Природа не допускает ошибок
Чанель увидел огромный баннер с этими словами возле своего дома весь перечеркнутый и изуродованный. Кто-то корявыми буквами написал сверху:Заебитесь!!!
Чанель прошел мимо, не задерживая свой взгляд на изувеченном баннере слишком долго. Сейчас в странах Азии, а особенно в Южной Корее и Японии, все более и более популярным становится течение молодежи, которое отвергает природу соулмейтов. Они сводят свои шрамы и самопровозглашают себя бесполыми людьми, то есть оставляют только понятия «мужчина» и «женщина», а «дочерние» и «материнские» соулмейты отвергают. Пока на Западе культ родственных душ остается актуальным и по сей день, то в странах Азии людям становится все равно на поиски и воссоединение с соулмейтом. Некоторые даже напротив, намеренно не желают находиться рядом со своей половиной, если вдруг встречают ее. За тот год, что Чанель прожил в Корее, он успел заметить, что правительству тяжело дается борьба с распространением этого течения. Его приверженцами в основном являются подростки и молодые люди, еще не достигшие того-самого-возраста — 25 лет. Если Чанель не ошибается, то их девиз звучит в духе «Любовь не вечна, а мы — да». В подробности он, конечно, не вдавался, но они, кажется, хотят навсегда остаться молодыми и положить начало какой-то новой эре без соулмейтов. Эти люди раздражены тем, что им навязывают ценность и незаменимость своего соулмейта, которого они уже заведомо ненавидят. Чанель по собственному опыту знает: ничего хорошего в долгой жизни нет. Поэтому он считает, что эти революционные движения обречены на крах, потому что лет эдак через двадцать оно само пойдет на убыль. Он идет на автобусную остановку. Через полчаса он уже стоит у этажного здания со стеклянными окнами. Пару дней назад он увидел вакансию менеджера по логистике этой компании и решил, что это ему подходит. Да и звучит внушительно — менеджер по логистике, Бэкхен будет доволен. А если с этим не получится, то он бы хотел податься в преподаватели и читать лекции студентам в университете, он получил степень доктора естественных наук, когда жил в Америке. В любом случае, у него много вариантов. После собеседования ему говорят, что перезвонят, как только решат. Он выходит из здания и набирает номер Бэкхена, который, помимо номера его начальника из ресторана, единственный в его телефонной книжке. — Привет, это Чанель. — Знаю я, сохранил, — вместо приветствия говорит Бэкхен. — Ты не занят сегодня? Я хотел встретиться с тобой. В кино там, в кафе или... — У меня другое предложение. Пошли в бар. — Э... я не знаю, какие есть хорошие. — Зато я знаю. Жди меня к десяти. — Может, мне заехать за тобой? — встрепенулся Чанель. Он услышал смех из трубки. — Разве у тебя есть машина? — Я куплю! — выпаливает он. Смех повторяется. — Ага, бери сразу белый лимузин. До вечера, — скидывает трубку. Чанель идет в банк и впервые за продолжительное время снимает деньги со своего счета, куда ежемесячно начисляется его пособие. Он охает, когда видит много ноликов, и снимает сумму, которой, как он думает, ему должно хватить. Увидев белый лимузин, он мотает головой. С такой машиной ему не справиться, да и не любит он все такое вычурное. Он легко и быстро покупает небольшой черный мерседес, который приходится ему по вкусу. Но когда заводит машину, понимает, что за рулем не сидел почти десять лет — привык к автобусам, метро и пешим прогулкам, а на дорогах Сеула он и вовсе может растеряться. Потом он вспоминает о правах, которые, пожалуй, уже давным давно просрочились. Он расстроенно вздыхает: кажется, не сможет он сегодня прикатить к Бэкхену на машине. Да и не знает он, где вообще живет Бэкхен. Пак записывается в автошколу, понимая, что на современных корейских дорогах все совсем по-другому, и решает, что попробует впечатлить Бэкхена в другой раз. Чанель чувствует вину перед ним за то, что соврал про свой возраст. Он всегда думал, что будет как раскрытая книга для своего соулмейта, расскажет все без утайки. Но откуда ему было знать, что предназначенный ему судьбой человек окажется парнем с таким непростым характером? Чанель уверен: если бы Бэкхен услышал реальные цифры, он бы либо испугался, либо брезгливо отстранился, потому что в его глазах Чанель бы стал развалиной, что еще чуть-чуть — и превратится в пыль. На самом деле тело Чанеля осталось точно таким же, когда ему исполнилось двадцать пять — крепким, сильным, подтянутым и стройным. Да и склад ума у него как у молодого мужчины, он не страдает маразмом и не зациклен на мелочах, как старые люди. Но разве Бэкхен сможет так легко это воспринять и понять? Он хочет для начала войти в круг доверия Бэкхена, влюбить его в себя, стать ему кем-то большим, чем просто парнем, что по случайности оказался его родственной душой. А потом, когда между ними будет намного более тесная связь, он честно признается.:
— Ты что, спал? Бэкхен вошел в квартиру, потому что дверь была не заперта. Его встретила темнота и тишина, что на секунду стало страшно (а еще снова холодно). Он обнаружил Чанеля спящим на диване в неестественной позе и разбудил. — Извини... — сонно говорит Чанель, потирая затылок (это его привычка приелась лет пятьдесят назад). — Который час? — Ночь только начинается! — бодро говорит Бэкхен. — Сейчас десять. Я же предупредил, что приду в это время. — Куда мы пойдем? — поднимаясь с дивана, спрашивает Чанель. Он чувствует бесконечную неловкость за то, что не успел привести себя в божеский вид к приходу Бена. — Оденься полегче, — бросает Бэкхен, пока Чанель открывает свой шкаф, который он забил новыми вещами в тот день, когда Бэкхен пришел к нему во второй раз. — Вау! Так у тебя все-таки есть вещи не серого цвета? — он заинтересованно подходит к нему, оглядывая гору вещей, с которых Пак даже поленился снять этикетки. — А я уж боялся, что ты дальтоник. — Полегче, говоришь... Чанель неуверенно берет в руки рубашку, что лежит поверх всех вещей. Бэкхен тут же выхватывает ее и бросает подальше. — Будет жарко! Боже, мне показалось, или здесь лишний нолик? — удивленно говорит Бэкхен, когда держит в руках джинсы. — Эй, ты точно помощник повара? — поднимает взгляд на Чанеля. — Теперь нет. Я уволился. Бэкхен хлопает глазами и смотрит сначала на джинсы с этикеткой в его руках, а потом на Чанеля. — Ты вор? — спрашивает он. — Нет, ты чего, — смеется Чанель. — Просто... эм, мой дед оставил мне крупное наследство. Бэкхен пожимает плечами. Кажется, его устроил бы любой ответ Чанеля. Он подбирает Паку рваные джинсы и какую-то футболку, а Чанель безоговорочно надевает это, хотя при других обстоятельствах на яркие цвета одежды поморщился бы. — Быстрее! — торопит его взбудораженный Бэкхен. — Парни ждут нас в машине. Чанель удивляется и немного расстраивается, что они будут не вдвоем, но ничего не говорит. Когда он садится в машину Бэкхена, он видит Чонина, Минсу и еще каких-то парней, чьих имен он не запомнил. — О, как жизнь, чокнутый? — приветствует его Чонин. Кажется, Чанелю уже официально дали эту кличку. — И тебе привет, — улыбается ему Чанель. Бэкхен жмет газ на полную, и Минсу шипит на него: — Эй, осторожнее, если полицаи остановят, нам всем пиздец! Ты же без прав. — Ты же говорил, что сдал на права полгода назад, — говорит Чанель. — Ну да, сдал, — пожал плечами Бэкхен. — У меня их отобрали эти гавнюки за постоянные нарушения спустя месяц. — Да не ссы, Бэк, топи на полную! — смеется Чонин. Бэкхен зажимает педаль до упора, и машина несется на высокой скорости. К тому времени, когда они паркуются у какого-то бара, Чанель успел помолиться и пожалеть, что не взял с собой Библию, потому что из Бэкхена явно нужно было изгонять демона — только проклятый может гнать на скорости 180 километров в час и при этом хохотать, отпуская шуточки. — Эй, псих, ты в порядке? — обращается к нему Минсу. Чанель встряхивает головой и заверяет, что «в полном». — Это я тебя разбудить хотел, — улыбается ему Бэкхен, хватая за руку, когда они вышли из машины. — Совсем замерз, пока ехал. Если бы Чанеля не пробирал до костей липкий страх за свою и остальные жизни, то он бы тоже уже изнемог от жара рядом с Бэкхеном. На входе охранники требуют с них паспорта. У Чонина и какого-то парня их нет (как и догадывался Чанель: они несовершеннолетние), но охранники кивают им и быстро пропускают. Пак начинает немного нервничать: если он сейчас покажет свой паспорт, то эти дубины точно поднимут шум из-за его возраста, он уверен, а при Бэкхене ему это совсем не нужно. — Чанель, покажи им паспорт, — говорит Бэкхен, когда замечает, что Чанель впал в ступор. Он бьет себя по карманам и делает удивленное лицо. — Я, кажись, забыл. Охранник смотрит на него с недоверием. Бэкхен обращается к нему: — Слышь, он с нами. Видно же, что он совершеннолетний. — Я впервые его вижу, — угрюмо говорит охранник, зыркая на Пака. — Да ладно те, Джинен! — шутливо бьет его по плечу Бэкхен. — Ну? Пропусти парня, чего тебе стоит? Мужчина колеблется немного, но пропускает Чанеля. Тот облегченно выдыхает. — Почему ты не показал ему паспорт? — спрашивает его Бэкхен, когда они отдаляются. — Что? — Я сразу понял, что ты врешь. Ты что, нелегальный эмигрант? — Нет, я... - мнется Чанель, не зная, как оправдаться. Его спасает Чонин, что наваливается на них сзади, едва они входят в душное темное помещение с безумно громкой музыкой. — Ох! Вы чего током бьетесь? — хмурится он, отстраняясь. — Ладно, неважно. Не распоясывайтесь сразу! Все у барной стойки. Надо зарядиться для начала, — он подмигивает и скрывается в толпе. — Что, правда током бьемся?.. — задумчиво говорит Бэкхен, когда Чонин исчезает. — Прости, это, наверное, я, — признается Чанель. — Я испугался, а реакция сработала автоматически, — врет он, не желая говорить Бэкхену, что он ревнует и терпеть не может, когда к его соулмейту кто-то прикасается. Они сквозь толпу пробираются к барной стойке, где их ждет та же компания парней, с которой они приехали. — Ну что? Начнем с чего-нибудь полегче? — говорит кто-то. — Мне плевать, — отзывается Бен. — Тогда Б-52! — Кто-то даже ударяет рукой по стойке: кажись, уже навеселе. Они накидываются алкоголем, и Чанель выясняет, что почти все парни быстро хмелеют и вообще, кажись, тяжело переносят алкоголь, в отличие от него. Когда они танцуют, у них с Бэкхёном возникает проблема: держась за руки, не повеселишься особо. Чанёль кладет свою руку ему на макушку и просит его сделать с ним тоже самое. — Ну? Сработало? — пытается перекричать музыку. — Ага. — Пойдем, — утягивает в туалет. Каким-то образом он достает ножницы и скотч, попросив их у администратора. Он быстрым небрежным движением остригает локон от своих волос. — Эй, тебе не жалко? — грустно смотрит на отрезанные волосы Бэкхен. — Для тебя ничего не жалко, — бросает Чанель. Он клеит ему на наружную сторону ладони свой локон. — Как себя чувствуешь? — Нормально. А ты как будешь? — Справлюсь. — Боже, ну и у меня тогда тоже возьми, — он наклоняет голову, предлагая Чанелю срезать и с его головы волосы. Пак находит этот жест безумно трогательным и нежным, поэтому не сдерживается и целует его в макушку. Бэкхен изумленно вскидывает голову, и Чанель целует его в губы. — Не делай это так неожиданно, — бурчит Бэкхен. Чанель срезает с его головы совсем короткую прядь, чтобы не испортить его прическу, и просит его заклеить ему на руку. Они быстро справляются и проверяют себя, не притрагиваясь друг к другу. Оба чувствуют себя хорошо, если не учитывать разливающегося изнутри тепла от выпитого спиртного. — Пошли? — говорит Чанель и тянется к ручке двери, чтобы снова ворваться в громкий и тесный зал с музыкой. Однако Бэкхен мнется. — Что такое? — Это, ну... у меня голова немного болит, не мог бы ты?.. — крайне неуверенно, как будто он злится на самого себя за то, что вынужден вообще о чем-то просить. Чанель счастливо улыбается и в два шага преодолевает расстояние между ними, наклоняясь к Бэкхену и целуя его в местечко за левым ухом. Бэкхен от этих резких движений вздрагивает и немного сжимается (Чанель искренне удивлен, что он может быть и таким — трогательным, немного робким и даже стеснительным), а Пак, взбудораженный то ли дозой алкоголя, то ли продолжительным нахождением рядом с Бэкхеном, несильно прикусывает его кожу, заставив удивленно ойкнуть и вцепиться пальцами в его футболку, и зализывает оставленный зубами след. — Эй, прекрати, — недовольно говорит Бэкхен. Чанель его не слушает и ведет мокрую дорожку языком. Бэкхен толкает его: — Щекотно же! Чанель доволен картиной: парень покраснел и теперь пытался это скрыть. — Чего уставился? Пошли. — Ага, всегда рад помочь, — улыбается он в ответ.:
Чанель сидит за барной стойкой поникший и сутулый. Он выпивает еще один коктейль, грустно вздыхая. Снова его перепады настроения сказываются: он в депрессии, хотя абсолютно не видит причин грустить, напротив, на самом деле он сегодня очень весел. Когда они вышли из туалета, то еще долго вместе танцевали, веселились, иногда подскакивали к бару, чтобы вновь выпить чего-нибудь, а после продолжали веселиться. Потом, в какой-то момент, они разминулись в толпе, и Чанель совсем потерял их компашку. Но в какой-то мере ему повезло, потому что именно в этот момент нахлынула волна безудержного веселья, когда он начал без причины хохотать, а после чуть не ввязался в драку с каким-то парнем. И вот сейчас он сидит в депрессии, запивая неизвестное горе алкоголем. К нему подлетает Чонин. — Эй, псих, чего тухнешь? — Не знаю, — выдыхает он в ответ. — Бери, — протягивает ему бокал с каким-то коктейлем, — поможет. Они залпом выпивают все. Чонин, еле стоящий на ногах, спрашивает: — Эй, а это не ты случайно недавно ржал над стриптизершей как больной? Чанель устало смотрит на него взглядом а ты как думаешь? и снова вздыхает. — Кстати, Бэк тебя искал. Чанель при упоминании Бэкхена встрепенулся. — С ним что-то случилось? — Не знаю, вроде был в порядке. Ладно, не болей, — хлопает его по плечу и удаляется, прежде чем Пак успевает задать ему вопрос. Чанель чувствует себя тревожно. Он встает с насиженного места, и его немного ведет (он давно не пил так много), отправляясь на поиски Бэкхена. Он долго снует среди людей, что танцуют под бешеный ритм, ищет глазами Бэкхена, но его нигде нет. Через пятнадцать минут он находит его на диване, в каком-то углу, всего дрожащего и еле живого. — Боже, ты в порядке? — подлетает к нему Чанель. Тот выглядит неважно и стучит зубами. Чанель замечает, что на его руке нет его пряди волос. Он мысленно дает себе тысячу пощечин. — Прости меня, пожалуйста, — целует ему окоченевшие руки, — я плохо заклеил, это все из-за меня! Бен ему не отвечает, только крупно дрожит и смотрит, как губы Чанеля целуют его пальцы, руки, запястья, поднимаясь к плечу. — Прости меня, Бэкхен, прости, — говорит Чанель не переставая. Постепенно дрожь парня унимается, цвет лица приобретает здоровый румянец, он больше не стучит зубами. — Долго ты так? — обеспокоенно спрашивает Пак. — Примерно двадцать минут. — Ради бога, извини меня, — хмурится Чанель. — Почему ты не позвонил мне? — Я звонил, ты не брал. Чанель ненавидит себя в этот момент. Он припадает губами к шее Бэкхена, нашептывает бесконечные извинения и всякие глупости. Бэкхен ему ничего не говорит — кажется, все-таки обижен, да и есть за что. Но потом, поддавшись, соблазну, он сам целует Чанеля в губы. По-взрослому, тягуче и с чувством, что Чанель удивляется, где девятнадцатилетний мальчишка научился целоваться с такой страстью. Он напирает на Бэкхена, придавливая его своим весом в диван, который явно не рассчитан для такого. Бэкхен обнимает его за спину и подцепляет пальцами кромку футболки, а Чанель отрывается от его губ, выдыхая: — Эй, стой, а то я тебя прямо на этом диване... Бэкхен недовольно смотрит на него, мол, я этого от тебя и хочу, но затем улыбается понимающе, простодушно (если только это не показалось Чанелю). Он встает с дивана, готовый веселиться дальше, и тянет Чанеля за руку за собой. Это действительно весело, а не как раньше казалось Паку. Он никогда не был — а если и был, то очень давно — поклонником шумного времяпрепровождения, походов в клубы и алкоголя. Бэкхен развеял эти взгляды. Какой же он прекрасный! У Чанеля немного кружится голова в этой толпе, и даже образ Бэкхена перед глазами как будто двоится. Но Бэкхен смеется, а значит все в порядке. Пот на лбу блестит на свету цветных ламп, что гаснут и загораются, как спецэффекты; пряди непослушных волос прилипли к вискам, глаза в наслаждении прикрыты, а на губах улыбка — игривая, легкая и даже немного детская. Чанель даже не слышит музыку, смотрит только на Бэкхена. Потом Бэкхен говорит ему на ухо, что устал и хочет домой. Чанель вызывается сесть за руль и довести его. Бэкхен не так уж и пьян, но до безобразия развязный. Чанель и так еле ведет машину в силу долгого отсутствия практики и бегущего в крови алкоголя, так этот парень вдобавок мешает ему и глупо хихикает, тыча в плечо, словно нет ничего на свете более веселого, чем пьяный Чанель за рулем. — Скажи свой адрес, Бэкхен, — просит он. — Это сек-рет! — отчеканил он и глупо засмеялся. — Но куда мне везти тебя? — К тебе! От тебя сам доеду. — Бэкхен, я не думаю, что это хорошая... — Быстро к тебе! Не отклоняется. Чанель кивает, будто бы послушался, и резко выворачивает руль, направляя машину в другую сторону, разгоняя ее сильнее. Бэкхен пугается и смотрит ошарашенно, вцепившись в кресло: — Эй, куда мы едем? — Ты не против, если я немного потревожу твою машину? — отвечает вопросом на вопрос. — Эта девочка уже столько на себе пережила, очень сомневаюсь, что ты сможешь ее чем-то удивить! Пак зажимает педаль до упора. Бэкхен начинает заливисто смеяться и радостно кричать, открыв люк и высунувшись. Чанель счастливо улыбается, потому что понимает, что ему этого остро не хватало: немного риска, безумства и нужного человека рядом. Он ведет машину по широкому шоссе, понемногу сбавляя скорость, когда адреналина уже хватает с головой. Бэкхен снова залезает в салон и выдыхает. — Накричался? — спрашивает Чанель. — Глотку, кажись, сорвал, — хрипит он; Чанель смеется. Они сцепляют руки в замок — один замерз, другой вспотел. Бэкхен рассказывает ему всякие глупые истории, все время отвлекая от дороги, жестикулируя очень ярко, и болтает без умолку. Чанель слушает и впитывает каждое слово, изредка что-то вставляя или кивая головой. Наверное, Бэкхен забудет на следующий день обо всем, что говорил в темном салоне машины. А его смех, боже, смех Бэкхена — это такая музыка для ушей, столько в нем жизни и чувств, что Чанель удивляется, как Бэкхен, вообще не думая, не стараясь специально, так очаровывает и пленит, притягивает к себе одним только звонким смехом, по-детски искренним и по-волшебному пленительным. Он останавливает машину. Не знает, почему приехал сюда, именно в это место, да и как вообще нашел его. Может, сердце само сюда рвалось. — Где мы? — Не знаю, — признается Чанель. — Но здесь есть звезды. В городе их не углядеть. Бэкхен смотрит в окно. И правда, россыпи огоньков в небе даже немного пугают своей яркостью: он-то привык, что небо либо голубое днем, либо пугающе черное ночью. Да и не смотрел он никогда особо на небо — он всегда жил здесь, на бренной земле, и не витал в облаках. Пока Бэкхен смотрит в небо, Чанель смотрит на него. — Я хотел это увидеть, — внезапно говорит Чанель. — Ты и звезды. Разве не идеально? Бэкхен отклоняется к окну, опираясь на него спиной, и вытягивает вперед руки, делая из пальцев рамку и прищуривая один глаз, как будто прицеливается. — А я вижу тебя на фоне ночного неба и... о боже! — пучит глаза, заставляя улыбку на лице Чанеля сползти. — Сзади тебя, там... гризли! Чанель подпрыгивает на месте, сторонясь от своего бокового стекла и цепляясь за хохочущего Бэкхена. Он понимает, что над ним подшутили, и глупо улыбается, ударяя Бэкхена в плечо. Как-то так получается, что приходит черед Паку говорить, и он рассказывает Бену всякие разности, а знает он очень много — сколько всего он видел, скольких людей встретил, сколько книг прочел, сколько стран объездил, куда уж не знать! Но он рассказывает все так, словно прочитал это из какой-нибудь умной книжки, а не видел собственными глазами и не был там лично. Потом они пытаются создать музыку, отбивая неровный ритм по бардачку машины, и Чанель смеется, когда Бэкхен пытается петь. Его смех обрывается, когда парень пугает его тем, что видел, как в темноте блеснули глаза какого-то животного, очень похожего на гризли, и Чанель скорее заводит машину, укатывая по дороге обратно в город, который, как и они оба, все еще не спит. Чанель все-таки едет домой к себе, потому что адрес ему все равно не дают. Когда он останавливает машину возле своего подъезда, то чувствует неприятную тяжесть в животе. Он не хочет расставаться с Бэкхеном, как бы эгоистично это ни звучало. Бэкхен целует его довольно неожиданно и немного агрессивно, пьяно, с нажимом. Чанель мычит в поцелуй, в который раз удивляясь, как в Бэкхене могут сочетаться детское ребячество и такая присущая только взрослым страсть, сила. У него губы мягкие, горячие, вкусные до головокружения, созданные для поцелуев, да не с кем-то там, а с Чанелем и ни с кем больше. Рука Чанеля тонет в непослушных волосах Бэкхена, растрепывая их еще больше, что теперь у него и вовсе бардак на голове. Бен инстинктивно хочет перебраться на водительское сиденье, на колени к Чанелю, ибо находиться в непонятной позе, когда ты вроде сидишь, и вроде стоишь, подтянувшись к нему, — не самое приятное, но в этой попытке он только ударяется коленом о бардачок, пугая Чанеля. Тот кусает его за нижнюю губу, и Бэкхен разрывает поцелуй, смотря на Чанеля изумленно, словно вообще не понимая, что это еще за наглость такая. Пак пользуется его замешательством и проводит языком по пострадавшей губе, засасывая ее и мучая все больше; Бэкхен крепче вцепляется в его плечи, найдя в нем крепкую опору. Бэкхен холодными пальцами держится за шею, неосознанно обводя трепещущую жилку и гладя подбородок, а там, где они проходятся, на коже появляются приятные мурашки. Понимает, засранец, что это приятно, и намеренно идет дальше. — Зайдем в квартиру уже, что ли... — между делом шепчет Бэкхен. Чанель отрывается и вылетает из машины, не позаботившись о том, чтобы поставить ее на сигнализацию. Волочит за собой Бэкхена, поднимается на третий этаж к себе и, попытки эдак с пятой, попадает злосчастными ключами в скважину. А еще Бэкхен жутко мешал ему это сделать: то цеплял одежду, то припадал губами к любому оголенному участку кожи, а что Чанель? Разве можно сконцентрироваться на каких-то ключах и замке, когда такой невозможный Бэкхен к тебе ластится? С трудом они попадают в квартиру, с порога вцепляясь друг в друга и целуясь. Они не смотрят по сторонам — да куда там: дышать даже некогда! — и, задевая углы и стены, плетутся в спальню, снимая по пути верхнюю одежду. Когда Чанель толкает Бэкхена на кровать, падая сверху и не расцепляя поцелуй, в его опьяненном сознании проскакивает первая трезвая мысль. Бэкхен расправляется с замком на его новеньких джинсах, а Чанель упирается своим лбом в его, замерев на мгновение: — Эй, Бэкхен... Это, знаешь, ну, оно ведь все не так должно быть... — Что, — целует его снова и отстраняется обратно, внимательно ловя взгляд, — именно? Он обводит подушечками пальцев Сатурн за правым ухом Чанеля, вызывая легкую щекотку. — Это всё, — выдыхает Чанель, а Бэкхен снова терзает его губы обезумевши, рьяно и рвано, и он не может противиться этой силе, вновь укладывая ладони на чужие бока. Он предпринимает еще одну попытку, едва не стонет: — Черт, Бэкхен, мы же пьяные, так нельзя... — Покажи мне этого человека, который сказал, что запрещено. Нам не только можно, мы должны- — Но не в таком состоянии; я хотел сделать первый раз особенным, — Чанель попытался приподняться, но Бэкхен оказался проворнее и перевернул его, оседлав бедра. Он наклонился к нему и оставил засосы на шее, заставив Чанеля вымученно замычать и прижать ближе к себе. Куснул за острый подбородок, поднялся выше, но намеренно не стал целовать, только невесомо коснулся губами чужих: дразнил. Чанеля это завело на полную катушку, он перевернул его и вжал в кровать, нещадно стягивая с него футболку. Он обвел горячим языком сосок, и Бэкхен дернулся, начал крутиться под ним. Чанель про себя довольно ухмыльнулся: нашлось слабое место Бена. Затем легонько прикусил и оттянул розовый сосок, вызвав этим жалобный скулеж: — Не надо так, прошу!.. У Бэкхена слишком много неожиданных сторон. Даже такая, что, когда он моляще просит, хочется подчинить его еще больше. Джинсы неприятно давили на возбуждение, у Бэкхена была точно такая же проблема. Он раздел сначала Бэкхена, а потом скинул одежду и с себя. Когда абсолютно беззащитный, голенький, взъерошенный Бэкхен с румянцем на щеках лежит на мятых сбитых простынях, то где-то на свете умирает один Пак Чанель, потому что такие удары по его психике — это, знаете ли, уже слишком. Его руки гуляют по телу Бэкхена, исследуя, а сам он делит с ним дыхание поцелуем. —Только... — в интервалах между прикосновениями губ едва успевает говорить Бен, — не отключайся... снова, как... тогда. Чанель обещает, что не будет, смущенно улыбаясь. Он укладывает ладонь на чужом стояке, Бэкхен автоматически сводит колени и стонет. Пак мягким движением снова разводит напряженные ноги и проскальзывает пальцами вниз, к сжавшемуся кольцу мышц. Он отвлекается, чтобы достать из-под матраса баночку лубриканта, которая завелась у него после первой встречи с Бэкхеном. Он подносит скользкий палец ко входу и осторожно проникает. Но когда чувствует, что парня под ним пробивает мелкая дрожь, он обращается: — Господи, сладенький, тебе страшно? — целует нежно в щеки и нос. — Я не буду делать ничего, что тебе не понравится. — Нет, это я от нервов, — улыбается Бэкхен. Он продолжает, целуя внутреннюю часть бедра: кожа мягкая, шелковистая, так и хочется оставить на ней следы зубов. Бэкхен резко подался всем телом вперед, когда Чанель согнул палец внутри него. — Сделай так еще, — тяжело дыша, попросил Бэкхен. Пак знатно его мучил, заставляя стонать, ругаться, изгибаться, просить. Но когда он оказался достаточно растянут и Чанель медленно погрузился в приятную до дрожи узость, пришло время ему мучиться. Глупое сердце разрывало грудь, вырываясь наружу, в ушах — звон, перед глазами — звезды и бесконечная Вселенная, по его напряженной спине Бэкхен выводил ногтями красные полосы, а щеку обдавал своим горячим рваным дыханием, стонал прямо на ухо, полностью отдавшись чувствам. Каждое соприкосновение с кожей друг друга — ожог и разгорающееся пламя, но они, наверное, мазохисты, потому что хотелось еще ближе, еще глубже, еще больше, но уже некуда. Волосы Бена разметались по подушке, в пальцах крепко сжата сбившаяся в конец простынь, глаза прикрыты, а из розовых и припухших губ вылетают сладкие звуки. Чанель кончил с именем Бэкхена на губах, не имея ни одной мысли в голове кроме, разве что, о Бэкхене. Его душа, его отрада, его спасенье — нет на свете ничего больше, только он и Бэкхен, Бэкхен и он, лишь они вдвоем.:
Пропущенные вызовы: Мама (19) Чонин (7) Джино (7) Минсу (2) Бэкхен морщится и треплет прическу. Во рту сухость из-за ночных доз алкоголя, да и лицо наверняка опухло. Чанель спит все еще как убитый. Он тихо встает и на цыпочках идет в ванную. Умывается холодной водой и смотрит на себя в зеркале. Он не заметил, когда проснулся, но привычной тяжести в голове нет. Повернулся к зеркалу левым ухом, обнаружив, что Сатурн заметно поблек. Господь Бог. Да неужели этот день настал? Он притронулся к шраму, чтобы удостовериться. Немного кольнуло. Бэкхен улыбнулся, словно сумасшедший. Ну, он уже потихоньку сходил с ума от счастья. Он вернулся в спальню, как можно тише натягивая джинсы, когда телефон внезапно завибрировал. Чанель промычал во сне и перекатился на другой бок, а Бэкхен торопливо снял вызов. — Чего тебе? — шепотом сказал он. — Твоя мама звонила мне, а еще надавала пиздюлей! — крикнул Чонин в трубку, и Чанель в очередной раз замычал, хмурясь во сне. Бэкхен испугался и начал легонько бить его по плечу, убаюкивая. Ему совсем не нужно, чтобы Пак просыпался. — Тише, придурок! — шикнул на него Бэкхен. — Где ты вообще был всю ночь? — Потом поговорим, сегодня заеду к тебе. — Сбросил трубку. Он снова встал на цыпочках и обошел кровать, оглядываясь, где могут быть ключи от его машины. Чанель снова зашевелился в постели, и Бен замер. Черт, какой же чуткий у него сон! Как ни странно, Бэкхен не испытывал мерзкого холода. Как и говорил Чанель, после признания реакции друг на друга ослабились и исчезли. Бэкхен обернулся на спящего Чанеля, прежде чем выйти, тихо фыркнул и также неслышно захлопнул за собой дверь. Он знал: это не последняя встреча. Он уверен, что Чанель придет за ним сам, не будет давать проходу, потребует объяснений. Но это уже потом.