драбблы и мини по киса/ите

Двое суток Итачи не спит из-за одышки. Сидит – кашляет, попытается прилечь – горло схватывает невидимой рукой. В таком состоянии о продолжении миссии говорить не приходится… Итачи видит это, и его гложет чувство вынужденной собственной бесполезности, помехи делам. Кисаме тоже видит это, но не позволяет себе ни слова упрека. Мечник уже пытался облегчить положение напарника и лекарствами, и лечебными печатями, и чакрой, но ничего не помогает толком. Все эти средства лишь оттягивают наступление приступа, который неизбежен и без которого состояние Учихи не улучшится. Только больше мучений. -Надо спровоцировать приступ, - говорит Кисаме полуживому Итачи, у которого плохо слушается тело от недосыпа и разрозненны мысли. – Так быстрее пройдет. Иначе это никогда не кончится. Тебе лучше перестать пить эти таблетки, они не лечат, а только глушат приступ. Это как гасить пожар не до конца. Подобрать бы что-то другое. Итачи полностью согласен со сказанным, но у него нет сил даже что-то произнести. Кашель и одышка мешают нормально говорить, получается придушенный шепот. Развернув растрепанного напарника, вздрагивающего от почти рвотного кашля, Кисаме снимает с его тела футболку. Она вся влажно-холодная, как и покрытая испариной спина. Итачи не лихорадит, но он весь измотан. Кисаме пытается надавливать осторожно, но ощутимо, на разные точки на груди и спине Итачи. Подобно тому как массаж провоцирует кашель, давление на определенные участки легких должно вызвать приступ, после которого наступит облегчение. Итачи сам показывает, куда нажимать сильнее, и через пару минут его выворачивает кровью в подставленный тазик, в котором уже плавали кровавые сгустки. Как только первая темнота в глазах и помутнение разума проходит, Учихе становится ужасно стыдно… Стыдно показываться таким уязвимым, проявлять свои слабые стороны. Всем своим видом изъявлять прошение о помощи, которому никогда не сорваться с уст, как бы тяжело ни было. Но Кисаме вслух просить не надо. На то он и напарник, чтобы можно было обходиться без вербальности, а также иметь возможность стыдиться именно перед ним, а не перед кем-то чужим. Неприятно, когда тебя видели больным и бесполезным, но хорошо, что рядом Кисаме. Он не погнушается, зависеть от него не столь обидно. Принимать помощь от него – даже благородно для Итачи, потому что Кисаме можно довериться, а на языке меркантильности – выгодно. Многие люди знают только неуязвимого Учиху. И такого Учиху такие люди никогда ни в чем не пощадят. -Спасибо, - как можно беззаботнее произносит Итачи, будто не смущен. Его словно выпотрошило, на мгновение слух притупился, сознание ушло и почти сразу вернулось. Боль теперь, выжигающая изнутри, выгорала на убыль. Итачи не обращает внимание на грязь и кровь. Для него не существует этого, он не замечает ни своего внешнего вида, ни кровавого тазика. Это не может смутить ни одного шиноби, ни другого. Смущает только нужда в помощи. Ни один, ни другой не любил оставаться в должниках, не выносил проявления бабьей беспомощности и несобранности в мужчинах. Капризы и привлечение внимания к своей персоне плохим самочувствием – верный способ навсегда разрушить свою репутацию, которую восстановишь уже только геройской смертью, да и то не факт. Но, опять же, уговаривает себя Итачи, это же напарник, на что же тогда напарник, напарнику можно… Он как брат, как родственник, как сосед для гражданского, если угодно. С этими особыми людьми и отношения особые. Неукротимая мысль идет дальше и подсказывает, что, было бы Итачи совсем плохо, его бы и это не заботило. Раз еще шевелится гордость, значит, все отлично, все в полном порядке. -Через пару часов буду в рабочей готовности продолжать идти, - говорит он как можно бодрее, стараясь принять обыденный вид, пока Кисаме поправляет его постель, выносит тазик, собирает кровавые платки и пустые блистеры. -Мы никуда не пойдем, пока ты не поспишь, - отвечает мечник невозмутимо. -Кисаме, у нас нет времени! -Я сказал, мы никуда не пойдем. -Мы и так опаздываем из-за меня. Каждая секунда на счету. -Ты двое суток не спал – куда мы доберемся, по-твоему? Ты ничего не ел толком, не отдохнувший, ослабленный. Думаешь, в таком состоянии ты хорошо себя покажешь в сражении? Ты как пьяный артист, который думает, что круто выглядит на сцене, набухавшись и невпопад лажая на аккордах. Это смешно! Такому смешно идти на битву с противником. Даже будь ты сто раз гений. Кисаме пытается уложить Учиху обратно в гостиничную кровать. С брыкающимся Итачи на это ушло бы всего минуты три, поскольку тот все равно проиграет в силе, а уж с больным и вовсе – только потерял равновесие, так сразу повалился и без поддержки подняться не может. -И сколько мы будем ждать у моря погоды? Мы все равно ничем не заняты, я все равно не сплю, потому что не могу дышать. Какой смысл терять время? -Такой, что мне нужен союзник, помощник, а не обуза. Это страшное слово громыхнуло над Учихой, и все его страхи позора и унижения от болезни ожили. Он не нашелся с ответом, охваченный накатившим чувством стыда. Он просил сам себя прислушаться к здравому рассудку и логике и понять, что необходимость важнее гордости, и такому прокачанному шиноби, как он, следовало бы давно научиться разделять одно от другого, но чувства оставались чувствами, сколько ни подстраивай под рассудок. -Сейчас лежа легче стало дышать? – интересуется Хошигаки. -Да… уже немного легче, - на автомате отвечает Итачи, прислушиваясь к себе. По телу разливается сонная усталость. Руки, ноги и голова настолько отяжелели, что шевелиться нет возможности. Разодранные от расчесываний грудь и спина покалывают. Горло – как жерло остывающего вулкана, окропленного лавой несколько минут назад. Но свежая, почти ледяная нить воздуха наполняет легкие, пусть и не очень полно, придушенно, надрывно. -Не сбрасывай всю работу на меня. Засыпай, иначе мы не сделаем отсюда ни шагу, - говорит Кисаме строго, но мягко, и собирается выйти из комнатушки, чтобы не мешать. -Зачем тебе вообще больной напарник, - вырвалось у Итачи, уязвленного положением. Отвратительная фраза, после которой обычно жалеешь, что произнес ее. Она вынуждает собеседника либо наорать и прийти к выводу «и правда, мне такой не нужен», либо напрашивается на комплименты и утешения в твой адрес, что само по себе признак малодушия и неспособности самостоятельно переносить свои проблемы, без озвучивания их вслух, как у баб. Но Итачи не успел даже проникнуться этой досадой, поскольку Хошигаки, совершенно добродушный, отреагировал третьим образом. Его эта фраза рассмешила. -Ну знаешь! Трижды больной ты все равно лучше одного здорового Дэйдары. Итачи сдавленно ржет сквозь остаточные приступы кашля. Дэйдарой Кисаме давно пугают в организации. «Назначим тебе Дэя…», «Может, на эту миссию тебе отправиться с Дэйдарой…» Лидер мог сказануть что-то подобное, замечая, как это стимулирует мечника работать активнее с Итачи, не бухать во время исполнения задания, не транжирить бабло, и вообще способствует командной работе их пары. -Сасори от него тоже отрекается, - заметил Итачи. -Если даже такого флегматика, как Сасори, он сумел достать, то я тогда вообще не вариант! -Вот помру, так и назначат тебе Дэя, - посмеивается Учиха. – Так что в твоих интересах, как видишь, меня опекать и баловать. -А ты думал, я по доброте душевной с тобой вожусь? - смеется Кисаме. - Мне уже доплачивать должны за дополнительные услуги. А помирать ты рано собрался, у нас еще работы вагон. Но все-таки, зачем Кисаме больной напарник? Нянькаться с чужими болячками…. Итачи осознает, что сейчас, за последние годы, он сильно сдал. Здоровье ухудшилось, врачи озабоченно поджимали губы. Итачи заработал свою славу действительно своим талантом, опытом и техниками, но сейчас уже не может выкладываться на полную. Его аура сильнейшего шиноби зиждется в последнее время не столько на результатах работы, сколько на терпении Кисаме, на его привычке делать все самому и не выезжать налегке засчет другого, на его незамысловатых попытках выгораживать Итачи перед Лидером. А зачем Лидеру больной наемник? Наверняка его тут держат только из-за уникальности шарингана, представляющего некоторую ценность для шиноби. Сколько раз Итачи слышал среди нукенинов смешки в свой адрес, сколько раз доходили до него сплетни о том, что у него чисто «женский» стиль работы – гендзюцу – высший пилотаж иллюзий, игры с пространством-временем, черный огонь и многое другое… Прошли времена, когда Итачи виртуозно выделывал самые сложные трюки боевого искусства, сыпал кунаями 100/сек, сражался в полной тьме и со связанными руками. Акацки не видели масштабов его былого опыта, его взяли сюда из-за шарингана. Итачи понимал это. Но насколько обидными были мнения о его «стиле работы»! Говорили, что, лиши Учиху чакры, и он окажется беспомощным в рукопашном бою, что вся его гениальная, сверхчеловеческая сила заключена в его глазах, техники которых подпитываются индивидуальной клановой чакрой, что передается лишь по наследству – ни в одном другом клане нет такой силы глаз, как у клана Учиха. А поскольку Итачи и Саске последние представители его, то это, вполне возможно, единственные шиноби, обладающие таким искусством. Лидер не сглупил, когда нанимал Итачи к себе в организацию. Но как раз в отношении своего места в этой организации Итачи-то своих иллюзий и не строил. Это било по самолюбию. Тем более, что доказать обратное Итачи уже не мог, да и не хотел – ему не надо было ничего никому доказывать, он и так знал, что состоялся в своем деле. А то, что другие этого не знают, так что ему до того! Поэтому они с Кисаме выработали свою тактику. Кисаме в ближнем бою, Итачи в дальнем, Кисаме также спец по воде, а Итачи по огню. Итачи выводил из строя противника еще до того, как тот успеет подобраться, а Кисаме служил щитом, если такое все же случилось. Эта комбинация не раз показывала себя успешной. Если Кисаме привык к ней, то Итачи тоже не представлял себя с кем-то другим из их организации. Мечника он изучил, как себя. Они вдвоем знали все технические характеристики друг друга, наладили тактику, понимали, как действовать рядом друг с другом. Лидер не просто так распределил команды внутри группировки? Сразу прикинул что к чему? Итачи не хотел менять принятую у них с Кисаме тактику ведения боев, ведь она была удачной. Тогда почему его высмеивают за нее? Разве не глупо отступать от нее только из-за того, что в этом усмотрели какой-то очередной стереотип поведения, чтобы только посудачить было о чем? Неправильно было бы менять удачное на неудачное, лишь бы соответствовать общественному мнению. Итачи твердо решил для себя, что то, как они с Кисаме работают, никого не касается. Кроме, возможно, Лидера, и то в разумных пределах. Но Лидеру были важны качество, чистота и результативность, а до того, как это скажется на репутации наемников, ему дела не было никакого, что и понятно. И все-таки где-то же точил этот червь несправедливости, желания доказать что-то всему миру… а зачем, зачем? Итачи уже и так подписал себе приговор однажды, поведясь на такое, когда истреблял клан, готовящий военную кампанию. Итачи и сейчас мастерски владел многими боевыми приемами, не успел лишиться вышколенного состояния рабочей машины, немыслимой гибкости и беспристрастности, привитых в АНБУ. Но из-за прогрессирующей болезни он с каждым днем все больше понимал, как не надежно полагаться на свое тело, которое может подвести. А надеяться только на скрытые резервы, без обыденной уверенности в руках и ногах – это слишком непрофессионально, рискованно. Это может выручить пару раз, но не регулярно… Да и в резервах он уже начинал сомневаться. Откуда-то взялись одышка, головокружение, слабость и тошнота. Они стали хроническими. Даже когда Итачи чувствовал себя прекрасно, слабость уже никогда не покидала его. Из-за насмешек, а также из-за того, что вся работа, где требуется сила, постепенно перешла к Кисаме, Итачи просил потренировать его, именно в рукопашной. Кисаме соглашался охотно, но упражнения и боевые приемы день ото дня не усложнялись, а сокращались ввиду того, что Итачи был не в силах даже стоять или идти, не то что драться. Все это промелькнуло в голове Итачи, пока Кисаме суетился вокруг его кровати. Если бы Кисаме сказал ему хоть что-то, что как-то поднимет боевой дух… Что Итачи важен ему и что он вовсе не в тягость… Что без него Кисаме бы так же не справился, как и он без него… Но настоящему шиноби не требуются никакие подтверждения собственной значимости. Самодостаточность должна быть не насильственной, а неосознанной, он должен устыдиться, что пожелал такого. Только стыдно по-прежнему было за свою никчемность… По-прежнему хотелось одобрения… От него, от напарника. Итачи уже давно привык к клейму предателя и убийцы, но важно было знать мнение Кисаме. Разве может этот бескорыстный, верный человек считать Учиху довеском в их паре? Кисаме, наоборот, как будто всегда ставил Итачи как руководящего… Неужели это изменилось? Он так сильно сдал позиции? Кисаме с ним просто из дружбы, укрепившейся за годы? -Постарайся уснуть, - говорит Хошигаки, стоя уже в дверях. -Не могу… Дыхание еще не выровнялось… Итачи неприятно говорить о своих недугах. Неприятно, что Кисаме ухаживает за ним… Как неблагодарно по отношению к мечнику так чувствовать! -Полежи спокойно, и выровняется. Просто подумай о себе немного. Ты себя не щадишь совсем. -Себя нельзя щадить… -Сегодня можно. Постепенно, вымотанный усталостью и мыслями, Итачи засыпает, глаза сами закрываются, дыхание становится все тише и спокойнее, без свиста и надрыва. Ему давно не снятся сны. Сны признак молодости и телесного развития, а темнота говорит о том, что природа все в тебе исчерпала и необходимость твоего существования подошла к концу.