:
Бэкхён хлопнул входной дверью своей квартиры. Первое, что он сделал по возвращению домой — умылся леденящей водой, но и она не спасла. Что же ему теперь делать? Он должен уйти оттуда. Он не сможет работать вместе с Паком. Но, черт возьми, на что ему тогда жить? Еще месяц без денег он не протянет, а все что можно он уже перерыл и перепробовал. Компания Чанеля — райское место, где платят хорошо, и работа приличная. Бэкхен застонал, зажмурившись. Еще сам давно сказал: у них разные дороги и они не должны мешать друг другу жить, а в итоге он сам пришел к Чанелю, пускай и неосознанно. Он не знал, почему его так страшит присутствие Чанеля. Просто это... ну не должны они пересекаться, что тут объяснять? Они же признанные соулмейты, которые решили, что их не должно ничего связывать. Это будет сильно мешать работе, особенно учитывая то, каким не самым милым способом они разошлись. Чанель не притворился, что они незнакомы, а Бэкхен, пока сидел в коридоре, предполагал такой вариант развития действий, что Чанель просто прикинется, будто бы он впервые в жизни видит его. Он и не выгнал его, хотя вполне мог. Даже на «ты» обращался к нему. И как ему нужно обращаться к нему? Как к начальнику? Как к старому знакомому? Вести себя как ни в чем не бывало? — Боже, я должен уйти. Я не должен там работать, — простонал он вслух.:
— Нет, ты будешь там работать! — сказал Чонин голосом суровой жены, вынудив Бэкхена сморщиться. А он-то надеялся, что друг поддержит его в этом решении. — Погляди: тебе не на что жить! — он показательно открыл холодильник, в котором был только старый сыр и просроченные консервы. — Но я не могу работать с Чанелем, он же, он же... — Чувак, которого ты поматросил и бросил — вот и все! Он же тебя не выгнал, правильно? Значит, он простил или забыл. Ты вообще должен быть рад, что он не послал тебя еще в своем кабинете и оставил на новом месте. — Ага, зацелую его в следующий раз за то, что он оказался так снисходителен ко мне, — презрительно фыркнул Бэкхен. — Прекрати упираться. Ты уже взрослый мужик, оставь свои детские выходки. Иногда нужно прогибаться под других. — О! И кто это говорит, неужели сам Ким Чонин? — Бэкхен рассмеялся и бросил в друга подушку. — Бэк, я серьезно, — он упал на диван рядом с ним. — Поработай там немного, а как найдешь другую работу — вали и никогда не возвращайся. А своего психа старайся игнорировать и не сталкиваться с ним. — Он! Не! Мой! — Бэкхен скинул Чонина с дивана под его же гаденький смех.:
На работе было тяжело, но Бэкхен не жаловался. Хеджин ему безумно нравилась: она была очень практичной, понимающей, в меру улыбчивой, очень умной и приятной. Она не относилась к тому типу секретарш, которых показывают в фильмах: грудастых, тупых и неуклюжих. Ну, что-то, а формы у нее были замечательные, однако она ими не светилась. Чанеля он видел крайне редко. Может, всего пару раз за неделю, да и то мимоходом, в коридорах или иногда на перерывах. То, что между ними не было таких же теплых отношений, как между Чанелем и остальными сотрудниками, было заметно. Не то чтобы они игнорировали друг друга... просто их не связывало ничего, кроме того, что они работают в одном офисе, когда как Чанель всегда стремился быть ближе к своим подчиненным и всегда интересовался их личными делами, а Бэкхен был улыбчив и приветлив ко всем, кроме, конечно же, босса. — Господин Пак, — осторожно начала Хеджин, — извиняюсь за излишнее любопытство, но... новенький вам не нравится, да? Чанель встрепенулся в своем кресле и тряхнул головой, тут же пытаясь придать себе невозмутимый вид. — Что? Новенький? Какой, который... Бен? Ты о нем? — слишком живо спросил он. Девушка лишь кивнула, впервые наблюдая босса таким встревоженным и нервным. — Нет... все хорошо, — он оттянул свой галстук. — Все правда... нормально! — В последнее время вы очень резко меняетесь в настроении. Вам нездоровится? Я могу принести... — Нет, нет, все в порядке. Боже, будь добра, открой окна, здесь невозможно жарко!.. Девушка покачала головой, но послушалась его. — Вы ведь опять простудитесь, — ворчала она. — Все жалуются, что недостаточно отапливаем, а одному вам жарко. Может, у вас все-таки температура? Чанель грубо прогнал девушку, на которую он никогда не повышал голоса, и она, злая и рассерженная на босса, покинула кабинет, ворча себе под нос, что «совсем себя не бережет» и «никогда он меня не слушает!». Тем не менее, она позвонила кое-кому из тех.персонала и попросила уменьшить отопление, а Бэкхен и остальные сотрудники, услышавшие это, взмолились: — Куда еще холоднее? Мы все уже в куртках ходим! — Если господину Паку жарко, значит, всему офису жарко, — отмахнулась Хеджин, хотя в душе была абсолютно с ними согласна. — Будете усерднее работать — там и теплее станет. Расходимся и не ноем! Все понуро разбрелись по кабинетам, а Бэкхена как шоком ударило. Это он был виноват, что все вынуждены терпеть холод. В первый и единственный разговор с Чанелем он дал Бэкхену свою прядь волос, а Бен напрочь забыл позаботиться о Чанеле. Сам он затянул прядь резинкой и носил как кулон на шее, не чувствуя какого-либо дискомфорта. А Чанель, кажется, все это время мучился из-за его нахождения рядом. Он взял со своего стола ножницы и срезал волосы. Бэкхен не знал, как он должен сказать об этом Паку, потому что испытывал вину. Он также затянул прядь резинкой и даже положил ее в маленький полиэтиленовый пакет, в которые обычно запаковывают сережки или что-нибудь мелкое в таком духе. Ему очень не хотелось разговаривать или видеть Чанеля, поэтому он пытался отсрочить этот момент как мог, но совесть грызла. В конце рабочего дня он решился постучать в дверь его кабинета. Из-за двери донеслось гнусавое «нельзя», и Бэкхен даже растерялся. Он помялся немного, а потом добавил: — Это Бен Бэкхен, я хотел кое-что оставить. Он тут же разозлился на себя за то, что решил, будто бы у Чанеля к нему особое отношение и он впустит его к себе лишь потому, что это Бен Бэкхен. Ответа не последовало, поэтому он развернулся и увидел за спиной напыженную Хеджин, которая подперла бока руками. — Бойкот объявил, значит! — громко возмутилась она и подхватила Бэкхена за руку, потащив обратно к кабинету. — Какой же он непостоянный стал в последнее время! Она без стука ворвалась в кабинет Чанеля вместе с Бэкхеном, и их глазам предстала странная картина: Чанель, с покрасневшими и опухшими глазами, шмыгающий носом, стол которого завален использованными салфетками. В его кабинете было безумно холодно, хотя все лицо Пака горело от яркого румянца. Секретарша мгновенно растеряла свой запал. Она отпустила Бэкхена и низко поклонилась Чанелю: — Прошу прощения, что вторглась без разрешения. Господин Пак, может, вам нужна по... — Нет, — тем же гнусавым голосом ответил Чанель, наскоро утирая глаза. — Хеджин, ты иди и не беспокойся обо мне, а Бен может остаться. Хеджин явно была озабочена слезами босса и вышла сконфуженная и с чувством вины на лице. Бэкхен лишь молча прошел к столу и положил на него полиэтиленовый пакет со своей прядью. — Извини...те, это моя вина, — добавил он. — Стоило сказать мне об этой... эм, проблеме раньше. Чанель высморкался и отбросил салфетку в сторону, раскрыв пакетик и сжав в кулак прядь. Он заметно расслабился в кресле и откинулся. — Спасибо, — облегченно выдохнул он. — Перепады настроения настолько сильные? — вырвалось у Бэкхена прежде, чем он подумал. У Чанеля кольнуло в груди. Бэкхен не забыл. — Ну... сегодня обострилось. У Чанеля был вид заплаканного человека, но тон его был живым и абсолютно обыкновенным, а это значило, что никаких причин плакать у него не было. Бэкхену было странно наблюдать это. А еще обращаться к Чанелю в уважительной манере. — Я думал, реакции должны пройти к этому времени, а они только обостряются. Пожалуй, скоро организм привыкнет. Бэкхен кивнул и подумал, что ему уже нет смысла находиться здесь еще больше. — Извините меня еще раз за доставленные неудобства. Думаю, мне пора идти. — Нет нужды обращаться так уважительно. На «ты» и просто Чанель. Когда Бэкхен вышел из кабинета, то чувствовал он себя в высшей степени мерзко. Он думал, что его вот-вот вырвет от отвращения, и ринулся в туалет. Он умылся, но не почувствовал себя лучше. Посмотрев на свое отражение в зеркале, ему вновь захотелось блевать, и он брезгливо сморщился, отвернувшись. В кабинете Чанеля он испытал к нему сексуальное влечение. Бэкхен чувствовал себя таким ничтожным животным, таким слабым и приземленным, похотливым. Он понимал, что Пак ему не нравится, и испытывал влечение из-за их природной принадлежности. Когда-то давно он уже был в таком состоянии из-за нахождения рядом с Чанелем, и он до сих пор помнит, как ему это не понравилось; сейчас ничего не изменилось. Он злился не на Пака, а на себя. Возбуждение не успело стать сильным и быстро сошло, однако этот факт больно ударил по самолюбию Бэкхена.:
Месяц спустя — Даже не думай об этом! У него табу на отношения со своими подчиненными. Бэкхен стоял в переполненном лифте, невольно подслушивая разговор женщины и мужчины, которые, судя по всему, обсуждали Пака. — А разве он женат? Или в отношениях? — Этого никто не знает, даже Хеджин. Но, — женщина перешла на шепот, — кажется, он был признан соулмейтом, но у них не сложилось. — С чего ты взяла? Бэкхен невольно тряхнул головой, не желая слушать этот разговор, но парочка за его спиной слишком шумно шепталась. — Ну у него же шрама нет. И навряд ли он его свел, кто-то говорил, что он против такого. — Сколько ему тогда лет? Он на тридцатник вообще не тянет! Бэкхен смутно припомнил слова Чанеля и в уме сосчитал, что ему сейчас, наверное, не больше тридцати трех. И впервые задумался, что Чанель действительно не состарился ни на год. — Откуда я знаю, такое неприлично спрашивать! А вообще, я слышала... Лифт звякнул, оповещая о прибытии на нужный Бэкхену этаж, и он вместе с потоком людей вышел. Он поймал себя на мысли о том, что ему хотелось услышать продолжение. Теперь в офисе всегда было тепло, Чанель больше не кричал ни на кого и не запирался в своем кабинете, перестал так часто болеть и вообще, все заметили, что он заметно похорошел: исчез серый цвет лица, на смену которому пришел здоровый румянец, он больше не заходился в кашле, словно был заядлым курильщиком, и пришел конец его нескончаемым больничным. Но что-то осталось неизменным: в этом месяце он вновь ходил со сломанной рукой. Все сотрудники знали, что гипс — это уже постоянное дополнение к внешнему виду Чанеля, а Хеджин говорила, что у него просто очень хрупкие кости. Бэкхену нравилось работать. К слову, он все также редко видел Чанеля, а о происходившем «в верхах» узнавал из разговоров коллег. Иногда он даже забывал, что работает под покровительством Чанеля, и был даже настроен на то, чтобы плотно осесть в этой компании, но фамилия Пак на двери кабинета начальства напоминала, что нельзя забываться. «Приступов» влечения к Чанелю он более не испытывал, да и понятно почему — они просто не пересекались. Однако сегодня из-за утреннего подслушанного разговора он задумался о Чанеле. Его никогда доселе не волновали вопросы, когда он успел обосновать компанию, чем он вообще занимался все эти годы, была ли у него семья или личная жизнь, почему он все еще так молодо выглядит и что происходит с его здоровьем — Бэкхен просто отрицал Чанеля в прямом смысле, настойчиво игнорировал его существование и просто не желал вообще что-либо знать о нем кроме его имени и того, что это он выплачивает ему зарплату. Сегодня он впервые задумался об этом. Он поймал себя на мысли о том, что не знает о Паке ровно ничего. Конечно, меньше знаешь — лучше спишь, но ему вдруг стало любопытно. — Итак, то, чего вы все так долго ждали! — громогласно сказала Хеджин на перерыве, привлекая к себе внимание всех работников. — Новогодний корпоратив состоится 29 декабря в ресторане Н., дресс-код сами знаете какой. На этом все! Среди сотрудников прошелся гул, все начали переговариваться, и Бэкхену это напомнило чем-то школу, когда школьники, взбудораженные какой-нибудь дискотекой, бурно обсуждают это с блеском в глазах. Бэкхен никогда не ходил на такие мероприятия, потому что знал: там сплошной тухляк, однако все почему-то отнеслись к новости с неким восторгом. — Я уже по твоему лицу вижу, что ты решил не идти, — жуя хлеб, сказал ему его коллега Реук. — И, прежде чем ты скажешь что-нибудь в духе «мне это неинтересно» или «корпоративы — дерьмо», я хочу сказать, что корпоративы нашей компании один грех пропускать. — Это еще почему? — Ну, может, потому что: 1) алкогольные реки; 2) все заведение в нашем распоряжении; 3) алкогольные реки; 4) никакой скованности; 5) алкогольные реки; 6) никаких скучных посиделок и тостов; 7) алкогольные реки; 8) делаешь, что хочешь, а еще все плевали, даже если ты оденешься в костюм осла и будешь петь. Ох, и да, алкогольные реки, я назвал это? — Конечно, Бэкхен, приходи, — подхватила Джимин. — Такие мероприятия у нас никогда не проходят без веселья. Он рассмеялся и ответил, что подумает. То, что там будет много спиртного, уже значительно перевешивало чашу весов в пользу корпоратива, потому что Бэкхен с уже подросткового возраста был большим охотником выпить. А если там действительно будет такое веселье, которое он обычно предпочитает со своими друзьями, то он готов рискнуть.:
— Соулмейт — это человек, в котором заключена вся твоя жизнь. Он хранит все твои секреты, знает обо всех грехах, видит все твои слезы и читает мысли. — Боже, пап, это жутко! Откуда ему или ей знать? Подглядывает за мной, что ли? — Нет, Бэкхен, это родственность душ. Соулмейт — это не просто человек, с которым у тебя одинаковый шрам. Он — единственный человек на всей земле, который может овладеть твоим инструментом, — мужчина ткнул пальцем в грудь мальчика, — и сыграть на нем свою, понятную только вам двоим мелодию. — Тогда почему соулмейт делает мне так больно, пап? — захныкал он. — Наверное, он жестокий человек? — Нет. Это значит, что его любовь будет велика так же, как и твоя боль. Бэкхен открыл глаза и почувствовал мерзкую боль в горле. Он поднялся, тряхнув головой. Волосы прилипли ко лбу от пота, который он даже не заметил. Он выпил воды, но не полегчало. — Что-то этот старпер в последнее время частенько наведывается в мои сны, — задумчиво сказал он сам себе, почесывая шею. Вскоре он понял, в чем причина дискомфорта: он забыл снять импровизированный кулон из пряди волос Чанеля. К слову, уже прошло достаточное количество времени, а реакции все еще не заглушились. Однажды Бэкхен пришел на работу без «талисмана» и чувствовал себя на редкость хреново. Он не знал причины таких аномалий, но, до тех пор, пока с чужой прядью он чувствовал себя в порядке, это его не беспокоило. Бэкхен вообще по жизни был человеком, чья хата всегда с краю. С детства он отличался своим беспристрастным отношением ко всему, а в подростковом возрасте к этому прибавилась надменность и грубость. Ох, а поздние школьные годы и раннее студенчество и вовсе были порой расцвета всех его самых отрицательных качеств: он был ядовитый, резкий, падкий на приключения, безбашенный, немного даже жестокий. Недаром ведь связался с компанией Чонина, которая в итоге все равно распалась в последние годы университета. Пожалуй, он хотел выместить свою боль на ком-нибудь другом, что было немного по-детски, да и он это понимал, вот только ничего с собой поделать не мог. Бэкхен, выйдя на балкон, неожиданно взвыл. Его жутко мучил вопрос о жизни Чанеля после услышанного в лифте. Он никак не мог унять свое больное любопытство. Черт, что же он прячет? Бэкхен был уверен, что у Чанеля есть свои скелеты в шкафу. Он просто порой ловил его мимолетным взглядом и понимал, что что-то с его:
Чанель упал на кровать, а та в ответ жалобно скрипнула. Он расстегнул рубашку левой рукой и затем подпер ею затылок, вперив взгляд в потолок. Он по привычке хотел сделать это двумя руками, но загипсованная правая заставила его ойкнуть, когда он дернул ею. Раздался звонок в дверь. — Господи, нет, ну кто это... — простонал он, но поднялся. К его счастью, это оказался доктор, о визите которого он совсем забыл. Чанель не постеснялся встретить его с обнаженной грудью, а тот лишь рассмеялся, войдя в квартиру: — О, Чанель, а ты, кажется, уже приготовился? Хорошо-хорошо, быстрее начнем — быстрее закончим! Полноватый пожилой мужчина в круглых очках пингвиньей походкой прошел в спальню, достав из своего чемоданчика нужные вещи и бумаги. Он как и обычно осматривал Чанеля, фиксируя изменения в бумагах, Чанель же ждал подытоживания с любопытством. Он знал, что в последний месяц с ним произошли изменения, и надеялся, что доктор это заметит. Но доктор как и всегда молчал. Он был человеком, по которому просто невозможно было прочитать ни единой мысли или эмоции. Чанель даже расстроился, что с его телом, кажется, ничего особенного не произошло, хотя он очень надеялся. — Чанель... — позвал он его спустя долгое время, когда закончил. Чанель тут же дернулся, почувствовав покалывание в кончиках пальцев: он был взволнован. — Да? — Напомни мне, когда произошел твой последний сексуальный контакт с соулмейтом? Чанель покраснел и отвел взгляд. Доктор впервые задал ему подобный вопрос. — Чуть больше семи лет назад, если я не ошибаюсь. — Это был не только последний, но и единственный контакт с соулмейтом, да? Чанель кивнул. Он понимал, что доктор и сам прекрасно все это знает, но спрашивает специально. Доктор молчал, смотря на Чанеля сквозь стеклышки очков и ожидая от него чего-то еще. Он со вздохом снял очки и сказал: — Ты должен был сказать мне, что твой соулмейт появился на горизонте, чтобы я зафиксировал все с самого начала. — Он появился сразу после последнего осмотра, поэтому я... — То есть всего месяц назад? — неверяще спросил мужчина. — Твое тело и состояние организма очень сильно изменились за такой короткий срок. Ты хочешь сказать, у вас было... — Нет, не было, — спешно прервал его Пак, вновь краснея. Доктор промолчал, впервые задумавшись в присутствии Чанеля. Он полистал медицинскую книжку Чанеля, в которую на ежемесячном осмотре записывал изменения. — Что с твоей эрекцией? — спросил он, не отрывая глаз от записей. — Нормально. Как и всегда... — Чанель. — Сказано с нажимом; доктор поднял на него серьезные глаза. — Усилилась, — скомканно пробурчал Чанель, отводя взгляд. Доктор все дальше листал свои записи, которые делал годами, пока следил за состоянием здоровья Чанеля. — Раз твое тело в таком состоянии, значит, ты в постоянном тактильном контакте со своим соулмейтом, и, думаю... — Кхм, доктор, на самом деле прямого контакта нет... — виновато сказал он. — Я ношу это. Он показал ему сложенную в пакетик прядь волос, которую положил туда сразу после того, как покинул офис. Кажется, увиденное доктором очень его разозлило. Он бросил на Чанеля суровый взгляд, но ничего не сказал. — Я слежу за твоим здоровьем уже более семи лет, Чанель, и видел тебя еще когда ты был заключен, и слушал все твои рассказы в бреду, там, за решеткой. Я знаю, что было с тобой и насколько ты предубежден в своих решениях. Ты сам знаешь, что будет с тобой происходить, и отговаривать тебя я даже не буду пытаться. — Но доктор, я не понимаю, что вы имеете в... — Вот список витаминов на этот месяц. — Он взял в руки свой чемоданчик и направился к двери. — Увидимся двадцать первого числа следующего месяца. Чанель прошел за мужчиной в коридор, чтобы проводить. Он впервые наблюдал его таким недовольным и взволнованным. — До свидания, — как можно дружелюбнее сказал он вслед доктору, когда тот закрыл за собой дверь. Вскоре из-за того, что он прогуливался по квартире без рубашки (а у него дома всегда очень холодно), он заболел, но это вовсе не было чем-то необычным для Пака. Он откровенно был зол: в компании сейчас кипит работа, а он очень хочет все сам отследить и проконтролировать. Хотя работники привыкли к его отсутствию и давно приноровились работать либо самостоятельно, либо под шефством его зама. Вернулся он спустя два дня после Рождества, готовый работать за четверых. Ему уже даже сняли гипс. Однако в офисе его ждала неприятность: пока его не было, сотрудники решили, что можно отогреть кости, и врубили отопление на всю катушку. Чанелю вовсе не было жалко денег ради комфорта подчиненных, просто сам он не терпел жару. — Бога ради, Хеджин, попроси убавить топку на минимум, — обмахиваясь папкой, приказал он. Девушка состроила гримасу в духе «опять началось», и Чанель неожиданно рассмеялся — до того забавно это сделала девушка. — Господин Пак, что такое?.. — озадаченно спросила она, когда смех босса затянулся. — Сделай еще раз, а, Хеджин, сделай! — стал он хлопать ее по плечу. — С вами вс... Ой! — она вдруг что-то вспомнила. — Там кое-кто из финансового отдела просил аспирин, я же должна была принести!.. — Что? Кто-то пришел на работу после похмелья? — успокоившись, спросил он. — Нет, это Бену уже который день подряд нездоровится, жалуется на боли в голове, — перебирая аптечку, деловито говорила секретарша. — Кстати, раз уж вы наконец вышли, может, оформите ему больничный? А то он, кажется, стесняется попросить. Она не дала Паку право ответить и выпорхнула из его кабинета, цокая каблуками и спеша отнести аспирин в финансовый отдел. Чанель даже не успел всерьез задуматься над этим, как в дверь постучали и в его кабинет один за другим стали хлынуть работники, у которых накопилось много вопросов, проблем и споров. Целый день Чанель прокрутился как белка в колесе, успевая лишь смахивать пот, который стекал с него обильнее обычного. Он очень нервничал, кричал на подчиненных, доведя до слез уборщицу, тут же извиняясь перед ней на коленях, пил литрами кофе и умирал от жары и жажды. Он чувстовал, что ему точно сегодня предстоит разговор с Беном, но тот, кажется, не собирался к нему заглядывать. Не вытерпев, Чанель отбросил на время работу и направился в финансовый отдел. Раньше это Бэкхен заходил к нему в кабинет, где была его территория, где он был в своей тарелке, а теперь он чувствовал легкое волнение, потому что сам собирался позвать Бэкхена, не став вовлекать в это Хеджин или других работников. — Где Бен? — разрушил его голос монотонность атмосферы отдела. Все подняли на него любопытные взгляды, а кто-то сказал: — Он недавно отлучился в туалет, ему стало... Чанель не дослушал и спешным шагом пошел в мужской туалет. Едва он вошел, то уха коснулись очень неприятные гортанные звуки. Кто-то блевал. Все кабинки пустовали, кроме последней, где дверь даже не была закрыта. Чанель был уверен, что это был Бэкхен, узнав его по маленьким ножкам. Он сидел на коленях. Чанель на ватных ногах прошел к кабинке, увидев, как Бэкхен склонился над унитазом и блевал. Бэкхен его заметил и, утерев рот, сиплым голосом сказал: — Не подходи! То есть, не подходите... Пожалуйс- Он издал нечленораздельный звук и снова наклонился к унитазу. Чанель невольно попятился, почувствовав отвратительный жар по всему телу. Он едва сдерживался, чтобы не сорвать с себя липкую от пота рубашку. На Чанеля накатила паника. Им обоим нестерпимо плохо. Он медленно подошел к Бэкхену со спины, вытянув руку. Он должен помочь Бэкхену! нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет Бэкхена не существует, он сейчас испарится. Ты не должен прикасаться к нему, иначе мираж исчезнет. Бэкхена не существует! Бен не переставал блевать, чуть ли не задыхаясь. Он впился пальцами в ободок унитаза, а Чанель все теми же мелкими шагами приближался против собственной воли, ведомый то ли дьяволом, то ли собственным сердцем. Не трогай, не трогай, не трогай! Тебя ведь учили, что нельзя, ты ни в коем случае не должен... Иначе все начнется сначала, сначала, сначала, сначала, сначала! Бэкхен был совсем близко, в тридцати сантиметрах от руки Чанеля. Он одернул ее, но вновь потянул. Он должен помочь, иначе Бэкхен не перестанет рвать. А о себе ты когда позаботишься?! Не заводи часы снова, беги, скорее беги, не смей рассеивать мираж, его не существует, ты же забыл, так не вспоминай, Бен Бэкхена НЕ СУЩЕСТВУЕ- Чанель положил руку поверх напряженных, вцепившихся в унитаз рук Бэкхена, едва касаясь пальцами кожи, покрытой мурашками. Его рука дрожала, но он не отнимал ее, потому что знал: сначала нужно подождать. Это было его первое прикосновение к соулмейту спустя семь с лишним лет. Бэкхена трясло, вскоре он перестал издавать болезненные звуки, отхаркал желчь и обмяк, чуть не уронив голову на унитаз. Он тяжело дышал. Чанель почувствовал прохладу и успокоение, которое очень давно не испытывал. Бэкхен утер рот тыльной стороной ладони, закрыл крышку унитаза и смыл бачок. Он так и сидел на коленях на грязной холодной плитке туалета, тяжело дыша. Чанель не отрывал взгляда от своей и беновской руки, которые соприкасались. — Спасибо, — хриплым голосом на выдохе промолвил Бэкхен. На Чанеля свалилась бомба. Боже, что он наделал! Он завел старую затертую пластинку, которую прятал в самых темных уголках души, снова. Заиграла самая болезненная, самая грустная и жестокая мелодия, но вместе с тем безнадежно любимая.