Шпионка

День одиннадцатый и, пожалуй, самый хуевый

Если бы от злости Джессики небо рассекли парочка молний, она бы не удивилась. Если бы земля разверзлась и поглотила половину Нью-Йорка, она бы не удивилась. Но она была сражена своим открытием. Даже если у нее и были какие-либо подозрения, какое-то предчувствие на грани интуиции и экстрасенсорных способностей, узнать об этом вот так, не от него, а из телефона какой-то левой — господи, а вдруг он с ней трахается? — тёлки, было для Джессики как серпом по яйцам. Чертов Мэттью Майкл Мердок. Проклятый Сорвиголова. Злоебучий Дьявол Адской кухни. Ее адвокат и любовник. Черт знает что. Все эти десять дней она думала, что без зазрения совести, без промедления, сразу же позвонит Фиску, едва узнает заветное (теперь уже злополучное) имя, чтобы отвести опасность от своей малышки. Но теперь поняла, почему все так часто твердят в таких случаях: «Не зарекайся». Джессика зареклась и оказалась совершенно неподготовленной к такому раскладу. Она впала в бешенство от неспособности решить эту задачу, какие бы переменные она не подставляла. И хоть между постоянными — Мэттом и Денни — поставить знак «равно» Джесс никак не могла, отбросить ни одну из них она была не в силах. «Потому что, кажется, я влюбилась в этого ебаного скота», — призналась себе Джонс. *** У Джессики оставалось целых сорок семь часов на размышления. Перевести дух и подумать она решила в спокойной обстановке у себя дома, где она решила столько проблем и раскрыла столько дел, особенно после того, как нейтрализовала Килгрейва — тогда она стала самым популярным детективом в городе, а может быть и во всем штате. Определенно, ей было необходимо успокоиться. С места взлетев над крышами пятиэтажек, Джесс случайно проломила асфальт и выронила телефон Клэр. «Упс», — подумала она, но махнула на это рукой. Проблем и так хватало. Наверху было холоднее, у Джесс стучали зубы от пробирающейся под куртку ледяной мороси, но это отрезвляло и немного отвлекало внимание от мыслей, которые она пока не хотела думать. Она приземлилась на четвереньки напротив магазинчика неподалеку от своей квартиры. К таким фортелям с ее стороны в этом районе все привыкли и Джесс не особо скрывалась. Вытерев руки об джинсы она толкнула дверь. Как оказалось, на ее приземление никто не обратил внимания. Какой-то тщедушный парень с чулком на лице, не скрывающем его напуганного лица, тыкал пистолетом в лицо продавца. — Гони бабки, — требовал он прокуренным голосом, — гони, я кому сказал! Продавец был напуган куда меньше, чем грабитель. Он отклонил голову назад, спокойно открывая кассу, выгреб из нее горсть монет и высыпал их на прилавок. — Убери пистолет, он может внезапно выстрелить, — посоветовал продавец, поймав скатившуюся монетку. — И это все? — возмутился паренёк. — Тут же... Но договорить ему не дала банка кошачьего корма, точно брошенная Джессикой ему в голову. Жестянка попала прямо по затылку, а продавец добавил кулаком по морде. — Прямо Соколиный Глаз, — похвалила себя Джессика. Взяв с алкогольной полки бутылку самого дешёвого виски, она подошла к прилавку, чтобы расплатиться, но продавец запротестовал, и Джесс пожалела, что не взяла пойло подороже. Пнув недвижимое тело паренька, она поблагодарила своего благодетеля, но тот возразил: — Это вам спасибо, мисс Джонс. Джессика отсалютовала ему бутылкой, удивившись, что округа ее не забыла за пять лет, и поднялась в свою квартиру. Отточенным движением руки, она открыла шкафчик над кухонной раковиной и не обнаружила там ничего, кроме фаянсовой чашки в лиловый цветочек с отколотой ручкой. Разочарованно закрыв дверцу, Джессика решила пить по-старинке — из горла. Нужно было подумать, как решить эту проблему. Она была рада тому, что разбила телефон и не поступила опрометчиво. Да, она подписала контракт, да, ей заплатили. Но кто, черт возьми, знал, что ее целью окажется близкий ей человек? На такие случаи в контрактах должны быть соответствующие оговорки! Джесс понимала, что думать так было наивно и глупо и поздно пить боржоми, когда печень уже просажена, но что ей оставалось? Только взвешивать все за и против, чтобы вынести единственно верное решение. Приговор. В столе нашлись огрызок карандаша и какая-то квитанция. На обратной стороне Джессика провела черту, по одну сторону которой расположились аргументы за, а по другую — против. К тому времени Джонс уже была изрядно подшофе, и это помогало ей думать менее пристрастно. Во-первых, тайну личности хранили многие герои, чтобы защитить тех, кто им дорог. Однако близкие люди, как правило, в курсе. Во-вторых, всё-таки Клэр-то знала, кто прятался за маской сорвиголовы. Но ведь она медсестра, от которой скрывать личность было бы затруднительно, а без ее умелых рук защитник Адской кухни протянул бы ноги. Счёт два-два, а решение всё ещё не пришло. Джесс прервалась, чтобы сделать ещё глоток мерзкого виски. Галимый спирт жёг горло, но ей было не впервой. В-третьих, сказать ей сейчас о своей второй жизни у Мердока не было ни времени, ни возможности. Нельзя же позвонить и сказать: «Прикинь, а я Сорвиголова». Но в другом случае, когда он нанимал ее из-за шумихи вокруг его персоны, можно было бы сказать: «Это правда, я Сорвиголова». Джессика отбросила карандаш и приложилась к бутылке. Если бы не ещё один подарок от радиации в виде ускоренного метаболизма, она бы давно свалилась под стол или уснула в обнимку с унитазом, как последняя алкоголичка. Впрочем, она и не была ценителем, просто он покрепче. Водка тоже подошла бы. Определенно, к тяжёлой форме алкоголизма предпосылок было больше, чем достаточно. А счёт упрямо сводился к ничьей. Она закурила и смяла пустую пачку. Ей не хватало того, с кем можно было бы посоветоваться. И тогда решение пришло само. Она даже не знала, который был час — в квартире не было ни настенных часов, ни будильника в спальне, ни ноутбука Джессики. Схватив куртку с крючка, она выскочила на улицу. Джонс бы неслась, как угорелая, забыв о своих способностях и техническом прогрессе, благодаря которому можно было бы добраться до места, не затрачивая таких усилий, но ее слегка пошатывало. Она присела на остановке, чтобы прийти в себя, но автобус пришел раньше. Она зашла в пустой салон, расплатилась мелочью и села возле выхода. Водитель покачал головой, унюхав запах алкоголя, но ничего не сказал. Его дело маленькое — крутить баранку. И его неодобрение никому даром не нужно. Джессика всю дорогу очень нервничала и дёргала ногой. Автобус тормозил на каждой остановке, хоть они и были безлюдны, да и выходить было некому, и нещадно терял время. Когда они с горем пополам добрались, Джессика стремительно вылетела из салона и почти мгновенно взобралась на нужный этаж. Переведя дух, она постучала. Не дождавшись мгновенного отклика, она начала молотить в дверь кулаками. Мердок в спешке распахнул дверь. — Мудак... — выдохнула Джесс. — Сейчас пять утра... — одновременно с ней возмутился Мэтт. — Что? Джесс? Что слу... — Ты чертов мудак, Мэтт Мердок, ебучий лживый ублюдок, — толкнув его в грудь, пояснила Джесс. — В чем дело? — Мэтт не понимал и пытался сопротивляться. Он обхватил ее запястья руками, но она вырвалась и снова толкнула его. — Что случилось? Я тебя спрашиваю, Джессика! — Не притворяйся! — почти сквозь слезы вскрикнула Джонс. Мердок вновь поймал ее запястья и сжал с такой силой, которую Джессика от него не ожидала. — Ты... ты... — Я?... Вырываться больше не было сил. Просто больше ни на что не было сил. Джессика жалела о своей истерике — ей хотелось прижаться к груди этого мерзавца, чтобы он обнял ее и всё объяснил. Мэтт крепко стиснул Джонс в объятьях, чтобы предотвратить ее буйства. От нее пахло алкоголем и сигаретами. Но он не думал, что причиной сцены был исключительно выпитый ею виски, марку которого Мэттью мог легко определить по запаху и вкусу, сохранившемуся на дрожащих губах Джесс, если бы она сейчас позволила ее поцеловать. — Что случилось? — спросил он, когда та немного утихла. Джессика разразилась рыданиями. Как ему объяснить свои перемешанные донельзя чувства? Как сказать, что в ней уместилось столько противоречивых эмоций? Чувствовать это было больно физически, и она не могла остановить поток слез, ручьями бегущих по щекам. Мэтт терпеливо ждал конца истерики, теряясь в догадках, что послужило ее причиной. Он не знал, стоит ли погладить ее волосы или поцеловать в висок, чтобы успокоить. Не знал, стоит ли ему вообще шевелиться и не рискует ли он остаться со сломанным в который раз носом или того хуже. Наконец, Джессика глубоко вздохнула, выдохнула и надрывно произнесла: — Она у него. Денни... Моя малышка... Она снова всхлипнула. — У кого? — уточнил Мердок, хотя на самом деле вариантов было не так много, и он смутно догадывался, чьих рук могла быть такая низость, и поэтому сразу же задал действительно интересующий его вопрос: — Почему? *** Джессика оттолкнула от себя Мэтта, утерла щеки и нос рукавами. Вопрос «Почему?» волновал и ее. Почему из-за чьей-то глупой вражды вынуждена страдать она? Почему за все должна отдуваться ее маленькая дочь? Почему Мердок допустил их отношения? Почему ничего не сказал? Почему, черт возьми, она влюбилась в такого неподходящего человека? Почему, почему, почему? Вопросов было море, но озвучить их не было сил — в горле стоял ком и мешал говорить. Она оттянула ворот свитера, чтобы было легче дышать, и снова размазала набежавшие на глаза слезы. Она была рада, что Мэтт не видит ее такой. Хотя, в связи с последними известиями, она перестала быть так в этом уверена и поспешно отвернулась. — Денни у Фиска, — сказала она с нотками вновь подступающей истерики. — Она... она у этого ублюдка, потому... потому что я кое-что не сделала. Ладони Мэтта сжались в кулаки так, что ногти вонзились в огрубевшие ладони. Упоминание давнего — и вечного — врага действовало на него, как красная тряпка на быка. — Чего ты не сделала, Джессика? — потребовал он ответа с угрозой в голосе. Но угроза была отнюдь не в адрес Джесс, а в адрес того, кто посмеет стоять на его пути к расправе над Фиском. — Не сказала ему, что ты Сорвиголова. Джессика осела на пол, не представляя, как ей быть дальше. Она ошиблась — легче не стало. Она не могла смотреть на ошарашенного Мэтта, на которого будто бы вылили ведро воды, а потом надели его сверху и ещё и постучали. Как бы она ни хотела его хорошенько отмутузить, она понимала, что он не виноват. «Виноват Фиск, виноват Фиск», — твердила про себя Джесс, пытаясь убедить себя в этом и не наброситься на Мердока с кулаками. А у того словно пол под ногами пропал. Мэтту казалось, что его сердце упало куда-то к пяткам, оборвавшись к хренам собачьим. Джессика все узнала. Узнала, но промолчала, и теперь из-за него страдают невинные. В отличие от Джесс, Мердок винил только себя, всегда и во всем. Он возлагал на себя немыслимую ответственность, но всегда, абсолютно всегда, как сказал бы Лэнг, оказывался навозным жуком в муравейнике. Ступор Мердока и истерика Джесс прошли одинаково быстро, когда он спросил: — Сколько у нас времени? — Около сорока часов, — подсчитала Джонс, основываясь исключительно на своих ощущениях. — Тогда тебе нужно поспать, — Мэтт не предлагал, он приказывал. В этот раз он собирался справиться с возложенной на себя ответственностью, поэтому одной из главных задач было позаботиться о Джессике.