Лесные сумраки

Двуликий брат поймал все вещи, что Пилар швырнула в глиняный ларец. Он почтительно склонил голову перед набожным братом. Брат ответил тем же. Он поставил на землю тяжёлый механический ларец, и двуликий задержался, чтоб услышать незатейливую мелодию, заигравшую, когда Тернера полезла доставать белые чулки на чёрном поясе, бордовый чокер и розовую фату. Двуликий хмыкнул, и набожный был вынужден его поторопить. Он вручил Пилар конверт с одной единственной картой: Шестерка дисков (перевернутая) — Где вы были? — Спросил Кромвель. — На крыше. — Ответила Ляпис, невольно проверив, на месте ли шпага. — А вы? — В квартиру попал. Ну и конура, скажу я вам. — Там кто-нибудь был? — Да. Похоже, обитатели на месте. Странно, что они не дают о себе знать, пока мы их прикрываем. Было бы любопытно заглянуть в каждую, но сомневаюсь, что владельцы обрадуются. Давным-давно, в те до полной чуждости далёкие годы, когда молодой, наивный Оливер предпочитал общаться с миром цитатами из тьмы писаний, которые ему сперва приходилось, а затем оставалось штудировать, он предпочёл учёбе в Кембридже женитьбу. Случилось это сразу после того, как он утолил жажду своей юридической любознательности познаниями о функциях судебной власти в миру и о том, что так и не ставший совершенным юридический механизм, может, и способен оградить представителей законодательной власти от короля-самодура, как это было с Яковом VI, но не от кальвинского предопределения. — Я с вами солидарна. — Приделав последнюю дверь, Лазурит обернулась к спутнику. — Но другого способа отсюда выбраться я не представляю. Будь у меня крылья, мы бы спланировали с крыши, а так... Последняя шалость? Давайте войдём сюда. Теперь, даже если владелец окажется на месте, мы хотя бы самостоятельно выйдем. — Нет. Я не могу позволить юной леди выбирать дверь, в которую войду. — Почему? — Удивилась Ляпис. — Гейс. Табу. Нельзя. — Какое странное табу. Но вы-то можете выбрать? — Я — могу. — Отрезал Кромвель, и отстранил Ляпис от двери. — Ну что, теперь вместе? — Конечно! Без вас мне грустно. И они, взявшись за руки, вошли. Это была уже совсем не конура. Правильней было назвать конурой покинутый подъезд. Кромвель сощурился. — Неужели даже для вас на этой планете слишком яркое солнце? — Удивилась Лазурит, которую не спасала даже её защита. — Эх, будь с нами мой знакомый Шпат... — Ничего, сейчас привыкну. У меня всегда так. — Неожиданно, да? Я так переживала, что мы не выберемся, а мы выбрались! — Вы лукавите, юная леди! — Кромвель почувствовал, что улыбается. — Или вы забыли, как сами сказали, что это наша последняя шалость? — Я слукавила говоря, что после встречи с владельцем мы сможем выйти. А может, у нас получилось, оттого что вы не стали рваться первым, как в прошлый раз? То есть, я хотела сказать, мы выбрали одну и ту же дверь и вошли одновременно. — Юная леди, вы общаетесь в избыточно сбивчивой, еретической манере. — Что это значит? — Что следить за уместностью своих выражений — целиком и полностью ваша компетенция. Лазурит согласно закивала, пытаясь запомнить сказанное спутником и позже обдумать это в подходящей обстановке. Маршрут очевидно стоило проложить через долину — с виду приветливую и мягкую, но полную всевозможных колючек. Колючки были единственным минусом такого пути. Главное, что ландшафт легко обозревался далеко вперёд, и никак не мог вымотать спутников раньше заката. — Волчцы и тернии. — Зачем-то пояснил Железнобокий. Ляпис опять кивнула. Казалось, они прошли совсем немного, но тени успели пропасть, а затем стать длиннее прежнего. На заброшенном поле им повстречалось семейство заек в каком-то гнетущем настрое. Папа-зая был в небесно голубом сюртуке, мама-зая в таком же голубом, украшенном ромашками платьице с рукавами-фонариками, а их единственный заинька-сын тоже был при кафтане, только морковного цвета. — Добрые зайцы, не подскажете ли, где мы? — Осведомился Кромвель у семейства. — У меня трясутся лапки. Я почти без сознания. — Сказала мама-крольчиха, глядя в сторону гор. — Нужно спрыгать в огород, поискать там что-нибудь на ужин. — Обратился папа-зая к Лазурит. — Хочу голубой кафтанчик. — Крикнул заинька-сынок. — Кажется, они сами не знают. — Озадаченно сказала Ляпис. Папа-зая и заинька-сын остались на своих местах, а мама-зая зажгла две лампады. Она принялась подавать ими какие-то знаки. — Что люди, что зайцы — никакой разницы. — Кромвель удручённо вздохнул. — А я таких не встречала. Ни людей, ни зайцев. — Честно отозвалась Лазурит. — Вы, знаете ли, странная. Ляпис перевела взгляд на Оливера. Он смотрел на неё так, что ей стало не по себе. — Запах воды. Макароны. Огурцы. Кофейник. Муха на окне. Стакан муки. Греча. Щепотка соды. — Страшно забубнила мама-зая, гладя воздух лампадами. — Оно приближается. Оно уже рядом. Ляпис и Кромвель некоторое время подождали, вглядываясь в ту сторону, куда подавались сигналы. Но ничего не происходило, и они оставили семью зайчиков, но долго, очень долго за их спинами слышались голоса: — Бутылка кефира. — Голубой сюртук! — Меня пристрелят. — Батон белого. — Не хочу это носить, меня кроты съедят! — Запекут на праздничный ужин. — ЧЁРТОВА ДЮЖИНА ЯИЦ! Музыка: Michael Nyman Band – Memorial