Солнечный удар

      Константин вздыхает, откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Они сразу начинают слезиться, под веки будто насыпали песка. Пару секунд он трёт их, разгоняя алеющие в темноте пятна, потом встаёт и, щурясь, закрывает жалюзи — огни города расплываются на периферическом зрении, красивые и яркие, но отвлекающие. Крайне неподходящее обрамление для затянувшейся возни с бумагами.       Впрочем, отгородившись от внешнего мира, возвращаться за стол Константин не торопится. Прислоняется бедром к подоконнику, складывает руки на груди, снова опускает веки, позволяя уставшим глазам немного отдохнуть. Его губы напряжённо сжаты — царящая в офисе тишина действует на нервы. Как только рабочий день закончился, она в считанные минуты заполнила всё помещение, и теперь безраздельно властвует. А Константин не любит, когда власть не в его руках.       Нехотя открыв покрасневшие глаза, Костя всё же заставляет себя вернуться в кресло. Его пальцы раздражённой дробью проходятся по заваленному бумагами столу, взгляд впивается в монитор. На экране — переписка с директором. Пара скупых сообщений о «возможности, которую ни в коем случае нельзя упустить» и в самом конце, финальным аккордом или, скорее, последним гвоздём в крышку гроба добавлено «надеюсь на тебя».       Именно это «надеюсь на тебя» не позволяет Косте пойти домой. Он сидит, по чёрт знает какому кругу перебирая раскиданные по столу буклеты вперемешку с брошюрами, и, кажется, впервые в своей жизни не знает, с какой стороны подступиться к поставленной перед ним задаче.       Новое направление — новые проблемы. С чего вдруг директор решил к выставкам промышленным добавить ещё и выставки художественные — одному директору и известно. Впрочем, это и не важно. Важно другое — как? Как вообще за жалкие пару дней влиться в эту сферу человеку, на протяжении всей жизни намеренно державшемуся подальше от такой скользкой темы, как искусство? Как перехватить этот контракт, о котором директор и сам-то узнал совершенно случайно? Собирать информацию по интернету? Ходить и пытаться поговорить с руководителями галерей лично? Да кто ж расскажет всё первому встречному!       Мысли мелькают в голове Константина, подпитывая и без того уже льющееся через край раздражение, и он медленно водит пальцем по губам, пытаясь успокоиться. Злиться на себя он не любит тоже.       Звонок раздаётся, когда он уже занёс руки над клавиатурой, собираясь начать изнурительный и явно бессмысленный сёрфинг по интернету. На экране высвечивается лаконичная и исчерпывающая буква Е.       — Ел, я опять весь в делах… — говорит в трубку Костя, даже не здороваясь, но Елисей перебивает его:       — Это я и так понял. Надолго задержишься?       Константин окидывает взглядом бумаги, папки, брошюры, цепочку вкладок в браузере…       — Не знаю, — отвечает он, признавая неоценимость границ предстоящей деятельности. — Ужинай без меня.       — Не хочу, — упрямо фыркает Елисей, но потом едва слышно вздыхает и добавляет уже спокойнее: — А что ты там делаешь?       Губы Кости искривляет усмешка — под рассказы о его работе, которые так или иначе неизбежно вырывались у него иногда после особенно тяжёлого дня, Ел всегда если и не засыпал, то уходил куда-то в свои мысли уж точно.       — Примерно то же, что и всегда. И тебе, радость моя, как и всегда, будет не интересно об этом слушать.       — Нет, интересно. Расскажи. А то я тут в ванне валяюсь, мне скучно… — Елисей вдруг начинает говорить тише, голос его становится каким-то совсем разомлевшим, с хрипотцой, и Константин удивляется — когда это в мальчишеском тембре появились эти низкие мужественные нотки? — …Костя, мне очень-очень скучно, а ещё мне очень-очень хочется секса, и если я сейчас не отвлекусь, придётся позорно дрочить. Стыдно, при живом-то любовнике.       Константин медленно выдыхает. Нет. Оказывается, напрасные надежды босса на него — не последний гвоздь. А вот это — точно последний…       — О, Елисей, не начинай…       — Ну Костя… Мне так хочется, чтобы ты прикоснулся ко мне. Чтобы прижал к постели, как ты всегда делаешь это, одним движением лишая меня возможности и желания сопротивляться. Хочется ласкать тебя языком, обнимать, выгибаться под тобой, пока ты вколачиваешь в меня свой член…       Ел говорит быстро, слова слетают с его губ вперемешку со сбивающимся дыханием, словно парень и правда начал прикасаться к себе. Ошарашенный потоком этих откровений, внезапно возбуждённый, Константин поначалу лишается дара речи — щёки обжигает румянцем, — но потом всё же берёт себя в руки и, нервно сглотнув, шепчет:       — Нет… Так, Елисей, стоп. — Он со стыдом отмечает, как неуверенно звучат эти слова, произнесённые с так хорошо знакомым Елисею преувеличенным спокойствием, и до боли вцепляется в волосы на затылке. — У меня правда много дел.       Пауза. Вздох. Всплеск.       — Ла-а-адно, — наконец отзывается Ел, и за безразличием в его голосе отчётливо слышится разочарование, едким уколом отзывающееся в груди Константина, — но даже не пытайся прогонять меня сегодня. Завтра выходной, так что вцеплюсь в тебя, как коала в эвкалиптовое деревце, и не отстану, пока не трахнешь. Я серьёзно. Даже одеваться не буду после ванны, чтобы не тратить драгоценные секунды твоего внимания на раздевание. Всё, жду.       После этого категоричного заявления Елисей сбрасывает вызов. Константин усмехается, но на самом деле ему не до смеха — у него стоит так, словно он не взрослый мужик, а накачанный гормонами подросток, которому такой же юный любовник только что нашептал в трубку пошлостей. Теснота брюк лишь усугубляет положение, и хочется дотронуться до себя, хочется так сильно, что ноют ладони. Мелькает шальная мысль — «а, может?..» — но Константин отгоняет её; чтобы занять руки, он начинает бездумно перебирать буклеты, пролистывает первые попавшиеся бумаги…       И тут же с шипением отдёргивает руку — порезался о край листа. Увидев выступившую каплю крови, Костя на автомате, по оставшейся с детства привычке засовывает палец в рот, и ровно в этот момент раздаётся стук в дверь, а после неразборчивого утвердительного мычания, которое Константин выдавливает из себя вместо приглашения, в кабинет заходит Штефан. И сразу же замирает, уставившись на своего начальника.       Константин, едва сдерживая смех, вынимает облизанный напоследок палец изо рта.       — Порезался, — поясняет он удивлённо приподнявшему брови секретарю.       — При всей своей эффектности и распространённости, это ужасный способ дезинфекции, — усмехается Штефан. Подходит. Садится в кресло, закидывая ногу на ногу. — Ты видел, сколько сейчас времени?       — Мне некогда смотреть на время — дел по горло, — отзывается Константин, неопределённо кивнув на заваленный бумагами стол. Секретарь берёт с него первый попавшийся буклет.       — Отчёт по галереям нужен к понедельнику. — Одного взгляда на текст ему хватает, чтобы понять причину затруднений начальника. — Ты вполне можешь заняться им и дома.       Константин качает головой:       — Не смогу там сосредоточиться.       — Вот как? Нерабочая обстановка?       — Совершенно не рабочая, — отмахивается он. С приходом Штефана в его брюках восстановилось спокойствие, но один только отголосок воспоминания о том, как Елисей дома «скучает», грозится снова его нарушить. Поэтому, стремясь сменить тему, Константин спрашивает: — А ты почему ещё здесь?       Штефан переводит взгляд на закрытое жалюзи окно.       — Я вернулся за кое-какими бумагами, — говорит рассеянно, — а тут ты. Заночевать вздумал на рабочем месте? Может, мне пора уже диван тебе в кабинет присматривать?       — Надеюсь, до этого не дойдёт, — усмехается Константин, пытаясь не развивать мысль о приобретении дивана, которая в данный момент кажется ему не такой уж плохой. — Ладно, до понедельника, — говорит он и поднимает руку в прощальном жесте, но секретарь не уходит. Пролистывает ещё одну брошюру. Аккуратно отложив её на самый край стола, берёт следующую…       На четвёртой Константин не выдерживает:       — Что-то ещё?       — Боюсь, вся эта макулатура тебе не поможет, — говорит Штефан, откладывая пятую по счёту, лишь взглянув на название. — Обычные громкие слова для привлечения посетителей. Смысла, ценности и, главное, правды в них — ноль.       — Что ж, я догадывался. — Константин хмурится, борясь с желанием сжечь всё, что лежит у него на столе, к чёртовой матери. Или хотя бы скинуть, широким таким жестом, как в фильмах… Это определённо помогло бы сбросить пар. — Попытаюсь найти что-нибудь в интернете.       В ответ на это утверждение Штефан снова качает головой. Потом поднимает взгляд на начальника, прищуриваясь, наклоняется вперёд…       — Хм, а знаешь что. Кажется, я могу избавить тебя от необходимости так бессмысленно тратить своё время,— говорит он, задумчиво касаясь пальцами губ. Отреагировать Константин не успевает — секретарь достаёт телефон, набирает кого-то и через пару секунд уже растягивает губы в неестественной улыбке.       — Свен! — громким и фальшиво оживлённым, каким-то не своим голосом выкрикивает он в трубку. — Рад тебя слышать. Нет, никуда не пропал, работаю… Да, на следующих выходных обязательно. Слушай, до меня тут дошла сплетня, что «Galerie Eckert» скоро прекратит своё существование… Что? Выставят на торги? И кто претенденты на лакомый кусочек?..       Договорив с неким Свеном, Штефан делает ещё пару звонков. Константину остаётся лишь молча прислушиваться к разговорам. Вспыхнувшее было раздражение, вызванное каким-то бессознательным желанием не уступать явно более сильному в данный момент сопернику, постепенно угасает: секретарь пару раз встречается с ним взглядом, улыбается ему своей обезоруживающей улыбкой, и злиться на него не получается совершенно. Тем более, понимая, что и не за что.       — …конечно, передавай привет Мэри, — с улыбкой бросает Штефан невидимому собеседнику и наконец откладывает телефон. — Нужные данные будут у меня завтра, — говорит он уже своему начальнику, — перепроверю их на всякий случай и вечером скину тебе.       — Я… — Константин усмехается и разводит руками. — Я твой должник.       — Я просто выполняю свои рабочие обязанности, — возражает Штефан.       — В нерабочее время, — парирует Костя. В ответ на это секретарь лишь пожимает плечами и поднимается с кресла.       — С этим не поспоришь. Выпьем кофе? — неожиданно добавляет он, привычно присев на край стола — Константин невольно принюхивается к ослабевшему, но ещё различимому запаху парфюма своего подчинённого.       — Я бы с радостью, но мы и так засиделись… — пытается вежливо отказаться он, но секретарь мягко перебивает его:       — У тебя дома что, жена? Дети? — не получив ответа, Штефан встаёт и, кивнув на дверь, идёт в сторону выхода. — Полчаса погоды не сделают. Ты хоть помнишь, когда в последний раз был где-нибудь, кроме дома, офиса и деловых встреч?       Константин открывает было рот, но сразу же закрывает его. Облегчение от того, что всё разрешилось так просто, и признательность человеку, благодаря которому всё разрешилось, не позволяют ему так просто отказать в этой невинной просьбе.       — …Ужасный из меня директор. С тем, что ты сделал за десять минут, я бы провозился все выходные, — говорит Константин, когда официантка отходит от столика. Это первые слова, прозвучавшие с момента, как они со Штефаном покинули кабинет. До кафе на углу здания, в котором находится офис, они дошли в тишине. Но молчание не тяготило — наоборот, позволяло расслабиться после напряжённого рабочего дня и привести в порядок мысли.       — Ты отличный директор. А у меня много полезных знакомств. Проживёшь здесь дольше, и у тебя появятся, тем более с новым направлением деятельности. Творческие люди — народ в основном общительный…       «Вот, значит, как. Я отличный директор», — повторяет про себя Константин. Он слушает своего секретаря, улыбаясь, но потом не выдерживает и начинает смеяться. Штефан недоумённо замолкает.       — Было бы странно, если бы ты сказал иначе, ведь от меня зависит твоя зарплата, — объясняет ему причину своего веселья Константин, но вместо ожидаемого смущения получает в ответ очередную обезоруживающую улыбку.       — Если получится отхватить премию в конце года, просто сказав тебе правду, я только за, — говорит секретарь и смотрит так, что Константин поначалу теряется и не знает, как реагировать. С подкупающей покорностью вперемешку с мягкой настойчивостью во взгляде.       — На удивление дипломатичный ответ. Качественная лесть, без оттенков заискивания или лицемерия, — наконец собравшись с мыслями, отшучивается Костя и вдруг хмыкает. — Знаешь, я тут подумал… Ты ведь единственный, чьего резюме я не видел, тебя нанимал Дмитрий. Может, ты психологом на полставки подрабатываешь при мне?       В ответ на это несерьёзное замечание — Костя просто ляпнул первое, что пришло в голову — Штефан вдруг опускает взгляд и, откинувшись на спинку стула, начинает картинно аплодировать.       — Удивительная проницательность. Сдаюсь. Это мой второй диплом, — признаётся он. — Клиническая психология.       — Вот теперь мне стало как-то не по себе, — отзывается Константин — на долю секунды его охватывает ощущение, что сидящий напротив мужчина видит его насквозь.       — Не по себе, говоришь? Значит, сейчас я тобой займусь, — улыбается секретарь. Он ухмыляется с наигранным коварством, и это удивительным образом разом снимает с Константина всё появившееся было напряжение. «Не мысли же он читает, право слово», — думает он, ругая себя за совершенно дурацкую стереотипную реакцию.       Приносят кофе. Разговор течёт плавно. Рабочие темы Штефан мастерски обходит, даже если Костя сам пытается их поднять, но тот только благодарен ему за это — говорить о делах действительно не хочется, просто о другом он, кажется, разучился. По этой же причине он доверяет секретарю ведение беседы, и сначала они ругают погоду, потом Штефан советует какую-то книгу, плавно переходит к обсуждению политики… Полчаса не на шутку затягиваются, но как только Константин начинает осознавать первые признаки улетевшего времени, Штефан жестом просит у официантки счёт.       Мысль о том, что его секретарь читает мысли, начинает казаться Косте не такой уж абсурдной. Он усмехается, запускает руку во внутренний карман пиджака…       — Чёрт, кажется, я бумажник оставил в кабинете. — Ещё раз обыскав карманы, поднимает глаза на Штефана. Тот кивает:       — Я заплачу.       — Сколько ты уже потратил мне на кофе? — спрашивает Костя, припоминая все разы, когда секретарь ставил перед ним заветный стакан.       — Задай себе этот вопрос, когда будешь выписывать мне премию, — кладя купюру в папку с чеком и явно едва сдерживая улыбку, отвечает Штефан.       «Кажется, мой секретарь тоже считает, что толстый намёк гораздо лучше тонкого», — усмехается про себя Константин, а вслух произносит:       — Непременно. Где ты припарковался?       — Я сегодня пешком. Машина в сервисе, а общественный транспорт будит во мне желание убивать. Ничего, тут всего минут двадцать…       Константин смотрит, как Штефан застёгивает своё тонкое, явно не соответствующее погоде пальто. Потом на экран телефона. Время близится к восьми, но…       — Давай подброшу, — предлагает он, убирая телефон в карман.       Ломающуюся девицу Штефан из себя не строит и соглашается.       …В машине царит уютное молчание; тихо играет радио. Константин пытался пару раз завести разговор, но Штефан каждый раз деликатно сводил его на нет, и в конце концов он позволил себе не тратить остатки сил на то, чтобы соблюдать приличия. Говорить ему действительно не хочется. Накопившаяся за неделю усталость даёт о себе знать, и Косте кажется, что Штефан чувствует это и именно поэтому смотрит в окно — чтобы не напрягать начальника лишний раз даже взглядом. «Интересно, за это стоит благодарить диплом психолога или он сам по себе такой, как тут говорят — "eine gemütliche Haut*"?» — думает он, скользя взглядом по фигуре подчинённого, расслабленно откинувшегося на спинку сиденья. Секретарь заинтересованного взгляда будто бы и не замечает.       Дорога действительно занимает всего несколько минут — во многом благодаря тому, что Штефан показывает короткий путь. Когда они останавливаются у ворот, Константин хмыкает — дом секретаря вызывает у него удивление. Это скромное двухэтажное здание, прячущееся за высоким забором и тесными зарослями кустов, непонятно как втиснулось между стандартными таунхаусами и выглядит, словно волшебным образом очутившийся в центре клочок пригорода.       — Хм, вот как… — невольно вырывается у Кости.       — М?       — Я почему-то думал, что ты живёшь в пентхаусе в какой-нибудь высотке, — говорит Константин секретарю, снова поднявшему брови в вежливом удивлении. — Такой, знаешь, где зеркальные окна от потолка до пола, многоуровневая подземная парковка, рестораны-магазины на цокольном этаже…       — Мне, честно говоря, не очень нравится суета города, но я не могу жить без своей работы. Приходится идти на компромисс, — усмехается в ответ Штефан и тут же наигранно вздыхает: — Ну вот, теперь я, наверное, кажусь тебе брюзжащим стариком.       Константин качает головой — опечаленный вид Штефана, пусть даже и лишь напускной, вызывает у него желание успокоить его.       — Я и сам такой. В России вообще жил за городом. Но здесь подходящее съёмное жильё нашлось только там, — говорит он, неопределённо кивнув в сторону светящихся окнами высоток вдалеке. — Остальное было либо необоснованно дорого, либо слишком далеко.       — В своё время мне пришлось немало денег отвалить, чтобы купить его, но я ни секунды не жалел, — продолжает Штефан, видя в глазах собеседника интерес. — На этой улице есть ещё всего пять таких. Не знаю, кто в прошлом веке построил эти дома, но они явно были на короткой ноге с городскими властями. Кстати, с владельцем того, что на перекрёстке, я знаком — он с года на год собирается перебраться в Америку, а дом продать. Цена действительно будет кусаться, но поверь, оно того стоит. — Штефан замолкает, смеряет засмотревшегося начальника взглядом и продолжает: — Если хочешь, можем зайти, убедишься в этом лично. У меня есть неплохой виски, как раз расслабишься, а то на тебя смотреть больно. Или ты не пьёшь?       — А? Нет, пью, но… не сегодня, мне действительно пора, — словно отмерев, отзывается Константин. — Ещё раз спасибо за помощь.       — Значит, в другой раз? — спрашивает Штефан и, получив в ответ кивок, улыбается. Он протягивает руку для рукопожатия, наклоняется ближе к своему начальнику, чтобы тому было удобнее ответить на него, но коснуться его доверительно раскрытой ладони не успевает — раздаётся звонок.       Едва заметно помедлив, Константин взглядом извиняется перед секретарём и берёт трубку.       — Да, подожди секунду, — бросает он Елисею и поворачивается к Штефану, но тот уже вышел из машины.       — Я пойду. — Он стоит, одну руку положив на дверцу, а второй запахивая полы пальто. Ветер треплет концы его шарфа, небрежно перекинутого через шею. На лице — безупречно дружелюбная улыбка. — Спасибо, что подбросил. Увидимся в понедельник.       — Ага, до понедельника, — бросает в его сторону Константин, и дверь захлопывается. — Елисей, я уже еду домой, — говорит он в трубку и пару секунд вслушивается в напряжённое молчание.       — Угу. Едь, — наконец бормочет Ел. Сбрасывает вызов он как-то совсем уж показательно.

***

      Елисей поднимает руку и смотрит, как с пальцев стекает вода. Капли, поблёскивая в ярком свете, падают в давно остывшую воду, и под их тихий плеск Ел пытается убедить себя, что только что услышанный в трубке чужой мужской голос вкупе с двухчасовой задержкой Константина на работе вовсе не должны подводить его к каким-либо неприятным выводам.       Вот только ничего у него не получается.       «Я тут унижаюсь, пытаясь своей задницей заманить его домой, а он там подрабатывает для кого-то шофёром! — думает Елисей, сползая в воду так, что наружу торчит одна голова, и продолжает, мысленно коверкая застрявший в памяти голос: — "Спасибо… увидимся в понедельник…" Так, стоп, в понедельник? То есть это даже не какой-то клиент, которого он, дабы произвести хорошее впечатление, домой подвёз, это подчинённый с его работы?!»       Эта мысль заставляет Ела резко сесть; через борта ванны переливается потревоженная вода. Он передёргивает озябшими мокрыми плечами и хмурится. Уговаривает себя не злиться — мало ли, что там могло случиться у Константина на работе. Может, на встречу какую-нибудь вместе с этим мужиком ездил, или забирали какие-нибудь срочно понадобившиеся бумаги, или…       Больше ничего Елу в голову не приходит — он вообще смутно понимает, чем его любовник зарабатывает им на жизнь.       Мерзкая липкая дрожь внутри заставляет Елисея наконец вылезти из ванны, поэтому когда Константин приезжает, он, как и обещал, встречает его лёжа на кровати. Вот только вопреки обещаниям одетым и очень злым.       — Привет. — Костя заходит в комнату, на ходу стягивая пиджак. — Ты не слышал, как я пришёл?       — Слышал.       — Почему тогда не вышел встречать?       Елисей молчит. Откладывает телефон, на котором играл в какую-то бессмысленную стрелялку. Вздыхает, окинув Константина таким взглядом, что тот разом прекращает расстёгивать рубашку и замирает в недоумении. Затем встаёт, отходит к окну и, присев на подоконник, складывает руки на груди.       — Так, я хочу у тебя кое-что спросить, — говорит он, — ты только не воспринимай это как сцену ревности, хорошо? Потому что это не она, я просто… интересуюсь.       Костя наклоняет голову к плечу и снисходительно улыбается.       — Что там ещё случилось в твоей голове?       — Не в голове, — отвечает Ел и, отвернувшись к окну, чтобы не видеть так раздражающей его сейчас улыбки в духе «что ещё за ерунду этот ребёнок выдумал», добавляет: — В телефонной трубке.       — А, ты об этом…       Константин мягко, но довольно усмехается. «Нет, вы посмотрите, какое самодовольство!» — шипит про себя Ел. Он крепче обхватывает себя за плечи, морщит нос, словно разъярённый кот, думает, что сегодня — ни за что не притронется к этому эгоисту, но потом чувствует тёплые ласковые руки у себя на плечах и, проклиная себя за слабость, подаётся им навстречу. Позволяет Константину уткнуться ему в волосы, коснуться губами уха, словно впитывает в себя его шёпот, отзывающийся мурашками по шее…       — Это был мой секретарь. Мы заработались, потом он случайно обмолвился, что его машина в ремонте, и я подкинул его до дома. Банальная вежливость, только и всего.       Елисей слушает, закусив губу. Всё это звучит правдоподобно, но ему почему-то кажется, что если бы Костя врал, ложь в его исполнении была бы не меньше похожа на правду.       — Какой он? Твой секретарь, — спрашивает Ел, поднимая взгляд на него, пытаясь хоть по глазам понять, верить ему или нет — и ничего в них не видит, кроме едва заметной колкой насмешки. Она заставляет чувствовать себя уязвимым, но Ел со стыдом признаёт, что это его возбуждает. Только это возбуждение совсем не приятное. Оно унизительное, оно обжигает, загоняет в угол, вынуждает бороться, и Елу хочется вытравить эту насмешку из взгляда любовника, заставить его смотреть на него не так. Смотреть жадно, с неконтролируемым желанием обладать, неизменно просыпающимся в мужчине, когда Ел упрямо выгибается в постели, дразня, не позволяя к себе прикоснуться — он хорошо научился делать это, балансируя на грани, когда Константин ещё может не срываться и продолжать эту игру. Научился ради одного — чтобы Костя смотрел на него с восхищением и благодарностью, чтобы ни намёка на этот взгляд свысока не было, когда он, Елисей, наконец позволяет взять себя…       Ел медленно выдыхает, пару раз моргает — мысли отрезали его от внешнего мира, опьянили так, что перед глазами плывёт. Он чувствует, как в паху начинает сладко ныть, как натягивается на встающем члене ткань трусов, и, опомнившись, пытается вникнуть в то, что говорит Константин.       — …года старше меня, не женат, детей нет. Сын какого-то знакомого моего босса, уехавший в Германию ещё ребёнком. Это всё, что я о нём знаю. У нас чисто деловые отношения, даже не приятельские.       — Так ты задержался, чтобы доделать какие-то дела, а потом подвозил своего секретаря, потому что у него машина сломалась? — уточняет Елисей. Проговаривает чётко, будто сам себя пытается убедить, но потом вдруг чувствует, что готов поверить во что угодно — лишь бы Константин и дальше продолжать вот так касаться его, перебирать волосы, прихватывать зубами мочку уха. Лишь бы не разрывал объятий…       — Именно, — отвечает Костя. — Ну что, ревнивец, я прощён?       Возмущение мигом сгоняет с Ела блаженное спокойствие.       — Я же сказал, я не ревную!.. — восклицает он и пытается уйти, но Константин перехватывает его за талию.       — А ну-ка иди сюда, — говорит и одной рукой крепко прижимает Елисея к груди, а второй задирает его футболку и, намотав на кулак, сжимает её так, чтобы она стягивала ему руки — Ел даже пискнуть не успевает, как оказывается практически обездвижен. — Ты сейчас на себе убедишься, что секса у меня давно не было…       Елисей ещё пару раз дёргается, пытаясь локтями упереться Косте в грудь и оттолкнуть его, но вскоре сдаётся — рука, бесстыдно скользнувшая под резинку трусов и оглаживающая между ягодиц, нагло и по-хозяйски, в два счёта лишает его желания вырываться.