День восьмой
Гарлем
Дверь тяжело открылась, подвинув припертое к ней тело. Тело недовольным стоном отозвалось на подобную вольность и проснулось. — Джесси? Ответа не последовало. Тело схватилось руками за голову, будто пытаясь соединить две ее половинки в одно целое. — Что ты, мать твою, здесь делаешь? — Отлезь нахуй, Люк, — хрипло откликнулись с пола. — Ты под моей дверью спала, а теперь думаешь, что можешь послать меня? — праведно возмутился Кейдж. — Думаю, — без капли стыда согласилась уже почти полностью осознавшая свою принадлежность к живым существам Джессика. Люк не сильно обиделся. Он привык, что Джесс, в принципе, неплохая женщина, только вот манерами не испорчена. И к конфликту их он тоже уже успел привыкнуть. Люди ругаются — люди мирятся. Он ошибался, она тоже кое-где ошиблась. Случается? Случается. Поругались и будет. Люк на минутку зашел в квартиру и вернулся уже с большой кружкой. Он поставил ее рядом с Джесс. Та заглянула в нее и с облегчением вздохнула: не кофе. Чай. Люк смотрел на Джессику, и не знал, зачем он все так усугубил. Она медленно пила горячущий чай маленькими глотками, а он смотрел и думал о том, что не надо было подписывать бумаги на развод и стараться насолить, отжав опекунство. Это все было неправильно, излишне. Крайняя мера. Оба они были слишком темпераментны и не могли уравновешивать ярость друг друга, но к этому можно было привыкнуть... — Мне жаль, что дошло... до такого, — сказал Люк, присаживаясь рядом с Джесс на пол. — Я знаю, — кивнула она. — Поэтому я и не бью тебя сейчас по лицу изо всех сил. Кейдж не сдержал смешок. Джесс взглянула на него и тоже улыбнулась. Вяло, слабо, но искренне. — Дашь мне увидеть Денни? — попросила она с надеждой. Это показалось ей чем-то вроде примирения, и она решила попытать счастье, тем более, что свою малышку она не видела, казалось, целую вечность. Люк молча встал и подал руку бывшей жене. Она не приняла помощи и поднялась сама. — Она еще спит, — предупредил Кейдж, впуская Джесс в квартиру. Все было по-старому. Желтый цвет въелся в личность Люка Кейджа: желтая толстовка висела на крючке в прихожей, горчичные обои покрывали неровные стены узкой прихожей. Рыжий продавленный посередине диван венчал гостиную. Старый телек беззвучно показывал новости. Вопреки ожиданиям родителей, смуглая, цвета кофе с молоком, девочка с очаровательными пружинками кудряшек не спала и была очень рада увидеть мать. А Джессика буквально преобразилась, увидев дочь. Расцвела. Даже скулы тронул румянец. — Моя малышка, — проворковала она, сгребая дочурку в охапку. — Я так рада тебя видеть. Девочка прильнула к матери и со слезами в голосе сказала: — А папа сказал, что ты не придешь. — Я всегда приду к тебе, малышка, — пообещала Джессика. — Я скуча-а-а-ала, — сладко зевнув, сказала Денни. Через секунду она уже спала, пуская слюни на материнское плечо. Джессика аккуратно положила дочурку в кроватку и бросила взгляд на Люка. Тот стоял рядом, скрестив руки на груди, и безотрывно смотрел на бывшую жену. Он явно хотел о чем-то спросить, но не знал, стоит ли. Джессика не стала препятствовать — она стремилась к перемирию. — Что у тебя произошло, Джесси? — Как обычно, — пожала плечами она. — Главное, ты береги малышку. — Ей грозит опасность? Джессика промолчала. Люк нахмурился. — Да или нет? Джесс не могла сказать ему правду. Этим она могла подвергнуть их дочь еще большей опасности. На мгновение девочка привлекла их внимание, повернувшись на другой бочок и причмокивая. — Я пойду, — закончила разговор Джессика. — Береги ее. Люк хотел задать ей миллион вопросов, но так и не смог ее остановить. Это же Джессика, мать ее, Джонс, а не хвост читаури! *** В привычках Скотта было пускать свои романы на самотек. Поэтому они нередко разваливались. Ему было невдомек, что отношения — это тяжкий труд, с которым в одиночку никак не справиться. И если один работает на отношения, а второй — нет, то такие отношения обречены на крах по полной программе. Так, пять лет назад он влюбился в Джессику и за две недели, уже будучи с ней в отношениях, даже не удосужился ей позвонить. А за эти две недели многое успело измениться. И когда он, наконец, допер до того, что нужно бы наладить контакт, Джесс уже была в бешенстве. Но все же дала ему шанс. Благо, он был очаровательным парнем и прекрасным собеседником, несмотря на то, что был, так сказать, не без греха. На первом свидании, например, он запретил Джессике пить. А во время секса мог расспрашивать, как прошел ее день. Надо ли говорить, что триста шестьдесят пять дней в году у Джессики Джонс проходили из рук вон плохо, и это не способствовало получению удовольствия? Скотт не был плохим человеком. Но бойфренд из него выходил хреновый. Иногда он это осознавал и пытался исправить, как, например, вчера. Но сегодня он уже напрочь позабыл о своей неудаче и вместо номера Джессики набрал номер Стива Роджерса. Стив Роджерс всегда был очень сердечно расположен к Джессике Джонс. Когда-то давно ее наняли для одного дела. В результате оказалось, что это была подстава из подстав. К ней в руки попала пленка, на которой был запечатлен Кэп, надевающий свою уродскую супергеройскую маску на крыше дома девушки, которая, вероятно, лишила его девственности. Это видео могло его уничтожить, попади оно в чужие руки. И когда девушка погибла, все стрелки указали на Джесс. Расчет был на то, что она откупится от полиции именно этой пленкой, а потом та попадет в СМИ, которые и добьют Кэпа. Но в тот день Джесс познакомилась с Мэттом Мердоком. Он вытащил ее, в пух и прах разгромив все основания для ее задержания, чем вызвал у Джесс немое восхищение своей загадочной персоной. Джессику подставляли, ее душили, ее обливали метафорическим дерьмом, она вынуждена была общаться с Кэрол Дэнверс в период ее месячных — мало кто через подобное смог бы пройти. Но Джесс распутала дело и передала кассету Кэпу лично в руки. Он сам пришел в ее квартиру, чтобы поблагодарить. — Я в жизни кучу людей перевидал, — сказал тогда он, — и могу назвать лишь троих, кто сделал бы для меня то же, что и ты. Ты ведь защитила меня тогда, когда мне это было нужнее всего. — Ты ведь не собираешься мне дифирамбы петь? — спросила Джесс. — Ну, была такая мысль, — с очаровательнейшей из своих улыбок ответил Роджерс. Скотт набрал номер Стива и прождал минуту, прежде чем на той стороне сняли трубку. За это время он успел засомневаться, но вызов не сбросил, и, когда из динамика послышался голос Роджерса, сказал: — Здорово, Стив! Ты ведь помнишь Джессику Джонс?... *** Уйти от Лэнга было проще, чем прийти к нему. За неделю Джессика вспомнила все те неудачи, которые их отношения претерпели в прошлом, и теперь была категорически против заниматься этими пиздостраданиями на старых граблях. Весь выброшенный садовый инвентарь должен оставаться на помойке, и нечего его назад волочить, думала Джесс. Ее личная жизнь в какой-то момент стала такой запутанной, что без бутылки не разберешься, а после бутылки уже как-то не до тонкостей отношений — лишь бы было, где приземлить жопу. А место осталось только одно, помимо вытрезвителя, но идти туда Джессике было неудобно от слова «совсем». То есть, сказать просто «неудобно» было бы равносильно тому, что сказать, что доктор Дум слегка неприятный человек, а Локи — немного капризный. Но разбираться в природе антагонистов, с которыми ей даже не приходилось сталкиваться, она хотела еще меньше, чем со своими запутанными отношениями. Джесс вообще не любила распутывать узлы, хоть и была детективом, и делала это лишь по мере необходимости — куда проще и действенней их рубить. Рубить отношения с Люком, рубить отношения со Скоттом. Трудно было только сначала. Теперь она стала вполне платежеспособна и могла иметь собственное жилье. Переехав к Люку, Джесс отказалась от своей квартиры на втором этаже с симпатичным эркером. От работы тоже пришлось отказаться, надобность в рабочем офисе отпала, лишнее жилье стало напрягать. Теперь же она могла восстановить за собой права на старую квартиру, застекленную матовым рифленым стеклом дверь и надпись «Шпионка. Частное бюро расследований». Однако старый домовладелец заявил, что мисс Джонс не сможет въехать в свою квартиру еще как минимум пару дней, и как бы не материла его Джессика, он не сдавался. Пришлось спешно капитулировать. Отступая, она даже не заметила свою старую соседку — хозяйку двух мопсов. Та, в свою очередь, заметила, что в квартире домовладельца шумно, и подперла ухом дверь — ну мало ли. Когда дверь распахнулась, старушка едва успела отпрянуть, но сделала это с таким невозмутимым видом, как будто подслушивать под дверью — не то чтобы норма, а очень даже хорошо. — Опять ты, — презрительно выплюнула старушка. — Будто давно у меня стекла из окон не вылетали от взрывов в твоей квартире, ведьма. — Шли бы вы, пока я не скормила вам ваших собак живьем, — безразлично бросила через плечо Джессика, уходя. Старушка выпучила ей вслед глаза. Просыпаться под дверью Люка было унизительно, хотя вполне стоило того. Заночевала она там не специально: прежде чем прийти туда, она крепко напилась и едва удержала себя от того, чтобы заявиться к Мэтту. Он не должен был видеть ее такой. Смешок: видеть. Тогда чувствовать? После того поцелуя она не знала, что он чувствовал конкретно по отношению к ней. Было ли это минутное помутнение вследствие удара по голове или что-то еще? И что было с ее стороны? «Да, он тебе нравится, Джесс». Признать это особого труда не стоило. Признаться в этом — вот это тебе загадка. Стоит ли, нужно ли, сможет ли? Запутает это ее отношения еще сильнее или внесет хоть какую-то ясность? Неизвестность толкала в неопределенность. Неопределенность несколько напрягала. Мэттью, чтоб тебя, Мердок. Поговорить с ним все же было необходимо почти так же, как и дышать. Джесс отчаянно хотела его увидеть, но вместе с тем не хотела. Набирая его номер, она путалась в мыслях, не зная, хочет она, чтобы он взял трубку или наоборот. Хотела она и того, и другого, и не понимала, как одно вяжется с другим. Трубку Мэтт взял. *** Сердце Мэттью отчаянно затрепетало, когда телефон монотонным электронным голосом возвестил: «Джессика. Джессика. Джессика». В середине четвертого раза Мэтт добрался до брошенного на диван телефона, чудом ничего не опрокинув, и нажал на кнопку вызова. В трубке молчали, было слышно только прерывистое дыхание. — Джессика? — Да, это я, — в голосе звенели тревога и сомнения. Наступило неловкое молчание. Мэтт почувствовал необходимость нарушить его. — Что-то случилось? — Нет, я просто... Она снова замолчала. Мэтт подождал и снова нарушил тишину. — Мне зайти к тебе? — Некуда больше заходить. Мэтт помолчал. — Тогда заглянешь? — Загляну, — с мозгодробительной смесью облегчения и тревоги вздохнула Джесс. *** Джессика как могла оттягивала встречу с Мэттом. Она прошлась по магазинам, купила кое-какой одежды — та, что на ней, была уже, мягко говоря, несвежей. После покупок она сняла номер в дешевом мотеле — деньги решила поэкономить. В номере были выцветшие обои, занавески, повидавшие виды, старый телек, шаткий стол, не менее шаткий стул, и клоповник, называемый кроватью. Но, несмотря на некоторые неудобства, у Джессики наконец появилась возможность принять душ. Вода потекла сначала ржавая, потом холодная, но через минуту Джесс уже с наслаждением стояла под обжигающе-горячими струями. Они, конечно, не избавляли от тягот безумных дней и бессонных пьяных ночей, однако, смыв с себя грязь, Джессика словно вздохнула полной грудью. Она переоделась в чистую одежду и включила телевизор. Он зашуршал помехами, моргнул нечетким изображением и показал новости. Показали президента, Кэрол Денверс, Капитана Америка и Железного Человека. Джесс выключила телек. И без того насмотрелась. Когда волосы высохли, откладывать уже было некуда. Она оделась и вышла на улицу, минуя холл и потрепанного администратора такого же потрепанного мотеля. Вечерело и начало подмораживать. После жаркого номера и горячего душа это было будто оплеуха после ласкового объятья. Джесс поглубже нырнула в шарф и сунула руки в карманы джинсов — там теплее. Идти было недалеко — она сама не до конца осознала, что сняла номер в мотеле в пятнадцати минутах ходьбы от дома Мердока. Мотнула головой — совпадение. Она буквально впечатала кулак в дверной звонок. Дверь открылась почти сразу — видимо, ждал. Она с минуту пялилась на Мердока, окинула просторную полупустую квартиру позади него, огромное окно, раздражающе мерцающую неоновую вывеску. Подумала о занавесках, с которыми это место стало бы капельку уютнее. А потом Мэтт потянул ее за руку внутрь, отпуская дверь. Она захлопнулась, отрезая Джессике пути к отступлению. Пульс затрепетал, как мотылек в кулаке. — Джессика... Ей захотелось спросить, как он узнал ее, ведь она не произнесла ни слова. Конечно, он ведь ее ждал. Но Джесс ничем больше не намекнула на то, что это именно она. Мало ли кто мог прийти. Но мысли завязались в узел и упали куда-то в низ живота, потому что губы Мэттью коснулись ее губ. *** На ощупь она была более, чем хрупкая. Мешок костей, метр кожи, литр крови. Но в крови бурлила страсть, а тонкие пальцы сжимали с такой силой, что впору было кричать от боли. Но Мэтт не издавал ни звука. Разве что дыхание было слишком громким, да перестук двух сердец ударял по вискам, как отбойный молоток. Это была непозволительная роскошь — снимать с ее губ вкус дешевого виски. С преступным наслаждением он вдыхал запах чистой кожи и гостиничного мыла, проводя носом по тонкой шее, которую сломить — что тростинку. Подушечки пальцев обводили небольшую грудь, не испорченную материнством, трогали твердеющие под ласковыми касаниями соски. Как у них хватило сил дойти до кровати — бог их знает; куда делась одежда — и черту неведомо. Теперь он был поводырем, а она слепо подчинялась. Льнула к рукам, отражала движения губ, запрокидывала голову, напрашиваясь на ласку, а он жадно прижимал тонкое тело к себе, алчно вкушал ее поцелуи. Она была его сокровенной страстью, целой связкой смертных грехов, губящих душу и отдаляющих от бога. Но если это грех, зачем творец создал эти сумосводяще острые ключицы, эту шею, эти выпирающие позвонки меж лопаток? Мэтт тянул момент своего грехопадения, вычерчивая ее высокие скулы, слишком чувственные губы, подрагивающие от возбуждения и совершенно недвусмысленно норовящие ухватить его за палец, закрытые веки, обрамленные длинными изогнутыми ресницами, не знающими, что такое тушь. Он тянул, пока не получил безмолвное, но настойчивое разрешение. И тогда, вопреки ожиданиям, он не пал в огненную пучину ада. Безмолвный стон (но он чувствовал его кожей, чувствовал всем своим естеством) вознес его до небес — над понятием греха, над всем, что терзало его мысли, над тем, что правильно, а что нет. Это правильно, правильно, что эта женщина в его объятьях. В его и ни в чьих больше.