Дихотомия

— Знаешь, я даже есть не мог! И спать. Такое… поганое чувство. — Бретт гладит по волосам лежащую рядом Мэг. — Потому что он твой соул. — Девушка прикрывает глаза, протягивает руку и касается губ Хэндрика. — Да уж… Этот комбайн мне в кошмарах до сих иногда снится, — фыркает парень. — Пару месяцев назад меня замели под кайфом, он приехал сразу, и вытащил меня из лап копов, и ни слова не сказал. И сейчас мы живем под одной крышей, но почти не видимся… Я все еще засыпаю с тоской по тебе, я все еще хочу держать тебя за руку, засыпать и просыпаться с тобой одной. — Скажи честно, — Мэг отодвигается и внимательно смотрит Бретту прямо в глаза, — будь твой соул девушкой, ты бы сомневался так же? — Но он не девушка, и нечего гадать, если бы да кабы, — раздраженно обрывает блондин. Голубоглазая брюнетка, которой палец в рот не клади. Еще бы помоложе… Да, смириться было бы проще. Смириться, не полюбить. — Я люблю тебя, Мэг. — И я тебя люблю, Бретт, но это… уже бессмысленно и неважно. Ты его нашел. — Мегги касается кончиками пальцев рисунка на запястье Хэндрика. — И я хочу найти своего. Ведь он где-то есть и ждет меня. — Мэг накрывает ладонью свой таймер. — Отпусти меня. Не приходи больше. Пожалуйста. Бретт столько раз за последние дни клялся себе, что больше не придет, что не побеспокоит Мэг, отпустит ее, но приходил, искал встреч, караулил, вызванивал, писал бессмысленные сообщения бессчетное количество раз. — Все будет хорошо, — мягко произносит Мегги, садясь на кровати. — Все у нас будет хорошо. Только если эта дрянь не убьет нас. — Она хрипло смеется, смахивая с простыни использованный шприц. — Да, может, к черту все это?! Давай уедем? — Бретт подскакивает и хватает девушку за руку. — Вдвоем. Для нас весь мир открыт! — Нет. Через день тебе станет плохо, через неделю паршиво, через месяц ты умрешь. И ты это знаешь. — Ну и плевать! — Нет. — Мэг улыбается, но в уголках ее глаз блестят слезы. Это все ужасно несправедливо. Кто-то говорил, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. Кажется, ошибался. — Если мы сбежим, умрет твой соул, а ты этого не допустишь. Не сможешь его бросить. Это заложено в нас, эта связь нечто большее, чем мы можем себе вообразить. Давай просто жить. Жить дальше. — Мэг пожимает плечами и вытягивает свою руку из хватки Бретта. — Тебе пора. Бретт пытается придумать, нащупать правильные слова, пока одевается. Обуваясь, он даже открывает рот в надежде, что слова сами вылетят, но ничего не происходит. Открывая дверь, он мучительно соображает, пытаясь поймать ускользающую спасительную мысль, то единственное, что остановит разрушение. Он разваливается изнутри, буквально умирает. Дверь за ним захлопывается, а он обнаруживает, что стоит не в силах сделать шаг вперед. Хоган идет пешком. Когда он совершал пешие прогулки? Лет пять назад? На прошлой неделе? Или никогда? Прохожие оборачиваются на одетого не по погоде мужчину и плотнее заматывают свои шарфы. Замерзшими руками сложно попасть в замочную скважину, сложно разблокировать дверь, но, в конце концов, Хоган никуда не торопится. Ему больше вообще не надо никуда торопиться. Никогда. У него все время Вселенной в запасе. Дверь поддается. Поттс стоит на пороге, лампы из коридора освещают прямоугольник в темноте квартиры. Плохо закрученный кран капает на кухне, за окном шумят вертолеты службы новостей, далеко внизу вопят сирены спецмашин. Хоган глубоко вдыхает, словно перед прыжком в воду, и входит. Револьвер Смита и Вессона поджидает уже давно. Он затаился в мрачном нутре письменного стола, надежно запертый в нем. Однако сегодня его извлекли оттуда, вернули из небытия и согрели живым теплом. Хоган оглядывает комнату, хмурится, о чем-то размышляя, затем идет в коридор, а оттуда — в бассейн. Немного подумав, стягивает ботинки, пиджак, галстук, отставляет револьвер на краю бассейна, осторожно сползает в воду, ныряет с головой, выныривает, отплевываясь и морщась от липнущей к телу одежды. Взяв в руку оружие, Хоган отплывает от бортиков, держа револьвер над головой. Он набирает полную грудь воздуха, медленно выдыхает и засовывает ствол в рот. Мерзкий привкус металла и холод прижавшегося к нёбу дула. Нет, все-таки с широко открытыми глазами застрелиться невозможно, все естество противится этому, так что мужчина крепко зажмуривается, взводит курок и… Что-то большое и тяжелое плюхается в воду бомбочкой, поднимая тучи брызг и сбивая Хогана волной. Он уходит под воду, взмахивает рукой, барахтается, пока его не вытягивают одним рывком. — Это что? — Бретт в такой дичайшей панике, что его голос срывается, как у подростка. Его колотит, а револьвер, лежащий на дне бассейна, под тощей воды, пугает до чертиков. Да капец! Если бы он хоть на секунду опоздал, нашел бы тут труп! Эта мысль крутится без конца, пока он смотрит на мокрого, как мышь, Хогана. — Что ты делаешь? — Уже ничего. — Поттс пожимает плечами. — Ты чего стреляться удумал?! У Бретта глаза как блюдца. «Ему бы для всяких патриотических плакатов позировать», — невпопад думает Хоган. — Что случилось? — Хэндрик притягивает его к себе и отбуксовывает к лестнице. — Вылезай. Хоган покорно вылезает из бассейна и, раздеваясь на ходу, покидает помещение, даже не оглядываясь на револьвер и на Бретта. — Что с тобой? — негромко спрашивает Хэндрик, утаскивая Хогана в гостиную и принимаясь вытирать его валяющимся тут же пледом. — Оказывается, меня можно уволить из собственной компании. — Брюнет вздрагивает всем телом, невыносимо тяжко вздыхает и наклоняет голову, позволяя Бретту промокнуть его волосы. — Откроешь другую. Мы их засудим. — Внезапно на Бретта снисходит какое-то невероятное спокойствие и уверенность, и это передается Хогану, он невольно тоже начинает глубже дышать и разжимает, наконец, зубы. — Мы? — Ну да. Мы. — Закончив вытирать Хогана, блондин вытаскивает его из пледа и укутывает в другой плед, уже сухой. Благо, тут куча подушек и пледов. Завернув мужчину в подобие рулетика, Бретт уносит его в комнату. — Тебе надо одеться и поесть чего-нибудь. — Угу. — Я не знаю, почему тебя так замкнуло, но я больше не хочу приходить сюда и находить дверь открытой нараспашку. Не хочу обнаружить когда-нибудь твой хладный труп в ошметках собственного мозга. Мне хватает в жизни потрясений. — Ладно. — Я расстался с Мэг. Окончательно. И знаешь, я там умер у нее на пороге. Буквально сдох внутри, но мое тельце почему-то не торопилось стать кормом для червей, так что я сделал сначала один шажок, потом другой… И вот через десяток таких действий я оказался на улице. А там шум, гудки машин, визг шин, дети играют, какие-то тетки треплются, мужик подвыпивший клянчит мелочь у прохожих. И я пошел. Опять делал шажок, другой, третий… Так и дошел до метро, там — вжух — и оказался тут. И вот где-то в этом промежутке я заново родился. Форменно как какой-нибудь блядский феникс, веришь? Я шел, шел и шел, потом — бац! — и наткнулся на паренька с листовками. А листовка была с номером клиники для наркозависимых. Подумал, чем не знак судьбы? Раз уж я решил переродиться, то это самый верный шаг. Ну как те мои шаги по улице по пути сюда. Смог же я их сделать, хотя весь мой мир рухнул в Тартар. Это я к чему? — Бретт помог Хогану укутаться в махровый халат и нацепить на ноги теплые тапки. Заставлять надевать носки и белье как-то не хватило сил, Бретт тоже чувствует себя разбитым и каким-то не таким, как обычно. — Давай поспорим: ты разгребешь свое дерьмо, я — свое. Время… ну, скажем, год. Год — самый притык. Кто раньше управится, ну, значит, молодец. — И как мы решим, кто выиграл, кто проиграл? — Поттс запахивает халат плотнее и топает на кухню. В голове пусто, и это пугает. Однако болтовня Бретта понемногу вытесняет это отвратительно ощущение бесконечного горя. — Если через год я не буду чист или ты не сможешь вновь назвать себя генеральным директором какой-нибудь компании, так и выясним. — И что проигравший? — Ну… — Бретт раздумывает, доставая замороженные стейки из морозильной камеры. — Хм, будет снизу всю жизнь. — Как жестоко, — прыскает Хоган. Он щурится, возвращая себе свой плутоватый вид, чем очень успокаивает Бретта. — А, по рукам! — Договорились. — Хэндрик кивает, включая гриль. — У меня очень долго не было таймера. Мы всех врачей с мамой оббегали, и все одно и то же твердили: ждите. Я ждал. Ждал и ждал, а время шло. Постоянно ощущение себя белой вороной не пошло мне на пользу, в школе меня гнобили, в институте не принимали всерьез забитого студента. Мне было уже семнадцать, когда таймер, наконец, появился. Это были самые волнительные моменты в моей жизни! Первые минут двадцать, пока до меня дошло, что прежде, чем мой соул дорастет хотя бы до возраста согласия, я уже проживу целую жизнь, — Хоган сидит на столе, болтает ногами в носках и чистит мандарин, — это был шок. Благодаря родителям, у меня была возможность путешествовать, искать… но я отказался от всего этого. Кому все это нужно? Уж точно не мне. Пример моих родителей доказывал, что и без соулмейта можно друг друга любить, уважать, растить детей, жить. Но много позже, уже похоронив отца и мать, встав во главе компании, я иногда ловил себя на мысли, что пробегающая мимо старшеклассница может быть моим соулом. Что одна из этих беззаботных девчонок — моя судьба. И это было ужасно! Годы шли, таймер бежал, я старел, а она только училась высчитывать логарифмы. А потом я нашел тебя. И это был самый откровенный пиздец в моей жизни, впрочем. — Тут мужчина бросил в рот дольку и, прожевав ее, продолжил: — Меньше часа назад я пытался пустить себе пулю в голову, так что чего уж там… Последняя моя мысль была о ковре. Что у меня такой красивый ковер в спальне, жалко, поэтому я решил пустить себе мозги наружу, находясь в бассейне. Охренеть, да? Сознание, оказывается, так искажается в такие моменты. У меня вообще веселая жизнь! Я не педик, но мой соул — огромадный парень голубоглазка! А я даже в студенческие годы не пускался в эксперименты со своей сексуальностью! Да что уж там… я был девственником до двадцати двух! Срань господня! Скажи уже что-нибудь, чтобы я заткнулся наконец! Бретт улыбается, возясь со стейками. — Ты старше меня на семнадцать лет?! Будешь моим папочкой, стало быть. — Бэ-э-эх, — морщится Хоган от услышанного. — Звучит, как в дешевой порнухе. Мерзко. — Ладно, тогда буду звать тебя… зайкой. — Бретт кивает сам себе и краем глаза наблюдает за Хоганом, который просто пожимает плечами, продолжая есть мандаринки. — И коль уж ты теперь моя зайка, то будь так добр объясни, как ты мог засидеться в девственниках до двадцати двух! — Блин, я наделся, ты пропустишь этот факт мимо ушей, — ворчит Хоган. — О-о-о-о, как я мог! Какой прожарки тебе? — Медиум. Наверное, роботехника была мне интереснее, чем отношения. Не знаю. Бретт опирается о стол спиной и наблюдает, как Хоган чистит мандарины. Поттс отламывает дольку и протягивает Хэндрику. — У меня аллергия на цитрусы, — качает тот головой. — Мне больше достанется. Если надоешь, устрою тебе анафилактический шок. — Пф-ф. — А у меня таймер был с самого начала, ну это и так понятно. — Бретт чешет голову, оттягивает отросшие волосы на затылке и прикусывает губу, размышляя, что бы рассказать такого о себе. — Родители соулмейты. Единственный ребенок. Потом как-то все… закрутилось. Так и жил. Куда ветер подует. Все ждал, куда же меня в итоге прибьет. — И дождался? — негромко спрашивает Хоган замолчавшего парня. — Да. Меня прибило в пентхаус на Манхэттене. — Бретт переводит взгляд на мужчину, сидящего рядом, и улыбается. — Не так уж и плохо, согласись. — Ты хорошо поешь. Мне нравится, — невпопад заявляет Хоган. — Хочешь, хакну сайты радиостанций и твои песни будут крутить весь День благодарения? — А это возможно? — удивляется Хэндрик. — Как нефиг делать. — Поттс слезает со стола и, поправив халат и тапки, подходит к шкафу и начинает доставать посуду. Бретт раскладывает стейки по тарелкам. — Не стоит. Чем займемся сейчас? — Чем занимаются парочки в канун Дня благодарения? — Трахаются? — предполагает Хэндрик, подхватывая тарелки и направляясь в гостиную. — Э-э-э, нет. Как насчет… кинопросмотра? — Отлично. — Блондин помогает придвинуть кофейный столик и разместить на нем еду и напитки. Через несколько минут с экрана доносится: «У нас было два пакета травы, семьдесят пять таблеток мескалина, пять упаковок кислоты, полсолонки кокаина и целое множество транквилизаторов всех сортов и расцветок, а также текила, ром, ящик пива, пинта чистого эфира и амилнитрит. Не то что бы это был необходимый запас для поездки»¹.

***

— Неизвестная ошибка. Перезагрузка системы. Данные обновлены, — вещает механический голос одновременно с тем, как бледнеет лицо и так бледной Смерти. — Хоган Поттс, личный номер 391963. Статус изменен. Новый статус: жив. Бретт Хэндрик, личный номер 54985870. Статус изменен. Новый статус: жив. — И что это значит? — спрашивает Смерть у подошедшей сестры. — Сбой системы. Иногда такое бывает. Видимо, твой план провалился. — Судьба потирает щеку и улыбается уголком рта. — Мой план никогда не проваливается. Они просто ненадолго отстрочили нашу встречу. Пусть так. И часто такое бывает? — Смерть переводит взгляд с экрана на сестру. — Очень редко, но бывает. Должны были умереть? — Ага. Огнестрел и передоз. Блин! Придется все корректировать из-за них! — И Смерть торопливо удаляется решать новую проблему. Судьба задумчиво смотрит на обновленные статусы этих двоих и взмахом руки отправляет их историю на доработку.