:
Когда Бэкхен, превозмогая боль в висках и тошноту, спустился на первый этаж, ему немного полегчало. Реакции действовали отвратительно, и он не понимал, какого черта они вообще усиливаются, если они вроде как с Чанелем признанные. Когда он вернулся в свою квартиру, сразу же повалился на постель. Сегодняшний день очень вымотал его в физическом и моральном плане. Две недели назад, когда он немного опоздал на работу, то почувствовал легкие покалывания в кончиках пальцев и тяжесть в голове. В следующие дни эти ощущения лишь усиливались, к ним прибавились мурашки на коже, сухость в горле, озноб. Вскоре он понял, что это ярко выраженные реакции, но не понимал причины их возникновения, ведь кулон носил исправно. Об этом говорить Чанелю он не торопился: он не хотел доставлять проблем, а, раз Пак сам не жаловался, то, следовательно, природа проблемы лежит не в реакциях. Когда же Чанель исчез на неделю, Бэкхен стал чувствовать себя лучше, но не успел этому обрадоваться, как появилась другая проблема: тело ломило, все кости ныли, по ночам он стал страдать бессонницей. А еще ему будто бы в еду афродизиаки подсыпывали: возбуждение было покрепче и почаще, чем у подростка. Все эти симптомы в совокупности не наводили на разумные мысли о потенциальной болезни — разве существует такое заболевание, где есть всё и сразу? Однако сегодня, когда Чанель вернулся на рабочее место, Бэкхен буквально попал в ад и мучился весь день от всего подряд. Бэкхён тяжело вздохнул. Он уже доставил кучу хлопот Чанёлю и не намерен продолжать это. Лучше уж он будет безработным и голодающим, но не будет получать деньги от Чанеля за то, что приносит лишь проблемы. Бэкхен уже чувствует неудобство перед ним. Неожиданно в паху заныло и Бэкхен вымученно застонал, сведя ноги и зажмурившись. Боже, как же он это ненавидит! Тело требует секса, работает какой-то дурной инстинкт, будто бы он какая-то текущая самка в брачный период. Эта слабость сильно задевает его самоуважение, но что больше всего пугает — он не может это контролировать. В голове какой-то жуткий голос зовет Чанеля и его тело, и Бэкхён тут же усиленно пытается сконцентрироваться на чем-нибудь другом. За это он чувствует себя виноватым перед Чанелем: за то, что сексуализирует его, требует соулмейта, хоть это и происходит не по его воле. — Блять, какой же я отвратительный, — сокрушенно говорит он, когда возбуждение больно затягивается в узел и требует удовлетворения, требует Чанёля. Это так низко, так приземленно, похотливо, так по-животному, что Бен искренне ненавидит себя и самую чуточку Чанеля за то, что тот так часто всплывает в его мозгу в не самом приличном виде. Бэкхен через силу встает и торопится в ванную. Он подставляет голову под ледяную воду, тщетно надеясь, что это отрезвит его. С волос и подбородка капает вода, он до крови закусывает нижнюю губу, невольно выстанывая имя Пака, и, не в силах бороться с собой, падает на колени у бортика ванны. Он с мерзостным чувством на душе тянется к брюкам, расстегивая их и пролезая рукой под резинку трусов.:
— Что это? — Чанёль озадаченно смотрит на протянутую Бэкхеном бумажку. — Заявление об уходе по собственному желанию. Чанёль тут же хмурится, берет бумажку и, чем дальше читает, тем угрюмее становится, что заставляет Бэкхёна нервничать ещё больше. А он-то надеялся, что Чанель облегченно вздохнет, когда узнает об этом! Чанёль все еще читает, а Бэкхён ждет. — Нет, — наконец говорит он, убирая бумагу. Бэкхён чуть ли не давится от неожиданности. — Но почему? — звучит возмущенно. — Я имею право уволиться, так как... — А ты понимаешь, в какое положение ставишь меня, своих коллег и всю компанию своим беспричинным уходом? — сказал Чанель твердым тоном, заставив Бэкхена мгновенно стушеваться. — Сейчас конец года, работы — валом! И ты собираешься взять и уйти? — Но у меня есть при... — Я действительно обескуражен. Ставить меня перед фактом в такое загруженное время и требовать увольнения! — Но, господин Пак, у меня есть веские доводы, что я должен уйти, и... — Ещё раз, — шикнул Чанёль. — Еще раз попробуй обратиться ко мне формально, и тебя ждет сверхурочная работа! Он с треском разорвал заявление, заставив Бэкхена раскрыть рот. — Чтобы я больше не слышал об этом. И как ты предлагаешь мне искать нового человека на твою должность? План ведь полностью расписан и составлен! — он встает, двигается к окну и раскрывает его, впуская декабрьские снежинки в свой кабинет. — Возвращайся к своей работе и больше не делай таких глупостей. Поникший Бэкхен сжимает кулаки и молча уходит из кабинета, хотя хочет сказать очень много вещей, но он не знал, как реагировать на такую жесткость Чанеля. Едва захлопывается дверь, Чанель опирается разгоряченным лбом о холодное стекло, прикрывая глаза от усталости. — А как мне по-другому тебя удержать, если не криком, а?..:
Бэкхен был не то расстроен, не то удивлен, не то зол. Еще он чувствовал себя глупо. Его хоть и частенько ругали (и в детском саду, и в школе, и в универе, и на старых работах), но он никогда не чувствовал себя действительно провинившимся за исключением уникальных случаев. Чанель так устыдил его, что хотелось ходить весь день тихой мышкой, хотя с другой стороны он был взбешен: почему это он не может уйти?! Как будто ему легко далось это решение и делает это он для забавы, а поменять работу — это вообще как два пальца об асфальт! Очевидно, что он служит только грузом для Чанеля, так зачем держать его в компании? Будь он на месте Пака, давно бы вышвырнул своего соулмейта на улицу. Тем более, ему было безумно стыдно перед начальником. Весь день он вновь чувствовал себя плохо, кутаясь как капуста в несколько курток, которые доброжелательно одолжили ему коллеги. К середине дня он понял: кажется, Чанель таким образом издевается над ним. Судя по всему, сам Пак переживает реакции легче, чем Бэкхен, и рад, что тот так мучается. В офисе царила праздничная атмосфера, ведь все ждали завтрашнего корпоратива. В воздухе витало предвкушение и ожидание грядущего веселья, только Бэкхен всего этого понять не мог. Из-за состояния здоровья желание показываться где-либо кроме работы испарилось. Бэкхена целый день волновал вопрос: если, как говорил Чанель, он сейчас так важен в плане работы и никак не может покинуть свой пост, то как он должен работать, когда в диапазоне 30 метров от Чанеля он становится ходячим коктейлем различных болезненных приступов? Да и Чанелю, кажется, его присутствие особого удовольствия не доставляло. Он, может, и не видел, но чувствовал порой, что на Чанеле также сказались реакции. Соулмейты же, в конце-то концов, как тут не почувствуешь. — Бэкхен, господин Пак вызывает тебя к себе, — сказала Хеджин, заглянув в его отдел. Все услышавшие это переглянулись и любопытно уставились на Хеджин и Бэкхена, ведь в последнее время к нему было обращено излишнее внимание со стороны начальства, что все уже успели заметить. Хеджин тут же пресекла проявленный интерес: — Чего? Просто возникли вопросы с его бывшими работодателями, которые господин Пак все не может уладить. Возвращайтесь к работе! Наверное, за это она нравилась Бэкхену. Она была девушкой элегантной, но в ней чувствовался непробиваемый стержень и большая любовь к работе и компании в целом. Секретарь цокала каблуками по плитке, а Бэкхен шел за ней. Его улыбка таяла по мере приближения к двери начальства, потому что он, естественно, понимал, что никакой проблемы работодателя не было. А лучше бы была, думал он, ведь разговаривать с Чанелем как с боссом намного проще, чем как с соулмейтом. Он безумно надеялся, что Хеджин тоже войдет, но эта надежда была неосуществимой, так как девушка села за свой стол сразу же, даже не чувствуя, что разговор между начальником и Беном будет сложным. Бэкхен постучал и после быстрого «можно» усталым шагом прошел в кабинет, который в последнее время посещал уж больно часто. Чанель даже не оторвал взгляда от бумаг, будто бы это не он пригласил Бэкхена. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не поднимая глаз. Этот вопрос разозлил Бэкхена. Что за особое отношение? Почему Чанеля вообще должно волновать его самочувствие, если он еще утром приказал не отлынивать от работы? Что за детский сад? — Как огурчик, — закусив щеку, ответил Бэкхен. Чанель исподлобья посмотрел на него взглядом «че, серьезно?» и убрал документы, но ничего не сказал. Бэкхена вновь разозлило это, словно его вызвали так, просто чтобы поглядеть, не сдох он там еще от холода. — Зачем звали? — сказал он, подчеркнув уважительную форму, которую ему запретили использовать. Пак вновь зыркнул на него, но не торопился отвечать. Несмотря на свою задиристость, Бэкхен старался не смотреть на Чанеля: было стыдно. Пак расценил это как неприязнь к его персоне и нахмурился, растирая виски. — Бэкхен. Его имя было произнесено так твердо и так нежно одновременно, что названный невольно вздрогнул. — Я даю тебе отгул на сегодня. Ты и я должны пойти к врачу сейчас. — Но зачем? Нет нужды так печься обо мне, намного проще будет, если я просто оставлю работу и... — Собирайся, — Чанель встал и накинул на себя пальто, хотя и потел. — Заботиться о таких вещах не входит в твои обязанности! — попятился Бэкхен. — Начальник не должен оказывать особого внимания здоровью подчиненных и тем более водить их к врачам! — Я делаю это не как начальник, — твердо сказал Пак, хватая ключи от машины и запихивая в карман, — а как твой соулмейт. Это слово резануло по ушам Бэкхена, и он тут же потерял всю уверенность. Они доселе не говорили этого вслух, а лишь тонко намекали, избегая разговоров об этом и тем более о прошлом. — Скажи начальнику отдела, что я дал тебе отгул, и бери свои вещи. — Он кое-как прибрался на столе и взял нужные вещи, уже готовый выходить, а Бэкхен все стоял. — Мне не нужны никакие побл... — Быстро, — сказал напоследок Чанель с нажимом. Бен сжал кулаки и вышел. Он пошел в свой отдел, сделал, как было велено, оделся и очень нехотя спустился на первый этаж, где его уже ждал Чанель. Бэкхен, не сказав ни слова, прошел мимо, выходя на улицу, а Чанель только незаметно для него вздохнул и пошел за ним. Чанель снял свое авто с сигнализации, но Бэкхен пошел дальше, к своей машине. — Куда ты? — остановил его Пак. — Я поеду на своей машине, — бросил он. Выглядел Бэкхен, откровенно говоря, как злой и напыженный ребенок, которого заставили идти в детский садик. — Но ты не знаешь, куда ехать. — А ты мне скажешь — и доеду. — Бэкхен, садись в мою машину, — позвал его Чанель, улыбаясь уголками губ. — Я не скажу тебе адреса. — Вот и отлично! Тогда я поеду домой, — начал блефовать Бэкхен, открывая дверь своей машины. Он завел мотор и вывел машину, а Чанель тем временем набрал номер охраны и сказал: — Не выпускайте с парковки черную «ауди». Он хихикнул, когда услышал, как у шлагбаума Бэкхен ругался с охраной. Сел в машину и подъехал к нему, высунув голову из окна. — Но вот мой пропускной чип! — спорил Бен. — Выпустите меня! — Прошу прощения, но мы не можем, господин Пак приказал не выпускать вашу машину. Бэкхен обернулся, злобно зыркнув на Чанеля. — Паркуйся обратно и садись в мою машину, — было сказано мягко, но прозвучало как приказ.:
Ехали они в звенящей тишине. Бэкхен отвернулся к окну, очевидно разозлившись и не желая признавать свое поражение. Несмотря на это, он крупно дрожал и стучал зубами, но на Чанеля даже не смотрел. Дорога перед глазами Чанеля плавилась от раскаленной жары. Он учащенно дышал и пытался сконцентрироваться на дороге, но никак не получалось. Даже остро нуждаясь в тактильном контакте, он не мог допустить этого. Не только потому, что Бэкхен обижен и все такое, но и потому что боялся самого себя. Еще в тюрьме его очень хорошо выдрессировали: забудь про соулмейта, не думай о соулмейте, не вспоминай соулмейта, если встретишь — сделай вид, что не узнал, не смотри на соулмейта, но главное — не прикасайся к соулмейту, иначе пойдет обратный отсчет. Все эти правила он уже успешно нарушил, но кое-как пытался еще быть послушным мальчиком и следовать указаниям психологов, которые помогли ему оправиться от тяжелейшей формы депрессии. — Эй, господин-я-здесь-большой-босс, зеленый свет уже! — позвал его Бэкхен. Чанель даже не слышал настойчивых гудков машин сзади и не видел ярко горящего светофора спереди. Так бы, возможно, они кое-как и доехали бы до дома доктора Кима, но внезапно Бэкхен сказал: — Пожалуйста, останови машину, меня сейчас... Он поперхнулся и прикрыл рукой рот: у него начались рвотные позывы. Чанель не остановил машину, ведь спустя мгновение они крепко держались за руки. Непонятно даже, кто из них потянулся первым: Бэкхен к Чанелю или Чанель к Бэкхену. Через пять минут контакт не был оборван. Чанель хотел отнять руку, но не мог, он только расслабил ее, предоставив Бэкхену выбор. Но Бэкхен не отпускал, что очень смущало Чанеля, потому что для него это прикосновение было чем-то жутко неправильным, запрещенным. Когда на повороте какой-то, мягко говоря, дебил, резко выскочил навстречу им, Чанель рефлексорно двумя руками схватился за руль и вывернул его. Бэкхен за секунду до хотел остановить дернувшуюся руку Чанеля, даже царапнув по ней, чтобы удержать в своей. Этот жест заставил Чанеля незаметно для Бена глупо улыбнуться. Его вдруг посетила мысль, что Бэкхен, наверное, в отношениях тот еще собственник. — Извини, — тихо сказал Бэкхен, вновь неловко положив свою руку поверх чужой. Пак не ответил ничего. Когда Чанель остановил машину у многоэтажного дома, Бэкхен спросил: — Почему не больница?.. — Он принимает на дому. Пошли. Бэкхен поколебался с минуту, но вышел из машины следом за Чанелем. В молчании они поднялись на лифте. Ни Чанель, ни Бэкхен более не тянулись друг к другу. — О! А я уж думал, ты не придешь, Чанель, — сказал низенький полноватый мужчина, открыв им дверь. — Ох, ты все-таки привел своего... — он замялся, поняв, что не знает, как охарактеризовать их отношения, — эм, проходите, не стесняйтесь. Я доктор Ким, а вы у нас?.. — Бен Бэкхен, — кивнул он, пока снимал обувь. — Приятно познакомиться. Они обменялись любезностями, тем временем Чанель прошел в гостевую, которую доктор сделал под свой кабинет, когда иногда пациенты сами приходили к нему, как в этом случае. Доктор не был человеком чрезмерно дружелюбным и улыбающимся, поэтому не стал заваривать прелюдию в духе чая или конфет, а сразу усадил гостей-пациентов на диван и достал свой чемоданчик. — Ну-с, и что нас беспокоит? — деловито спросил он, пока искал мед. карту Чанеля. — Реакции не уходят уже в течение месяца, а в последнее время обострились. А еще непрямой контакт больше не действует. Доктор поднял на него красноречивый взгляд «ну я же тебе говорил», чего Бэкхен, слава Богу, не заметил. Он растирал ладони, чтобы хоть как-то согреться, и считал в уме до ста, чтобы отвлечься от мигрени. — Месяц, значит... — бормотал себе под нос мужчина, фиксируя записи. — Более тесный контакт был? — Только короткие прикосновения. Дважды. Доктор кивнул. — Что насчет... Бога ради, Чанель, да возьми же ты его уже за руку! — разозлился доктор, когда устал слышать постукивание зубами и наблюдать, как Чанель тормошит рубашку, пытаясь обмахивать себя ладонью. Пак подскочил на месте от этого приказа и немедля выполнил его, накрыв чужую холодную руку своей. Он тут же отвел глаза в сторону. — Так, о Чанеле у меня достаточно информации. Хотелось бы задать пару вопросов тебе, молодой человек. Очень прошу отвечать исключительно правду, иначе я ничем не смогу вам помочь. Возраст? — Двадцать шесть лет. — Есть дети? Был ли беременен? — Детей нет, — Бэкхен помялся, не зная, должен ли отвечать дальше. — Эм... беременность была. Доктор поднял на него безынтересный взгляд, но тут же опустил его в бумаги. Чанель вперил в него удивленный взгляд, шумно сглотнув. — Чем была прервана? — обыденно спросил Ким. — Аборт или... — Выкидыш, — скомканно сказал Бен, желая поскорее пропустить этот момент. — Были ли какие-нибудь операции, серьезные хронические заболевания, наблюдались ли... — Нет-нет. Ничего не было. — Есть аллергии? — Нет. — Опиши характер реакций. — Ну... обычно мне очень холодно, дрожу. Болит голова, недавно к этому прибавилась постоянная тошнота. Всю прошлую неделю ломило в теле, болели кости и мышцы. — Последняя неделя? Это ведь был больничный Чанеля? — Да. Еще есть общее недомогание и слабость. — Ясно, — чиркнул снова доктор в своих записях. — Как обстоят дела с эрекцией? Чанель, услышав этот вопрос, который ему недавно задавал доктор, мгновенно покраснел. Он посмотрел на Бэкхена, который не торопился давать ответ. Доктор выжидающе уставился на Бена сквозь стекла очков. — Сильнее, чем обычно, — сдавленно произнес Бэкхен, немного покрываясь румянцем. Его ладонь в руке Чанеля покрылась потом. Слова Бэкхена очень удивили Пака и даже немного обрадовали: он, оказывается, не один страдает от этой проблемы, которая грызла совесть. Доктор, кажется, был удовлетворен ответами и полностью погрузился в мысли. Вскоре он сказал: — Ну, учитывая, что признание было совершено семь лет три месяца и два дня назад, причем за ним не следовало каких-либо тактильных и тем более сексуальных связей между вами, а, как утверждает Чанель, вы встретились более месяца назад и поддерживали все это время непрямой контакт, который перестал в последнее время глушить реакции, плюс ваша повышенная эрекция друг на друга — а я не сомневаюсь, что именно друг на друга, а не на кого-либо еще, — то могу сказать, что в вашем индивидуальном случае происходит такая вещь, которую обычным языком можно назвать как «нужда в повторном признании». Повисло молчание. Бэкхен нахмурился, Чанель закусил губу. — Поясняю, — сказал доктор, заметив замешательство в глазах парней. — В обычном случае реакции должны были бы вскоре исчезнуть, ведь вы признанные. Но вы не виделись очень продолжительное время, я также беру в расчет вашу возрастную разницу, не забывайте. Спустя семь с лишним лет вы встречаетесь. Естественно, организм очень бурно реагирует, но, так как ваша связь много лет тому назад была короткой и была резко оборвана, то ваши тела не успели «запомнить» друг друга, следовательно, вторая встреча стала для них как первая, будто бы ни Контакта, ни признания не было. В первое время вам удавалось обманывать свой организм этой штукой, — он ткнул пальцем в грудь Чанеля, где из-под рубашки все же виднелся кулон из пряди. — Но тело требует соулмейта, требует близости и признания, поэтому вскоре вам — то есть вашим телам — этого стало мало, и появились новые требования. Так как вы эти требования игнорировали, то организм взбунтовался, реакции обострились. Смею предположить, что даже прикосновения вскоре перестанут вас спасать. Природа просит повторного признания. После этих слов доктора образовалась удушающая тишина. Бэкхен через страх медленно поднял на Чанеля встревоженный взгляд, встретившись с его. Рот Чанеля был раскрыт от негодования, а в глазах плескалось море чувств, которые было не дано понять Бену. — Ох, я хочу кое-что уточнить на всякий случай, — обратился мужчина. — Бэкхен, твоя беременность... извиняюсь за такой вопрос, но от кого она была? Если, конечно, тебе самому это известно. Бэкхен прочистил горло и потупил затравленный взгляд в пол. Чанель сам не заметил, как весь напрягся и сжал в своей руке чужую. — Бэкхен? — позвал его доктор, когда он слишком долго не отвечал. — Ты знаешь, чьего ребенка носил? Может, это был ребенок Чанеля? Конечно, это маловероятно, но я не исключаю этот случай. Бен плавился под двумя внимательными взглядами: одним, безынтересным и равнодушным, и вторым, убивающим его, прожигающим насквозь, — то был взгляд Чанеля. — Я не уверен... но, по-моему, от Чанеля, — сказал он тихо. — Почему ты так решил? — Ну... — звучало еще неуверенней, — на тот момент я, кроме Чанеля, ни с кем... ну, этого не делал. И мы, эм, тогда не предохранялись, — почти проглотил он. — Это разъясняет многие вещи, — выручил его доктор, заметив, что ему было неприятно говорить это. — Теперь все становится на места. У меня нет сомнений, что мой вердикт верен. — Простите, могу я отлучиться в туалет? — спросил Бен. — Конечно. Последняя дверь справа. Бэкхен кивнул и поспешно оставил их двоих. Чанель сидел в полнейшем ступоре, словно его стукнули кувалдой по голове и залили его всего водой. Это состояние чем-то напомнило его депрессию, когда они с Бэкхеном поговорили после той ночи. — Ты должен был выгнать его, как только встретился с ним, — сказал доктор. — Тебя ведь учили. — Я... я помню. — Ты же понимаешь, что это принесет тебе только боль. Почему ты пошел на поводу у своих чувств? — У меня нет никаких чувств, доктор, я все делал так, как меня учили в тюрьме... — Чанель. — Названный поднял на него свой пустой, потерянный взгляд человека, не знающего, что делать. — С тобой психологи работали особенно долго и вытаскивали тебя из того болота как могли. Мне казалось, с кем с кем, а с тобой подобного точно не должно произойти. — Я думал, что если просто буду держать рядом и не буду прикасаться, то все будет в порядке. — Тем не менее, ты притронулся, — упрекнул его мужчина. — Тебе ведь было велено не посягать на запретное. — Но ему и мне было плохо, я... — Чанель! — прикрикнул доктор шепотом. — Тебе нет оправдания, ты сам виноват. Ты должен понимать, что даже если он тебя полюбит и между вами произойдет повторное признание — в чем я очень сомневаюсь, — твоя травма не даст тебе счастливо жить с ним. Тебе никак не изменить это. Остается только снова закупорить воспоминания об этом человеке. — Но... — Уволь его. Я думаю, он поймет; я вижу по нему: он совсем не дурак. Немедленно пресекай все связи с ним. Не спорю, его нахождение рядом благоприятно воздействует на твое физическое здоровье, но что до психологического... Тебе срочно нужно избавиться от него. Ким посмотрел на него взглядом своих усталых глаз уже пожилого человека, который не терпел пререканий в свою сторону. Чанель не нашелся, что возразить, ведь доктор был очевидно прав. А что он может сказать в свою пользу? Что он — дурак, который не может противиться собственному сердцу? Что слишком слаб рядом с Бэкхеном? — Хорошо, — понуро согласился он вслух, но в душе яростно протестовал.:
В машине они ехали в тишине, каждый думая о своем. У доктора они больше ничего особенного не услышали, никаких советов им он не дал, объяснив, что «лекарства против соулмейтов не существует» и предложив им самим решать, что будет лучше. — Почему ты не сказал мне, что был беременным? — разбил тишину Чанель своим немного рассерженным и взволнованным голосом. Он не отводил глаз от дороги, сжимая руль, но боковым зрением заметил, что Бэкхен бросил на него беглый взгляд. — А что, ты хотел бы услышать от меня спустя семь лет что-нибудь в духе «господин Пак, помните, мы с вами трахались, так вот, я залетел от вас, но вы не переживайте, у меня выкидыш случился». — Я имею в виду тогда. Сразу, когда узнал, что есть ребенок, — пропустив сарказм, превозмогая боль в районе груди, сказал он. — Мы же договорились, что пойдем разными дорогами, — Бэкхен сложил на груди руки и отвернулся к окну. — Мне не хотелось доставлять тебе неудобства. — Ты думал, что справишься сам? — повысил тон Чанель. — Хотел скрыть это от меня? — Я не знал, что мне делать, — сквозь зубы ответил Бен. После этого последовала тяжелая тишина. Чанелю хотелось задать тысячу вопросов, но в горле встал ком. — А если бы выкидыша не случилось, ты бы родил и растил его сам? Не сказал бы мне? Или сделал аборт? — К чему сейчас эти «если бы», что было, то было... — Скажи мне, что бы ты сделал? — повторил Чанель свой вопрос в приказной манере. Бэкхен почувствовал в его голосе нотки истерики. — Я не знаю! Я до сих пор задаюсь этим вопросом и не знаю, что бы я тогда сделал: убил бы его или оставил! Чанель, ты ведь и сам помнишь, я тогда был редкостным куском дерьма, как я мог растить младенца? Да я сам был ребенком! Я же не хотел ответственности, — передразнил он самого себя, — поэтому я разрывался и не знал, как быть! — Но ты бы мог позвать меня, я бы точно помог! — Чанель остановил машину, посвятив всего себя ругани с Беном. — Я был слишком гордый, и как ты себе это представлял? Я думал, что буду выглядеть низко перед тобой, если приползу к тебе за помощью, думал, ты меня видеть с такой ношей и после мною сказанного не захочешь! — Никогда, — Чанель тряхнул Бэкхена за плечи, что тот от испуга втянул шею и весь сжался, — ты никогда и ни за что не будешь выглядеть низко в моих глазах, слышишь? Чанель тяжело и рвано дышал, сканируя испуганным взглядом поблескивающие, бегающие туда-сюда глаза Бэкхена, в которых он тонул и в которые мог бы смотреть хоть вечность, теряясь в ней, которая для него в буквальном смысле была вечной, как и его чертова жизнь. — Я потом решился, — ответил Бэкхен дрожащим голосом. — Я потом наконец собрался и решил найти тебя, а этот засранец умер во мне, не успев родиться! — последнее он чуть ли не выплюнул в лицо Паку. — Он умер, умер, потому что я убил его! Я гнал на скорости, как обычно, и врезался в чертово дерево, и случился выкидыш! Грудь Бэкхена часто-часто вздымалась и опускалась, губы скривились, в глазах плескалось отчаяние, а брови сложились домиком. Чанель отпустил Бэкхена, пустым взглядом уставившись в никуда. Он впился в свои волосы и оттянул их, а потом упал лбом на руль, из-за чего машина начала гудеть на всю пустую улицу. Перед глазами плыло от такого потока информации, которая очень задела его привычный душевный покой. Гудок был очень громким и продолжительным, но Пак его не слышал, потому что в ушах звенело. Почему всякий раз, когда Бэкхен появляется в его жизни, происходит полный хаос? — Прости меня, — с нескрываемой горечью произнес Бэкхен, вцепившись пальцами в обивку сиденья, повернувшись к нему вполоборота. В уголках глаз собрались горячие слезы, которые можно было углядеть даже сквозь темноту салона. — Пожалуйста, извини меня! Гудение автомобиля, голос Бэкхена и звенящие в голове мысли слились в психоделическую агонию, которая разбивала черепную коробку изнутри. У Пака, кажется, вот-вот случится бзик. — Я не смог даже выносить твоего ребенка! — кричал Бэкхен, а тяжелые капли все-таки стали скатываться по его щекам. — Прости меня, Чанель, прости! Чанель кое-как поднял налитую свинцом голову с руля. Он словно робот повернул лицо к Бэкхену, который все же замолк и стал поспешно утирать вырвавшиеся слезы: он был таким типом людей, которые не допускали, чтобы посторонние могли видеть их слабости. Чанель пересилил свой разум и свои принципы, притянув Бэкхена к себе за затылок и сложив свои руки за его спиной. Бэкхен пытался сдержать всхлипы, но получалось неважно, а еще сначала он слабо вырывался, хриплым от криков и слез голосом говоря: — Нет, Чанель, послушай, я... — Я понял, — также сипло ответил Чанель, часто моргая, чтобы влага в глазах не вырвалась. Бэкхен исступленно шептал глухие «прости» и «извини», словно заевшая пластинка, а от каждого его слова в груди Чанеля разливалась необъяснимая жгучая боль, раздирающая клетку, в которую Чанель запер ее на многие годы. — Если бы, — тихо шепнул Чанель на ухо, — если бы этого не случилось... и ты бы нашел меня, рассказал бы обо всем... как бы все сложилось? — Я не знаю, — вымученно ответил Бэкхен, зажмурившись. — Я правда не знаю, Чанель. — Мы бы, — он кончиками пальцев гладил шейные позвонки, — возможно, справились с этим, сначала нам бы было тяжело и мы бы, скорее всего, много ругались, — он грустно усмехнулся. — Я, наверное, не обосновал бы компанию и не имел бы стольких денег, а ты бы закончил учебу намного позже, потому что пришлось бы бросить, чтобы растить ребенка... — Зачем ты это говори- — Сейчас бы ему было шесть лет и мы бы готовили его в школу, я, скорее всего, просил у тебя второго, а ты бы готовил мне по воскресеньям что-нибудь вкусное, а вечерами мы бы вместе смотрели футбол... — Чанель, зачем эти «если бы»? — взмолился Бэкхен, потому что ему отчего-то было страшно все это слушать. — Но вместо этого ты сидишь в моей машине и плачешь, а я не нахожу себе места, и мы не можем понять друг друга. И нет ни ребенка, ни школы, ни футбола, ни воскресений, ни нас. Бэкхен вопросительно посмотрел на него, не понимая, к чему он клонит. — Бэкхен, я... я понимаю, что это странно, но хочу попробовать. Быть с тобой. Бен немного вывернулся из объятий, чтобы видеть лицо Чанеля. Он смотрел на него так, будто бы Чанель сказал самую безумную глупость на свете. Увидев, насколько серьезен его взгляд, он помотал головой. — Это... Чанель, это исключено, мы не можем. — Я настолько тебе противен даже спустя столько лет? — грустно спросил Чанель. — Нет, но ты же мой начальник, так не принят- — Господи, это единственное, что мешает? Я посажу на свое место кого-нибудь другого, к чертям мне сдалась эта работа!.. — Но ты же не знаешь меня, вдруг ничего не получится, мы же разные... — Поэтому я предлагаю попробовать. — Я... я же тебя бросил! Откуда тебе знать, что я не брошу снова? — Бэкхен, — он тряхнул его за плечи, — почему не можешь согласиться? Что тебе мешает? Ты боишься? Бэкхен промолчал, потупив взгляд вниз. Вскоре он сказал: — От твоего «попробовать» может быть больно. — Я знаю. Я готов. А ты? Бэкхен закусил губу, не желая давать ответа. Его откровенно брали на слабо. — ... да.