Вчерашний вечер
Было тепло. Уютно. Ароматно. Они сидели все всемером – Сион, Каран, Лили, Инукаши, Рикига, Ёминг, Недзуми и гитара. Восьмая. Они пили чай и наслаждались чудесной выпечкой Каран, Ив перебирал пальцами струны. Тихая летняя ночь восхищала спокойствием и насыщенностью, как замечательных цветочных запахов, так и звуков. Мягкий стрёкот кузнечиков, сонные трели поздних птиц, которые словно подпевали тихой музыке – песне струн, где-то вдалеке сладко трещали лягушки и даже стонала грустная сова. Нежный ветер шептал кронами деревьев, словно маракасами, разливая безграничное умиротворение и покой. Но что-то нарушало стеклянную тишь. Голос. Песня. Сион пел. – Ха-ха-ха-ха! – резкий издевательский хохот Инукаши заставил вздрогнуть. – Чёрт, Сион, да кому теперь нужна эта отвратительная крыса? – Прервав свою песню, юноша недоуменно воззрился на неё. – От твоего пения мертвяк из гроба встанет, чтобы крикнуть «заткнись»! Ты и будешь псов отпевать! Щеки Сиона порозовели. Он ничего не сказал. Конечно, он итак знал – певец из него никакой. Вот только приличный человек промолчал бы. Увы, Инукаши никогда таковой не была. Поддержка пришла с неожиданной стороны. – Твоего мнения не спрашивал, шавка облезлая, – прорычал чей-то голос из-за левого плеча юноши. – С душой пел,в отличии от тебя. – Что?! Ты даже не слышал, как я пою! – заорала красная собачница. – Ты не можешь ничего утверждать. Твой вой ужасен. Инукаши подавилась слюной и попыталась броситься на Крыса, но была перехвачена цепкими пальчиками Каран. – Ну что ты, Недзуми. Каждый имеет... Право на своё мнение и право его высказать. Теперь, – мать ободряюще погладила Сиона по правому плечу и усадила совершенно помидорную девушку на ковёр, вручив сдобный пончик. – Но, Инукаши, согласись – ты поступила некрасиво, – назидательным тоном произнесла Каран, на что та фыркнула сквозь выпечку. Сион вздохнул. Каран – настоящий ангел, что за правым плечом. Чего, конечно, не скажешь о Недзуми. Но он заступился... Неожиданно. Вряд ли он обиделся на "отвратительную крысу". Чай, не впервой. Сион подумал и решил, что грех – не воспользоваться моментом. – Недзуми, спой тогда ты нам. Тот скорчил рожицу. Но по тому, как заблестели глаза Каран и Лили, навострила уши собачница, как ухмыльнулся Рикига, и поудобнее уселся Ёминг понял – увильнуть не получится. И тогда он запел.С горной вершины, что высится вдали, талые снега звонкими ручьями к буковому лесу по весне вновь жизнь несут. Деревня вся в цвету, посмотри. Цветов краше юные девушки В буковом лесу шепчут клятвы любви. Милый юноша, в бирюзовой воде омой свои ноги. Быстрее оленя, следуя сердцу, мчись. И, пока не увял весь цвет, нежный поцелуй сорви с губ той, что других милей.
Сион так и не понял, почему от голоса Ива плясали звёздочки пред глазами. Почему слышалса шорох лепестков на ветру и плеск хрустальных ручейков. Каран закрыла глаза. Лили прижалась к её боку. Ёминг улыбался в стороне. Вид Инукаши излучал спокойствие. Но, молчание прервал булькающий зевок Рикиги. Его осоловелые глазёнки говорили, что из притащенного с собой термоса он не тыквенный сок хлебал. Да как так можно, да при Каран, при Лили? В следующую секунду Недзуми с грохотом свалился на пол. Зазвенели обиженно струны – Недзуми-и-и!!! – Перепуганный Сион чуть не вылил на того горячий чай и зачем-то схватил столовый нож. – Стоп! Чая – не надо. Ножа тем более! Живой я, блин. Дай полежать человеку! – трагическим голосом простонал певец. – Обожрался я, вот. Сион. Чай отставить. Нож положить. Орать тоже не стоит. Ну что за реакция? Сион осел рядом на пол. – Прости. Не могу избавиться от мыслей об осах. – Да не боись ты, передохли они давно. А Сион боялся. Терять кого-то ещё. – Иди и танцуй! – буркнул Недзуми, в конце концов стушевавшийся под печальным взглядом огроменных винных глаз. – Посмотрю хоть, насколько глубоко в задницу погрязли все мои уроки. Блондин обернулся. Ёминг и Каран тихо танцевали в сторонке, а он и не заметил. Булькающий Рикига пытался пританцовывать с кривящейся Инукаши, которая явно примерялась, куда побольнее укусить, и чтобы самой при этом не противно было. Лили сидела на коврике и что-то напевала. Юноша улыбнулся. Тепло так, совсем по-Сионовски. Безропотно встал и пошёл танцевать с Лили. Просто встал и пошёл. Недзуми лежал и прожигал взглядом упругую попицу. И тщетно душил в себе желание ущипнуть. Да так, чтоб неповадно было ягодицами своими пред носом, извините, размахивать. Желание потрепыхалось и притворилось, что померло. Но Недзуми не терял бдительность. Вырвется ещё, и натворит делов! Всяких. Почему-то мысль о "всяких делах" пошла не в ту сторону. Ив торопливо вскочил и схватил гитару, торопливо уложив её так, чтобы спрятать всякие "интересные штучки". Мало ли, чего. А Сион танцевал. Танцевал он ужасно. Недзуми смотрел, морщился неумелости и наслаждался видом гарцующего зада. На юноше были кремовые джинсы и рубашка. Растрепанные снежные волосы, яркие глаза и полоска ожога на щеке добавляли шарм. Но танец... Танец всё-же был ужасен. Как и пение...Позже
Книги. Полки. В воздухе пляшут искорки пылинок, освещенные свечой. Сытая тяжесть в желудке. Сион, уставший, пошатывающийся, собирался спать. – Сион, подойди. И он подошёл. Неохотно. – Ты как хочешь, но я буду учить тебя петь. Недзуми был выносливым. Упрямым. Саркастичным. И к пяти утра Сион думал, что Ив – точно дьявол... Он ещё не верил Инукаши... Ха... ...Об этом вспоминал юноша, разглядывая тяжелые мешки под глазами. Теперь он умел петь. Теперь было не стыдно танцевать. Теперь он пандочка.