Из глубины веков

      Странник устало сел на снег рядом со своей последней жертвой. Сожалел ли он о содеянном, терзали ли его угрызения совести? Нет, он думал лишь о том, что у него есть пару часов до рассвета, чтобы убрать с дороги трупы и закопать их где-нибудь подальше от дороги. Он уже давно понял, что в сожалениях нет смысла, его природу не изменить, чтобы жить, ему нужно было убивать. Все просто. И все становилось еще проще, когда он вспоминал, как он ненавидел людей. Это ведь люди отняли у него самое дорогое. Перед глазами странника пронеслась до боли знакомая картина, а потом быстро растворилась в темноте. Теперь ему было намного проще совладать со своими чувствами и внезапными порывами. Не стоило слишком часто оглядываться назад, иначе можно было попасть в ловушку времени.       Посидев еще немного, странник поднялся и принялся за дело. Сбросив накрывающий большую часть повозки тент, он внимательно осмотрел ее содержимое. Половина этих вещей вряд ли ему пригодилась бы, да и вызовет ненужные вопросы в случае, если они окажутся в каком-нибудь поселении, и нужно будет останавливаться на постоялом дворе. Собрав мелкие ненужные вещи в холщовый мешок, а крупные просто скинув в канаву рядом с дорогой, туда же он отправил и трупы, а потом взял за поводья лошадей и отвел их засыпанной снегом тропой на север, ровно на то расстояние, которое скрывало их из виду любого путника, идущего по дороге. Привязав их к молодым, но на вид крепким деревьям, он снова вернулся на дорогу, чтобы теперь уже вплотную заняться двумя незадачливыми путниками. С повозки двух сборщиков налогов, набитой всяким добром, он прихватил пару инструментов, благодаря чему ему удалось очень быстро, несмотря на мерзлую почву, выкопать достаточно глубокую яму вдали от дороги. В этой яме он намеревался похоронить не только двух людей, но и все то, в обладании чего он не нуждался. Теперь оставалось лишь определить лошадей.       Закончив с сокрытием улик своего преступления, странник вернулся к лошадям и повозке. Из всего оставшегося имущества своих жертв он оставил, разве что, несколько драгоценных безделушек и золотые монеты. Все остальное было захоронено в могиле вместе с телами убитых. Странник, конечно же, мог отвезти кое-какие вещи в их новое пристанище и отдать их хозяину оного, но он посчитал, что этим может навлечь беду на и без того запуганного юнца. Лишние улики были ни к чему. Удостоверившись, что он ничего не забыл, странник вывел лошадей с северной тропы на главную дорогу, а после повернул на восток.       Вернулся он в свое новое убежище еще до рассвета. В доме было очень тихо, лишь догорающие поленья потрескивали в печи. Хозяин убежища досматривал последний сон, ворочаясь и пытаясь укутаться в одеяло как можно лучше - предрассветные часы были самыми холодными. Тот же, чье имя было сокрыто многовековой тайной, до сих пор не подавал иных признаков жизни кроме слабого еле уловимого дыхания. Странник, захватив с собой из кухни добротно сколоченный стул, подошел с ним к кровати незнакомца, и, удобно усевшись рядом, стал рассматривать свою находку, намереваясь отыскать в его облике подсказки на свои вопросы. Возможно, он что-то пропустил в предыдущие разы. Но даже если это было не так, его всегда тянуло лишний раз полюбоваться своим сокровищем. Странник пододвинулся ближе и положил свою голову на грудь незнакомца. Едва слышный размеренный стук сердца успокаивал и убаюкивал. Вся тяжесть многовековой жизни вдруг обрушились на странника, его веки сомкнулись, и он провалился в глубокий сон.       В тот предрассветный час странник видел удивительные сны. Он будто бы попал в неведомую, цветущую, бурлящую всеми красками жизни страну. Оказавшись на опушке леса, странник огляделся и увидел едва заметную тропу, петляющую между стволами больших крепких деревьев. Место было незнакомое, но при виде его совершенно не возникало чувства какой-либо опасности, и потому он без раздумий пошел по этой тропе. Чем дальше он шел, тем плотнее становилась завеса леса, деревья были темнее и выше. Но странника нельзя было испугать темнотой. За свою жизнь он видывал места темнее и мрачнее этого. Ему даже начинало здесь нравиться. Однако очень скоро тропа вывела его к просторной мощеной дороге, и что-то необъяснимое стало витать в воздухе. Странник не мог дать точного определения этому... Чувство отчаяния и обреченности. Вот, на что это было похоже. Он остановился на мгновение, чтобы оглядеться и подумать, стоит ли идти дальше. Он не хотел испытывать это ужасное чувство, которое было сродни его собственному чувству утраты и одиночества. Странник так надеялся однажды избавиться от этих чувств, а сейчас по чьей-то воле он должен был снова погрузиться в них как в омут…. Он стоял в раздумьях несколько минут, затем любопытство взяло верх, и он продолжил путь. Чем бы это ни было, он хотел увидеть это своими глазами.       Странник не мог сказать точно, сколько времени он шел, прежде чем пред его глазами предстала скала, покрытая лесом, с высеченным в ней проходом во внутренние пещеры. Кажется, когда-то давно здесь были большие массивные ворота, но со временем от них ничего не осталось. На его счастье, мост, перекинутый через реку, которая отделяла этот берег от того, где находилось строение, все еще был цел, и по нему можно было пройти. Странник колебался всего мгновение, прежде чем он взошел на мост и пошел по нему. Двоякое чувство стало раздирать его изнутри; с одной стороны, он понимал, что это был всего лишь сон, но с другой – было в этом сне нечто реалистичное. Он не мог сказать, что именно, потому как точно помнил и знал, что никогда в жизни не бывал в этом месте, однако ему казалось, что это место действительно существует или, по крайней мере, существовало. У него появилось чувство, что он на самом деле кто-то другой, он смотрел на все происходящее чужими глазами, и отсюда было это странное скопление разных противоречивых чувств.       Дойдя до края моста, он оглянулся назад. Где-то вдалеке в гуще леса из виду скрывались силуэты людей. Это было крайне странным, потому что с тех пор, как он пришел в это место, вокруг не было ни души. Он присмотрелся. И вдруг увидел, что силуэты теперь казались просто причудливой формы тенями от деревьев. А может быть, это были призраки… призраки прошлого. Однажды он и сам видел подобное. Когда ты очень сильно держишься за что-то, чего больше нет и не будет, то может померещиться разное. Странник посмотрел вперед на огромный проход в каменной глыбе. Его любопытство тянуло его все дальше и дальше, но привнесенная извне печаль по невозвратности ушедшего заставляла стоять на месте и продолжать озираться по сторонам, вглядываясь в каждую до боли знакомую и одновременно незнакомую деталь. Сердце говорило о том, что он здесь уже бывал, и это место было ему очень дорого, но разум настаивал на том, что это место ему было чуждо. Тогда он отмахнулся от доводов разума, и руководствуясь лишь сердцем, продолжил свой путь ко входу некогда прекрасного дворца. Он уже не спрашивал у себя, откуда он знал, что здесь был дворец, и что он был прекрасен. Он просто шел. Подойдя к арке с некогда массивными воротами (и он даже вспомнил, как они выглядели), он заглянул внутрь. Почти полное отсутствие света, запустение и одиночество – вот все, что удалось ему увидеть и почувствовать при беглом взгляде. Лишь какое-то время спустя до его слуха донеслось слабое журчание воды. Кажется, в глубине системы пещер находился горный источник. Сделав глубокий вдох, странник решил войти, но как только он поднял ногу и попытался перенести ее через воображаемый порог, видение начало растворяться в воздухе, и краем уха он услышал звуки, исходившие откуда-то извне.       Очнувшись от забытья, странник понял, что его голова все так же лежит на груди незнакомца, а вокруг царит суматоха. Он выпрямился и огляделся по сторонам. Юный хозяин дома уже встал и вовсю занимался домашними делами, попеременно то входя, то выходя из дому. Печь уже была растоплена, явственно пахло готовящимся завтраком. - Ты давно проснулся? – окликнул юношу странник, все еще находясь на прежнем месте. - Час назад, не более того. Но я уже успел заметить три лишних лошади в конюшне и одну чужую повозку на дворе. – ответил юноша, подкладывая в топку дрова. – Не беспокойся, я уже накормил твоих лошадей. - Благодарю. Мы не задержимся здесь надолго. Переждем здесь еще несколько дней непогоды, я приготовлю все, что нужно для дальней дороги, и мы уедем. – странник говорил все это мало эмоционально, он все еще был под впечатлением от сна. - Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не вернутся мои отец и брат.- громко ответил юноша, сняв котелок с печи и начав разливать кипяток по кружкам. - Нет, мы должны уехать отсюда раньше. Мне не хотелось бы, чтобы у тебя были проблемы из-за нас. – прозвучал голос странника совсем рядом. - Хорошо, как скажешь. Но ты должен знать, что мой отец хороший человек, и он никогда не откажет в помощи тому, кому она действительно нужна. Возможно, он бы мог подсказать тебе, как лучше добраться туда, куда ты едешь. Он не всю жизнь был отшельником, раньше он много путешествовал и хорошо знает дороги, обычные и морские. Он раньше был моряком… - юноша осекся и с каким-то особым старанием стал накладывать завтрак в тарелки. - Я охотно верю в то, что он был хорошим моряком, но он все равно не сможет мне помочь. – странник, поначалу пристально разглядывавший юношу после внезапного замолкания, отвел свой взгляд в сторону, чтобы не смущать того еще больше. - Почему нет? – юноша попытался увести разговор в другую сторону, чтобы выйти из неловкого молчания. - Потому что я и сам еще не знаю, куда буду держать путь. Точно знаю только то, что буду продвигаться дальше на юг. Кстати, меня зовут Изакиэль. – странник разместился за столом и с больше показным энтузиазмом стал поглощать предложенный завтрак. - А меня зовут Эйдан. – отстраненно ответил юнец, кажется, погруженный в какие-то свои воспоминания.       Странник не стал более ничего говорить. Он давно хотел спросить Эйдана, откуда они сюда прибыли, ведь по юноше было заметно, что он совсем не похож на сельского необразованного жителя. В нем чувствовалось воспитание и знание мира. Он не мог получить всего этого здесь, в такой глуши. Однако Изакиэль нутром чуял, что этим вопросом вскроет не одну глубинную рану на сердце этого парня. И он продолжал молчаливо ожидать, когда же тот сам начнет рассказывать историю своей жизни.