Марго, когда она говорит.

Пашка лежал, уставившись в пустое небо. Шёл снег. "Красиво." Из-за странного ветра ему казалось, что снежинки летят вверх. Как мотали назад плёнку на старой кассете, так они летели обратно в небо. Так проигрывались картинки в голове. Ему почему-то вспомнился холодный август, закрытие купального сезона в +5 °С. И горячий, вкусный-вкусный (потому что очень сладкий) какао в промозглый вечер в библиотеке. Рядом валялась Марго, кутаясь в объемный шарф (называла его пледом и натягивала до глаз, пытаясь согреть сопливый нос). И тоже думала о чем-то своём. Две минуты назад эти двое остервенело пытались утопить друг друга в белом плену свежих, пушистых сугробов. Оба нечеловечески устали. И не в силах больше говорить, молча пытаясь отдышаться, разделяли восторг от на редкость снежной зимы. И того, что так хорошо. Так хорошо, что уже ничего не надо и хочется всегда вот так смотреть в небо. Скоро должны были подъехать Эрик и Тим. И они пойдут есть пиццу. Кроме Го. Марго будет пить кофе и грызть яблоко. Как всегда. И Пашка не понимал, чего нужно иметь больше - упрямства или страха растолстеть, чтобы отказаться от пиццы. Он оторвал взгляд от угрюмого неба и посмотрел на неё. Горят щеки. Горят глаза. Волосы в белом снегу. Бледно-розовая кожа в родинках. Тёмная ткань куртки в снежинках. Онемело смотрит вверх и улыбается. Вдруг неосознанно, бессмысленно, но внятно, она шепчет: – Он мне мерещится в каждом прохожем. И в каждом сигаретном дыме я ищу его запах. – Ты опять? – он без претензий, но немного устало откликается. – Больше не буду, – так покорно, и ещё больше улыбаясь, она всё ещё глядит вверх. – Никогда больше не буду о нем. Никогда не буду для него. И из-за него тоже. Пашка ничего не понял, потому что капризный северный ветер все ещё мотал плёнку назад и уносил куда-то вверх лепет Марго. Но "больше не буду" его немного успокоило. А она бессильно, словно устав искать что-то в пустоте, поднялась на ноги, в пару махов отряхнув налипший снег, побрела от него в сторону. – Де-жа-вю. Французский - самое то для встревоженного насморком носа. И ни черта не понимающей разгоряченной головы, в которой нашёлся перевод двух нормальных и одного гнусавого слогов. "Уже виденное." Эта удаляющаяся спина, ворох волос и шарф. Он уже ЭТО видел. Она бежала от него на мосту. ДЕ Она обгоняла его на перекрёстке. ЖА Она торопливо перебегала дорогу на красный. ВЮ Она пружинисто шагала впереди в толпе. Все три года она, её спина, лопатки, её волосы маячили перед ним. Всегда ускользая в момент, когда он уже хотел заглянуть в её лицо. Она уходит от него. Опять. И, главное, к кому? К непонятному типу, который её даже не замечает. Не туда его занесло. – Кстати, ты почему со своей девушкой расстался?

***

– С кем ты сейчас живёшь? – она безэмоционально отреагировала на сообщение. Но только с виду. У неё сломался голос, ставший на тон ниже, и в нем явно ощущалось соло железа. Ни намёка на жалость: закусила щеку покрепче, насупила брови. Напряжённо слушает. – С бабушкой. – Давно? – Два года. – Скучаешь? У Тима желудок свело. – По родителям? – Ну, явно не по ремню. – Немного, – Эрик задумался. – Как учеба? – Нормально. Без троек. – Куда после школы? – В авиационный, в столицу хочу перебраться. – Твой выбор или родителей? – Мой. – Как отреагировали? – Марго, что за допрос с пристрастием? – Эрик возмущённо вскрикнул. У Тима вновь неприятно побежали мурашки по стенкам живота. Резала она. По живому. – Я же сгорю от любопытства, пока не выпытаю все, – Марго кокетливо хихикнула, внутренне содрогаясь от самой себя: резкое переключение от железного Акинатора до дурочки здорово выматывало, но спасало чужие нервы и ситуацию. "Вот именно, ты выпытываешь." – Так не пойдёт, сама только спрашиваешь, а мне не даёшь. Вот где ты была три года? – Эрик определённо разгорячился. – Ну вот опять... – она протяжно взвыла, – я же уже объясняла. – Твои объяснения меня не удовлетворили... – он хотел продолжить. – Твои проблемы. У Тима опять внутри похолодело. Эрик молча уставился на не неё с открытым ртом, застывшим в желании сказать явно что-то очень некультурное. Но нерешительность его была вызвана тем, что Го больно закусила губу в беззастенчивой попытке не засмеяться с собственной шалости - невзначай нагрубить, как он когда-то. "Обижаться на чертёнка - моветон." – Марго, правда, где ты пропадала? – Пашка взглянул на неё своими лучистыми глазищами. И она могла бы увидеть в них забытые печали, но отвела взгляд в небо - натуральный заменитель его радужки. Эрик вновь загорелся нехорошим огоньком, внутренне радуясь неожиданному вопросу. Нет, Го, конечно, что-то там Пашке промямлила, но это было слишком неубедительно. И на неё не похоже. – Вот же фрицы... – она невнятно буркнула про себя и набрав побольше воздуха, едва не поперхнувшись им от страха, выпалила на одном выдохе: – Я переехала в другой город, действительно. Но ненадолго. Через полгода вернулась. Сменила адрес. Не сказала, потому что решила, что так будет лучше. Мне будет легче. И стало. Пару раз хотела с вами увидеться, даже на улице пересекалась. Но стало стыдно за поступок. Очень стыдно. Ничего не предпринимала. Всё. Пожалуйста, давайте к этому не будем возвращаться. Я уже сотню раз пожалела, что тогда исчезла. Эрик смотрел на неё как самое большое недоразумение в его жизни. У Тима по венам растекалось тепло. А на неё давило молчание. И три пары глаз, прожигающих почти физически её кожу взглядом. Тело сковал страх. Человеческий страх остаться одной вновь. Увидеть их удаляющиеся спины. Ей так хотелось прокричать о том, что ни одного дня не прошло без сожаления о своём поступке, что переживания за них терзали и мешали уснуть и что никогда она больше не отпустит их, только если они позволят ей остаться. Но чувствуя, что не в силах и не в праве что-то говорить, она молча ожидала реакции. Тишина звенела в ушах. Вдруг Эрик, движимый чем-то несуществующим в груди, тяжело вздохнул и мягко стукнул её по макушке кулаком. – Не делай так больше. Тима не понимал, в жар или холодный пот его бросало. Сзади двумя большими тёплыми ладонями легли на плечи руки Пашки. Он неожиданно грубо, но с заметной иронией проговорил: – Какая же ты дура. "А у тебя все такие же коровьи глазки." Тим наконец определился с температурой своего тела. Тепло. – Паш, давай её забутербродим? И под жалобное "нет-нет-нет" хрупкий девичий скелет был зажат между тремя титанами. Восемь пачек мороженого в это время не стало (потому что опрометчиво оставлять их на солнцепёке) , как не стало скребущихся кошек внутри Марго. Умолчали лишь о том, что родители Эрика по-прежнему не знают о его намерениях стать не экономистом, а пилотом, что единственный родной Тиму человек, бабушка, уехала потому лишь, что её выжили из дома, а Пашка так и не рассказал о том, что остался без семьи.

***

– Ты дебил? - она уставилась на него в полном недоумении. Её любопытство было искренним. – Георгины? Ты хочешь подарить ей георгины? Они воняют хуже маринованных в зашкафье носков. – А... Они правда такие вонючие? Вроде симпатичные же. И я их у Тима видел на подоконнике. Он сказал, что они не особо прихотливые. – Вот и дари их Тиму. Его нюх только нашатырь воспринимает. И спирт. Всё. Лучше фикус ей подари. Или что-то симпатичное, вроде орхидеи. Смотря какая она... – Всмысле? – Ну, опиши её. – Мм, она тихая. – И? – Милая. – Я смотрю, ты без претензий на оригинальность. – Я так безнадёжен? – Черт тебя знает. Ну, представь себе её. И сравни с теми цветами, что тут видишь. Найдёшь идеальное совпадение - тащи на кассу. Только понюхай наперёд. А то мало ли... В недоумении он посмотрел на неё. – Ну, если твоя девушка - вонючка, можешь ей георгины подарить. Ты, как бы, намекнёшь ей: "Помойся, дорогая." – Я бы подарил тебе кактус. – Почему!? – Ты как зелёная колючка в пустыне, у которой раз в год расцветает один фиолетовый цветочек. – Ладно, согласна. Но почему один? Два же. – Два? – Два фингала. Во время майского дедлайна. В сезон глобальных сдач экзаменов. И пустой холл магазина залил смех. – Ты невыносима. Тем временем он силился восстановить образ Вики в голове. 161 сантиметр (как она любит этот один сантиметр). Крашеная, рыжая. Картавит. Спокойная, её безмятежность граничит с равнодушием. Печёт ему панкейки с кленовым сиропом. Гоняет по концертам с завидной регулярностью. Там же сломала ребро из-за слэма. Волонтёр. Любит ватрушки и, наверно, его. Подумать только, они уже год вместе. Год. Всегда держалась тенью в классе, но когда так нужна была поддержка, оказалась рядом. В прямом смысле. Из петли его вытянула. Приносила в больницу апельсины. А теперь он не может описать её, чтобы подарить цветок. А Марго ланью носится между рядов и дико ржёт с латинских названий растений. Вот её он описать может. – Аспарагус Плюмозус. Охренеть. Или нет? – Лизиантус. Похоже на помесь Лизы с вантузом. Определённо, да. Чудачка, за смехом которой прячется отчаянная истерика. – Лимониум. Ага, гибрид лимона и линолеума. Слушай, я тоже хочу себе цветочек в горшочке. – Так купи. – Не, я так не хочу. Пусть лучше мне кто-нибудь подарит. – Женщины... – Не ныть. Терпеть. Любить. – Ага. Пошли на кассу. – ГЕРАНЬ?!