M. A. D. E.

Пар клубился и медленно поднимался к самому потолку, где прозрачными капельками оседал на расписном плафоне, в зеленых, голубых и серых тонах изображавшем быт трех русалок. Мэтту они никогда не нравились. Особенно та, что сидела посередине и расчесывала своей то ли подруге, то ли сестре густые волосы болотного оттенка. В ней его отталкивали два момента: первое – ее улыбка напоминала хитрый, злобный оскал, словно эта нежить пытается запугать тебя с той стороны картины, второе – ее прищуренные, осуждающие глаза смотрели не на волосы другой русалки, что следовало бы ожидать, а прямо на зрителя. Устрашающе и нелепо одновременно. К тому же этот взгляд напоминал ему взгляд отца, отчего становилось особенно неприятно. Иногда он недоумевал, почему русалочий клан до сих пор не закрашен, ведь отцу плафон тоже был не по вкусу, но решительных действий в сторону изменения ситуации не совершал. Где-то на задворках сознания у него имелся ответ на вопрос, и ответ этот был болезненным. Поэтому каждый раз, встречаясь взглядами со средней русалкой, он бессильно опускал глаза. Он скучал по ней. Скучал по матери. Шум воды стих, и вместо него по ванной комнате разнесся скрип мокрой кожи по идеально начищенным бортикам джакузи. Ступни соприкоснулись с мягким ворсом банного коврика. Наскоро промокнув тело пушистым, пахнущим цветами полотенцем, Мэтт на несколько минут задержался у зеркала, после чего облачился в халат и вышел из душной комнаты. Распаренное тело тут же отреагировало на резкий перепад температуры гусиной кожей. Коридоры особняка Лемье обладали одной особенностью – в них всегда гулял сквозняк. Задерживаться тут надолго не стоило, обязательно продует. Сильнее запахнув халат, Мэтт поспешил вернуться в спальню. – Доброе утро, – с улыбкой произнес он, проскальзывая за резную ореховую дверь. – Вижу, ты уже не спишь, так что будить тебя смысла нет, что, безусловно, хорошо, потому что завтрак начнется через, – он обернулся и посмотрел на висевшие над дверью часы, – двадцать восемь минут. Думаю, этого времени вполне хватит для нас обоих, чтобы привести себя в порядок, а для тебя еще и вернуться в гостевую спальню и сделать вид, что ты не проспала всю ночь в моей кровати, пытаясь меня с нее же столкнуть. Комнату залил немного хрипловатый, но все еще тонкий девичий смех. – Только не говори, что тебя это обидело, – Эмма, сдерживая зевок, потянулась. – Тем более, такого, как ты, не столкнуть даже двум таким, как я. Так что, пожалуйста, не надо выставлять себя жертвой произвола. – Ладно, согласен, неудачно пошутил. Однако про поджимающее время я не шутил, Грета пойдет на утренний обход через пару минут, стоит поторопиться, – он скинул с себя халат и, повесив его на спинку стула, подошел к шкафу. – Боюсь, я не в состоянии взять себя в руки, пока передо мной открывается такой вид, – Эмма издала ехидный смешок. – Оденься, не смущай даму. – Сделано, – с гордостью сообщил Мэтт, натянув носки с нижним бельем. – Так и пойдешь на завтрак? – прикрывая рот рукой, спросила та. – Твой отец одобрит подобный боевой костюм? – Объективно говоря, не уверен, но ты разожгла во мне огонек любопытства. Надо будет как-нибудь попробовать проверить альтернативные гипотезы… – он указал на висевший в изголовье кровати пиджак. – Не передашь? – Да пожалуйста, – Эмма стянула пиджак и запульнула прямо в руки Мэтту. – Когда ты проснулся? Я не заметила, как ты ушел. – Что логично, ведь ты спала, и я не хотел тебе мешать, поэтому действовал максимально тихо. – Понятно, но насколько давно это было? – Что ж, раз уж ты первая начала этот разговор, – произнес Мэтт, натягивая пиджак, – то давай применим метод логического анализа. Уверен, ты сама же можешь ответить на свой вопрос. – Только не это, прошу тебя, – закатила глаза Эмма, закутываясь в одеяло. – Тебе что, так тяжело ответить? – Нет, но я не люблю отвечать на вопросы, на которые спрашивающий и сам знает ответ. А ты его знаешь, это очевидно. Просто тебе лень лишний раз напрячь мозги. – Вредина и заноза в заднице – вот, кто ты, – обиженно надула губы она, на что Мэтт лишь пожал плечами. – Ладно, так уж и быть, попробую. Хмм… – она пристально всмотрелась в стоящего напротив и теперь уже полностью одетого парня, – боюсь, мне придется сдаться. – Быстро ты капитулировала, нельзя так, – покачал головой тот. – Обрати внимание на зрение. – Зрение? – Эмма наклонила голову. – А, ну конечно, ты увидел время, оглянувшись на часы, и что именно висит на спинке. Ты в линзах. – Идешь в верном направлении, так держать, – он подошел к стулу, снял с него халат и перебросил его Эмме. – Линзы я надеваю когда? – После душа, – ответила та, ощупывая халат. – Он влажный. – Когда я вошел в комнату, ты уже некоторое время бодрствовала, навскидку минут семь-десять, но моего ухода не помнишь. Итак, из этого следует… – Э-э… тебя не было довольно долго, но я все еще не могу сказать, сколько именно. Может, дашь еще одну подсказку? Мэтт улыбнулся. – Только одну: я каждый день просыпаюсь в одно и то же время. Привычка, организм подстроился под такой режим, даже будильник не нужен. Семь утра, плюс-минус пара минут. – Ах ты ж… И при чем тут тогда зрение и душ?! – Ну, по ним ты примерно догадалась, сколько я отсутствовал, – Эмма приподняла бровь. – Плюс, мне так нравится наблюдать, как ты теряешься в догадках, складываешь из кусочков полноценный пазл, как меняется твое лицо во время составления сложных цепочек умозаключений. Это так заводит… – ухмыльнувшись, он резко нагнулся, уклоняясь от летящей в него подушки. – Это было предсказуемо. – Ты невозможен, Лемье! Иди-ка ты отсюда, пока я тебя с ног до головы не закидала! – Спешу напомнить, что это моя спальня… – уворачиваясь от новой подушки, сказал он осторожно. – Пошел вон! – прикрикнула Эмма, и следующая подушка прилетела как раз в то место, где секунду назад была его голова. К счастью, теперь парень был с другой стороны двери, вне зоны досягаемости. Здесь, впрочем, его уже поджидали. – Мэтт, у тебя все хорошо? – участливо поинтересовалась у него Грета, живущая в особняке на правах экономки. – Ты так выбежал из спальни… – И наткнулся на тебя, стоящую прямо под дверью. Как мне стоит это расценивать? – Как если бы ничего этого не было, – не отводя преданного взгляда, проговорила она. – Я ничего не видела и не слышала. Я лишь хотела сказать, что мсье Жан Этьенн Лемье ждет вас с мадемуазель Эммой Торн к завтраку ровно через десять минут. – Хорошо, мы постараемся не опаздывать, – Грета кивнула и быстрым шагом направилась к парадной лестнице. – И да... Классный кондиционер для белья, лучше, чем предыдущий. Та, обернувшись, лучезарно улыбнулась, после чего заспешила по делам. Мэтт же выждал несколько секунд, и только когда в коридоре воцарилась полная тишина, пошел следом за Гретой. Парадная лестница представляла собой вполне заурядную лестницу, разве что сделанную из серого мрамора и покрытую выцветшим зеленым ковром. Он до сих пор хорошо помнил, как широко распахнулись глаза тогда еще незнакомой ему девушки, когда она впервые ее увидела. Потом Грета по секрету расскажет ему, что видела такое только в фильмах про принцесс и в городском Сити-Холле во время экскурсии. Мэтт же в ответ абсолютно серьезно признается, что не видел ни одного фильма про принцесс и в Сити-Холле тоже ни разу не был. Что родной Торонто для него ограничен стенами особняка и иногда улицами, которые можно увидеть из затонированного окна автомобиля, на котором они с отцом ездили на очередную встречу, презентацию или бал. Был момент, когда они с Гретой даже планировали его побег, не навсегда, конечно, но хотя бы на одну ночь. Грета в красках рассказывала о городской жизни, о том, как живут сироты в приюте, о своих друзьях, оставшихся в том приюте, о старшей школе, а однажды она на свою зарплату купила кучу почтовых открыток, карту и огромный путеводитель с иллюстрациями и подробным описанием каждой достопримечательности, и они вдвоем, не выходя из особняка, изучали город. Появление Греты, а потом и Верджи, пожалуй, спасло его от сумасшествия, потому что в какой-то момент от острого одиночества ему отчетливо казалось, что он начинает слышать чужие голоса. Сначала он боялся этого, потом привык, а потом и вовсе попытался идти на контакт с голосами. Казалось, сам особняк, его стены и портреты, украшавшие их, пытаются заговорить с ним, так почему бы и не ответить? Конечно, потом он догадался, что это всего лишь сквозняк, но тогда он был ребенком. Детям присуще воображение. Встав на ступени, он поднял голову. Каждого, кто приходил сюда, приветствовала прекрасная и до безумия загадочная темноволосая женщина. Эта женщина была элегантна, стройна, по-королевски бледна. Изо дня в день она носила одно и то же темно-зеленое бархатное платье, высокую пышную прическу, украшенную жемчужной диадемой, и манила улыбкой не менее загадочной, чем у знаменитой Джоконды. На шее ее красовался ромбообразный медальон, достаточно крупный, чтобы еще при подходе рассмотреть в его центре отблескивающий на свету изумруд. Женщина завораживала одним лишь взглядом, притягивала к себе так сильно, что хотелось прикоснуться к ней, возможно, даже обнять, но, к сожалению, кроме засохшего масла на холсте ты ничего не почувствуешь. Женщина была портретом. Прекрасным, но неживым. Мэтт остановился прямо под ним. Его голова едва доставала до скрытых под подолом платья ног женщины, но даже под таким углом он ощущал на себе ее внимательный взгляд. – Доброе утро, Эмерод, – тихо произнес он, касаясь позолоченной рамы портрета.