна, я проморгалась, вдыхая дымок. Утром посмеюсь над собой, но сейчас мне хотелось побыстрее запрыгнуть в постель. Стоило только аккуратно усесться на краешек, — мне не хотелось будить и без того раздраженного Витарра, который тут же бы выбил из меня правду — как уши мои наполнились звуком дикого воя. Казалось, что стены дома содрогнулись.              — Что такое? — тут же вскочил Витарр.              Я поймала себя на том, что задержала дыхание. Вопль не повторился, но и от одного раза у меня кровь в жилах застыла.              — Ззз… — Я не могла ничего выговорить — зуб на зуб не попадал. Я чувствовала, как дрожит мой подбородок, как заложило уши, и голос Витарра слышался будто из-под воды. Он тоже услышал это? Значит, я все-таки в здравом уме?              — Сиди тут! — приказал он, раскрывая дверь и ступая туда, в темноту. Я подумала о том, что ему нужно зажечь огонь, потом пронеслась мысль, что оборотню свет не требуется. Он идет туда один, а мало ли какие еще чудовища здесь обитают?              Нечто коснулось моей ноги, и я взвизгнула. Витарр тут же влетел обратно в комнату.              — Что?              Я уже сидела в самом центре постели, прижимая к груди одеяло, и пыталась разглядеть в этой проклятой темноте лицо Витарра. Бессмысленно указывала рукой вниз, не в силах ничего проговорить. По вискам стекал пот.              Витарр наклонился, потом поднял вверх руку, что-то держа в ней.              — Это просто упавшее покрывало, — бросил он. В голосе его не было нежности, только раздражение. Я устыдилась, и, завернувшись в одеяло, вылезла с постели. Шарила руками, пытаясь найти чем зажечь огонь. Витарр снова вышел, но оставаться одной мне не хотелось. Спички ломались, но наконец я зажгла свечу, а от нее все светильники. Шаги Витарр слышались откуда-то из коридора, и я выскочила следом, чувствуя, как замерзают и покрываются гусиной кожей ноги. Эти поганые фонари никак не желали разжигаться. Воск или масло капали мне на и так обожженные руки, а суета делала все только хуже. Но подобная работа принесла мне некоторое успокоение, и, когда я уже дошла до лестницы, то руки мои перестали дрожать, масляной фонарь, на который я поменяла неудобную свечу, светил ровно, а дорога вниз казалась вполне безопасной. Нет здесь ни призраков, ни чудовищ.              Но, по крайней мере, вопль слышала не я одна. Я зашла к Яне, которая сжалась в уголке комнаты и сначала даже не узнала меня.              — Что это было? — шепотом спросила она.              — Не знаю. — Я набросила на нее что-то из теплой одежды и показала головой на дверь. — Пойдем вниз.              Вдвоем мы спустились на кухню. За столом сидела плачущая женщина. Я хотела было спросить, кто это, но тут с недоверием поняла, что это Лючия. Ее покатые плечи содрогались, всегда аккуратно убранные волосы были растрепаны. Витарр стоял над ней и что-то успокаивающе говорил.              — Что произошло? Лючия, что с тобой? — Я поставила фонарь на стол, бросившись к женщине. Я даже представить не могла, что она способна плакать. Что же должно было такого произойти, что даже она не удержала слез? Яна подала воды. — Выпей, успокойся.              Лючия беззвучно, но от того еще горше плакала, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Я мягко заставила ее поднять голову, и едва удержала удивленный возглас. Вдоль щеки шли три коротких, но глубоких пореза. Кровь сочиться уже перестала, но она была вся размазана по лицу, создавая впечатление, что все лицо было изувечено. Веки Лючии опухли, крупные слезы стекали по щекам, в одной стороны задерживаясь на взбугрившейся у пореза кожи, меняя свою траекторию. Я погладила женщину по темным, с легкой сединой, волосам, чувствуя, как разрывает мне сердце от ее плача. Она мне близкий человек, несмотря на то, что было, мы живем под одной крышей, мы, считай, и вправду семья. Что сказать ей я не знала, а потому все ласково водила пальцами по лбу. Потом поднялась, чтобы разжечь печь. Яна толком не научилась этому, но под моими руками быстро вспыхнуло пламя, я поставила закипать воду. И только в этот момент поняла, что Витарра нет в комнате. Растерянно оглянулась, но Яна, поймав мой взгляд, кивком головы указала на дверь и пожала плечами.              Лючия не говорила ни слова. Порезы на лице не были особенно серьезны, мы обработали их, а после напоили Лючию теми же отварами, которыми первое время отпаивала она меня. Ее тихая истерика сошла на нет, но она по-прежнему не говорила ни слова. Идти в комнату она не хотела, поэтому так мы втроем и просидели на кухне до самого рассвета, завернутые в одеяло и ждущие Витарра. Я не спрашивала ни о чем больше, и так ясно, что Зодикуса нет в доме.       

***

      Как только ночная мгла начала рассеиваться, я оделась потеплее и, оставив Яну и Лючию в доме, вышла на улицу, слабо представляя, куда собираюсь идти и что делать. Но сидеть в ожидании да еще при такой гнетущей атмосфере было невозможно.              Но Гаалаки точно обезлюдил…если можно так сказать о деревне оборотней. Утоптанный снег скрипел под моими ногами, я скукожилась под подбитым мехом плащом. Вдоль дороги, у самых крылец домов, стояли высокие фонари, но их не зажигали — зачем? Использовались они только во время празднеств, и это действительно было красиво на фоне падающего снега, но вчера никаких гуляний не было, и я брела в полумраке. Казалось, что все происходит в страшном сне — пустынная улица, мгла, скрип под ногами, кажущийся необычайно громким в давящей тишине. Дерево точно скрипело и завывало, а звук шагов отдавался в висках. Озноб — но не от холода — пробежал по моей спине. Нос не различал запахов, но я чувствовала металлический привкус во рту, от которого хотелось сплюнуть.              Я задумчиво смотрела на запертые ставни. Теперь мне казалось, что из темноты щелей за мной наблюдают сотни глаз. Это глаза тех чудовищ, что пугали меня ночами. Они притаились вдоль дороги и ждут, когда я подойду ближе. Но я не должна бояться. Я ведь знаю, что настоящие чудовища из плоти и крови. А это — лишь последствия то ли безумия, то ли просто буйного воображения. Для меня эта грань давно стерта, как и та, что отделяет любовь от ненависти, а малодушие от благородства. Я всего лишь хочу найти Витарра и вернуться домой.              Ветра совсем не было. Стоял мороз, он кусал меня за лоб и щеки. Скрестив руки на груди, а ладони засунув подмышки, я быстрым шагом шла вдоль дороги. Полная луна давно уже скрылась и…              О нет, я не безумна. Я просто дура. Это рычание! Как так получилось, что Зодикус был в доме? Ведь он никогда не оставался здесь, если на небо всходила полная луна. Он говорил, что не может себя контролировать, что его ярость становилась безгранична. Кровь, звериная или человеческая, возбуждала его, вызывала неконтролируемый голод. Он так говорил, я этого не видела ни разу и видеть не хотела. А теперь увидела — в лице Лючии. И, наверное, это еще не самое страшное. Что же, я боялась того, что должна была обречь на подобное Яну, а этот поступок потребует от меня смелости увидеть всё — ровно настолько, насколько это возможно.              Мороз крепчал. Теперь я могла думать лишь о том, как же холодно. И как бесконечна эта дорога. Разве не за несколько минут я обходила весь Гаалаки? А теперь я блуждаю кругами, словно по заколдованному месту, и везде натыкаюсь на гробовое молчание. Вот и дом Руза. Наверняка кто-то здесь есть. Просто стоит включить здравый смысл.              Я подошла к самому крыльцу и постучала ногой. Откуда-то из глубины послышался шорох.              — Это Ульврэн! — крикнула я. Надеюсь, они не спят.              На меня будто повеяло враждебностью. Я чуть отступила, рассматривая за мгновение ставший столь негостеприимным этот дом, где провела столько часов. Изнутри что-то зашумела, а потом раздался режущий слух скрип, будто кто-то когтями провел по стеклу. Инстинктивно я зажала ладонями уши, но звук лишь усиливался, заставляя меня передернуться. Тут же послышался мерный стук — кто-то стучал в дверь точно так же, как я только что. А потом дверь медленно раскрылась — совершенно бесшумно. Внутри было темно — ни огарка свечи, ни отсвета огня в очаге.              — Проходи, — нежно пропел тихий голос.              В немом ужасе я глядела в темноту. Там я словно видела неясные очертания силуэтов, но не была в этом уверена. А потом рука, черная, с длинными пальцами, словно сотканная из дыма, обхватила косяк двери, чуть надавила, отчего дерево треснуло, а потом расправила ладонь и поманила меня к себе движением пальца.              — Иди, — вновь пропел голос, но теперь я слышала в нем целый хор тихих подголосков — убаюкивающих, угрожающих и льстивых.              Меньше всего на свете я хотела подчиниться этой темноте. Завороженная собственным страхом, я будто со стороны видела, как медленно отступаю, и подпрыгнула, когда огонь на уличном фонаре внезапно зажегся, а следом за ним вся улица осветилась огнями. Сумерки уступали место рассвету, но это не смогло прогнать то, что затаилось в доме.              Я бежала по дороге, чувствуя, как скользит моя обувь. Мне нельзя оборачиваться, нельзя. Иначе рука утянет меня в темный дом. Сердце колотилось как сумасшедшее, во рту пересохло, спина была мокра от пота. Мне все казалось, что рядом бежит кто-то, кто-то почти хватал меня за ноги, а сил было все меньше и меньше. Я бежала прямиком в сторону степи, где в отдалении от Гаалаки стояла мельница.              — Витарр! — крикнула я, и голос мой прорезал свинцовую тишину. В боку нещадно кололо, я поскользнулась и полетела вниз, чувствуя, как от боли пульсирует мое лицо. Легкое щекочущее ощущение накрыло меня, и я забилась в ужасе, понимая, что проиграла эту гонку. Липкие пальцы проникали сквозь одежду, оставляя ожоги на теле, но тьму прогнали сильные руки, обхватившие меня за плечи и поставившие на ноги. Витарр тряхнул меня, и я подняла на него глаза, пытаясь рассмотреть знакомое лицо сквозь пелену суеверного ужаса.              — Ты в порядке? — грубо, но с участием спросил он.              -Да, — я выдохнула. — Теперь да. Просто бежала и не удержала равновесие… Ты же знаешь, как я бываю неуклюжа, — почему-то солгала я. — Гаалаки словно опустел.              Витарр кивнул.              — Это из-за Зодикуса, — сурово ответил он. — Я никогда прежде не видел, чтобы обращенные оборотни были столь кровожадны. Обычно по прошествии времени они учатся владеть собой в зверином облике, и Зодикус практически не отличался от нас за много лет-то.              Я только сейчас отметила, что рукава длинной рубахи Витарра — на нем была лишь она одна — промокли от крови. Пальцы мои окрасились в красный цвет, я посмотрела вопросительно на мужчину, чувствуя как испуганно сжалось что-то внутри.              — Я в порядке, — бросил он. — Это не моя кровь.              Сердце пропустило удар.              — Зодикус?..              Мой дрожащий голос напугал меня саму. Я помнила как в первый раз получила известия о беде Зодикуса, и теперь все происходящее казалось мне диким дежавю.              — С ним все нормально, — успокоил меня Витарр. Он обхватил меня за плечи, крепко держа и смотря мне прямо в глаза. — Иди домой и жди там.              Он явно не хотел пускать меня дальше, а я не страдала болезненным любопытством. Наверняка там произошло нечто страшное, а глаза мои не выдержат лишнего ужаса. Но воспоминания о страшной черной руке и заунывном хоре голосов подействовали как укол адреналина, и я торопливо закачала головой.               — Я хочу увидеть, что произошло! — по возможности твердо сказала я. «Я не хочу возвращаться одна».              Витарр моих мыслей не прочитал, а потому нахмурился, но потом пожал плечами, явно не так уж и особенно стремясь уберечь мою несчастную психику. А быть может, что он сам был растерян и подавлен настолько, что не понимал, что делает. Я прошла к самой мельнице, чувствуя, как собравшиеся оборотни растеряны и подавлены.              Ворота были распахнуты, изнутри веяло чем-то зловещим. На секунду мне вновь привиделись темные силуэты, но продлилось это недолго. Железная хватка сжала мою грудь, и я остановилась, не сразу поняв, что происходит.              Оборотни выносили тела растерзанных рабов. Их сбрасывали в кучу, не церемонясь и не считаясь с хоть какими-нибудь правилами приличия и уважения. Я даже сначала как-то и не поняла, что кровавая куча — это те несчастные, что работали на мельнице. Словно я оказалась на скотобойне, только здесь жертвами стали люди. Окровавленная промерзшая плоть сползала с костей, ткань и овчина были вымазаны в грязи и экскрементах, холод не давал телам разносить вокруг себя смрад, но я почувствовала спазм в животе, и отвернулась. Шок перебил чувство омерзения, но перед глазами все поплыло, и я испугалась, что свалюсь в обморок, если еще раз посмотрю на эту гору изувеченных трупов. Сколько их всего? Оборотни тащили еще одного, но тут что-то хрустнуло, раздались ругательства, и я все-таки посмотрела вперед, наткнувшись взглядом на двух оборотней. Под их жесткими руками ткань, за которую они тащили еще одного несчастного, порвалась, и тело упало на снег. Голова его была разбита, мне показалось, что я вижу кроваво-серый мозг. Но тут один из оборотней наклонился, бесцеремонно ухватил тело и забросил на остальные трупы, отчего раздался какой-то чавкающий звук. Звякнул металл цепей, и откуда-то из середины кучи вылезло тело, на секунду мне показавшееся живым, но носильщик сплюнул и ударом ноги поправил развалившуюся было кучу.              Я отошла чуть в сторону, не испытывая никакого удовольствия от подобного зрелища. Встала бесплотным призраком позади толпы, не желая возвращаться назад в одиночестве. Мертвый город — таким мне сейчас казался Гаалаки. Уж лучше я подожду Витарра или Нэннера. Опустилась на какое-то запорошенное снегом бревно — коленки мои дрожали.              — Не нравится?              О нет, только не Руз.              — Неужели тебе нравится? — подняла я на него глаза. Но нет, Руз был серьезен. Я даже удивилась, отметив его хмурое, печальное лицо. В кои-то веки он не ухмылялся, а во взгляде его не было желания позлить меня.              — Знаешь, оборотни ведь не просто так не любят людей, — заметил Руз, устраиваясь рядом.              — Так трудно убирать кровавые тела? — зло спросила я, отметив, как он растирает снег между ладонями и стряхивает их.              — Этих кровавых тел не было бы, будь все согласно традициям.              Я внимательно посмотрела на Руза.              — Я не знаю о чем ты, — сказала откровенно.              Руз потер подбородок. Он вроде как и подошел ко мне с намерением что-то сказать, но, как только я попросила об этом, застопорился. С каким-то участием косясь в мою сторону, он подзатянул паузу.              — Оборотни не делят кров с людьми. Изначально по причине того, что люди не могли жить в стаях. Позже мы научились сами жить в городах, но привычка сохранять чистоту крови рода осталась. Конечно, случаи бывали, но все знают, что потомки смешанных союзов гораздо слабее. Взгляни на Витарра. Его мать — дикая волчица с Юга. Там теплые степи, роскошный край, оборотни там не знают человеческого обличья. Однако, мы знаем, что человека обратить можно. Полноценным волком он не станет, но его звериная сущность не уступит нашим.              Наступила пауза. Я внимательно следила за Рузом, который откуда-то вытащил хлебную корку и задумчиво принялся жевать ее. Наконец он посмотрел на меня.              — По прошествии лет новообращенные постепенно учатся владеть собой, и в среде волков даже в полнолуние сохраняют разум. Как, например, Зодикус.              Я кивнула.              — Но есть предание, — его всегда считали сказкой — что если такое существо вновь станет жить среди людей, то его душа не выдержит волчьей сущности. — Руз грустно улыбнулся мне. — Именно поэтому мы никогда не держим рабов в домах. Браки между оборотнями и людьми заключаются периодически, и новообращенные всегда есть. Поэтому, чтобы сохранить их разум ясным, обычно их ограждают от их прежних сородичей. Ты отмечена кровью Витарра, как на брачной церемонии, так и тем, что пьешь ее. Но больше ты не одна.              Я тяжело сглотнула и спрятала лицо в ладонях. Что же, Руз. Ты сделал что хотел.              — Ульврэн, — мягко произнес он, ласково проведя по моим волосам.              — Так это моя вина. — Я отняла руки от лица, напряженно вглядываясь в лицо Рузу. — Это не ошибка в расчетах, которая могла бы разрушить здание. Нет. Но я… Я снова все … все разрушила.              — Разрушила? — На плечо мне опустилась тяжелая рука. Я обернулась, наткнувшись на взволнованный взгляд Нэннэра. — Что случилось, что ты сказал ей, Руз? — Нэннэр нахмурился.              — Лишь правду. — Лицо Руза тут же утратило сочувствующее выражение. Он с презрением взглянул в лицо Нэннэру, а потом поднялся, смотря на меня сверху вниз. — Думаю, что теперь твой утешитель доволен, — гневно добавил он.              Я растерянно посмотрела ему в след, а потом обернулась к Нэннэру.              — Так это из-за меня и Яны Зодикус сотворил … все это? Если бы я не привезла…              Оборотень недоуменно посмотрел на меня.              — Что?              — Ну, Руз сказал, что если бы Зодикус не жил так долго рядом с человеком, то смог бы укротить кровожадность.              Нэннэр смотрел на меня удивленно, а я цеплялась за него, точно утопающая.              — Это все глупости, Ульврэн, сказки. Руз просто пытается заставить тебя испытывать чувство вины. Ведь это вина их с братом, что Зодикус расправился со всеми рабами. Это их обязанность.              — Какая? — спросила, шмыгнув носом.              — Защищать рабов. Следить за ними. После такого Витарр отстранит Ралтэра и от этого, и от их закупки.              Я сглотнула. О нет, что же получается. Зодикус, Руз, Ралтэр — все они теперь будут настроены против меня? И все эти люди… Они же ни в чем не повинны. Они не заслужили такой страшной смерти.              Нэннэр обхватил меня за плечи и тряхнул. Голова моя зашаталась, я испуганно уставилась в лицо мужчине.              — Перестань, Ульврэн. Твоей вины в этом нет никакой. Руз просто хочет свалить все на тебя, выгородить себя перед Витарром. Не поддавайся. Братья не справились со своими обязанностями и теперь должны поплатиться за это.              Мне очень хотелось верить Нэннэру, он был моим другом, но еще я помнила страшных темных духов там, в Гаалаки, и знала теперь точно, что это далеко не галлюцинации.