Птичья песня

Его разбудил слабый звук, и на мгновение Петиру показалось, что он его просто придумал. Это было бы не удивительно, с горькой улыбкой подумал он, как если бы ему начались сниться сны про громко работающий офисный принтер. Мы сражаемся пулями, а Мизинец — обаянием, залогами и кредитами, голос Джейме Ланнистера был полон насмешки. Люди вроде Цареубийцы всегда смотрели на него сверху вниз с нескрываемым презрением, буквально глядели вниз, так как высокомерные ублюдки часто были выше него ростом. Но Петир не видел, как убийство чокнутого коррумпированного полицейского комиссара типа Эйриса Таргариена могло быть более впечатляющим, нежели увеличение доходов Ланнистеров в два раза (даже если Бейлиш откладывал по пять процентов с каждой сделки в свой карман). Но он снова услышал жужжание и недовольно простонал, вставая со своего места. Возможно, было ошибкой настраивать принтер на то, чтобы он сразу же распечатывал приходящие эмейлы. Это, конечно, было прагматично, он же не мог работать только с цифровыми копиями. Может, это значило, что он слишком стар для технического прогресса. Петир включил свет в своем кабинете, сморщившись от режущей глаза яркости, и медленно прошел к столу, задаваясь вопросом, кто, прости господи, будет писать ему так поздно. Он подавил зевок и взял лист. "Счастливой годовщины" гласила надпись, за которой следовало две фотографии. Какое-то время он даже не понимал, что видит. А после что-то щелкнуло, и он уронил распечатки на пол и сделал пару шагов назад. — Матерь божья, — он и сам не понимал собственного бормотания. Петира мутило, и нечто будто бы застряло в горле. — Блядь, ты маленький… Колени подкосились вместе с его решимостью. Зрение затуманилось слезами, но перед глазами по-прежнему стояли те два кадра, что теперь валялись под столом. Они не желали уходить. Господи, что с тобой не так? Ты же видел вещи и похуже, Петир, ну же… Бесполезно. Он не мог оторвать взгляда, будто его тело отказывалось подчиняться. Живот скрутило, и не было сил бороться с подступающей тошнотой. Рвота, казалось, не содержала ничего кроме вина и кислоты, обжигающей губы, как огонь. Голова дико кружилась. — Маленький садистский ублюдыш, — прошептал Петир, слепо таращась на фото, и раз за разом пропускал пальцы сквозь волосы, прежде чем вспомнил, что на пальцах оставалась рвота. Он не мог сказать точно, сколько просидел на полу, прежде чем найти в себе силы встать. Возьми себя в руки. Ты такое уже видел. Ты бессердечный беспринципный эгоист, которого нельзя выбить из колеи письмом от тупого ребенка, твердил он себе, заставляя взглянуть на фото ещё раз. Ты такое уже видел. Тебе плевать, само собой, плевать, с чего бы иначе? Ты уже знаешь, что с ней случилось, фото этого не изменят. Она так же мертва, как и раньше. В горле по-прежнему стоял ком, но хотя бы дыхание пришло в норму. Петир поднялся на ноги и медленно попятился от стола, пока не столкнулся с дверью, чтобы тут же развернуться и выйти.

***

Когда она открыла дверь, в гостиной ярко горел свет. Санса скривилась и, прикрыв глаза одной рукой, другой теснее закуталась в пиджак. Она привыкла видеть тонкую полоску света из его кабинета в безбожно позднее время, но он никогда не включал свет ещё где-то. Нахмурившись, Санса на цыпочках прошла в кухню и взяла яблоко из миски с фруктами. Бутылка дорогого скотча стояла на столе. И она была почти пуста. Санса нахмурилась сильнее. Прошлым вечером она тайком выпила стакан, пока Петир был на работе, но янтарная жидкость тогда лишь немного не доходила до этикетки. Петир никогда не пил столько за одну ночь. И она сомневалась, что у него были гости ночью. Осторожно она прошла в гостиную. Он стоял на коленях у камина, медленно погружая бумагу в огонь. На нем была белая рубашка с расстегнутыми пуговицами, а его плечи были мокрыми. Волосы казались почти черными и слегка взъерошенными. Очевидно, что он только-только из душа. Вода капала с его рубашки. И это было тревожным знаком. Санса привыкла видеть его в костюме и галстуке, всегда с иголочки и к месту. — Петир? — позвала она мягко, подходя ближе. Сначала он никак не отреагировал, а после горькая улыбка скривила его губы. — Прости, я разбудил тебя? — голос звучал чересчур хрипло и немного смазано. Значит, он опустошил бутылку сам. — Нет, — солгала Санса и взглянула на листы в его руках. — Что это? — Ничего, — пробормотал Петир и опустил последний лист в огонь, но она успела перехватить его до того, как пламя объяло его полностью. Это было фотографией чего-то, плавающего в воде. На блаженную секунду она не поняла, что это, а после прижала руку ко рту, в то время как глаза наполнились слезами. Это было телом женщины, вздутым и бледным, с огромным отвратительным шрамом поперек горла. Кожа вокруг него была мягкой и потрепанной. Но хуже были глаза. Они были открыты. Сансу замутило. — Не смотри, — голос Петира звучал резко, и он вырвал фотографию из её рук и кинул в камин. — Что это? — повторила она после минутной тишины. Он скривился и встал на ноги. — Джоффри прислал мне это. Думал, что я оскорбил его чем-то и захотел отомстить. Или просто решил, что это смешно, — его тон выдавал больше, чем обычно. Он звучал… зло, почти дрожа. — Смешно? — Он садист, ты же знаешь, милая, — он протянул ей стакан. — Держи, помогает. — Видимо, не в малых количествах, — ответила Санса с ноткой сарказма, но стакан приняла. — Спасибо, — поднося его к губам, она вдруг замерла, — ты знал эту женщину… — пальцы разомкнулись, позволив стакану упасть на пол, — нет. — Это не она, Санса, — рефлекторно ответил Петир, даже мельком не взглянув на осколки стекла. — Джоффри там даже не было. Её фотографий нет, иначе они бы уже оказались во всех газетах. На мгновение она ему поверила, но после покачала головой. — Тогда почему ты так отреагировал? — Сядь, Санса. Она всё ещё трясла головой. — Почему ты напился, если это не она? — Сядь, Санса, — мягко повторил он, нежно подталкивая её к дивану. — Пожалуйста. Он выглядит бледным, подумала она отстраненно, и очень молодым. Может, от того, что из-за воды его волосы казались почти черными, а седина не была видна; может, из-за взгляда. В нем было столько тепла. Он присел рядом с ней на корточки и положил ладонь ей на колени. — Милая, сделай мне одолжение. Попытайся поверить. В правде нет толку, если она доставляет тебе боль. Это хорошая ложь, в неё можно верить. Хорошо? Он послал ей очень странную улыбку, встал на ноги, слегка пошатываясь, и исчез. Вернувшись, он принес с собой два стакана. — Разве тебе уже не достаточно? — спросила Санса тихо, и Петир ухмыльнулся. — Возможно. Никогда не говори пьяному прекращать пить, милая. Некоторые приходят от этого в ярость. Помнишь Роберта? Она почти улыбнулась. — Я не думала… Не думала, что… что тебе это причинит боль. — Причинит боль? — Увидеть её. Маму. Не думала, что тебе не все равно, — прошептала она, глядя на стакан. Петир рассмеялся. — Как и я, — он сделал глоток и посмотрел на неё. Каким-то образом его глаза казались ещё зеленее сейчас, из них ушла вся сталь. Был ли это алкоголь? Пару раз он перебирал с вином, но таким никогда не был. — Ты ненавидишь меня, Санса? — медленно спросил он. — Всегда было интересно. Она слегка отстранилась, чтобы изучить его лицо: острые черты, тонкие губы. Ей не приходилось видеть столь странной улыбки на них — нет, она не была странной. Это была самая настоящая из всех улыбок, что она видела на его лице. Немного грустная, немного горькая, но настоящая. Видеть такую улыбку на лице Петира Бейлиша казалось нереальным. Санса привыкла верить, что всё, что он говорит или делает, ложь… — Почему я должна тебя ненавидеть? Улыбка стала циничной. — Ну, потому что я спас тебя от одних похитителей только, чтобы похитить самому. Я поцеловал тебя, потому что знал, что ты позволишь, и трахал, потому что знал, что ты слишком боишься сказать мне нет. Так что, ты ненавидишь меня? Она помолчала с минуту, прежде чем тихо ответить: — Ты бы не остановился, скажи я тебе нет, верно? С той же горькой улыбкой он прошелся ладонью по её волосам. — Ты слишком хорошо меня знаешь, милая. Она снова посмотрела на него и взвесила ответ. Он был прав, конечно, по всем пунктам. Он держал её в заперти. Он спал с ней, зная, что она делает это, только чтобы не разозлить его. Неделю назад она бы сказала да без раздумий. Но сейчас она покачала головой. — Нет. — Нет? — Петир вскинул бровь и выглядел почти пораженно. — Нет, я не ненавижу тебя. Долгое время он молчал. Не зная, как сформулировать иначе, Санса бы сказала, что он не мог найти слов. — Это называется Стокгольмский синдром, — наконец, произнес он с вымученной усмешкой. — Ты спас меня. Я была бы мертва без тебя. Как я могу тебя за это ненавидеть? — Потому что я спас тебя ради собственных целей. В них нет ничего благородного, и ты это знаешь. Санса пожала плечами. — И всё ещё я была бы мертва без тебя. Мне все равно, почему ты меня спас. Зеленые глаза впились в её голубые, как умел только он, и, как всегда, Петир видел её насквозь. — Это ложь. — Да. Ты хорошо меня научил, — ответила она с усмешкой и встала с дивана. — О, я научил, — уголки его губ дернулись в улыбку, а взгляд замер на стакане. — Доброй ночи. Его слова вынудили её остановиться. Каждый раз, когда он говорил их, в них крылся намек, но сегодня его не было. Голос Петира по-прежнему был смазанным и усталым. Санса обернулась и внимательно взглянула. — Ты в порядке? Он оторвался от своего скотча и кинул ей улыбку, которую можно было счесть обыденной по его стандартам. — Само собой, — он поднялся на ноги и добавил: — Может, немного пьян. Санса улыбнулась против воли. — Доброй ночи.